Джейсон Харпер Бэттери-Парк, набережная Семь часов до полудня
КЭФ
… Видно, Клэр решила меня разозлить и намеренно выбрала самого нерасторопного поставщика, который опаздывает уже на полтора часа… Я нервно метался по набережной и, время от времени оглядываясь по сторонам, бормотал всевозможные проклятия, адресованные помощнице и загадочному мистеру Харперу, который вовсе не спешил появляться. … На самом деле, меня тревожит вовсе не задержка поставщика. Я безумно беспокоюсь за Густава, которого на сей раз мне пришлось оставить одного… Когда мы вернулись с ним от Форсайт, портье передал мне записку, оставленную Клэр. Девчонка сбежала еще днем, но пару часов назад, как раз во время моего отсутствия, возвращалась и оставила послание. – Будьте любезны передать ей, чтобы зашла ко мне, когда вернется, – распорядился я и устало поплелся к лифту, крепко сжимая маленькую ладошку. Очутившись в апартаментах, мальчишка первым делом шмыгнул в уборную, где он мог бессрочно скрываться от пристального взгляда своего старого папаши, и мне оставалось только без сил рухнуть на детскую постель и оцепенеть в ожидании Ангела. …Дьявол, как же я устал. Бедный Эрик уже не в том возрасте, чтобы лазить по деревьям с пятидесятифунтовым грузом на плечах и выполнять прочие акробатические трюки без каких бы то ни было последствий... Некоторое время я просто лежал, глядя на тоненькую полоску света, льющегося из-под двери в ванную, и слушал шум дождя за окном. Веки мои постепенно отяжелели, голова наполнилась клубящимся туманом, и вскоре я провалился в небытие. Снилось мне что-то совершенно жуткое: меня окружал мрак и старые надгробия, ледяной ветер обжигал мертвую кожу. Я, ломая ногти и раздирая ладони, руками рыл мерзлую землю, искал что-то очень ценное, но сумел раскопать только завернутые в белое платье, обглоданные человеческие кости. Пробуждение последовало почти мгновенно. Я, покрывшись испариной и дыша, как трубач-дилетант, резко распахнул глаза, едва удержавшись от того, чтобы с воплями вскочить с постели. …Эти кошмары меня в могилу сведут!.. …Скорей бы… Постепенно отголоски ужасного сна затихли, хотя, безусловно, видение это оставило после себя шрам на истерзанном сердце покойника. В груди слабо жгло, и боль немного меня взбодрила. Как оказалось, спал я не так уж долго, видно, чуть больше пары часов, и за окном до сих пор царила ночная тьма, постепенно уступающая под натиском новых электрических фонарей. Густав, успевший переодеться в ночную рубаху, лежал рядышком, уткнувшись лицом в подушку и прижавшись ко мне спиной. Возможно, ему не очень-то и хотелось спать вместе со мной, но я развалился, заняв почти всю его кровать целиком, и щупальца свои раскинул во все стороны, так что у мальчика просто не осталось выбора: либо примоститься рядом с трупом, либо пытаться устроиться спать на кресле. – Прости, – шепнул я, бережно коснувшись темных локонов, а после покинул детскую спальню, оставив приоткрытой входную дверь. Нужно было скорее избавиться от пугающих образов, засевших в уродливой голове, отвлечься, забыться, и мне не было известно средства более действенного, чем работа. ... Если, конечно, забыть о морфии. Но о нем старый Эрик предпочитает не вспоминать больше никогда... Переодевшись, я позвонил на первый этаж. Портье, чуть заикаясь от общей нервозности, сообщил, что моя помощница до сих пор не явилась – данное обстоятельство разозлило меня невероятно. Не сдержавшись, я пнул стоящий подле стул, случайно сломав его ножку. Быть может, взбудораженный кошмаром во внезапном приступе ярости я мог бы разнести всю мебель в апартаментах, но вовремя успел совладать с гневом, напоминая себе в очередной раз, что упорядоченность куда благотворнее хаоса, и лучше навести чистоту, чем превращать собственное жилище в руины. До блеска натерев полы в гостиной, столовой и прочих комнатах, которые посещал за последнюю неделю, я со всей дотошностью, на какую только способен мой воспаленный ум, изучил уборные на наличие грибка и облегченно выдохнул, обнаружив лишь чистые стены. …На самом деле, я весьма придирчиво отношусь к беспорядку и грязи в своем доме, особенно к грибку, плесени и прочим прелестям подземной жизни, которые в свое время успели мне до смерти надоесть. В прошлом году, например, я поменял полы в спальне только из-за того, что случайно заметил одну маленькую мокрицу… Ненавижу их… ненавижу… Оглядев плоды своих трудов и удовлетворенно хмыкнув, я присел на диван, потирая вновь занывшую спину. После десятиминутной передышки опять позвонил портье. – Мисс Фэйтер не появилась? – Нет, сэр. … О, превосходно… Запросто смахнув телефонный аппарат со стола, я медленно подошел к окну. На востоке, там, прямо за мостом, забрезжили едва заметные из-за густых туч лучики восходящего солнца. … Мне уже пора идти, если я не хочу опоздать на встречу, а Клэр до сих пор нет… Где она шляется?.. … Нет, нет, мне, разумеется, все равно, где и с кем она проводит ночи – это ее личное дело – но все же хочется, чтобы она появлялась вовремя. Раньше так и было: девушка всегда приходила именно в тот момент, когда я нуждался в ней больше всего… … Может, с ней что-то случилось? Нет, навряд ли… Остается надеяться, что с Клэр все в порядке… Я задумчиво опустил глаза. … Кажется, я очень сильно обидел ее вчера. Хорошо бы извиниться… Да, я сделаю это, когда она придет… … Вот только она не торопится возвращаться, маленькая мерзавка! Что же мне делать с Густавом? Не могу же я оставить его здесь без присмотра… … Или могу? О, он ведь не глупый мальчик, далеко не глупый – не думаю, что он будет вести себя, как… как я себя обычно веду… …Главное все ему объяснить… Проследовав в кабинет, я взял чистый лист бумаги для писем и, устроившись за столом, подумывал набросать пару строк сыну, однако несколько увлекся. «Мой дорогой Густав, – написал я, – ты вовсе не должен беспокоиться, не обнаружив меня сегодня утром. В настоящее время ты находишься один в этом доме, который отныне принадлежит и тебе. Я ушел сделать некоторые покупки и, вернувшись, непременно принесу тебе что-нибудь интересное. И все же, не в силах совладать с сердечной тревогой, я обязан оставить тебе несколько наставлений, неразрывно связанных с безопасностью твоего пребывания здесь. Как я уже написал, в этом доме ты полновластный хозяин и можешь бродить, где тебе вздумается, без страха входя в любую дверь, какую только сможешь открыть. Что касается запертых дверей, то ради твоего же блага я бы не советовал пытаться проникнуть за них – ты ведь довольно умен и наверняка уже догадался, что если я укрываю нечто завесой тайны, значит у меня есть на то веские причины. Также ты можешь брать любую понравившуюся тебе вещь, за исключением предметов, способных нанести вред твоему здоровью. Тут я полагаюсь на твою самостоятельность: ты уже вполне взрослый и, надеюсь, сам сможешь решить, какие из найденных тобой вещей трогать не стоит, – отложив на мгновение ручку, я решил, что мне все же следует спрятать ножницы. – Итак, как ты понял, я вовсе не ограничиваю твоей свободы в пределах этого дома, однако не могу позволить тебе покинуть его сейчас, а потому считаю необходимым уточнить, что решетка шахты лифта, как и выход на крышу или окна, подходит под разряд запертых дверей. Если тебе понадобится что-то, чего нет в доме, то ты всегда можешь связаться с портье: для этого просто сними трубку любого из телефонных аппаратов, коих здесь предостаточно. Я бы предпочел, чтобы ты не беспокоил портье по пустякам, но, думаю, он стерпит пару невинных шалостей, если тебе станет вдруг нестерпимо скучно. Чтобы ты не тосковал от безделья, я оставляю библиотеку целиком в твоем распоряжении, но прошу тебя обращаться с книгами бережно и ставить их на место. Ты, конечно же, можешь играть на музыкальных инструментах или громко петь, вовсе не боясь потревожить соседей – ближайшие этажи пустуют сейчас, а потому, что бы ты не делал, тебя все равно никто не услышит», – я задумчиво постучал пальцем по столу, пытаясь сообразить, что еще забыл упомянуть. … Ах, да, я снова упустил вопрос питания… «В десять часов тебе принесут завтрак, – продолжил я, – в пять – ужин, однако я планирую возвратиться прежде, чем это произойдет. Я настоятельно рекомендую не отказываться от еды хотя бы сегодня, потому что завтра тебе понадобится много сил, если ты, разумеется, не раздумал отправиться с визитом к, – лицо мое скривилось еще сильнее, – господину Раулю де Шаньи. На этом, милый мой ангел, я завершаю свое послание. Уходя, я буду безумно тревожиться о тебе, но, надеюсь, беспокойства мои окажутся напрасными. Уповаю на твою разумность и воспитание.Любящий тебя всем сердцем Эрик»
