Навечно преданный

      Остаток дня прошёл для шотландского короля словно в каком-то тумане — так сильно было его потрясение от гладиаторского боя, и даже не столько от того, ЧТО происходило на арене, сколько от собственной реакции на происходящее. И дело было не только в том, что он оказался захвачен эмоциями — вряд ли Джон смог бы остаться совсем равнодушным к сражению, как к таковому. Но его ярко выраженное сопереживание одному из бойцов при условии, когда оба из них были ему абсолютно незнакомы, определенно смахивало на увлечённость разыгравшимся перед ним действом — и это огорчило короля. Джон считал себя выше подобных развлечений, он был уверен, что сама возможность происходящего в современном просвещённом и прогрессивном веке вызовет в его душе если не отвращение, то хотя бы разумное неприятие, но азарт и волнение, целиком захлестнувшие сознание мужчины, свидетельствовали о том, что древние инстинкты имели над ним такую же власть, как и над далёкими предками, привыкшими все вопросы решать с помощью силы и оружия.       Неужели Магнуссен прав, и в каждом человеке сидит первобытный варвар, готовый крушить и убивать при первой возможности, главное — возможность эту предоставить? Джон просто не мог смириться с подобной идеей, но все его мысли снова и снова возвращались к видениям боя, яркими картинками проносящимся в его голове.       И всё же краем сознания он отмечал, как перед гостями танцевали юные девушки в образе пылких одалисок, и пели миловидные юноши с лицами, густо покрытыми белилами и румянами, с необыкновенно красивыми голосами, о которых испанская королева шептала ему, прикрыв рот веером: «Ещё бы, они ведь кастраты!» — и многозначительно двигала пальцами, показывая, будто что-то отрезает. Как потом был фейерверк и огненное представление, во время которого группа детей не старше двенадцати лет танцевали, неся на головах чаши с пылающим огнём и извиваясь в движениях, не совсем приличных для своего нежного возраста…       Потихоньку копящееся возмущение от уже пережитого и в данный момент переживаемого укладывалось слой за слоем и всё сильнее отдавало во рту горечью, которую не были в состоянии перебить самые изысканные кушанья.       Заметив, как вяло и неохотно Джон ковыряется в тарелке с каким-то очередным экзотическим блюдом, Король-Император незаметно поманил его к себе.       — Вы плохо выглядите, Ваше Величество, — с неподдельной заботой в голосе произнёс сир Майкрофт, внимательно вглядываясь в лицо шотландца, — с самого гладиаторского боя. Вам нездоровится? Тогда лучше отправляйтесь к себе в покои и отдохните хорошенько. Завтра, если мне не изменяет память, у Вас довольно ответственный день. Обидно будет, если из-за лёгкого недомогания Вам не удастся достаточно ясно изложить свои мысли и предложения. И позвольте дать совет: не принимайте близко к сердцу то, что Вам сегодня довелось увидеть. Каждый народ имеет то правительство, которое заслуживает. Иногда — в поощрение, а порой — и в наказание. Всему своё время, и торопить события не всегда хорошо. Часто терпение — лучшая из стратегий.       Кивая головой в ответ на эти банальнейшие на его взгляд мысли, Джон был абсолютно согласен в одном — мечте поскорее оказаться в отведённых ему комнатах и улечься спать — поэтому с радостью воспользовался возможностью и благовидным предлогом откланяться. Что же касается всего остального… Не хотелось даже думать, что до сих пор существуют государства, подобные Эплдору, где люди позволяют обращаться так с собой или, того хуже, со своими детьми. Где кого-то калечат, лишь бы слушать красивое пение, а из убийства делают развлечение для толпы.       