Место под солнцем

«Что ты с ним сделал?» Я мчался сквозь зеркальный лабиринт, сталкиваясь лицом к лицу с собственными отражениями и минуя многочисленные тупики, а разум мой занимала только одна мысль: «Что ты, мерзкий Призрак, с ним сделал?» — Густав?! Густав, где ты?! — в отчаянии закричал я. — Папа! — донеслось до меня издалека. — Папочка, помоги мне! Я метнулся на детский голос, звучавший до смерти испуганно, несся среди бесконечных коридоров, настоящих и мнимых, продолжая врезаться в зеркальные стены. — Папа, скорее! — послышалось совершенно с другой стороны. Я развернулся и, не давая себе ни минуты отдыха, побежал обратно. Стены начали вдруг вращаться вокруг меня и меняться местами, постоянно преграждая мне путь к сыну. Иногда казалось, будто его силуэт мелькал рядом, но то были лишь иллюзии, и, совершенно сбитый с толку, я продолжал свою погоню за голосом. — Папа, папа! — звал мальчик сразу со всех сторон. — Умоляю, спаси меня! — Я иду! Иду, — задыхаясь отвечал я, попадая в очередной тупик. — Не бойся… Я проскочил очередную развилку, и за поворотом неожиданно для себя обнаружил круглую залу. В центре, на полу, выложенном шахматной плиткой, в белой ночной рубашке лежал Густав. — Милый… Он поднял на меня удивленные глаза. — Ты пришел за мной… — Конечно, пришел, сынок. Я бы тебя никогда не бросил! — воскликнул я, крепко обняв ребенка. — Тебе нельзя было сюда приходить, — заплакал мальчик, прижавшись к моей груди. — Это ловушка… Он убьет тебя… и меня убьет, если узнает, что мы обнимались… — Нет, не убьет! Я ему не позволю, слышишь?! Если придется, я сам прикончу это чудовище… — Тебе не победить, — трагично ответил Густав, — с годами он стал только сильнее! — Ради тебя я хоть самого дьявола одолею! Я его не боюсь, и тебе не следует, — явно храбрясь, заметил я и взял сына за руку. — Идем же… — Нет! Мне нельзя уходить, — мальчик испуганно замотал головой. — Он разозлится… — Он не причинит тебе вреда, я обещаю. Как только мы покинем это страшное место, он уже никогда не сможет достать тебя! Доверься мне, Густав. Сын взглянул на меня с некоторым сомнением, но потом еще сильнее сжал мою ладонь и кивнул. — Хорошо, папочка… Мы вместе подошли к тому месту, где еще минуту назад был вход. Теперь же оттуда на нас глядели две пары встревоженных глаз. — О, нет, — дрожащим голосом произнес Густав, — мы в западне… — Ничего страшного не случилось, милый, — солгал я, — просто я немного запутался, вот и все. Сейчас главное не паниковать. Я отпустил детскую ручку, чтобы он не понял, какая меня на самом деле пробирает дрожь. — Возможно, одно из этих зеркал отодвигается, — неуверенно сказал я и с силой нажал на стеклянную поверхность, но она не поддалась. — Получилось? — Нет, нужно попробовать следующее… Попробовал. Вновь неудача. — Дело пойдет быстрее, если мы будем делать это вдвоем, папочка. Я пойду, проверю зеркала с той стороны. — Хорошо, только будь осторожен, милый. Когда Густав отошел, я расслабился на мгновение, позволив чувствам выплеснуться наружу, а затем посмотрел на свое отражение. В лице, что предстало передо мной в тот миг, я с трудом узнал собственное — настолько его исказил страх. Я был живым олицетворением ужаса. Но нельзя было поддаваться эмоциям. Мне следовало сохранять ясность мыслей, потому что от моих дальнейших действий зависела судьба моего сына. Я продолжил проверять стены, поочередно нажимая на них, и отчаяние мое усиливалось с каждой неудачной попыткой. Из этой чертовой комнаты не было выхода! — Папа, — взволнованно позвал Густав, — подойди, кажется, я что-то нашел! Я подскочил к сыну. — Гляди! — он взмахнул рукой, не касаясь стены, и зеркальная гладь, будто почувствовав его движение, покрылась рябью. — Оно словно из воды! — Скорее из ртути, — настороженно ответил я. Еще мгновение мальчик смотрел на жуткое зеркало, проводя над ним ладонью. — Я, кажется, понял, — задумчиво произнес он, — мне нужно кое-что проверить. Густав осторожно потянул руку к своему отражению. — Не стоит, милый, — предостерег я, но было уже поздно: кончики его тоненьких пальцев погрузились внутрь стеклянной поверхности. — Я так и думал! — радостно воскликнул мальчик. — Мы пройдем сквозь него! Однако я не разделял детского восторга: наоборот, тревога моя возрастала с каждым мгновением. — Ладно, мы попробуем выйти через зеркало, но я сделаю это первым, ведь неизвестно, что может ожидать нас с той стороны… «Кто может нас ожидать». Следуя примеру сына, я приложил ладонь к жидкой стене, но почему-то уперся в твердое стекло. — Не могу, — несколько растерянно я повторил свои действия, однако результат остался прежним. — Для меня это обычное зеркало, Густав. — Значит мы найдем другой путь, такой, что подойдет нам обоим. Он попытался вытащить кисть, увязшую в зеркале. И еще раз. — Странно, — стараясь скрыть свой испуг, мальчик продолжал дергать руку, — по-моему я застрял… Видимо, желая увидеть место стыка, он наклонился к зеркалу. — Нет, не приближайся к нему! — Но я должен посмотреть… — Я сам посмотрю. — Хорошо, — нервно кивнул Густав, и подождав немного спросил. — Что там? — Все хорошо, — едва шевелящимися