Пробежавшись глазами по нестройным рядам кривоватых красных закорючек, я довольно кивнул, а после, тихонько прокравшись в детскую спальню, склонился над кроватью и попытался разбудить сына ласковым поцелуем. Недовольно морщась, Густав перевернулся на другой бок. – С добрым утром, милый, – промурлыкал я, прижавшись сухими губами к его темным кудрям. – Угу, – промычал в ответ мальчик, прячась от меня под одеяло. … Что ж, не стану тревожить больше детский сон. В конце концов, в его нынешней жизни осталось не так уж много привычных радостей… Мне пришлось положить записку на комод и покинуть дом, оставив мальчишку в одиночестве. … И вот, теперь я уже полтора часа брожу по набережной, ожидая нерадивого поставщика. Где же он?.. Внезапно я заметил движущуюся по набережной фигуру: невысокого коренастого мужчину в поношенном пальто. Несмотря на в целом еще молодой возраст, рыжие волосы его успели поредеть, а кожа пожелтеть и обвиснуть. Он шел неуверенно, оглядываясь по сторонам, и в руках держал небольшую квадратную коробку, накрытую плотной тканью. – С добрым утром, – учтиво произнес я, появившись у вздрогнувшего мужчины за спиной. – С добрым, – растерянно кивнул он, а затем попытался повернуться. – Не нужно, не нужно – я подтолкнул мужчину поближе к ограждению, – смотрите лучше на ту прекрасную, исполинскую даму, а не на меня… – Вы, – он запнулся, – вы от госпожи Фэйтер? … О, вот как теперь обстоят дела? Я и не знал!.. – Да, мистер Харпер, – ответил я раздраженно и натянуто улыбнулся, – меня прислала мисс Фэйтер. Шрамы на ваших кистях выдают в вас человека, работающего с едкими веществами. Вы химик, верно? Можете не отвечать. Я, знаете ли, тоже в последнее время заинтересовался химией. Возможно, вы сможете дать мне несколько практических советов. И не только советов, надеюсь, – я дотронулся до накрытой тряпкой коробки. – Это ОНО? Харпер бросил на меня настороженный взор, но, быстро опомнившись, снова отвернулся к воде. – Нет. Яд здесь, – тихо отозвался он, и свободной рукой, трясущейся от напряжения, неуклюже извлек из кармана небольшую жестяную баночку, чуть не выронив ее. …Дурак… Именно в этот момент я заметил вдруг непонятно откуда взявшегося древнего художника, сидящего за чуть менее древним этюдником и подозрительно поглядывающего на нас. …Хотя, может, у него глаз косит? Рисковать все равно не стоит… – Уберите, уберите! – зашипел я Харперу и, схватив горе-продавца за локоть, потащил в спасительный сумрак аллеи. – Ну вот, теперь давайте сюда! Костлявые пальцы мои уже вцепились в баночку, когда Харпер внезапно потянул ее обратно на себя. – Подождите, – зашептал он, – возьмите и это тоже, – мужчина кивнул на коробку. – Вы хотите мне еще что-то продать? – не понял я. – Не продать. Это… – от волнения он нахмурился, – это скорее подарок. … Подарок? Мне? За что, интересно?.. Я осторожно приподнял тряпку. – Крыса? – Испытаете на ней яд. – Он может не сработать? – Нет, вовсе нет – яд крайне надежный. Просто, увидев результат, вы, возможно, передумаете использовать его. … Ну нет… Чем ужаснее окажутся последствия, тем сложнее мне будет отступить… … Но, пожалуй, я все-таки возьму крысу. Порадую себя небольшим представлением, прежде чем начать мой грандиозный спектакль… Протянув руки к коробке, я резко замер, услышав, как зашуршал голый куст. … Это не ветер… там точно кто-то есть… Молниеносно я подлетел к кустарнику и, запустив руку в густые переплетения колючих веток, вытащил оттуда худенькую, активно сопротивляющуюся фигурку, которую с легкостью оторвал от земли. – Любишь подслушивать чужие разговоры? О, любопытство – один самых страшных пороков человечества! – гневно зашипел я, тряся человека за плечи. Внезапно капюшон, покрывающий голову неудачливого шпиона, откинулся, и я застыл, пораженный до глубины души. …Ребенок… это ребенок… Воспользовавшись моим недоумением, девочка, которой на вид было не больше тринадцати, ловко извернулась и, ударив мне башмаком по колену, заставила меня ослабить хватку, а затем бросилась к Харперу. – Кэсси? – мужчина, казалось, был удивлен не меньше моего. – Папочка! – Это моя дочь Кассандра, – виновато объяснил Харпер, свободной рукой обняв испуганную девочку за плечи. Она все еще беспокойно дышала, прижавшись к отцу, огненно-рыжие кудри растрепались, бросая тень на ее вытянутое лицо, почти полностью покрытое крупными веснушками. Два внимательных серых глаза неотрывно следили за мной, отчего я почувствовал себя несколько неуютно. … Мне знакомы эти глаза. Где-то я их уже точно видел… Харпер растерянно глядел то на меня, то на дочку и совершенно не знал, что же делать дальше. – Вижу, у вас появились дела поважнее, чем наша сделка, – недовольно произнес я. – Подождите, прошу вас, – с неподдельным отчаянием в голосе, попросил мужчина. Я обернулся. …Ох, дьявол, они одеты, как бедные францисканцы: костюм Харпера явно подвергался неоднократной починке, а заплатанный подол детского платья был уж больно короток и, кажется, перешивался не раз. Видно, сделка со мной для этой семьи станет спасательным кругом, который не позволит им окончательно погрязнуть нищете… Я вздохнул. … И где только Клэр их откопала?.. – Ладно, – ответил я наконец, – у вас пять минут. Полагаю, вам хватит этого времени, чтобы разобраться со своей маленькой проблемой, – я адресовал девочке самую милую улыбку из всех, на которые только был способен. Она поежилась и, опустив глаза, отступила за отцовскую спину. … Все эти задержки меня вовсе не радуют – каждая минута, проведенная вдали от Густава, болезненным уколом отзывается в сердце. Как он там? Я очень волнуюсь… Когда я отдалился на небольшое расстояние, в голове моей щелкнуло вновь, и я остановился. … Интересно, о чем говорят сейчас Харперы? О, Эрик так ненавидит любопытство в других людях, но сам при этом зачастую не в силах противостоять сладкому соблазну выведать чужую тайну… Притаившись за темным стволом, я прислушался: только окончательно потеряв меня из виду, они начали свой разговор. – Зачем ты пришла сюда, милая? – встревоженно вопрошал мужчина. – Вы ушли, не предупредив. Я беспокоилась. И Фауст тоже. Он так влюблен – не думаю, что стоит их разлучать. Вы отдали Маргариту этому странному господину? – Тише! Ох, дорогая моя, – вздохнул Харпер, погладив дочку по голове, – я же просил тебя не давать имен и не привязываться к этим крысам: их всех ожидает весьма прискорбная участь. – Я знаю, папочка, – печально отозвалась Кассандра. – Знаю… У меня что-то екнуло в груди. … Как же у них это выходит? Я вижу столько нежности в этих отношениях, хотя нынешняя ситуация вовсе не располагает к ласке или к трогательным беседам. Однако они так мило разговаривают… Ох… Я вцепился в ствол и внимательно слушал, с жадностью ловя каждое слово, сказанное этими странными людьми, и некоторое смущение, зародившееся в моей душе, постепенно сменилось досадой, а затем острая, обжигающая зависть пронзила мое сердце, словно раскаленная игла. … Неужели Эрик недостоин подобного обращения? Я бы тоже очень-очень хотел, чтобы Густав относился ко мне, как родному: чтобы он любил меня, чтобы беспокоился обо мне, чтобы он на самом деле пожелал остаться со мной навсегда… Я заскрежетал зубами. … Ах, как Харпер сладко обнимается со своей дочерью, будто она его на войну провожает. А ведь он тоже злодей… Нет, конечно, убийство крыс – это не убийство людей, но я, если честно, не вижу особой разницы. Как девочка может его любить? И означает ли это, что у меня тоже есть шанс?.. – Тебе пора, милая, – сказал мужчина, ослабив объятия. – Скоро придет господин покупатель, не стоит его злить. – Хорошо, папа, – приподнявшись на цыпочки, девочка поцеловала отца в щеку. – Берегите себя. – Будь осторожна, Кэсси… Она кивнула и своей необычной вальсирующей походкой поспешила прочь из парка, так что только искорки ее горящих локонов некоторое время продолжали вспыхивать среди обнаженных деревьев. Выждав немного, я вернулся к Харперу и предпочел сделать вид, будто бы ничего не произошло. Продавец наконец-то отдал мне яд и крысу, а после мы договорились о времени и месте доставки едкого натра и, разумеется, об оплате – на этом наша несколько абсурдная встреча завершилась. – Прощайте, мистер Харпер. – Прощайте, гос… – начал было мужчина, но незаконченная фраза так и повисла в воздухе… …Потому что я уже исчез…***
