Навечно преданный

      На миг Джону померещилось, что это сама смерть движется на них — шевелящимся пёстрым гадом, чья пасть уже разверзлась, обнажая чёрные ядовитые клыки, а изгибающийся хвост, всё ещё выползающий из непроходимых топей, казался едва ли не бесконечным. Гневная досада на собственное недальновидное упорство, сменяя первоначальную ошеломлённость, перехватила горло Шотландца удушливым спазмом.       — Как такое?.. — ему пришлось откашляться, чтобы вернуть себе способность говорить. — Это ведь невозможно? — обратился он к Шерлоку, словно тому было под силу одним кивком изменить реальность, избавляя короля от жуткого наваждения и пробуждённого им чувства вины. Но Преданный, казалось, не видел и не слышал Его Величество. Побелевшее, словно полотно, лицо принца окаменело; благородное чело оросила нервная испарина; в широко распахнутых глазах металось паническое недоумение, а бескровные губы шевелились в едва различимом шёпоте:       — Невероятно… Как он смог выжить?..       Ватсон скорее угадал, чем услышал эти странные, лишённые здравого смысла слова.       — Что с тобой, Шерлок? — при виде шока, в котором пребывал сейчас его возлюбленный, Джон сразу же позабыл про собственные страх и растерянность. В нём снова заговорил прирождённый лидер, стремящийся защитить каждого, кто волею судьбы оказался рядом. — О ком ты? О князе? Да приди же в себя!       Негромкий окрик Шотландца возымел желаемое действие: Преданный, часто заморгав и глубоко вздохнув, с заметным усилием вынырнул из охватившего его морока.       — Кто смог выжить? — настойчиво повторил вопрос монарх, пытливо заглядывая в глаза своему обескураженному и смущённому другу. Шерлок порывисто передёрнул плечами, словно не решаясь произнести вслух то, что, сводя с ума, не давало ему покоя последние несколько дней, и с каким-то отчаянием взглянул на Джона, точно заранее прося прощение за несуразность собственного дикого предположения.       — Мы не успеем отступить к крепости, сир! — вынырнувший откуда-то из гущи всё ещё продолжающегося сражения Лестрейд избавил принца от необходимости озвучивать домыслы, в которых он и сам до конца не был уверен. — Но если Вы и Его Высочество, не медля ни секунды, покинете поле боя и поскачете в Эйр, а ещё лучше — в Килмарнок и оттуда в Глазго… Мы будем удерживать врага как можно дольше, чтобы дать вам возможность скрыться…       — Хороший план, Грег, но давай отложим его на самый крайний случай, — прервал капитана Ватсон. — Я не брошу своих людей на произвол судьбы. У нас есть все шансы пробиться к форту, пусть и с потерями.       — Вы окажетесь в осаде! — попытался возразить командир лейб-гвардии, удерживая гарцующего под ним коня.       — Нам нужно будет продержаться неделю, самое большее — десять дней, пока не подойдёт подкрепление, — уверенно мотнул головой Джон. — Это абсолютно реально. И не более опасно, чем загонять лошадей в надежде оторваться от тех вон молодчиков в чёрном, — он указал на стремительно надвигающихся наёмников, составляющих авангард вражеской кавалерии. — Смею предположить, что их слишком много даже для Шерлока.       Досадливо хмыкнув, Преданный всё же вынужден был согласиться:       — Если целью захватчиков является именно Его Величество — шанс уйти невелик. Они приложат все усилия, чтобы добраться до него, невзирая на самопожертвование наших воинов. И я, к сожалению, не смогу прикрыть короля от всех выпущенных в него стрел и пуль.       — Но сир!.. — Лестрейд был явно несогласен с равнозначностью названных вариантов.       — Командуйте отступление, капитан, — перебивая Грега на полуслове, с жёсткой решительно подытожил Шотландец. — И да поможет нам Господь!       Не теряя более драгоценных минут на бесплодные пререкания с государем, упрямство которого ничуть не уступало его благородству, командир королевской стражи отдал приказ отступать. Гвардейцы, исполняя свой основной долг и не дожидаясь для этого особых распоряжений, поспешили окружить монарха, готовые в случае необходимости прикрыть сюзерена не только сталью мечей, но и собственной грудью. Остальные воины — как конные, так и пешие — продолжая отбиваться от осмелевших ввиду приближающейся подмоги ирландских ратников, попытались собраться в крепко сплочённую когорту, чтобы единой силой противостоять неприятелю, не позволяя ему разделить себя на мелкие, неспособные оказать достойное сопротивление отряды.       И всё же, потратив время и усилия на отражение атак противника, совсем недавно казавшегося почти побеждённым, а теперь вцепившегося в отступающих железной хваткой разъярённого бульдога, шотландцы так и не успели подойти к спасительной цитадели настолько близко, чтобы рассчитывать на помощь приникших к бойницам стрелков, когда вражеские всадники настигли их, подобно бешеному урагану.       Даже значительно оторвавшаяся от остального войска, ирландская конница представляла собой серьёзную угрозу, вместе с уцелевшим ополчением превышая численность королевского отряда почти вдвое. Но штурмуемые с двух сторон, загнанные-таки в предвиденную, но не просчитанную до конца ловушку, подданные эдинбургской короны встретили неприятеля с отчаянным неистовством, не собираясь отдавать задёшево ни собственные жизни, ни жизнь своего государя.       Замершие на крепостных стенах невольные зрители наблюдали за разворачивающейся в каких-нибудь трёхстах ярдах от форта баталией, в немом бессилии сжимая в руках бесполезное на таком расстоянии оружие.       А бой разгорелся поистине беспощадный.       Конское ржание и топот копыт; свист стрел и пуль, впивающихся в плоть подобно зубам голодного зверья; звон мечей, оставляющих вмятины на доспехах и кровавые раны на неприкрытых металлом телах; хруст костей и раскалывающихся под градом ударов щитов, — вся эта немыслимая какофония, сплетаясь в ужасающую симфонию человеческой жестокости, оглушала разум и сердце, наполняя душу каждого единственным желанием: УБИВАТЬ. Крики ярости смешались с воплями боли, проклятиями и предсмертными хрипами, а блеск клинков и секир, отражая скупое, едва проглядывающее сквозь тучи солнце, терялся в пылающих ненавистью взорах сражающихся. Алчное вороньё, словно привлечённое к полю брани смрадом выпущенных наружу внутренностей, кружило в небе, оглашая округу предвкушающим щедрую поживу карканьем.       