Проследовав в свои апартаменты, молодой монарх с облегчением скинул торжественное платье и облачился в удобный домашний халат. Обычно говорливый Анджело, помогая своему королю переодеться, безошибочно уловил состояние господина, и на этот раз ограничился лишь парой вздохов и пожеланием добрых снов.       Уставший за день от жары и духоты, Джон отворил пошире окно, впуская в опочивальню прохладный вечерний воздух. Вид неба, густо усеянного яркими звёздами, действовал умиротворяюще, и даже доносящийся шум продолжающегося празднества нисколько не портил впечатления. Джон закрыл глаза, подставляя лицо лунному свету и стараясь хотя бы на время отключиться от всех сомнений и тревог, но покой его был недолгим — в дверь постучали.       Получив разрешение, в комнату вошёл Лестрейд:       — Прошу прощения, сир, но к Вам явился слуга от князя Магнуссена с каким-то поручением.       — Боже, мне дадут сегодня отдохнуть? — не смог сдержать раздражения Джон, но тут же собрался и добавил значительно спокойней. — Пусть войдёт. Надеюсь, мне не нужно будет возвращаться на этот праздник жизни…       Лестрейд повернулся к двери и гаркнул:       — Входите!       К удивлению Его Величества, готовящегося увидеть единственного посыльного, один за другим в опочивальню вошли несколько юношей, неся в руках накрытые шёлковыми платками подносы. В последнем из вошедших Джон с изумлением узнал сегодняшнего гладиатора-победителя. Тень сомнения в собственной памяти и возможности происходящего развеяла белеющая на руке молодого слуги повязка с едва проступающими пятнышками крови, ровно на том месте, куда темнокожий колосс нанёс единственную рану своему изворотливому сопернику.       — И что сие значит? — король обвёл рукой свеженагромождённые на дубовом столе подношения, оставив которые молчаливые юноши тут же удалились.       — Князь Магнуссен, обеспокоенный тем, что Вы почти ни к чему не притронулись за ужином, посылает эти закуски, фрукты и вино для того, чтобы Вы смогли утолить свои желания, если вдруг проголодаетесь, — произнося это, темноволосый слуга поочерёдно сдёрнул шёлк с каждого подноса, открывая перед Джоном щедрое и изысканное угощение. — И если Вы опасаетесь, что какие-то продукты могут быть отравлены, я при Вас попробую всё, что прикажете.       — Это совершенно излишне, — хмуро прикусив губу, пробубнил Джон, оценивая масштабы нового настораживающего сюрприза. — Передайте князю, что в этом я ему доверяю и благодарю за заботу.       Подойдя к заставленному аппетитными подношениями столу, Ватсон Шотландский сел в невысокое кресло рядом, свободно закинул ногу на ногу и, отщипнув янтарную виноградину, бросил её в рот, всем своим видом давая понять, что считает миссию посланника выполненной. Но молодой мужчина не уходил, словно на этом полученное им задание не исчерпывалось. В ответ на удивлённый взгляд Джона он пояснил — учтиво, но без всякого угоднического раболепия:       — Его Светлость дал мне ещё некоторые поручения. Вы позволите остаться с Вами наедине, сир?       Предупреждая законное возмущение командира лейб-гвардии коротким взмахом руки, король заинтересованно хмыкнул:       — Сэр Магнуссен поистине неиссякаем в своей предупредительности. И чем же ещё он намерен меня удивить?       Посланник красноречиво промолчал, и Джон, вздохнув с некоторым раздражением, сделал верному Лестрейду знак удалиться. Как только дверь за недовольно хмурящимся капитаном закрылась, княжеский слуга без разрешения приблизился к Ватсону, заставив того секундно насторожиться:       — Простите мою дерзость, Ваше Величество, но я вижу, как Вы напряжены. Завтра ответственный день для Совета Наций, и Вам необходимо отдохнуть и расслабиться, и если Вы позволите, я мог бы помочь в этом.       — Помочь? — Джон сам не мог точно определить, удивление или возмущение преобладает в его вопросе, и что конкретно его возмущает: несомненная дерзость чужого слуги или фамильярность подобного предложения.       — Я могу помассировать Вам плечи и шею — это очень успокаивает, особенно после такого насыщенного дня, — предложил незваный гость. Его голос — глубокий и приятный — сам по себе был расслабляющим и обволакивающим.       Неожиданно для себя и своего настроения Джон задумался: хороший массаж сегодня и вправду бы ему не помешал, однако, доверяться незнакомцу, который, к тому же, несколько часов назад на его собственных глазах запросто расправился с человеком, чуть ли не вдвое больше его самого — представлялось не слишком разумным. Что ж, значит — нет.       — Благодарю, у меня есть для этого люди.       Король готов был уже позвать начальника охраны, чтобы тот выпроводил наглеца, но юноша одним неуловимым движением оказался вдруг у Джона за спиной, положив тому руки на плечи, прикрытые только тонким шёлком халата.       — Расслабьтесь, Ваше Величество, поверьте, я не причиню дискомфорта.       Возглас гневного протеста замер на губах короля: бархатный голос «танцора» всё больше завораживал, а от возложенных на усталые плечи чужих рук не шло никакой угрозы, наоборот — их мягкое тепло действовало необыкновенно умиротворяюще. Сильными, но нежными движениями слуга принялся разминать затёкшие от напряжения плечи и шею, то поглаживая коротко остриженный монарший затылок, то спускаясь по позвоночнику до лопаток. Манипуляции новоявленного массажиста были настолько целительными и приятными, что Джон, забыв своё недавнее возмущение, не смог сдержаться и застонал от удовольствия.       Дверь в опочивальню тут же отворилась, и в комнате появился чутко прислушивавшийся по другую её сторону Лестрейд. Опустив руку на эфес пристёгнутого к широкому поясу меча, он с угрожающим видом дернулся в сторону темноволосого посланника.       — Сир? — в голосе командира охраны звучала явная готовность наказать нарушителя королевского спокойствия прямо на месте, но Джон остановил его лёгким взмахом руки:       — Всё нормально, Грегори, это всего лишь… часть княжеского подношения.       — Мне остаться? — Лестрейду с самого начала явно не нравилась идея покинуть своего господина один на один со слугой его непримиримого противника. Он подозрительно покосился на крепкие руки, прикрытые до локтей короткими рукавами свободного покроя рубахи, и длинные сильные пальцы, разминающие шею короля в слишком, на его взгляд, опасной близости от сонной артерии монарха. Повязка с пятнышками крови тоже доверия не прибавляла.       — Не нужно, капитан, это лишнее, — Джон слегка улыбнулся, но явно прозвучавший приказ не позволил Лестрейду ослушаться.       — Если что — я рядом! — предупредил он то ли короля, то ли магнуссенового посланника и нехотя покинул спальню.       «Надо же, какие гладкие у этого парня ладони! — расслабленно думал тем временем Джон, млея под ловко обхаживающими его руками. — Я был уверен, что после частых упражнений с мечом должны оставаться мозоли и ссадины.» Он закрыл глаза и блаженно выдохнул.       — Вам нравится, Ваше Величество? — голос ловкого слуги по-прежнему действовал почти также, как кошачье мурлыканье — глубокие вибрации словно проникали под кожу, усиливая и без того умопомрачительный эффект от массажа.       — Несомненно, — Джону казалось, что он растворяется в покое и эйфории. — Ты, оказывается, мастерски владеешь не только холодным оружием.       — У меня много талантов, господин… — голос понизился почти до шёпота, и король неожиданно почувствовал, как тонкий шоколадный шёлк халата соскальзывает с него, открывая плечи и грудь, а так впечатлившие его своей гладкостью ладони умело и настойчиво ласкают обнажившееся тело.       