По дороге из парка я все думал об этих дурацких Харперах – их разговор и нежные взгляды, которыми они с щедростью друг друга одаривали, все никак не шли у меня из головы. … Нет, дело даже не в них самих, дело во всех счастливых семьях, непостижимым образом существующих в этом мерзком мирке. Я видел много семей… Так много чужих семей… Я поежился. … Что-то зябко стало, не правда ли?.. Отперев дверь ключом, я шагнул внутрь, по обыкновению своему ожидая, что холодная тишина, встретив меня на пороге, заключит в свои склизкие объятия, и я, погрузившись в нее с головой, растворюсь на несколько месяцев – превращусь в одну из тех древних реликвий, которые тысячелетиями лежат на дне океанов, ожидая своего часа, и обрекают своих открывателей на смерть от жуткого проклятия. …Так всегда случалось, когда мне становилось невыносимо тоскливо… – Это вы, Эрик? …О… Я растерянно улыбнулся. … Густав дома. И с ним все в порядке… От сердца сразу отлегло. – Уже вернулись? – спросил мальчик с напускным безразличием, появившись в поле зрения. Возможно, я лишь тешил свое самолюбие, но мне показалось, будто в голосе его звучала скрытая радость. … Хотя, это вполне естественно: он, должно быть, прежде никогда не оставался в доме один и наверняка перепугался. Эрик отчего-то не подумал об этом, когда бросил его. Но у меня не было выбора… – Я ненадолго, милый. Сегодняшний день полон забот. – Угу, – несколько обиженно промычал Густав и снова скрылся из виду. А я так и замер в дверях, и кошки, которые обычно скреблись у меня на душе, вдруг замурлыкали. … Он ждал меня… Встрепенувшись, я быстро прошел в кабинет, оставив клетку и яд, а после заспешил к сыну. Мальчик ожидал меня в столовой: он сидел, подперев щеку ладошкой, и изучал разноцветную карту. – Что это у тебя? – осведомился я, несколько удивленный внезапно проснувшимся в нем интересом к географии. Густав вздрогнул. – Книжка, – ответил он, закрыв атлас. В словах его я почувствовал напряжение. – Все хорошо, милый? – Да, все хорошо… … Нет, что-то точно не так… – Хочешь, я останусь сегодня с тобой? Он взглянул на меня печально. – Идите, если вам нужно. Я уже не маленький и все понимаю: у такого человека, как вы, должно быть немало работы. Взрослые всегда заняты важными делами. Я стыдливо отвел взор. Вся речь его сквозила тоской и непроглядным одиночеством – сердце мое вновь болезненно сжалось. – Ты опять ничего не ел? – мягко уточнил я, стараясь развеять повисшую вдруг гнетущую тишину, и поднял блестящую крышку. Приятный аромат пряных специй, источаемый цыпленком тандури и карри, ударил в запавшую впадину носа под маской. … Нетронутая еда еще не успела остыть, так что, надеюсь, Густав одумается и все же пообедает… Внезапно я ощутил шевеление в кармане сюртука. … Видимо, сладкий запах печеной птицы пришелся по вкусу не только мне… Сначала показался розовый, дергающийся носик, а затем и черное волосатое тельце. Я моргнул. … Сказать, что я озадачен – это ничего не сказать. Как крыса попала ко мне в карман? Это не белая Маргарита, которая спокойно дремлет в клетке в кабинете, вовсе не подозревая о своей дальнейшей судьбе… …Девчонка подкинула мне ее!.. Густав вдруг оживился. – Ой, – удивился он, наблюдая за гадким существом, – кто это у вас? – еще мгновение мальчик мешкал, а потом неуверенно протянул руку. – Можно? Я задумался. … Судя по интонации, Густав вовсе не испытывает отвращения. Скорее наоборот… – Конечно, – произнес я, отдавая крысу, и присел на стул рядом. – Это для тебя – я же обещал принести что-нибудь интересное. Белые пальчики заскользили по шерсти. – Какой ты милый, – зашептал мальчик, поглаживая противного зверька. – Тебе понадобится домик, – он снова взглянул на меня. – Я могу оставить его себе? – Разумеется, можешь. И клет… кхм … то есть домик, я ему обеспечу. … Да, скоро его крысиная подружка освободит свое жилище… – Как же мне тебя назвать? Может быть… – Фауст. – Фауст? – Предыдущая хозяйка называла его Фаустом, – пояснил я. Густав задумчиво закусил губу. – Можно и Фаустом, – произнес он после некоторых размышлений, – хотя это пойдет в разрез с моими обычаями: у всех предыдущих крыс были шекспировские имена, – он почесал крысу за ушком. – Ты хороший мальчик, так, Фауст? Воспитанный, совсем не кусаешься. Прежняя хозяйка, должно быть, очень скучает по тебе: отдавать кому-то питомца, которого ты обучал, вкладывая в него свою душу, безумно сложно – будто бы отрываешь кровоточащий кусок от своего сердца. – Да, ты прав, пожалуй, – я задумчиво тронул открытый висок. – Вижу, твоя печаль немного развеялась, милый. Надеюсь, ты не станешь возражать, если Эрик вернется к своей работе? – Снова уходите? – встревоженно уточнил Густав, оторвавшись от новой игрушки. – Нет, я буду проводить небольшой опыт на чердаке. – Можно мне посмотреть? – Не стоит, милый. На твоем месте я бы вообще держался подальше от лестницы наверх, хорошо? – Да, разумеется, – произнес мальчик и, посадив противную крысу на стол, принялся раскладывать перед ней изысканные лакомства. Я едва сумел подавить возмущенный возглас. … Спокойно, пусть делает, что хочет. Он больше не грустит, а это главное и… С шумом втянув воздух, я закрыл глаза, только чтобы не видеть, как мерзкие коготки заскребли по лиможскому фарфору. … О, этот звук!.. – Что-то не так, Эрик? – Нет, нет, все замечательно. Дела не ждут, – пробормотал я, отворачиваясь, и, пытаясь опередить зарождающуюся в моей душе бурю, поспешно покинул столовую. «Ничего, ничего…Мне есть на ком отыграться», – раздраженно подумал я минуту спустя и, взлетая вверх по лестнице, крепче стиснул накрытую плотной тканью клетку.***
…Месть – одно из самых сладких блюд, особенно если подавать его хорошо приправленным ядом и с гарниром из битого стекла – так мои чаяния будут исполнены, а злодеи наказаны… Я улыбнулся. …Злодей будет наказан. Противный мальчишка – вор и потомок воров. Семейства наподобие де Шаньи обкрадывали меня, должно быть, с рождения. Как иначе объяснить, что я до самой зрелости существовал на грани голодной смерти, в то время как эти мерзкие перекисшие сливки общества баловали себя излишками? Аристократия – вымирающее сословие, в котором цивилизованный мир уже давно не нуждается – голубая кровь больше не имеет значения. И я, как поборник прогресса, постараюсь оказать посильную помощь, внести свой вклад в борьбу с пережитками прошлого: избавлю общество от одного из этих тунеядцев, который в жизни не сделал ничего толкового, не создал ничего нового, а лишь собирал плоды в чужом саду, захваченном когда-то одним из его предков-разбойников! Справедливость восторжествует, а ненавистный де Шаньи получит наконец по заслугам… … И в мире больше нет силы способной меня удержать! Не в этот раз… …Однако прежде, чем яд попадет к тому, кто заслуживает его больше всего, я осуществлю еще одну маленькую месть. Конечно, в ней не будет той сладости, того упоения, что я испытал бы, будь у меня в руках настоящая виновница моего несчастья, но если включить воображение… – Ну что ж, приступим, – произнес я, поставив клетку на испещренный мелкими царапинами стол, и стянул покрывающую ее ткань. Реагируя на свет, белое существо отряхнулось спросонья и задергало носиком, видимо, ожидая дальнейшей кормежки. … А кормежки не будет… – Маргарита, – протянул я, надевая повязку для защиты от едких паров, – очень красивое имя. Если я не ошибаюсь, то оно означает «жемчужина», – я осторожно открыл жестяную коробочку и отложил крышку в сторону. – У меня была знакомая по имени жемчужинка – некогда милое создание с белокурыми волосами и глупыми глазками, – пальцы мои аккуратно извлекли стеклянную склянку, – прямо как ты. Все кругом называли ее Мэг. Крошка Мэг – это был ее сценический псевдоним. Давным-давно она была маленьким ангелочком, но, черт возьми, что стало с этой девицей! Тощие ноги, плоская грудь, абсолютное отсутствие обаяния – честно сказать, жалкое зрелище. Она вечно донимала меня, пытаясь привлечь к себе внимание. Это ее мать придумала. Ох, если бы я только знал, на что они обе способны, то избавился бы от них давным-давно, – я тяжко вздохнул. – Ну что ж, теперь поздно сокрушаться, все уже решено и ничего не исправишь… Остается только подчиниться воле Создателя… Пересадив крысу в специально подготовленную банку, я вынес клетку за дверь, чтобы на прутья не попал яд: в скором времени она должна была достаться в подарок Густаву, и мне вовсе не хотелось, чтобы мой мальчик случайно отравился. – Знаешь, Мэг, – сладким голосом продолжил я. – Меня переполняет ненависть: хочется сжечь их обеих, этих противных Жири, затолкать в топку и сжечь. Чтобы они корчились в адских муках. Если бы только знать, где они сейчас, – я вскрыл склянку и даже через плотную повязку почувствовал резкий запах чеснока. – Хотя, если подумать, их нынешнее местоположение не так уж важно, мы в любом случае встретимся, не на этом свете, так на том, – взяв в руки тонкую кисточку, я обмакнул ее в темную жидкость, а затем осторожно нанес яд крысе на ушко. – Ну, ну, не вертись, Мэг! Ты ведь не хочешь, чтобы я намазал лишнего… Тебе и так будет достаточно. Закупорив склянку, я убрал ее вместе с кисточкой в жестяную коробочку, которую отодвинул подальше. Существо в некотором беспокойстве поднялось на задние лапки и заскребло по стенкам банки. – Ну, что ты смотришь на меня так жалобно? Эрик уже все сделал – пришел твой конец, медленный и мучительный. О, я бы с удовольствием остался посмотреть на все стадии твоего умерщвления, потому что, честно признаться, меня переполняет ненависть к твоему роду, – взяв банку в руки, я хорошенько тряхнул ее, так что маленькая пленница запищала. – Ах, Мэг, пусть мой сын испытывает слабость к тебе подобным, но я знаю истину, знаю, какими вы становитесь в темноте. Вы ведь только и способны, что рушить все вокруг, отбирать последнее и кусаться, кусаться, кусаться, кусаться! – поставив банку на стол, я щелкнул пальцами по стеклу. – Что ж, будем прощаться. Эрик вернется вечером… Хотя ты этого уже не увидишь. Я вышел из комнаты, взял опустевшую клетку и поспешил вниз – мне нужно было торопиться, чтобы не опоздать на вторую встречу, назначенную на сегодня. … Нужно еще успеть наложить новый грим. Маскировка должна быть безупречной – иначе мой грандиозный спектакль будет сорван, и тогда мне придется импровизировать. А если я начну импровизировать… …этот город захлебнется собственной кровью…***