Как и предполагал Шерлок, чёрные наёмники в первую очередь попытались подобраться к королю, безошибочно вычислив его местопребывание среди более чем двух сотен шотландских всадников. И то, что дошедшие до него слухи о загадочных воинах ничуть не преувеличены, Ватсон понял сразу, как только увидел широкую алую струю, с отвратительным бульканьем вытекающую из перерезанного горла ближайшего к нему стражника. Джон едва успел увернуться от тонкого, выгнутого на восточный манер лезвия, подставляя под его разящее жало затейливо плетёную гарду собственного, перекованного из старого отцовского клеймора палаша*. В следующую секунду нападавший уже корчился на земле, зажимая руками брюхо, вспоротое мечом молниеносно пришедшего на помощь государю Преданного. Ещё один наёмник, рискнувший приблизиться к Его Величеству вслед за потерпевшим неудачу соратником, также в считанные секунды оказался на земле, пропитывая истоптанную траву фонтанирующей из рассеченной яремной вены кровью.       Рядом, с перекошенным от гнева лицом, орудуя одновременно клейбэгом и дирком**, взрыкивая сквозь стиснутые зубы самые непристойные проклятия, отбивался сразу от двух «демонов» капитан Лестрейд. Остальные гвардейцы, слегка опешив от такого наглого напора, быстро приходили в себя, к удовлетворению монарха восполняя собственную недостаточную численность боевым мастерством и неистовой яростью. Отражая одну атаку за другой, Джон успел заметить, что чёрные всадники, понеся довольно ощутимые потери и больше не надеясь взять вожделенную добычу нахрапом, поубавили пыл, не выпуская, однако, короля и его охрану из плотного, неуклонно сжимающегося кольца.       Расправившись с очередным соперником, Ватсон тревожно огляделся, переводя дух и надеясь хоть как-то оценить обстановку в творящемся вокруг безумии. Запах крови и пороха бил в ноздри, пуская по венам новую дозу адреналина, ускоряя и без того гулко отдающийся в ушах пульс.       «Шерлок!» — сознание обожгло горячей вспышкой, а обеспокоенный взгляд, игнорируя возможные угрозы, заметался вокруг в поисках потерявшегося из виду возлюбленного. И тут же, перекрывая оглушающий грохот битвы, знакомый голос вскрикнул, предупреждая:       — Джон! Слева!       Мгновенно поворачиваясь в указанном направлении, но ещё не успевая увидеть, оценить опасность, Шотландец почти без удивления ощутил, как пестрящий остерегающими образами импульс, ворвавшийся в его разум потоком внезапно усилившейся Связи, уже заставил руку натянуть повод, поворачивая пританцовывающего под ним жеребца влево, одновременно поднимая норовистое животное на дыбы. Пуля, выпущенная меткой рукой закутанного в чёрное до самых глаз конника и, несомненно, предназначавшаяся Ватсону, пробила лоснящуюся от пота шкуру и застряла глубоко в шее скакуна. Промелькнувший молнией стрелок успел исчезнуть из видимости так же внезапно, как и появился, когда пошатываясь и приседая, королевский конь начал заваливаться набок и, наконец, тяжело рухнул, придавливая не успевшего высвободить ногу из стремени Его Величество всем своим немалым весом.       Казалось, чёрные демоны только этого и ждали: не обменявшись ни единым словом или взглядом, они, словно подчиняясь заранее продуманному плану, возобновили ослабевшую было атаку, оттесняя лейб-гвардию от попавшего в ловушку монарха.       Напрягая все силы, Джон отчаянно попытался сдвинуть с места прижимающую его к земле тушу, но быстро освободить защемлённую ногу не представлялось никакой возможности. Оставив это безнадёжное занятие, Шотландец выхватил из-за пояса пистоли, чтобы не оказаться совсем безоружным перед хищно подбирающимися к нему врагами. Оттеснённые стражники, прилагавшие невероятные усилия для того, чтобы прорваться к своему государю, никак не могли совладать с множащимися, словно головы гидры, недругами, а прочие шотландские воины, стоящие не на жизнь, а на смерть на этом уже сверх всякой меры политом кровью поле, находились слишком далеко, чтобы увидеть грозящую монарху опасность.       Несколько наёмников, спешившись, стали осторожно приближаться к Ватсону, словно охотники к попавшему в капкан разъярённому льву. Джон выстрелил почти вслепую — неудобная поза не располагала к меткости — но выпущенные пули достигли своей цели: один из нападавших упал, словно срезанный серпом жнеца колос, другой, застонав и выпустив из рук оружие, схватился руками за раздробленное колено. Не обращая внимание на неизбежные потери, остальные преследователи продолжали окружать лишившегося последней защиты Шотландца как заправские загонщики.       Внезапно над головой короля сухо щёлкнул спусковой механизм, посылая тяжёлый болт в грудь оказавшемуся ближе всех «демону». Пустой арбалет отлетел в сторону, а монаршее плечо на долю секунды сжала крепкая, до дрожи родная рука, обнадёживая и вселяя уверенность. Бирюзовый взгляд пытливо скользнул по лицу запрокинувшего голову государя, молчаливо удостоверяясь в невредимости Его Величества. Джон коротко кивнул, подтверждая, что он действительно в порядке, и в следующую секунду Преданный вновь распрямился, исподлобья оглядывая продолжающих наступать противников. Ни оценивающе-пронизывающий взор мужчины, ни обнажённая сталь в его руке не сулили захватчикам ничего хорошего, и они, будто зная, что имеют дело не с обычным телохранителем, приостановились, настороженно переглядываясь.       Но никакая осторожность не могла спасти вставшего на пути Идеального Слуги, и уж тем более того, кто посмел угрожать его Хозяину.       Холмс атаковал первым. Завороженный этим гибельно-восхитительным зрелищем, Джон на мгновение позабыл и о бое, и о собственном уязвимом положении. Затаив дыхание он смотрел на Преданного, невольно и не к месту вспоминая тот момент, когда увидел его впервые, на арене, во время жестокого спектакля, устроенного правителем Эплдора. Но то была лишь игра, пусть даже и абсолютно бесчеловечная. Как и в пабе у Карла — только разминка, почти потеха, без намерения пролить кровь, просто демонстрация ловкости и мастерства. Сейчас же Шерлок предстал карающим Ангелом, готовым остановить любого, кто посягнёт на жизнь его государя и возлюбленного. Изящный, гибкий и потрясающе лёгкий в движениях, несмотря на лишь недавно зажившие раны, сам подобный отточенному лезвию, холодному и бесстрастному обычно, но в бою становящемуся трепещущим живым пламенем, полным буйства и страсти, он вновь танцевал с мечом в руках прекрасный и дерзкий менуэт смерти, мешая плавные и выверенные движения с разящей яростью послушного ему клинка, желая всем сердцем лишь одного — беречь своего короля, своего Джона. Сейчас. Всегда. Вечно.       