губами ответил я. Это была ложь. Мое предположение о том, что рука прошла сквозь стену, оказалось чудовищной ошибкой, и при ближайшем рассмотрении мне открылась страшная истина. Не было никакого «сквозь» — тоненькая, белая ручка больше не имела продолжения за стеной, и я видел, как серебристый туман ползет по ней вверх, превращаю нежную детскую плоть в стекло… Он становился частью зеркала. — Думаешь, ее можно вытащить? — словно из под толщи воды до меня донесся встревоженный голос сына. — Думаю, стоит попробовать, — я развязал галстук и, плотно скатав его, протянул Густаву. — Прикуси-ка. — Зачем? Мне что, будет больно? — Нет, просто на всякий случай. Чтобы ты не прикусил язык от радости, когда мы тебя вытащим. Мальчик послушно стиснул галстук зубами. — Приготовься, милый, — я крепко обхватил его худенькое тельце, — на счет три. Раз… Я резко потянул ребенка на себя. Он отозвался сдавленным стоном, и слезы ручьями заструились по впалым щечкам. Я попробовал снова. Ничего. «Все, нужно прекращать!» Мало того, что это не давало никаких результатов, так еще и приносила Густаву невыносимую боль! Я дернул его в последний раз, и — о, чудо — на краткий миг зеркало будто бы поддалось, позволив мне оттянуть сына подальше, однако радость моя оказалась преждевременной, и в следующее мгновение оно затянуло мальчика уже по локоть. — Папа? — пискнул Густав. — Ничего, не расстраивайся, милый, мы обязательно что-нибудь придумаем, — прошептал, я поглаживая лохматую головку. — Все будет хорошо. — Почему же ты плачешь? — Плачу? Это от счастья… О, я так горжусь тобой, Густав, ты такой храбрый сейчас… потому что понимаешь, что я тебя обязательно спасу… — Папочка… не знаю, смогу ли я тебе сказать это еще раз… — Ну, что ты, — давясь слезами, я продолжал гладить мальчика, – конечно, сможешь… — Я так тебя люблю… — Густав, не надо… — …и очень скучаю по мамочке… Я знаю, она хотела, чтобы мы всегда были вместе… — Мы будем. — Прости меня, папа, но это не в моей власти… Я больше себе не принадлежу… Прощай, — плечо его утонуло в зеркальной глади. — Нет, нет, Густав, я обязательно тебя вытащу! Я не позволю ему забрать тебя! Не позволю разбить наше счастливое буд… Я резко замолчал. «О!» Все ведь было элементарно, как же я раньше не догадался? Густав тоже понял, и во взгляде его появилась надежда. — Отвернись, — сказал я, и, сняв с себя пиджак, накрыл им ребенка, чтобы осколки не причинили ему вреда. Сделав пару шагов назад, я разбежался и врезался в стекло плечом. От мощного удара, казалось, ничего не произошло. «О, нет! Неужели это тоже бесполезно?!Хотя если внимательно приглядеться...» — Милый, оно треснуло! Нужно ударить еще раз! Я снова немного отошел назад для разбега, как вдруг комната содрогнулась, и пол ушел у меня из под ног. Стало темно. Единственным источником света, не позволявшем мраку одержать верх и источавшим зловещее, красноватое сияние, оказалась трещина, которая медленно начала разрастаться. Что темное брызнуло из нее на Густава. — Кровь… Низкие органные аккорды, словно гром, разнеслись над лабиринтом. — Кровь! — вскрикнул мальчик, захлебываясь жидкостью, которая теперь фонтаном хлестала из ран на стекле. — Папа, это кровь! Помоги мне! Паника овладела им, и он начал лихорадочно дергаться и верещать, что на самом деле только усугубляло положение, потому что трещина стала расти быстрее, и вскоре веточки ее достигли детского плеча… — Мне больно! Больно! — мучительно корчась, застонал Густав. Превозмогая порывы шквалистого ветра, налетевшего из темноты и не позволявшего мне подняться, я все же сумел встать и приблизиться к сыну. — Дай мне руку! — Я не могу! — Можешь, милый! Ну же, не сдавайся! Стиснув зубы и крепко зажмурившись, он протянул мне свою маленькую, склизкую от крови ладошку. — Не отпускай, папа! — закричал мальчик, продолжавший неумолимо погружаться в стеклянную стену. — Держу, держу! Из последних сил я сжал выскальзывающую ручку. — Ты обещал защищать меня! Ты обещал защищать маму! — почерневшие глаза его вспыхнули яростным огнем, глубокие красные трещины уродливым узором расползлись по лицу, а звонкий голосок превратился вдруг в низкий, гортанный хрип. — ТЫ ПОДВЕЛ НАС, ВИКОООоооааах… И маленькая головка утонула в зеркале. «О…» Некоторое время я еще продолжал удерживать безжизненную, детскую ладошку, пока пальцы мои не уперлись в стекло. «О…» Музыка прекратилась. Желтоватый свет вновь разлился по зале. Раны на зеркале затянулись. «О…» Я взглянул на свое отражение. Странно. На лице моем застыло выражение смертельного ужаса. Интересно, почему? На полу, рядом с зеркалом я обнаружил галстук и пиджак. Откуда здесь мои вещи? Я не мог вспомнить. Одевшись, я неспешно прошелся по круглой зале. Что-то произошло… Нечто ужасное, но я никак не мог понять что… Кажется, я искал что-то… или кого-то … — Папа! Папочка, помоги мне! — донеслось до меня из глубины зеркального лабиринта, уводившего прочь из залы. — Густав? — Папа! — испуганный детский голос заставил мое сердце замереть. Густав! Он здесь, я обязан его найти! И я бросился вперед, не помня себя, потому что должен был попытаться спасти своего сына… …Снова…