– Стэн, – устало позвал я, – плесни-ка мне еще стаканчик… Хозяин, протирающий стойку, бросил на меня сочувствующий взгляд. – Думаю, ты уже достаточно выпил, Кюри. – Не достаточно… У тебя виски есть? – Есть, – во взоре его появилась тревога. – И давно ты начал пить виски? – Сегодня, – буркнул я, роняя отяжелевшую голову на прохладную древесину. Стэн, отложив тряпку, настороженно огляделся по сторонам. Немногочисленные обитатели бара расползлись по углам и занимались сейчас своими делами. – Элизабет, – тихо произнес мужчина, и его теплая ладонь опустилась вдруг на мою, – что случилось? У тебя неприятности? – Со мной все в полном порядке, – я резко отдернул руку. – И не смей прикасаться ко мне на людях. Ты похоронишь нас обоих. Или тебе захотелось в дурдом? – Нет, – он виновато опустил глаза, – но я так боюсь за тебя. – Не нужно за меня бояться! Занимайся своим делом, Стэн, и наполняй пустые стаканы. – Как же мне не бояться, Элизабет? – подливая мне выпивку, он зашептал. – Как же мне не бояться, если ты неделю не появлялся у себя дома. Квартирная хозяйка уже продает твои вещи за неуплату. Я, конечно, забрал, что смог. Ох… Прошу, не мучай меня и объясни, что происходит. Сердце мое на мгновение сжалось: «Меня выселяют? – а затем ощущение предрешенности моих неудач взяло верх. – Ну и плевать!» Морщась, я с трудом расправился с очередной порцией пойла. – Сказано же тебе, что все замечательно! Меня окружают прекрасные люди: брызжущие ядовитой слюной коллеги, при всяком удобном случае подставляющие ножку, и начальство, которое пытается спустить на меня всех собак! Знаешь, в чем меня обвиняют, Стэн? Они говорят, будто я крыса! Какой вздор! Весь участок сидит по уши в дерьме! Ох, черт, меня съедят с потрохами! – я всхлипнул, постукивая пальцем по пустому стакану. – Может, хотя бы ты знаешь, что мне теперь делать? Мужчина вздохнул. – Смирись… Я оторопел. – Что? – Не сопротивляйся. Позволь им считать, что ты во всем виноват: так будет лучше для всех. Тебе давно уже пора оставить службу. Если ты уйдешь, или тебя прогонят, то все встанет на свои места. Я внезапно вскочил и, потеряв равновесие, чуть не повалился на спину. – Да как ты можешь говорить такое, Стэн? Я хочу быть полицейским, хочу помогать людям! – Знаешь, мне порой кажется, ты ценишь службу больше, чем близких тебе людей. – Тебе не кажется, Стэн, – мрачно отозвался я и, запустив руку в карман, высыпал на стойку звенящие монетки. – Это за выпивку. И дай мне бутылку, на какую денег хватит. – Мы не продаем бутылки, – ответил обиженный хозяин. – ДАЙ МНЕ БУТЫЛКУ! – Ну, хорошо, – он выбрал виски подороже, тот, что явно был мне не по средствам. – Денег не надо. На мгновение наши пальцы снова соприкоснулись. – Тебя тревожит не только служба, не так ли, Элизабет? – А вот это уже не твое дело, Стэн, – я грубо вырвал у него бутылку и собирался направиться к выходу, но трое полицейских, наблюдавших за мной с хищными улыбками, ясно дали понять, что лучше мне туда не соваться. – Выйду через служебный, – пробормотал я и несколько неуклюже перевалился через стойку, а затем нырнул в подсобное помещение. Зацепившись ногой за незримую в темноте метлу, я споткнулся и растянулся на деревянном полу. Выругавшись, я проверил бутылку, которая, к моему большому удивлению, уцелела после падения. Даже не знаю, можно ли было посчитать это удачей. Навряд ли выпивка могла принести мне пользу, но ничего другого, кажется, не оставалось. «Вся моя жизнь – это служба, – думалось мне. – Служба, с которой меня вот-вот выставят, и зияющую дыру в груди заполнить сможет только алкоголь…» Как же все было паршиво! Хотя еще утром я считал, что дела мои идут на лад…***
Около десяти часов до полудня я с улыбкой ввалился в кабинет Сноу. – Доброе утро, сэр! – Доброе? – холодно осведомился он, подняв глаза от свежего выпуска «Буревестника». – Позволь узнать, чего же в нем такого хорошего, сынок? Раздуваясь от гордости, я сел на старый, скрипучий стул и, закинув ногу на ногу, выдержал длинную паузу. «Пусть старик немного потомится, – думал я. – Нужно подогреть его любопытство…» – Мы посадим мистера Уая, сэр, – заявил я наконец, – у меня есть свидетель, который поможет привязать его к убийству Марты Уиннинг. Вчера вечером я ходил к Dragon Tower и, опросив работников лавок и контор поблизости, сумел отыскать господина, которого совсем недавно по пути на работу сшиб с ног, как он выразился, «злобный арлекин», обругавший его на французском. Бедняга повредил ногу, а негодяй в маске, не потрудившись даже извиниться, скрылся в башне — его рассказ натолкнул меня на мысль, что пострадавший имел несчастье повстречаться с мистером Уаем. Еще этот господин смог припомнить любопытную деталь. Он сказал, что толкнувший его человек, запачкал его костюм грязью и, предположительно, кровью. Сэр, – открыв сумку, я вытащил оттуда записную книжку, – адрес пострадавшего я, разумеется, записал, так что если вы захотите вызвать его… – Зачем мне вызывать его, Кюри? Пусть мелкими стычками занимаются констебли. – Но он важный свидетель. Ох, просто представьте на мгновение, что чутье не подвело меня. Вдруг мистер Уай действительно француз? Это значит, что десять лет назад он вполне мог находиться в Париже и быть тем самым Призраком, о котором нам неустанно твердит господин де Шаньи. Это, конечно, лишь догадка, но, на мой взгляд, она дает нам все основания, чтобы тщательно изучить биографию мистера Уая. Я вас не убедил, сэр? Тогда слушайте дальше. Та стычка, на которую жаловался мне работник лавки, произошла два дня назад, то есть утром в среду. Марту Уиннинг убили в ночь со вторника на среду, а пару часов спустя мистера Уая видели в окровавленной одежде, спешащего домой. Я знаю, этот факт ничего не доказывает, но все же заставляет задуматься о причастности мистера Уая. – Хорошая работа, Кюри, – устало отметил Сноу, – ты все разложил по полочкам, – речь его стала вдруг крайне самодовольной. – Но в Марту Уиннинг бросили графином. Убийца никак не мог измазаться в ее крови. – Значит это была чья-то другая кровь! – в отчаянии воскликнул я, лишившись хладнокровия. – Поймите же, этот мистер Уай – жуткий человек! У меня от его страшного взгляда мурашки по коже! Он преследует меня даже во сне! – А я всегда знал, что тебе снятся мужчины, Элизабет, – заглянувшая в кабинет лохматая голова мерзко захихикала. – Чего тебе нужно? – огрызнулся я, повернувшись к двери. Проигнорировав меня, посетитель обратился к Сноу. – Перекусить не хотите, сержант? Или у вас важный разговор? – с усмешкой уточнил полицейский. – Ничего важного, – ответил Сноу, поднимаясь из стола. Я вскипел от негодования. Ничего важного? Как это, ничего важного? Я должен был привлечь внимание любой ценой! – Я следил за ним. Сержант, стоявший уже в дверях, обернулся. – Что? – Мне пришлось проследить за мистером Уаем, – сквозь зубы процедил я. – Выйди-ка, – шепнул Сноу лохматоголовому, прожигая меня глазами, и, когда полицейский послушно скрылся, мы снова остались вдвоем. Сержант вернулся за стол и задумчиво потер переносицу. – Следил, значит? – Так точно, сэр. – Ясно, ясно, – он затих на мгновение и вдруг… – Черт тебя побери, Кюри, ты в своем уме?! Какого дьявола ты лезешь на рожон?! Неужели не понимаешь, что с такой крупной рыбой, как мистер Уай, лучше не связываться – конфликт с ним дорого обойдется нам всем! Он видел тебя, Кюри? – Нет, сэр. – Ты уверен? Он мог просто не подать вида. – Я уверен, сэр. Все прошло… гладко. Тут я слукавил. На самом деле я никогда не был мастером маскировки, и только чудом сумел не провалить слежку. Да, только чудом. И в моем случае у чуда было имя… Вчера я до самой поздней ночи наблюдал за Dragon Tower. Когда совсем стемнело, из дома вышли двое: дождь и мрак надежно скрывали лица, однако из-за колоссальной разницы в размерах, я сделал вывод, что это, должно быть, мистер Уай вместе с мальчиком. «И куда этот жуткий тип потащил ребенка посреди ночи?» – подумал я. – «Неужто просто прогуляться?» Тем временем они достаточно отдалились, и я последовал за ними. Все начиналось довольно неплохо: ночь служила мне надежным укрытием до тех самых пор, пока Уай внезапно не оглянулся, очевидно, почуяв