Свистнувшая над ухом стрела, зацепив волосы и оцарапав щеку, воткнулась в землю рядом с мордой убитого королевского коня, возвращая Ватсона в безжалостную реальность, жёстко напоминая, что поле брани — не место для сентиментальных любований. Чертыхнувшись, он заёрзал, хватаясь за всё, что попадалось под руку, вырывая пучки травы и прилагая максимум усилий, чтобы выбраться из проклятого капкана. Нога онемела и плохо слушалась, но Джону каким-то чудом, дюйм за дюймом, всё же удалось вытащить одеревеневшую конечность. Убедившись, что серьёзных повреждений нет, он стал торопливо растирать пострадавшую часть тела, восстанавливая кровообращение. Миллионы раскалённых иголок взметнулись от лодыжки к бедру, опалив колено, и упали обратно, задерживаясь, застревая в каждой мышце, но это было не стоящей внимания ерундой в сравнении с перспективой оказаться в руках коварного неприятеля.       Шотландец огляделся в поисках оброненного палаша. Оружие торчало неподалёку, рядом с кустиком непонятно как уцелевшего чертополоха. Губы короля невольно скривила мстительная усмешка. «Никто не тронет меня безнаказанно.» Этот девиз, позаимствованный у одного из древнейших и благороднейших орденов, не зря был начертан на королевском гербе Дома Ватсонов***. Ладонь удобно легла на специально под неё подлаженную рукоять. Никто не останется безнаказанным! Будь он даже исчадием самой преисподней.       С разворота отбивая чужой клинок, закипая азартом и бешенством новой схватки, Джон почувствовал, как к его спине прижимается напряжённая спина Преданного, и этого короткого касания оказалось достаточно, чтобы наполнить всё существо Ватсона свежими силами. Вместе они могут противостоять целому миру, не то что жалкой кучке Бриановых наёмников. В сердце вспыхнул огонёк горячей признательности, и когда очередной противник, лишившись сабли заодно с отрубленной кистью, утробно взвыл от боли и попятился, давая королю секундную передышку, он, чуть повернув голову, кинул с искренней благодарностью:       — Ты подоспел исключительно вовремя, Шерлок! Ещё бы немного…       — Лошадь ранили, пришлось спешиться. И покончить с парочкой мерзавцев, — не сбавляя темп боя, слегка виновато выдохнул Холмс.       На монаршей физиономии проступило удивление — неужели его спаситель всерьёз винит себя в промедлении? — но разобраться с этим не получилось. К пешим захватчикам присоединились конники, и окружённым со всех сторон плотным вражеским кольцом мужчинам стало совершенно не до разговоров. Неприятель наседал — решительно и неизбежно, сжимаясь смертельной удавкой, добавляя к саблям пока что нечастые стрелы. Одна из них вонзилась принцу в правое предплечье, ровно в тот момент, когда он отбивал мечом её летящую в Джона оперённую сестру. Холмс, даже не вздрогнув, рванул за древко, вырывая заодно кусок собственной плоти, и тут же вонзил окрашенный кровью наконечник в шею осмелившегося подойти слишком близко соперника.       Ватсон, выписывая лезвием вокруг себя замысловатые фигуры, уже перестал считать павших от его меча недругов. И всё же врагов было непомерно много, а положение Шотландца и его возлюбленного соратника оказалось слишком уязвимым, чтобы противостоять этому нескончаемому, затягивающему их в свою пучину водовороту. Джон с тоской подумал, что он совсем не так представлял себе пресловутое «и умерли в один день». Ему вдруг отчаянно, как никогда раньше, захотелось, чтобы в их с Шерлоком жизни непременно случилось немного скучное «долго и счастливо». Какой бы благородной и достойной ни была смерть на поле брани — умирать до чёртиков не хотелось. Не здесь. Не сейчас. Не от наёмничьего клинка, загнанными животными отвоёвывая для себя лишнюю минуту, ещё один вздох…       Знакомый боевой клич, коснувшись монаршего слуха, заставил Его Величество встрепенуться. Сердце уже было прощающегося с жизнью короля радостно подпрыгнуло, когда он увидел, как с яростным остервенением сминая всех, кто попадался на пути, сквозь неприятельский строй к ним прорывается отряд гвардейцев, сильно поредевший, но укреплённый пришедшими из крепости на помощь государю воинами. Рядом с бешено вращающим глазами капитаном Лестрейдом, ни одно из многочисленных ранений которого, судя по всему и к счастью, не было опасным, чуть пригнувшись к гриве своей гнедой кобылы и крепко сжимая поводья следующих за ним ещё двух осёдланных лошадей, скакал слегка побледневший доктор Бэрримор.       Оказалось, что наблюдавшие за битвой с крепостных стен шотландцы, увидев, в какую переделку попал их высокочтимый правитель, сочли святым долгом пойти на риск и, несмотря на стремительно приближающиеся войска противника, открыть ворота цитадели, дабы выслать на подмогу государю оставшуюся часть гарнизона. Джон Бэрримор, неотрывно следящий за монархом и английским принцем через зрительную трубу, презентованную ему перед самым отъездом смущённо краснеющей леди Хупер, и потому ставший очевидцем того, как оба высокородных воителя лишились своих скакунов, без раздумий присоединился к спасательной миссии, прихватив с собой пару самых резвых из ещё имевшихся в форте лошадок.       Отчаянная вылазка увенчалась успехом: то ли от неожиданности, то ли по воле соблаговолившей-таки улыбнуться королю Джону фортуны, но чёрные наёмники и их ирландские собратья по оружию вдруг замешкались, позволив Ватсону и его людям почти беспрепятственно преодолеть оставшееся до крепости расстояние.       Чувствовать себя снова в седле было исключительно приятно, и Шотландец, мысленно возблагодарив Господа за смелость и преданность своих подданных, твёрдой рукой направил коня к открывающимся навстречу заметно поредевшему отряду воротам.       Однако ирландцы не намерены были так запросто упускать выпавшую им возможность.       Пользуясь тем, что данерская твердыня осталась практически без защитников, вражеские пехотинцы ринулись к ней, основательно прибавив скорость, и оказались у незапертого входа раньше, чем спасённый король и его обескровленное в сражениях воинство. Без усилий разделавшись с горсткой охраняющих ворота стражников, захватчики хлынули внутрь бастиона, сдерживаемые лишь узостью входной арки.       