Разом протрезвев от недопустимой с его точки зрения фамильярности слуги, Джон резко поднялся с кресла и уставился на наглеца вновь потемневшим от гнева взглядом:       — Что ты себе позволяешь?       — Вы сказали, что Вам нравится, — ничуть не смутившись, спокойно ответил слуга, будто его действия были чем-то совершенно закономерным.       — Массаж, а не!.. — Джон запахнул халат и сурово сдвинул брови. — Если и есть те, кому дозволено подобное, то ищейки князя Чарльза Магнуссена в их число не входят. Пошёл вон.       — Я не ищейка, господин, — кудрявый «танцор» был по-прежнему невозмутим. — Мой хозяин прислал меня, руководствуясь исключительно заботой о Вас. Мне приказано удовлетворить Ваше Величество любым способом, каким бы Вы ни пожелали.       — Любым способом? — негодование Джона слегка уступило безграничному удивлению. — Что значит — любым?       — Обычный массаж, эротический массаж, петтинг, оральный и анальный секс, ролевые игры, садомазохизм, тантрический секс… — спокойно перечислил слуга, словно называя предлагаемые к обеду блюда.       — Воу, стоп! — обескураженный крайне противоречивым сочетанием будничного тона и возмутительного содержания сказанного, шотландский монарх резко прервал говорившего, выставив перед собой руки ладонями вперёд, будто защищаясь от беспардонности то ли слуги, то ли пославшего его хозяина. — Как твоё имя, кстати?       — Шерлок, Ваше Величество, к Вашим услугам! — легко поклонился темноволосый посланник.       — Так вот, Шерлок! — продолжил король. — Сейчас у меня есть только одно желание, и я буду счастлив, если ты удовлетворишь его незамедлительно: убирайся прочь и передай князю Чарльзу, что я не принимаю таких знаков внимания. Более того, если что-то подобное ещё раз повторится, я сочту это личным оскорблением и потребую сатисфакции. Я доходчиво изложил свою мысль?       На долю секунды невозмутимость слетела с выразительного лица княжеского слуги. Он взглянул на Джона с какой-то едва уловимой смесью интереса и уважения, его губы тронула задумчивая улыбка, а глаза… Глаза засияли так, будто кто-то уронил на дно закованных синим льдом озёр зелёные звёзды.       У Джона перехватило дыхание, словно вместо посланника коварного князя Эплдора перед ним вдруг возник ангел небесный, но в следующий миг наваждение исчезло, зелёное сияние погасло под опущенными ресницами, и учтиво поклонившись, слуга вышел, не проронив больше ни слова.       Король потёр виски, приходя в себя после очередного пережитого за сегодняшний день потрясения и пытаясь мыслить логически. Что это было? Если попытка со стороны хозяина Эплдора завлечь его в ловушку, то выполнена она довольно неуклюже. И с чего это князь Чарльз взял, что его, Джона, может заинтересовать подобное? Разумеется, этот Шерлок был действительно хорош — стройное гибкое тело, необычный разрез глаз, высокие скулы, ловкие, нежные и уверенные руки, но… Мужчина? Откуда у Магнуссена такая информация? Или его ищейки в этот раз просто дали маху, введя хозяина в заблуждение относительно предпочтений шотландского короля?       Как бы то ни было, провидение и здравый ум все же были на стороне Джона, что весьма добавило ему уверенности в успехе завтрашнего выступления.       И уже в кровати, заблаговременно застеленной заботливым Анджело привычным льняным бельём, на грани сна и яви Его Величеству вдруг пришло в голову запоздалое и странное: «А интересно, как это — заниматься любовью с мужчиной? Очень ли это отличается от любви с женщиной? Нет. Нет! — поспешил он отогнать от себя крамольные помыслы. — Бред, глупости! Даже думать об этом ужасно, фу! Эта дурь лезет в голову только потому, что последнее время из-за всех этих политических перипетий я совершенно не уделял внимания личной жизни. Всё, женюсь! Приеду домой и женюсь. Вот хоть на леди Морстен. Что лучше излечивает от разного рода глупостей, как не регулярное исполнение супружеского долга?»       