неладное. Вжавшись в стену и надеясь, что он меня не заметит, я ожидал решающего мига, который вдруг отсрочился на неопределенный срок – мальчик, поскользнувшись на мокром бордюре, потерял равновесие, и только молниеносно вцепившаяся в его воротник рука человека в черном пальто сумела предотвратить болезненное падение. Этого времени мне хватило, что скрыться за углом. Я облегченно выдохнул, благодаря удачу за то, что детская неуклюжесть смогла отвлечь внимание мистера Уая, давая мне возможность спрятаться. Но, опасливо выглянув, желая продолжить слежку, я внезапно вздрогнул. Два синих глаза, таинственным образом сверкающих в темноте безлунной ночи, глядели на меня. Именно тогда голове моей возникла мысль: это вовсе не фортуна помогла мне избежать провала… Странная сцена длилась не больше доли секунды и, подобно видению, растаяла, стоило мне только моргнуть. Протянув крохотную ладошку спутнику, мальчик продолжил свое жуткое путешествие и за все время следования больше ни разу не подал вида, будто ему известно о моем присутствии. Хотя, возможно, он и не знал ничего, и даже на меня не смотрел, а мой разум, пребывавший в паническом состоянии в момент надвигающейся катастрофы, сыграл со мной злую шутку. В любом случае, это не та история, о которой стоит знать сержанту Сноу… – Да, – уверенно повторил я, – все прошло гладко. И вам должно быть интересно, что мистер Уай, которого вы так яро оберегаете, посреди ночи водил несчастного ребенка в заброшенный дом. Произошедшее в стенах здания так и осталось для меня тайной, однако могу предположить, что ничего хорошего там случится просто не могло. – Можешь предположить, сынок? – недовольно спросил сержант. – Вероятно, ты уже и свою версию событий проработал? – Разумеется, сэр, – немного волнуясь, я зашуршал листами записной книжки. – Хотите, услышать? – Изволь. – Я думаю дела, обстояли так: в прошлую пятницу виконт Рауль де Шаньи вместе со своей супругой виконтессой Кристиной де Шаньи и их сыном прибыли в Нью-Йорк. Здесь их уже ожидал мистер Уай, который некогда был страстно влюблен в госпожу де Шаньи, но отвергнут ей. Старые чувства вновь пробудились в нем, и он предпринял попытку переманить женщину к себе, но получил отказ. При этом от работы госпожа де Шаньи, которая наверняка испугалась появления давнего преследователя, отказаться не могла, так как после нескольких неудачных… трат ее мужа семья испытывала денежные трудности. Артистка совершила роковую ошибку и согласилась петь. Если вспомнить слова господина де Шаньи, то мистер Уай до самой глубины своей извращенной души одержим музыкой. А потому, мне кажется, именно ария, исполненная Кристиной де Шаньи воскресной ночью, стала последней каплей. Мистер Уай, сгорая от ревности и не желая отпускать свою возлюбленную, в порыве губительной страсти расправился с несчастной. Это могло бы стать очередным преступлением, сошедшим ему с рук, если бы не одно «но»… Я почти уверен: Густав был невольным свидетелем убийства, и единственное, что напуганный ребенок мог сделать – это позвать отца. Так и произошло. На следующее утро, несколько оправившись от ночного происшествия, мистер Уай начал предпринимать действия для собственной защиты: во-первых, он подставил виконта Рауля де Шаньи, который после потери жены пребывал в состоянии глубокого потрясения и не мог адекватно оценить обстановку; во-вторых, избавился от свидетеля. Возможно, у мистера Уая все же есть зачатки морали, не позволяющие ему убивать детей, поэтому он просто лишил мальчика возможности рассказать что-либо следствию и, прикрываясь благими намерениями, забрал ребенка с собой. Во вторник – затишье. Думаю, мистер Уай решал, что делать дальше. Не исключаю, что сожаления, конечно, в особой, извращенной форме, затронули его душу. Возможно, он даже решил позаботиться о маленьком Густаве, считая, что это поможет хоть как-то искупить вину… И все же… все же ночью он отправился в отель. У меня есть две версии, касательно его намерений: или он, испытывая сердечную тоску, хотел снова почувствовать присутствие женщины, которой был одержим, или же просто заметал следы, которые оставил во время своих предыдущих визитов. Не удивляйтесь – он, конечно, уже бывал в номере прежде и знал некий тайный ход, позволяющий пробираться туда, оставаясь незамеченным. Я проверил, пожарная лестница в начале квартала находится в доступности. Полагаю, оттуда можно перебраться на крышу отеля, а затем, закрепив веревку, спуститься на балкон, оставаясь большую часть времени в тени колонны. Этого совсем не заметно днем, но если посмотреть на здание ночью, то становится видно, что из-за поломки одного фонаря фасад освещен неравномерно. Разумеется, человек, совершивший подобное, должен обладать выдающимися акробатическими навыками, быть ловким, быстрым и скрытным. И, как я недавно убедился, сэр, все эти качества присущи мистеру Уаю. К несчастью, в то же время констебль Спайк решил провести для своей подруги – Марты Уиннинг – экскурсию. Мистер Уай спрятался где-нибудь в номере, дожидаясь ухода молодых людей, однако неприятное происшествие с платьем, должно быть, вывело его из себя и подтолкнуло к новому злодеянию: он бросил в девушку графин и, пользуясь замешательством неопытного Спайка, скрылся с места преступления. Это все, сэр, – я замолчал, переводя дух и смахивая со лба пот. Сержант Сноу долго глядел на меня, ничего не говоря и не моргая. На мгновение мне показалось, будто старик перестал дышать. – Сэр..? Он шевельнулся наконец. – Да, Кюри. Я просто задумался… – Так что насчет моей версии? Вы позволите ее проработать? Мне понадобятся ресурсы и… – Тебя повысят, Кюри, – внезапно перебил начальник. – Простите? – Если ты поймаешь Уая, то тебе непременно дадут значок детектива. Ты ведь так думаешь? – Я на это очень надеюсь, сэр… Сноу странно улыбнулся. – О, а ты ведь честолюбив, мальчик мой. – Честолюбие – не грех. – Однако грань очень тонка, сынок, – улыбка его стала еще шире. – Скажи, на что ты готов ради повышения? Ты мог бы перейти черту? – Не понимаю, о чем вы, сэр. – Не понимаешь? – удивился Сноу. – Хорошо, тогда я тебе объясню. Только что ты представил мне свою версию последних событий. Это хорошая история, в ней есть и злобный дракон, и похищенный наследник, и храбрый рыцарь. Ты мнишь себя рыцарем, не так ли, Кюри? Так ответь же, дорогой защитник, осознавая низменную, преступную природу мистера Уая и видя, как он ведет ребенка – по твоим же словам, единственного свидетеля злодеяния, от которого убийца непременно пожелал бы избавиться – в заброшенный дом, вошел ли ты внутрь следом? – Нет, сэр… – Почему? – Не знаю… я никогда раньше не вел слежки и, кажется, немного растерялся… – Растерялся? Что за чепуха, Кюри? Нет, ты не растерялся, ты просто ждал. Ты желал, чтобы это случилось. Хотел, чтобы мистер Уай вышел из дома один и на руках его была кровь. Тогда ты смог бы арестовать детоубийцу и собрать все лавры. – Что вы такое говорите, сэр? – изумился я. – Я бы никогда… У меня и в мыслях такого не было… – Какой же ты подлец, Кюри! Если час назад у меня были какие-то сомнения на твой счет, то теперь они развеялись: раз уж ты готов пожертвовать жизнью ребенка ради собственной выгоды, значит, и продать своих коллег не составит для тебя никакого труда, – сержант развернул перед мной газету. – Это ведь ты сделал, негодяй! В недоумении, я пробежался глазами по статье за авторством Форсайта. Ссылаясь на свой анонимный источник, журналист рассказывал о незаконном задержании человека, совсем недавно потерявшего жену, а теперь находящегося в заключении и терпящего всяческие унижения со стороны сотрудников полиции. Статья была о виконте Рауле де Шаньи и его маленьком сыне содержания крайне провокационного, обвиняющая нью-йоркскую полицию не столько в разжигании международного конфликта, сколько в разрушении жизни несчастного ребенка, разлученного с отцом… В ней было столько грязи и боли: такое всегда вызывает общественное негодование. Я нервно сглотнул. – Сэр, честное слово, я не имею к этому никакого отношения. – Не прикидывайся, Кюри. Думаешь, я не знаю, что ты таскал задержанному чистые рубашки? Ты, – он затряс толстым пальцем, – только ты один мог сделать это. Больше некому. – Но, сэр… – Молчать! Знаешь, щенок, единственная причина, по которой ты до сих пор работаешь здесь – это наша с твоим покойным дядей крепкая дружба. Лишь из-за его последней просьбы я полтора года закрываю глаза на все твои выходки. Но даже мое ангельское терпение не может быть безграничным, а потому, когда придет человек из департамента и деликатно поинтересуется, кто же крыса, я уверенно укажу на тебя. Задыхаясь от переполняющих меня чувств, я вскочил со стула. – Вы, – едва сумел выдавить я, – вы увольняете меня? – Лучше уволить тебя, чем позволить озлобленным коллегам забить такое ничтожество до смерти в подворотне. Не хочу, чтобы мои ребята брали на душу такой грех. Пошел вон, Кюри. – Сэр… – Это приказ. На ватных ногах я выполз из кабинета. Голова шла кругом. Черта с два я бы там остался! Не помню, как добрался до бара, мной будто что-то овладело. Когда я очнулся, то увидел встревоженные глаза Стэна, интересующегося, давно ли я начал пить виски. А потом состоялся этот неприятный разговор, разгневавший меня еще больше – и вот я уже в темной подсобке хлещу виски из горла, словно последний… Дрункард. Никогда в своей жалкой жизни я столь остро не чувствовал одиночество. Мне так нужен был собеседник, настоящий друг, опытный, способный слушать и понимать, а не этот сопливый Стэн, проповедующий вечное смирение! Внезапно из-за второй двери, ведущей к черному ходу, раздался глухой удар, за которым последовали раздраженные ругательства. Встревоженный резким звуком, я сунул бутылку за пазуху и выглянул наружу. Там внизу, у самого основания крутой черной металлической лестницы, копошился человек; кряхтя и негодуя, он пытался поднять на ступени большой деревянный ящик. – Gott steh mir bei!