От неминуемого поражения шотландцев спасло только одно: основные силы интервентов всё ещё подтягивались, да и конница почему-то не преследовала ускользнувшую добычу. Ведомая Его Величеством дружина, прекрасно осознавая исключительность предоставляемого судьбой шанса, набросилась на неприятельский авангард с бешенством раненого хищника, отрубая голову выползшему из болот гаду одним метким и сокрушительным ударом.       Увы, даже отделённая от тела, «голова» эта оказалась не только многочисленной, но и весьма живучей, и данерскому гарнизону пришлось пробиваться в собственное укрепление с боями и новыми потерями. Утешение в виде запертых перед самым носом подоспевшей ирландской подмоги ворот было довольно слабым. И хотя мирным жителям, вставшим вместо солдат за оборонительным парапетом и возле машикулей****, удалось несколько отогнать противника от стен не только прицельными выстрелами, но и завёрнутыми в тряпьё, подожжёнными булыжниками, развернувшееся внутри форта сражение всё уносило и уносило жизни подданных Дома Ватсонов, безжалостно сокращая и без того изрядно потрёпанную королевскую рать.       Ворвавшиеся в крепость захватчики дрались отчаянно и остервенело. Никто из них не питал иллюзий насчёт своего ближайшего будущего, нисколько не надеясь на милостивое снисхождение шотландского монарха, только что едва не погибшего от рук коварного врага. Да и кому нужны пленные в осаждённом форте, если только они не члены родовитых фамилий?       И всё же, сражаясь бок о бок с государем, Шерлок не мог отделаться от странного, ранее незнакомого ему ощущения. При всей жестокости, бой не требовал большого напряжения ума и внимания, и Преданный, двигаясь почти механически, позволил себе прислушаться к необычному чувству, стараясь разобраться в его природе и причине. Ответ ошеломил принца своей непредсказуемостью — это была банальнейшая жалость. Даже обретя собственную личность и свободу, бывший воспитанник Школы Идеальных Слуг никак не предполагал, что будет когда-нибудь испытывать сострадание не к кому-то, реально заслуживающему подобного отношения, а к врагам — своим и своего, пусть теперь и выбранного добровольно, Хозяина.       Мужчина невольно вгляделся в искажённые злобой и желанием убивать лица. Разве эти существа достойны сочувствия? Джон говорил что-то о милосердии к врагам, но какое может быть милосердие, когда эти негодяи пришли на их землю с самыми недобрыми и вероломными намерениями?! Они сами лишают жизни не задумываясь — безжалостно, яростно, не разбираясь, воин ли перед ними или мирный житель, взрослый или ребёнок! Пусть они не родились с оружием в руках, ещё вчера кто-то из них обрабатывал поле или пас скот, но сегодня их сердца, отравленные ядом войны, сожжены ненавистью и жаждой наживы. Они сами выбрали этот путь и заслуживают смерти! И всё же… Холмс поморщился, практически досадуя на собственное умение замечать больше, чем всякий обычный человек. Не будь его — было бы значительно проще, а сейчас… Не в каждом вражеском лице он видит ненависть. У некоторых — это только страх и обречённость. Преданный сглотнул, вынужденно признавая очевидное: многие из тех, кого ему ныне приходится лишать жизни, пришли сюда не по собственной воле, а потому, что им приказали.       Виртуозно отбив атаку сразу трёх соперников, двое из которых наступали на него, размахивая секирами, в то время, как их сотоварищ чуть было не снёс принцу пол-головы метко брошенным охарклессом, Шерлок попытался отделаться от навязчивой эмоции, найдя ей логическое объяснение. Возможно, это только влияние Джона с его высокими моральными ценностями, которые он с такой прилежностью прививал своему Преданному с тех пор, как между ними установилась Связь? И действуя по-прежнему почти инстинктивно, как учили, как навсегда вбито в мозг, Холмс ныне вынужден сожалеть о каждом достигшем цели ударе не столько потому, что видит пред собой людей с их нелёгкими судьбами и солдат, ведомых в бой долгом и чужой бездушной волей, а потому, что Джон не приемлет другого?       Нет… Он действительно видит.       Вот пал сражённый им ополченец. У него рассечена рука, и если не остановить кровь вовремя, пережав артерию, парень протянет недолго. У него двое детей и жена. Возможно, она даже верна ему… Сейчас его лицо изуродовано страданием и ненавистью, но в спокойном состоянии, кажется, мужчина красив и статен. Пока статен и красив, пока…       Вот кто-то нацелил багинет***** в сторону его Джона. Несчастный глупец! Для выстрела слишком неудобно, а отразить атаку металла — плёвое дело, не волнуйтесь, мой король… У штыконосца были синие глаза. Почти мальчишка. И наверняка любил собак. При жизни. Извини, малец, ты оказался не в том месте, попав в эту адскую переделку. Не в том месте, не в то время. Тебя тоже наверняка кто-то ждал дома. Мать и сестра. И всё ещё ждут.       И снова парнишка, такой же юнец… Да какого дьявола? Что ирландцы забыли здесь, в чужом королевстве, на земле, где даже камни будут против них? Кто или что притащило их сюда, под его меч, под неотвратимо разящее оружие Преданного, что не знает если не пощады, то уж промаха точно? Что или кто заставляет быть там, где от них не останется и воспоминаний, живой мишенью для сверкающей стали, которая защищает и всегда будет защищать одного невысокого голубоглазого короля с добрым и любящим сердцем?       Вот ещё один… Но…       Шерлок невольно замер, на долю секунды утратив доверие к собственным глазам. Ратник, ставший последней жертвой его меча, неуловимо и пока неопределимо чем, но отличался от прочих интервентов. Пришедшее тут же понимание отозвалось в груди неприятным холодком: сутулый мужичок, так и не выпустивший из рук оружие даже после смерти, не был ни ирландцем, ни чужестранным наёмником. Скорчившись и уставясь в сумрачное небо выцветшим серым взглядом, перед Холмсом лежал подданный Его Величества Джона Ватсона Шотландского, по какой-то непостижимой причине вставший на сторону врага эдинбургской короны. Но по такой ли уж непостижимой?       — Шерлок! Да что с тобой?! — встревоженный окрик короля, только что отразившего нацеленный в спину друга джеддарт, вывел Преданного из рискованной задумчивости. Оставив раздумья до более подходящего момента, принц вновь ринулся в бой, даже не представляя, какой ответ он мог бы дать Джону на такой простой, казалось бы, вопрос.       К счастью, ожесточённая схватка ярилась недолго, увенчавшись для ворвавшихся в форт захватчиков неминуемой гибелью, а для защитников данерской крепости — нелёгкой и дорого оплаченной победой.       