И ухватившись за эту успокоительную мысль, король Джон забылся сном исповедавшегося праведника…       …Темноволосый слуга с необычным именем шёл по коридору, знакомому настолько, что он мог бы запросто пройти по нему с закрытыми глазами. Его мозг привычно обрабатывал полученную информацию, анализируя и раскладывая «по полочкам».       Отказ шотландского монарха не огорчил и не обескуражил Шерлока, хотя, признаться, он и был несколько удивлён подобным развитием событий. Его Величество, казалось, вполне очарованный и довольный началом процедуры, с такой категоричностью отверг предлагаемые дальнейшие удовольствия, что не оставалось никаких сомнений: Джим ошибся, и подобраться к королю с этой стороны будет немыслимо сложно.       Стоило лишь немного сосредоточиться, и Шерлок вновь отчётливо видел перед собой возмущённого Джона Ватсона: нахмуренные брови, сердитые синие глаза, язык, почти неуловимо скользнувший по губам, запахиваемый халат, под тканью которого скрылся похожий на распустившийся цветок шрам на плече — по всей видимости, ранение из мушкета во время какого-то боя… Мысли об этой интереснейшей отметине вызвали ассоциации с нынешним сражением. Шерлок вспомнил напряжённое лицо Его Величества, сидящего в ложе для знати, его вцепившиеся в подлокотники кресла пальцы, подавшуюся вперёд фигуру… Во всём облике шотландца был не только азарт и интерес к бою — король явно переживал за участников битвы. В определенный момент Преданный даже готов был поклясться — за кого из них конкретно… Но когда Шерлоку удалось серьёзно ранить соперника, — именно шотландский монарх первым предложил помиловать поверженного. И с каким же надменным презрением после этого взглянул на него князь Эплдора!       Совершенно нерационально зацепившись за это воспоминание, Шерлок невольно сравнил двух правителей: холодный хищный взгляд Чарльза Магнуссена и заинтересованно-доброжелательный — короля Джона. Первый обжигал таящейся в нём жестокостью, второй, тёплый и слегка ироничный, почему-то вызывал непроизвольное намерение улыбнуться или даже подмигнуть в ответ, хотя Преданным и не свойственны были подобные человеческие желания.        И где-то, на самом дне размышлений, вдруг скользнула почти несформировавшаяся мысль, даже не мысль — намёк на предположение, картинка, образ: что, если бы вместо князя Чарльза его Хозяином был король Джон?       Внезапная вспышка сильнейшей боли пронзила голову слуги, точно молния, укореняясь, разрастаясь, проходя огненным смерчем по воспалённому НЕПОДОБАЮЩИМИ инсинуациями мозгу, прошивая насквозь глазницы, ствол позвоночника, доходя до самых кончиков скрюченных спазмом пальцев, до внезапно ослабевших коленей. Неспособный несколько секунд ни думать, ни двигаться, Шерлок прислонился к ближайшей стене, едва не сползая вниз по шероховатой поверхности.       «Боль — ваш союзник! »       Ошибка. Восстановить.       «Боль — ваш союзник!»       То, чего быть не должно — недопустимо.       «Боль — ваш союзник!»       Лишь один Хозяин, лишь тот, кому принадлежишь.       Приступ оказался таким сильным, что Преданному некоторое время пришлось, закрыв раздираемые давлением глаза и максимально сконцентрировавшись, восстанавливать силы и сбившееся дыхание. Впрочем, занятия по самоконтролю в Школе не пропали даром — спустя пять минут он уже снова уверенно двигался по замковым переходам.        Мастер-душевник, потративший столько времени на неугомонного и своенравного ученика, мог бы гордиться своим подопечным, если бы не одно «но»: причина для гордости сама была только следствием, а «неподобающие» мигрени в последнее время случались всё чаще и чаще…