* – прошипел мужчина с густой рыжей бородой, предпринимая очередную попытку. Он выглядел знакомо. Кажется, еще совсем недавно он тоже был в баре. – Тяжело? Человек застыл. – Да-а, – протянул он, спустя мгновение. – Мне тоже, – я устало вздохнул и, неторопливо спустившись к незнакомцу, ухватился за ящик. Мужчина воззрел на меня удивленно. – Я помогу. – Ну, – он улыбнулся, поджав губы, и, дернув плечами, заговорил с немецким акцентом, – тогда потащили. Ящик оказался чертовски тяжелым, и даже вдвоем мы провозились достаточно долго. – Передохни-ка, сынок, – предложил мужчина, когда мы оказались на верхней площадке у двери. – Не привык, должно быть, такие тяжести таскать? Как тебя звать-то? Я закивал и опустился на ящик, переводя дух. – Кюри. – Крейслер, – представился он и, присев на другой край ящика, похлопал по деревянной поверхности. – Спасибо, что подсобил. Тебе, верно, любопытно, что там внутри? – Да не особо, – признался я. – Если у вас есть какие-то дела со Стэном, то это вовсе не моя забота… Крейслер снова поглядел на меня в недоумении. … О, кажется, я сам не заметил, как вытащил бутылку… – Будете? – Мне нельзя, сынок, – он поморщился. – Вы не подумайте, я не какой-нибудь конченый пьяница, – принялся оправдываться я, – просто сегодня день такой… паршивый, – в горле у меня встал ком. – Знаете, мне сейчас никак нельзя быть одному… Прошу, мистер Крейслер, не оставляйте меня наедине со змеем, составьте мне компанию, и это будет лучшая благодарность за мою помощь. Мужчина озадаченно кивнул, взял бутылку, морща лицо, едва различимое из-за обильной растительности, и сделал первый глоток. – Странное дело, мистер Крейслер, – заметил я, когда виски снова попал ко мне в руки. – Вы приложились так, будто полбутылки собрались выпить, а на деле… сомневаюсь, что здесь стало меньше хотя бы на каплю. – Да нельзя, сынок, нельзя. Мне еще работать. – Ну и правильно, – с досадою согласился я. – Служба всегда должна стоять на первом месте, а уже потом все остальное… Я хлебнул еще виски и, щурясь, поднял глаза на Крейслера. Было в его облике что-то неуловимо знакомое, не дававшее мне покоя. И держался он странно, будто ему невыносимо мерзко было находится рядом со мной. Хотя я и сам себе был противен. – Дела мои дрянь… Еще один глоток. – Женщины? – понимающе кивая, спросил мой новый товарищ. – Если бы, – я вздохнул. – С женщинами у меня уже давно никаких проблем нет… Вы, наверное, удивитесь, но у меня никогда не было долгих отношений, – печально продолжил я. – Все дамы после близкого знакомства почему-то начинали испытывать ко мне отвращение. Да и я сам никогда не мог… кхм. Простите. Навряд ли вам это знакомо, мистер Крейслер. У вас то, наверное, нет никаких проблем в общении с противоположным полом, женщины должны табунами за вами носиться. Не сочтите за лесть, мистер Крейслер, но у вас очень красивая борода… Он вдруг тяжело закашлялся, согнувшись пополам, но немного оправившись от внезапного приступа, спросил: – Как много ты выпил, сынок? Я оставил этот вопрос без ответа. – Ты бы завязывал, пьянство еще никого до добра не доводило. Поди в участок, да спроси у бедолаг за решеткой, как они туда попали, – вздохнул Крейслер. – Ты ведь булл? – Я? – Коп, если по-вашему. Нутром чую, ты из полицейского участка, раз уж якшаешься здесь. – Ну… меня трудно назвать копом, – я почувствовал, как на глаза мои наворачиваются слезы. – Я кофеварка. И поломойка. И вообще кто угодно вплоть до проститутки, только никак не полицейский… Вечно они меня задвигают… Но знаете, что хуже всего? Я ведь могу лишиться даже этого! Я все этот чертов… уф… мистер Уай, будь он не ладен! Я его уже ненавижу! – Как ты сказали? Мистер Уай? – Да, мерзкий тип, – я внезапно спохватился и вскочил с ящика. – Ох, я, должно быть, своим нытьем отвлекаю вас от работы, мистер Крейслер. Куда дальше тащить? – К общему резервуару. Мне нужно поглядеть не проржавели ли трубы и обработать воду. Там внизу еще один ящик, его тоже поднять нужно. И давай сделаем это без лишних остановок. Не хотелось бы здесь задерживаться, меня ждут дома. – Ох, я уже успел надоесть вам своими жалобами, и вы хотите поскорее от меня избавиться. –Да что ты, мне только в радость, сынок. Можешь говорить и тащить одновременно? Мне теперь не терпится узнать об этом гадком мистере Уае. – Я попробую… И схватившись поудобнее, мы принялись за работу. Когда же груз оказался доставлен, я чувствовал на душе потрясающую легкость, будто вместе с этими ящиками я отпустил и свои проблемы. К счастью, физический труд был хорошим лекарством. Он просто отнимал слишком много сил… С другой стороны, мистер Крейслер оказался прекрасным слушателем. Говорить с ним было безумно просто, словно со священником на исповеди. Не удержавшись, я сразу же сообщил о пришедшем мне в голову удачном сравнении. Он засмеялся. Это было немного неожиданно, возможно, потому что от человек его лет ожидаешь грубоватого мужского хохота, но никак не звонкой, хрустальной трели, льющейся из рта полного кривых, потемневших зубов. – Трудно возразить! Я вполне мог бы быть человеком за ширмой, прикрывающимся божественной личиной и выведывающим чужие тайны… Вполне мог бы быть… Его крайне циничное высказывание, несколько смутило меня. – Вы не верите в Бога, мистер Крейслер? – Отчего же? – Но вы так отзываетесь о служителях его… – Я верю в Бога, а не в церковь, Кюри. И о священниках я могу говорить, что захочу. Все они бездельники, вот что я думаю. Мне никогда не попадались действительно работающие священники. Разве они не должны спасать наши души? – Это не совсем… – Знаешь, – перебил меня мужчина, – когда я был маленьким, один священник пообещал молиться за меня. Не помню, чтобы это уберегло меня хоть от одной беды. – Думаю, он сделал, что мог… – Это не важно, – будто опомнившись, ответил Крейслер. – А на твоем месте, мой юный друг, я бы подумал о том, как отразятся на душе твои пагубные пристрастия. – Не понимаю, о чем вы, – буркнул я, надеясь, что он имеет в виду алкоголь. – О, прости, я не хотел тебя смущать. Как там у вас французов говорится? У сердца свои законы, так, кажется. И порой эти законы идут вразрез с нормами, принятыми здоровыми людьми, – он снова пугающе улыбнулся, и его глубокие черные глаза загадочно сверкнули. – Но ладно, полно об этом. Скажи лучше, сынок, много ли людей бывает в этом баре? – Ну, если учесть, что бар находится рядом с полицейским участком, – отозвался я, все еще взволнованный последней фразой Крейслера, оказавшегося не таким добродушным, как мне показалось изначально, – а сегодня пятница, значит вечером здесь будет не протолкнуться. – Хорошо. Обработка труб – дело очень важное, – вскрыв ящик, Крейслер, не без моей помощи, высыпал содержимое в общий резервуар. То же случилось и со вторым ящиком. – А это безопасно? – Ничего страшно сегодня не произойдет, я ручаюсь, Кюри, – уверенно сказал мужчина. – И насчет мистера Уая… Я уже слышал о нем прежде. Один мой знакомый плотник работал на него. Он говорил, что человека более жуткого и властного не сыскать во всем Нью-Йорке. Он контролирует, все, что происходит вокруг него. – Нельзя контролировать вс… – я внезапно замолчал. Маленький моторчик в моей голове нехотя заработал: «А что, если Уай и правда управлет всем? Нет, это, конечно, невозможно, но вот контролировать газетные публикации он вполне в состоянии. Такая провокационная статья не могла выйти без его участия!» Следующая догадка не заставила себя долго ждать: «Почему Форсайт перестал писать о мистере Уае? Потому что они заодно!» Я должен был поговорить с Форсайтом как можно скорее. Где же мог прятаться это человек? Где мог прятаться журналист? Где? Где? – Если бы вам нужно было скрыться от целого города, мистер Крейслер, куда бы вы пошли? – На Статую Свободы. – Хитро – спрятаться у всех на виду, но это не то, что мне нужно, – произнес я, потирая виски. Я всей душой сожалел, что влил в себя столько алкоголя, ведь тот миг мне как никогда нужна была работающая голова. – Тогда в пустое здание, – предположил мужчина. – Пустое здание… Пустое… Заброшенный дом! Точно! Лучше места и найти нельзя! Крейслер, вы гений! – воскликнул я, бросаясь к нему на шею. Он ловко увернулся, так что я едва не упал на колени. Мысли мои, заправленные виски, пребывали в состоянии восторженной суматохи: «Уай водил мальчишку к Форсайту! Вот откуда в статье столько боли и горечи: журналист разговаривал с несчастным ребенком! Но зачем это было нужно мистеру Уаю? Сначала он хотел, чтобы мы посадили Рауля де Шаньи, а потом окольными путями добивался его освобождения? Безумие, но я спрошу об этом у Форсайта! Отправлюсь в заброшенный дом и… Завтра, все завтра. Сегодня я дальше постели не доберусь. Хотя, возможно, что даже на этом пути мне понадобится помощь Стэна…» – Мистер Крейслер, я хочу сказать вам… Мистер Крейслер? Мистер Крейслер, вы здесь? Но мужчины нигде не было. Кажется, я слишком глубоко погрузился в свои мысли и не заметил, как он ушел. Как жаль, мне показалось, что мы могли бы подружиться… Как жаль…***