Неотступно следуя за государем — уставшим и заметно осунувшимся, но не изменяющим своему монаршему долгу ни на йоту — Холмс прикидывал их собственные потери и шансы. Первые были огромными, вторые — слишком сомнительными. От гарнизона осталось не более трети солдат, окружившая же цитадель армия даже на вскидку превышала полторы тысячи и, имея подкрепление с моря, представляла собой силу грозную и опасную.       — Что делать с трупами, сир? — капитан Лестрейд, слегка припадая на правую ногу, приблизился к королю, обсуждающему с выжившими офицерами план дальнейших действий. — Хоронить их здесь негде, да и ирландцев больше сотни полегло. Начнут разлагаться — мора не избежать.       — Пусть выкопают одну большую яму, сбросят все тела туда и сожгут, — после короткого раздумья ответил Ватсон, сам недовольно хмурясь на принятое решение.       — Всех вместе? — на всякий случай переспросил Грег, явно не обрадованный подобной перспективой.       — Сам говоришь, что у нас слишком мало места, — мрачно подтвердил свой приказ монарх. — Ничего, на Страшном Суде Господь разделит на грешных и праведных, не сомневайся, — добавил он, внимательно оглядывая опирающегося на меч командира стражи. Забеспокоился: — Рана серьёзная? Где доктор Бэрримор?       — Был где-то здесь, — неуверенно огляделся по сторонам капитан. — Сражался вместе со всеми. И неплохо сражался, должен заметить.       — Надеюсь, жив? — взгляд Его Величества по привычке скользнул к Преданному. — Не хотелось бы лишиться лекаря, когда он так необходим. Найдите его немедля — у нас полно раненых.       — Сир! — без предисловий ворвался в разговор лейтенант Фергюссон, сбившееся дыхание которого говорило о сильном волнении и спешке. — Я был на башне — со стороны Аррана****** к нам движутся корабли. Большие, похоже — бомбардирские*******.       — Дьявол! — непроизвольно сжимая кулаки, прошипел Джон. — Слишком мало времени… Наш флот точно не успеет, даже если уже получил приказ, хотя и это сомнительно… А здесь только две допотопных пукалки! Вот как тут не повесить? — в сердцах притопнул он, имея в виду отстранённого от дел коменданта. — Но откуда у сэра Бору такие корабли? На их покупку или строительство нужно уйму средств!       — Должно быть, он всё же нашёл себе союзников, — за ледяным тоном и бесстрастным выражением лица Преданного Ватсон почувствовал всё возрастающее недоумение и едва уловимую панику. Умело скрывая свои истинные чувства от всех, кроме связанного с ним монарха, Холмс продолжил всё так же спокойно и рассудительно: — Надо срочно отправить к сиру Майкрофту ещё одного гонца — похоже, его опасения полностью подтвердились.       — У галеонов нет никаких опознавательных знаков, — покачал головой лейтенант.       — Нужно бы взглянуть на них, — Джон направился было в сторону башни, но внезапно остановился, с самым решительным видом пресекая попытку Шерлока и Лестрейда последовать за ним. — А вы оба найдите доктора Бэрримора и пусть он осмотрит ваши раны. Вы нужны мне здоровыми, а не истёкшими кровью.       Не обращая более внимания ни на недовольно хмыкнувшего Преданного, ни на состроившего разочарованную гримасу капитана, Его Величество вновь зашагал к темнеющей арке башенного входа.       Переглянувшись, принц и командир стражи, изобразив на лицах вынужденную покорность, отправились на поиски господина лекаря.       Джон Бэрримор, опершись на меч, задумчиво разглядывал распростёртое у ног тело.       Сражённый им в честном бою мужчина, более не подающий признаков жизни, был облачён в простую кирасу и нагрудник, теперь рассеченный точным ударом острой стали и залитый остывающей, уже не струящейся из раны кровью. Лицо, искажённое предсмертной мукой и странно сохранившимся на нём некоторым изумлением, как будто отражало всю нелепость только что окончившейся битвы. Вот они, завоеватели, почившие на чужой земле, пришедшие убивать и утверждать своё право на непренадлежащее им, на иной образ жизни и, возможно, на иные идеалы, но оказавшиеся вдруг сами убитыми, а мечты их и чаяния теперь развеяны по ветру, словно тлен. Справедливо? Да. Ибо не возжелай чужого — одна из заповедей Христовых. Неожиданно? Что ж, именно это крайнее удивление от непредвиденного конца и читалось на физиономии поверженного. Однако, по всей видимости, не оно явилось причиной искренней задумчивости склонившегося над мертвецом рыцаря, когда Шерлок, вместе с Грегом отыскавший, наконец, воинственного лекаря, заинтересовался непонятной отрешённостью бывшего коллеги по борьбе с эпидемией:       — Что-то любопытное, мистер Бэрримор?       — А? — Джон Бэрримор с трудом выбрался из пучины глубокомыслия и поднял рассеянный взгляд на Холмса. — Да.       Шерлок выжидающе изогнул бровь. Доктор рассеянно пожал плечом:       — Мне кажется, что мы встречались с этим человеком раньше. Нет, я даже уверен… Между тем, я никогда не был в Ирландии и, насколько мне известно, вообще не знаком ни с одним ирландцем… Чёрт возьми, да я из окрестностей Эдинбурга ни разу не выбирался, даже крестовый поход так и не случился, а ведь я так рассчитывал… — лейб-медик развёл руками, отчего шлем, зажатый подмышкой, едва не выпав, огорчённо взмахнул ссеченным пулей плюмажем. — И тем не менее… Почему же мне кажется, что я его знаю?       Доктор и воин по совместительству в своём искреннем недоумении выглядел довольно забавно. Если бы Шерлоку хотелось позабавиться. А побледневшему, словно внезапно увидевшему привидение Холмсу — не хотелось. Окинув коротким, но цепким взглядом поверженное тело, он мрачно изрёк:       — Потому что так оно и есть. Вы действительно знакомы, — Бэрримор в изумлении воззрился на бывшего королевского секретаря и нынешнего принца. — Помните того пьянчужку, что орал у нас под окнами госпиталя, требуя назад свою жену или оплату за её труды?       Молодой доктор хлопнул себя по лбу, оставив чёрный отпечаток на и так не очень чистом челе:       — Точно! — И тут же выражение его лица сделалось ещё более озадаченным: — Но… но ведь он не ирландец? Он шотландец… То есть был… Ведь это же… — слово «измена» так и осталось непроизнесённым, повиснув в воздухе почти осязаемым нечто.       — Да, — коротко ответил Шерлок и, став ещё более мрачным, чем представлялось возможным, устремился прочь. Бэрримор, в очередной раз озадаченный, лишь проводил Холмса озабоченным взглядом, составив в этом компанию не менее обескураженному поведением Его Высочества Лестрейду.       — Вы правы, лейтенант, — не отрываясь от окуляра подзорной трубы процедил Шотландец. — Корабли действительно бомбардирские. Таким не составит труда стереть нас с лица земли меньше чем за сутки, если они осмелятся приблизиться к берегу на дистанцию своего огня. А они осмелятся, как только поймут, что акватория чиста, а у нас нечем отстреливаться. Чёрт! Этих нам ещё только не хватало! — зло скрипнул он зубами, когда вслед за галеонами на горизонте показалась как минимум дюжина фрегатов. — Шерлок прав: королю Бриану таки удалось договориться с кем-то из наших соперников — флот точно не его. Сие уже попахивает имперским переворотом.       — Они будут по нам стрелять? — бледнея и чуть заикаясь захлопал рыжеватыми ресницами молодой офицер, и Джон, раздосадовано обернувшись на его растерянный лепет, почувствовал прилив жалости. Наверняка, парню ещё ни разу не доводилось бывать в серьёзных переделках, и первая же из них явно сулила стать последней.       — Нет, они просто вышли совершить морскую прогулку, — не удержался он от сердитой язвительности, надеясь, что это приведёт в чувство оробевшего мальчишку. Но потом смилостивился и прибавил ободряюще: — Возьмите себя в руки, мистер Фергюссон. У нас есть как минимум эта ночь. Уже вечереет, и враг не станет открывать огонь в сумерках, рискуя попасть по собственным позициям. А утром мы пошлём им несколько чугунных приветов — возможно, это сдержит неприятеля на некоторое время.       Душу Джона внезапно захватила невыразимая тоска, смешанная с каким-то отчаянным, нечеловеческим страхом. Он прислушался к себе, не совсем понимая причину этого неожиданного духовного упадка, и в следующую секунду его накрыло горечью осознания: эмоции не принадлежали ему лично, а были принесены Связью от другой, мучительно рвущейся на части от безысходности души.       — А потом? — голос молоденького командира гарнизона выдернул короля из омута безнадёжности, требуя ответа и поддержки. Его Величество глубоко вдохнул, стараясь подавить удушающую волну вселенской печали, произнёс не успокаивающе, но твёрдо:       — А потом мы будем держаться. Столько, сколько потребуется. Ясно?       Не в силах больше противиться всепоглощающему отчаянию, желая лишь одного — найти его изнемогающий под тяжестью непосильного груза источник, чтобы хоть как-то облегчить эту необъяснимо откуда навалившуюся ношу, Ватсон молча направился к теряющимся в тени арки ступеням, но у самого выхода обернулся:       — Готовьтесь к штурму, лейтенант. День завтра предстоит жаркий.       Король нашёл Шерлока в верхнем ярусе северной башни, идя на зов Связи, точно борзая — на запах дичи. Принц стоял у одной из бойниц, спиной к входу, но на появление Шотландца отреагировал сразу. Не поворачиваясь, проговорил с обречённой уверенностью:       — Он здесь, Джон. Больше некому. Я чувствую.       — О чём ты, Шерлок? Что ты чувствуешь? — осторожно поинтересовался Ватсон, кожей ощущая идущий от Преданного липкий, точно прикосновение влажных рук, страх.       — Дух Магнуссена, — голос Холмса звучал совершенно серьёзно, и когда он, наконец, взглянул на государя, тот невольно поёжился: никогда ещё его друг и возлюбленный не казался Шотландцу таким выбитым из реальности, таким заледеневшим. Шерлок двинулся на него, бормоча, точно безумец: — Кто ещё мог свести сторонников князя и короля Бору? Только он способен на такое, только у него были возможности и желание совершить подобное. Либо тот, в ком его дух смог найти себе пристанище. Никто другой не осмелился бы. Его рука, его почерк… А я не знаю, как противостоять призракам, Джон… Я не представляю, как мне защитить тебя… — взгляд его метался, перескакивая с одной черты джонового лица на другую, цепляясь за каждую, но ни на одной не останавливаясь, секундно ускользая на видимые в проём бойницы окрестности и возвращаясь снова, чтобы вновь блуждать по синеве обеспокоенных глаз, нахмуренному челу, напряжённо сжатым губам…       — Слушай, Шерлок, — Ватсон бережно коснулся ладонью плеча любовника. — Всему можно найти разумное объяснение. Правда? На то и существует твой великий мозг. Давай будем опираться на то, что точно известно, на конкретные факты…       — Когда отбросишь невозможное, то что осталось, даже неправдоподобное, является истиной, — слова Преданного прозвучали недоступным разумению заклинанием, и с каждой произнесённой принцем фразой Его Величество всё больше тревожился о душевном здоровье избранника. Неужели убийство князя и собственная, последовавшая за этим почти что смерть всё же повредили этот светлый и, казалось, ничем не ограниченный ум?       — Ты о чём?       — Ты видишь — я напуган, Джон. Напуган, — мужчину била крупная дрожь. Он отстранился от Ватсона, с каким-то суеверным удивлением взирая на свои трясущиеся руки и всё более возбуждаясь: — Мой разум подводит меня. Так же, как и тело. Я не могу понять логику происходящего, не могу просчитать, кто за этим стоит. У меня лишь один вариант. Но он невозможен! А значит — во мне есть какой-то дефект, и я больше не смогу уберечь тебя от опасности!       — Для начала тебе следовало бы позаботиться о собственной безопасности, друг мой, — не удержался от упрёка король. — Сегодня во время последней схватки — что это было? Тебя же чуть не убили! Как ты мог допустить такое? И почему рука не перевязана? Доктор осматривал твою рану?       — В том-то и дело! — голос принца едва не срывался на крик. — И причём здесь рука? Мой мозг повреждён, в его механизм попал посторонний мусор… Чувства… Они мешают мне трезво мыслить, Джон! Жалость. Сострадание. Страх. Мне не следовало позволять им овладеть собой! Это была ошибка.       — Ты человек, Шерлок, и не можешь не совершать ошибок! — Ватсон часто заморгал, стараясь сдержать бушующие эмоции и подбирая нужные слова. — Но чувства — это не ошибка. Они делают людей людьми. Помогают принимать правильные решения. Позволяют любить и получать любовь. А в том, что сейчас происходит с нами, не виноват ни ты, ни твои чувства. Ты зря…       — Не виноват?! — и без того измученное лицо исказилось ещё больше, а с губ Преданного сорвался короткий злой смех. — Как же Вы ошибаетесь, мой король! А кто же виноват во всём? — Он сделал рукой жест, словно хотел охватить пространство далеко за пределами крепости. — Во всех этих смертях, в сотнях окончившихся здесь жизней, в том, что Ваши подданные предают Шотландию? И не только в этом…       — Я должен был тебя послушать! Я должен был обратить больше внимания на предупреждение Майкрофта! Я должен был заранее мобилизовать флот! Я не имел права поступать настолько легкомысленно, переоценив свои силы и недооценив врага, раз уж мы заговорили о чьей-то вине! — прервал словесное самоистязание Шерлока король, горько морщась от того, что уже несколько часов не давало покоя, свербя в сознании роковым и поздним прозрением. — Не смей считать себя ответственным за всё. И не смей обвинять в чём-то свои чувства. Это лучшее, что могло с тобой… с нами случиться. Послушай… — Ватсон вновь попытался коснуться вздрагивающего, точно в лихорадке, плеча. — У того, что происходило и происходит, есть лишь один подлинный виновник — князь Магнуссен со своими непомерными амбициями и аппетитами. А ещё то, что я всегда был его главным политическим и нравственным оппонентом. Это была наша с Чарльзом война, в которой тебе просто не повезло стать оружием. Которое, между прочим, вместо гибели принесло мне спасение, — синие глаза озарились ласковым благодарным сиянием, но голос стал твёрже: — Что же касается кучки несчастных перебежчиков, обманутых лживыми посулами врагов и собственными обидами или невежеством — то какое отношение имеешь ты к их добровольному выбору?       — Они считают меня колдуном, а тебя — грешником, обольщённым моими мерзкими чарами, — вспоминая убитого доктором Бэрримором предателя, печально ответил Преданный. — И если бы я вёл себя иначе…       — Доля правды тут, может, и есть, — горячо парировал Шотландец, — да только если не твой язык, так что-то другое заставило бы этих глупцов поступить именно так. Когда сердцевина гнилая — весь плод пропадает. Ты лишь помог отделить подпорченный и больной орган от здорового тела. Так что и здесь тебя скорее благодарить надо, а не винить. — Ватсон усмехнулся, грустно и даже слегка обиженно: — Хотя язык твой, правду говоря, порой действительно напоминает жало.       Шерлок взглянул на короля вопросительно, словно не понимая, что он ещё мог натворить, кроме уже названного.       — Ты даже не представляешь, как мне больно слышать сожаления о твоих проснувшихся чувствах, — пояснил монарх на этот невысказанный вопрос. — Неужели ты действительно раскаиваешься в том, что позволил своему сердцу открыться? Что впустил в него тех, кто стал твоими друзьями? Что получил возможность сострадать? — голос Его Величества снизился почти до шёпота. — Что подарил мне не только свою преданность, но и любовь? И что смог принять мою любовь в ответ?       Глаза Преданного расширились от покаянного изумления, когда он вдруг осознал, насколько жестокими были для возлюбленного его слова, насколько глубоко могли ранить Джона высказанные в отчаянии жалобы и сетования. Ватсон сделал всё, чтобы вернуть своему избраннику истинную сущность, настоящую человеческую душу, он дал ему свободу и право делать выбор, множество раз рисковал жизнью, спасая, и, в конце концов, отдал своё собственное сердце. А что получил взамен? Жалкий лепет напуганного мальчишки? Глупый скулёж? Почти что обвинения? И это в момент, когда королю, как никогда, нужна его поддержка, его ум, сила… Да Шерлок попросту предал любимого, покинул на произвол судьбы, захваченный сомнениями, призраками и страхами за свой бесценный разум! Самовлюблённый идиот! А ведь это мгновение, эта ночь — возможно всё, что у них осталось…       — Нет. Джон, — медленно, будто рывок за рывком выбираясь из глубокого мрака, в который сам же себя и загнал, произнёс Холмс, — об этом я не жалею.       — Тогда какого чёрта?.. — начал Шотландец, чувствуя прилив какой-то странной злости — не столько на Шерлока, сколько на те обстоятельства, что привели их к этому разговору, к этим сомнениям и необъяснимому непониманию.       — Потому что ты прав, Джон. Я — человек, и совершаю ошибки, как и все остальные. Потому что боюсь. За тебя. За нас. И не знаю, что делать! — в порыве эмоций принц схватил Ватсона за плечи и даже несколько раз хорошенько его встряхнул, впиваясь в распахнувшиеся от неожиданности монаршие глаза сверлящим взглядом. — Помоги мне, Джон! Не позволяй мне больше думать об этом, хоть ненадолго, иначе я просто сойду с ума от всего. Не позволяй мне говорить, я потом пожалею о сказанном. Я хочу одного — быть с тобой! Любить тебя. Я не могу потерять это, не хочу потерять! Но я не всесилен, и ты всё равно можешь погибнуть, и, возможно, не в моей власти будет спасти тебя даже ценой собственной жизни. Только Бог знает, что нас ждёт. Я — нет. И потому с ума схожу от отчаяния. Не позволь мне сойти с ума, Джон!       Не понимая, как он может удовлетворить эту безумную просьбу, этот душераздирающий крик о помощи, Ватсон секундно замер в руках возлюбленного, словно каменное изваяние.       Шерлок мучительно застонал, запрокидывая голову и беззащитно обнажая стройную шею, подставляясь, провоцируя, требуя безумства в ответ — горячего, страстного, возвращающего вкус жизни. И Джон, следуя не разуму, а вспыхнувшим с непреодолимой силой инстинктам принял вызов, бросаясь в любовь, словно в бой, в бешеный танец на грани жизни и смерти. Надрывая одежду, впиваясь в нетерпеливо трепещущую плоть жадными ртами, не заботясь о случайных свидетелях, они накинулись друг на друга, деля на двоих всю накопленную боль и безысходность, тяжёлый груз вины и почти нелепую надежду на некое, скорее всего, совершенно немыслимое чудо.       Оперевшись спиной о грубую кладку древней стены, заключив Джона в двойные объятия, Шерлок брал своё, отдаваясь, как в последний раз. И угадывая, ощущая обречённость любовника, Ватсон зло рычал — прекрати! не смей! — всаживаясь со всего размаху, понимая, что делает больно, но не имея сил остановиться, чувствуя, что Преданный сейчас желает этой боли, как и он сам, заражённый горячкой захватившего их безумия. Ощущая каждую клеточку выгибающегося в его руках крепкого тела, захлёбываясь обжигающим желанием всякий раз, когда его слуха касался очередной несдержанный вздох, Джон страшился лишь одного — не удержать, потерять, и вместе со всё ускоряющимися толчками сквозь стиснутые зубы монарха стало вырываться исступлённое: — Мой! Никому! Ни за что! — подводя к последней черте, к сладостно-мучительному финалу, к выплеску, одновременно с которым, вместо так и не произнесённого «не отдам», сумерки каземата разорвал протяжный и отчаянный вой, растворившийся в запахе мускуса и пота. Шерлок застонал в ответ, прижимаясь ещё крепче, покоряясь, соглашаясь, беря всё, что Джон мог и готов был дать ему в этот развернувшийся до бесконечности и до боли короткий миг…       С трудом отрываясь от любовника, точно сдирая собственную кожу, Джон поймал полуприкрытый ресницами лазурный взгляд. Укорил со щемящей нежностью:       — Зачем ты так? Словно прощался… Не смей сдаваться, слышишь? — И, помолчав, всё же произнёс сокровенное: — Не позволю. Не отдам.       