Город гудел. Пятничный вечер сгустил свои краски, и тоскливый сумрак безуспешно пытался окутать шумные, горящие улицы, полные людей, радостных от предвкушения наступающих праздников. В этой суматохе с трудом можно было расслышать, как тонкое, словно тюль, снежное покрывало, местами посверкивающее в свете уличных фонарей, скрипело под десятками ботинок. Я был растерян. … Не знаю, как я посмел забрести на эту пугающе многолюдную улицу. Меня будто бы магнитом сюда притянуло: так уж хотелось побыть немного частью человеческой общины – живой, дышащей, звучащей массы. Но теперь я чувствую себя неуютно… … Хочу домой… Запрокинув голову, я воззрел на зловещий шпиль, будто бы вспарывающий затянутые тучами, черные небеса. …Там хорошо, там меня ждет Густав… … Так почему же я медлю?.. Стоя среди мечущейся, разношерстной толпы, я почувствовал себя ненужным, покинутым и таким бесполезным, что мне захотелось кричать. … Смотрите, смотрите на меня, дамы и господа! Вам ведь так нравилось на меня смотреть! Как бы я не прятался и куда бы не забивался, вы находили меня и наблюдали! Почему же перестали теперь?! Оттого, что я выгляжу так же, как вы?! Давайте, посмотрите же на меня! Я как-то сжег полсотни человек! Неужели вам все равно?! Хорошо, я могу еще! Я хочу еще! Будет, будет вам, ненасытные!.. Радостное волнение, охватившее Эрика после удачного исполнения части плана, растворилось в общем гомоне. Даже жалкие метания этого несуразного мальчишки из полицейского участка больше не забавляли меня. Бредя от жара, я шумно дышал, и взгляд мой метался по сторонам, выхватывая из толпы лица, эти мерзкие лица, которыми так гордятся люди и которые ценят превыше души и таланта. … Как же я их ненавижу! Всех, всех поголовно! Весь этот чертов город!.. … Раньше мне казалось, что в мире не найдется места, которое я возненавижу сильнее, чем некогда раздавивший меня Париж! Но, нет, нет!.. … О, Нью-Йорк! Ты дал мне новую жизнь, дал надежду на счастливое будущее, а затем отобрал все и окончательно растоптал меня! Но я этого так не оставлю! Такие вещи просто нельзя прощать!.. Блуждающий взгляд мой зацепился вдруг за пеструю витрину одного из многочисленных магазинов. Ласковые синие глаза смотрели на меня из-за стекла с горьким разочарованием. … Не нужно, не нужно на меня так смотреть… умоляю… Повинуясь темному, болезненному желанию, я толкнул тяжелую дверь и вошел внутрь. – Простите, но мы уже закрываемся, сэр, – надменно заявил молодой продавец, одарив меня презрительным взглядом. Должно быть, его не устроил мой внешний вид. – Нас прислал мистер Уай, – произнес я, даже не удивляясь, какие чудеса способна сотворить в этом городе всего одна буква, и, неспешно приблизившись к витрине с куклами, потянулся за той, что заинтересовала меня больше всего. – Их нельзя… – запротестовал юноша. – Что? – Нет, ничего. Извините. Я повертел фарфоровую куклу в руках. …Она, без сомнения, красива, но… – Снаружи нам показалось, что у нее были синие глаза. У вас нет синеглазых? – Нет, у нас таких нет. Темные волосы и синие глаза – это довольно редкое сочетание для куклы. Если вы только согласитесь взять блондинку, – начал было продавец, но, словно учуяв мое настроение, исправился. – В любом случае, вы ведь можете заказать куклу с необходимыми параметрами мастеру и вам все сделают. Я раздраженно сунул куклу обратно на витрину. … Тогда я лучше сам все сделаю… – Сколько лет девочке? – поинтересовался юноша, осторожно подходя ко мне. Я посмотрел на него в недоумении. – Девочке, – повторил продавец. – Я подумал, раз вы зашли в магазин игрушек в такое время, значит вам срочно нужно приобрести подарок для маленькой леди. Я глядел на юношу еще мгновение, а затем меня пронзил приступ острого, болезненного хохота. … Да, у меня из приближенных одна только маленькая леди и осталась… и та затерялась где-то… – Вы в порядке, господин… хм? Быть может, вам воды принести? – Не стоит, не стоит, – заговорил я, успокаиваясь. – И девочки никакой нет. Простите за беспокойство. – До свидания, сэр, – попрощался молодой продавец, провожая меня взглядом. – Будем очень рады увидеть вас снова. Передайте мистеру Уаю, что мы в любое время можем принять его друзей. У нас ведь самый широкий ассортимент в городе: игрушки для мальчиков и девочек всех возрастов. Рождественские подарки на любой вкус. Я остановился. … Это будет мое первое Рождество в семье… первое наше с Густавом совместное Рождество… – И какой подарок вы можете предложить для мальчика десяти лет? – Постараюсь помочь вам, сэр, – вежливо ответил продавец, стараясь меня не спугнуть. – Я могу предложить вам солдатиков. – Нет, никаких солдатиков! – воскликнул я. … Не хочу, чтобы Густав играл в войну… … Убийства ради мести или личной выгоды мне понятны и близки, но сама идея проливать кровь за абстрактный клочок земли, называемый родиной, кажется мне настолько дикой. Это худшее, что может случится с молодым человеком… – Тогда, возможно, вам подойдет механическая игрушка, – голос продавца вернул меня к реальности. – Идемте за мной. Я неторопливо последовал за юношей, с интересом оглядываясь по сторонам. Магазин на самом деле оказался огромным: три зала с высокими потолками, где стены были уставлены длинными стеллажами, заполненными фигурками всех цветов и размеров. Балерины, солдатики, медведи, розовощекие младенцы – все они выглядывали из своих шкафов, с любопытством наблюдая за поздним посетителем. … Я мог бы купить все это… На мгновение я задержался, засмотревшись на полку, где в ряд расположилось двенадцать цимбальных обезьянок в разноцветных фесках. – Раз уж вы от мистера Уая, – сладко пропел продавец, смекнувший, что покупатель готов раскошелиться, – то я мог бы предложить вам действительно эксклюзивную вещь. Юноша подвел меня к стоящему в центре дальнего зала огромному столу. И это был необычный стол. На поверхности его расположился небольшой городок с милыми названием «Купер Флэтс», написанном на маленькой табличке. Здесь было все: и крохотные домики с ведущими к ним аккуратными дорожками, и деревца, и беспечные жители, застывшие в ожидании начала игры, и даже окружающий ландшафт с речкой, мостиком, изумрудным холмом и шахтой. И через весь этот маленький замечательный мирок, изгибаясь, словно змея, проходила лента железной дороги. Наклонившись к столу, продавец открыл ящик и вытащил оттуда коробочку, которую немедленно распаковал. – Наша гордость, – объяснил он, с трепетом извлекая небольшой паровоз. – И что он делает? – Это поезд, сэр. Он ездит. И могу вас заверить, что среди моделей, у этой самый быстрый двигатель в мире. Молодой человек, поместил небольшой состав на рельсы и завел механизм. Поезд тронулся. – Позвольте заметить, что внешне эта модель является точной копией реально существующих больших паровозов. Такая игрушка будет интересна не только детям, – заговорил продавец вполголоса, должно быть, заметив, какое воздействие оказал на меня этот поезд, – но и взрослым… Я молча стоял, зачарованно глядя на движущийся состав. … Эта вещь нам очень нужна… – Фирма-изготовитель одна из самых престижнейших и старейших во всей Европе. Они занимаются созданием механических игрушек уже более пятидесяти лет. Поэтому, не удивлюсь, если у вас в детстве было что-нибудь их производства. – У меня в детстве не было игрушек, – пробормотал я, не в силах оторвать глаз от мчащегося сквозь крохотный город поезда, – только дохлый воробушек. – Дохлый воробушек? – спросил юноша, изо всех сил стараясь сохранить в голосе доброжелательность. – В него можно было тыкать палочкой. Он забавно хлюпал. Я играл в него два дня, а на третий мне очень захотелось есть. Вот и все. Мы берем этот поезд. И макет железной дороги тоже. – Это