Преданный распахнул глаза, вглядываясь в лицо государя знакомым, лишённым лихорадки безумия взором. Лишь на дне этих родных очей всё ещё плескалось мучительное сомнение. Ватсон провёл кончиками пальцев по впавшей щеке, не удержавшись, нырнул всей пятернёй в спутанные локоны, словно пытаясь почерпнуть уверенности в привычных и желанных ощущениях. Произнёс негромко, точно подводя итог:       — Мы можем до утра мериться друг с другом виной и раскаянием, Шерлок. Но это ведь не поможет, не так ли? Нам нужно драться, просто выстоять до того, как подойдут наши главные силы. Когда стемнеет — отправим гонца к Императору.       — Даже если ему удастся обойти вражеские посты и добраться до Лондона — Майкрофт вряд ли успеет помочь, — Холмс говорил без надрыва, чуть печально, просто констатируя неутешительные факты.       — По крайней мере, мы его предупредим, — Джон постарался, чтобы это прозвучало не слишком обречённо. — И будем держаться столько, на сколько хватит сил. Завтра ирландцы наверняка предпримут попытку штурма, надо быть готовыми. Поэтому — давай-ка отдыхать! Ты, полагаю, ещё не полностью восстановился после Эплдора — и физически, и душевно — поэтому, должно быть, тебе в голову и лезет всякая чушь. Да и сегодня… — взгляд короля скользнул по повреждённой в недавнем бою руке возлюбленного. — Вижу, кровь присохла, и, наверное, для тебя это пустяк, но пожалуйста, пусть лекарь всё же осмотрит твою рану. Мне будет спокойнее. — Получив согласный кивок, Его Величество гордо улыбнулся. — Но, должен признать, что дрался ты как бог. И если уж на стороне ирландцев действительно демон, то за нас — настоящий ангел. Это несколько уравнивает шансы, не находишь?       — Джон, я… — попробовал было возразить Преданный, всё ещё не избавившийся от мрачных раздумий и предчувствий, но Шотландец остановил его, прикрыв ладонью сотни раз целованные, но от того не ставшие менее вожделенными уста.       — Тшш… Ты сам просил не позволять тебе больше думать и говорить об этом. Я запрещаю тебе, Шерлок. Слышишь — запрещаю! — ладонь сменили припухшие ласковые губы, и оба замерли, не имея сил разорвать этот, возможно последний, поцелуй.       У входа в каземат шевельнулась серая тень, вежливо покашливая. Джон обернулся, безошибочно угадывая в сгущающихся сумерках верного капитана.       — Что там, Грег?       — Гонец ждёт, Ваше Величество, — из-за порога доложил Лестрейд, не решаясь нарушать интимность личного пространства самых уважаемых им людей. — Вы напишете письмо, или нужно будет передать послание на словах?       — Напишу. Ступай, я сейчас подойду.       Наскоро приведя себя в порядок, Шотландец двинулся к выходу. Преданный же, успев оправить одежду пару мгновений назад, вновь подошёл к бойнице, вглядываясь во вспыхивающую кострами вечернюю мглу.       — Ты идёшь? — позвал от двери Ватсон.       — Да, минуту, — в полумраке комнатушки лицо принца было почти неразличимо, но голос звучал совершенно спокойно. Кивнув, Джон вышел.       Прислушиваясь к едва различимым шагам любовника, Шерлок нахмурил брови, привычно поднося к губам кончики сомкнутых вместе пальцев. Сегодняшний бой — это только начало. Петля затягивается, и Майкрофту никак не успеть… Никому не успеть. И он, Преданный, должен придумать выход, обязан спасти хотя бы Джона…       Влетевшая в проём стрела упала к его ногам, воткнувшись остриём в толстые доски пола. Над самым наконечником, нанизанное на древко точно на вертел, алело глянцевым боком небольшое надкушенное яблоко.       Выдернув стрелу, Шерлок осмотрел странное послание. Белая, не успевшая потемнеть мякоть на месте аккуратно срезанной ножом кожицы, складывалась в чёткие буквы — IOU. Я твой должник.       Залёгшая меж бровей Преданного глубокая складка разгладилась, озадаченный взгляд прояснился, а из груди вырвался невольный вздох облегчения. Всё, наконец, встало на свои места, складываясь в безупречно логичную картину, мозаику, у которой не хватало всего лишь нескольких кусочков. Холмс усмехнулся: значит, разум его не подвёл, он не сошёл с ума, видя то, чего быть не должно. А недостающие пазлы… Что ж, скоро и они окажутся в его руках.       Он снова выглянул в просвет бойницы, ища очередное послание от давнего соперника. На башне недостроенного форта мерцал едва приметный огонёк. Ему назначили встречу, от которой нельзя было отказаться.       Шерлок и не собирался. ______ Уважаемая Serpens_Subtruncius как-то сказала, что «Преданный» ассоциируется у неё с песней Regina Spektor — «The Sword & the Pen». Нас так впечатлила эта песня, что мы решили взять её одним из саундов к нашему фику, а конкретно — к сцене любви в этой главе. Моя прекрасная и бесконечно талантливая — в чём вы в скором времени будете иметь возможность ещё раз убедиться! — Муза-Зая сделала собственный перевод текста, который ниже предлагается вашему вниманию. Ссылка на саму песню — в комментариях к главе. Не позволь мне прервать поцелуй, Не позволь мне сейчас говорить. Это страх лишь сегодня, но вдруг Он предстанет потом во плоти? Ты пока меня не выпускай из своих рук… Если меч остановит перо? Если Бог повелит умереть? Пусть Он мудр, пусть любя — что с того? Свыше смерть — она всё-таки смерть, Та же смерть человека… Признай это, мой друг. Я не хочу жить без тебя. Я не хочу жить без тебя. Я не хочу жить. Я не хочу жить без тебя. Я не хочу жить. Я не хочу жить без тебя. Те, кто помнят осенней поры Безнадежность цветов, нежный май — Все оставят в стихах, что, увы, Никогда не прочтут невзначай. Их никто не читает теперь, из-за стыда. Ведь, что если, хоть смел ты, хоть мил, Но тебе никого не спасти? А итог одиноких могил — Это всё, что нас ждёт впереди? Безопасности нет, а потерь — много всегда. Я не хочу жить без тебя. Я не хочу жить без тебя. Я не хочу жить. Я не хочу жить без тебя. Я не хочу жить. Я не хочу жить без тебя.********