демонстрационный стол, сэр. Мы можем предложить вам железную дорогу немного меньшего размера. – Нам нужен именно этот городок. – Но он же такой огромный… – Ничего. У мальчика большая детская. Вы доставите это завтра после обеда в Dragon Tower, на Парк-Роу. Вам ведь известно, чей это дом? Советую не задерживаться. Он этого не любит. И уже пару минут спустя я был счастливым обладателем самого быстрого из игрушечных поездов. … Густаву должно понравиться… Настроение мое снова улучшилось. Даже привычная дрожь в ладонях, возникавшая обычно, когда я запирался в клетке лифта, в этот раз меня не тронула. Однако поджидавшая дома тишина заставила старого параноика насторожиться. Черные тени ползли стенам, постепенно заражая пространство, словно гангрена. Навряд ли подобная обстановка могла потревожить Эрика, если бы не мысль о ребенке. …Отчего он не мчится встречать отца, как было это в прошлый раз?.. Мучимый подозрениями, я тихонько подкрался к спальне Густава, наконец уловив единственный звук среди проклятого безмолвия, такой тихий и печальный — буквально разрывающий сердце на части. Отворив дверь, я вошел в детскую комнатку и сел на кровать рядом с завернувшимся в одеяло, всхлипывающим мальчиком. Холодная ладонь моя бережно коснулась его плеча. – О, вы уже вернулись, – прошептал сын, поднимая голову. А в следующее мгновение он изо всех толкнул меня в грудь, вскочил с постели и, схватив прикроватную лампу, которой, очевидно, собирался защищаться, забился в угол – все это под аккомпанемент из жутких воплей и перепуганного визга. – Тише, успокойся, это же Эрик! – вырвав лампу, я прижал верещащего сына покрепче к себе и зашептал ему на ухо. – Я Эрик, твой старый Эрик, слушай мой голос, Ангел… Он постепенно стих в моих объятиях. – Нельзя так много кричать, милый. Связки испортишь. Он провел ладонью по фальшивой бороде. – Зачем вы так оделись? Я до смерти перепугался, думал в доме кто-то чужой, – осипшим голосом отозвался Густав. – Здесь вообще стало очень жутко, с наступлением сумерек. – Прошу, прости меня. Не нужно было оставлять тебя одного. – Где же вы были так долго? – Ходил по делам. – Ходили по делам, переодевшись бездомным из дома мисс Форсайт? – Так было нужно. – Вы здорово загримировались, – детские губы тронула слабая улыбка. – Меня научите также? – Если ты хочешь… Вдруг со стороны клетки послышалась возня. – Ах, – воскликнул мальчик. – Я забыл налить Фаусту воды! Да и домик почистить не помешает… Высвободившись из моих объятий, Густав взял со стола клетку и скрылся за дверью ванной. Улыбнувшись еще шире, я проводил его заботливым взглядом. …Наши отношения налаживаются, действительно налаживаются, и скоро мы станем настоящей, счастливой семьей… … Густав забудет о своем глупом виконтишке… И мы навсегда будем вместе… – Уверен? Я даже оборачиваться не стал. – Иди к черту! Сгинь! Оставь меня в покое! – Ох, как грубо, Эрик, – возмутился бродяга, обходя кровать. – А я, между прочим, пришел тебя предупредить. – Опять ты о своем сыне порока? Мне это не интересно, я не желаю участвовать в глупых играх или вести беседы с плодом моей больной фантазии! – Ох, бедняжка. Прошу, прошу, поговори со мной! Или ты боишься меня, так же как тебя боится Густав? Папочка, забери меня от этого ужасного монстра! – бродяга умело изобразил детский тоненький голосок. – Неужели ты заметил, как он с тобой говорит? Он ведь каждое слово из себя выдавливает! Дрожит от страха, стоит только тебе на него взглянуть! Он боится, боится тебя, Эрик! И даже сейчас он спрятался в ванной комнате, надеясь, что ты поскорее уйдешь! Я замотал головой. – Это неправда! Ты лжешь! Бродяга скрипуче захохотал. – Да ну? О, Эрик, прекрати! Ложь – это по твоей части, а я лишь предсказываю вероятности. Знаешь, о чем вероятнее всего думает сейчас Густав? Знаешь, конечно, знаешь. Страшная мысль, но такая знакомая… такая близкая, – речь его снова стала походить на детский плач. – Мамочка, пожалуйста, забери меня отсюда… – Замолчи! – Боже, я молю тебя только об одном – пусть этот кошмар закончится… пусть она меня заберет… – Закрой рот! – в ярости я метнул в призрака подушкой, которая пролетела сквозь темную фигуру. – Мимо! – Зачем ты это делаешь?! Зачем мучаешь меня?! Это ведь вовсе не его мысли, совсем не его! – Может и не его… Докажи мне это, и я замолчу, – кривой обугленный палец указывал мне за спину – туда, где еще мгновение назад лежала подушка. … Теперь там остались только записная книжечка и две серебряные ложки… – Ты хочешь, чтобы я прочел его дневник? Это безумие! Я еще не настолько низко пал! – Не вижу в этом ничего предосудительного. Может быть, там написано, почему он хранит под подушкой твои серебряные ложки. – Я не стану этого делать! – Да? Зачем же ты тогда взял ежедневник в руки? Ох, и листать начал! Как же ты легко поддаешься чужому влиянию, Эрик… – Закрой рот, ты мешаешь читать, – огрызнулся я. – Что ж, прошу прощения. Я сощурился, пытаясь разобрать написанное. … Ман… мен… мон… монс… … Монстр… … Кажется, я немного перехвалил Густава… будь мальчик действительно умным, он никогда бы не стал записывать свои настоящие мысли, тем более, касающиеся меня. Более того, ребенок не поленился проиллюстрировать свои фантазии: почти с каждой страницы на меня глядели глаза злобного ящера… Сидя на мягкой постели, я с мрачным интересом изучал детский дневник, поминутно морщась от обиды и гнева, вспыхивающих в моей груди из-за зловещего образа, которым наделило меня безграничное детское воображение…***
– Эрик, вы еще здесь? – робко спросил Густав у темноты. Тишина. Опасливо выскользнув из ванной, мальчик поставил клетку на комод и направился к кровати. На пути своем он вдруг наткнулся на подушку, валяющуюся на полу. Реакция не заставила себя долго ждать: перепугавшись, Густав бросился к постели, проверяя, на месте ли его тайник. Послышался облегченный выдох. – Это было довольно глупо, – оживился наконец я. Он застыл, боясь даже шевельнуться. Я возник на кровати подле него. … От него веет слабым холодом… Это все страх… Мальчик до смерти перепугался… … Я бы, конечно, мог попытаться его успокоить… … Но что-то мне не хочется… Я даже прикасаться к нему не стану, иначе не удержусь и переломаю ему кости!.. – Думаешь, можно выкупить виконта и добраться до Франции за две серебряные ложки? Или ты планировал украсть у меня что-нибудь еще? – ледяным тоном осведомился я, скрестив на груди руки. – На твоем месте Эрик бы взял скрипку: она чертовски дорогая и ее удобно нести. Что же ты молчишь, дитя? Расскажи, как ты решил сбежать из этого дома. Давай! – сперва звериный рык вырвался наружу из гнилого нутра, а после и крик, который невозможно было сдержать. – Это тебе не Иф, отсюда так просто не выбраться! Или ты думал освободиться завтра, когда я поведу тебя на свидание к твоему тупому, мерзкому, отвратительному квазипапаше, а?! Густав молчал. Я чувствовал, как крупная дрожь пробирала его, и слышал, как он давился, пытаясь сдержать плач. — Вы… вы читали дневник, — едва шевеля губами, пролепетал он. – Да! Да, я читал, черт побери! Потому что хотел понять, что творится в твоей голове, хотел стать ближе, роднее! И что же я увидел, Густав? И что я увидел?! Ты считаешь меня монстром! Почему?! Чем я заслужил подобное отношение с твоей стороны?! О, за что ты так ненавидишь своего бедного отца?! – И что же теперь, – тихо-тихо зашептал мальчик, – … убьете меня? – Убью? – поразился я. – Думаешь, Эрик может причинить тебе вред? Думаешь, Эрик способен расправиться с собственным ребенком? Я ведь люблю, люблю тебя! И мне совсем не понятно, почему ты не можешь отплатить мне тем же! Отчего ты не любишь меня, сынок? Объясни же! – Да потому что вы не мой отец! – болезненно вскрикнул мальчик. – Честное слово, я изо всех сил пытаюсь быть с вами учтивым, но я так больше не могу! Мне невыносимо находиться рядом с вами, мне невыносимо глядеть на вас, мне плохо, я чахну, я умираю! И знаете, уж лучше бы я сидел в тюрьме рядом с папой, чем с вами! У меня затряслись руки. – В тюрьме? – задыхаясь от гнева, я отступил к выходу. – В тюрьме? Хорошо, будет тебе тюрьма! Ты не покинешь комнату, пока эта дурь с побегом не выйдет из твоей головы! Будешь сидеть здесь! И никаких встреч! – Даже попрощаться с отцом не позволите?! – захлебываясь слезами, застонал Густав. – О, Эрик передаст ему привет от тебя! – взревел я и хлопнул дверью. – Я вас ненавижу! НЕНАВИЖУ! НЕНАВИЖУ! – кричал мальчишка с той стороны. Яростное бешенство овладело мной, меня колотило изнутри, я был зол, безумно зол, взлетая вверх по ступеням винтовой лестницы. – Как твои дела, Маргарита?! – я пинком распахнув дверь. – Тоже разочаруешь своего несчастного хозяина?! Подскочив к столу, я заглянул в приоткрытую банку и, сунув руку внутрь, за хвост вытащил оттуда крысу. … Ну, или то, что от нее осталось… Маленькое тело раздулось, местами с него сошла шерсть, открыв тошнотворного вида язвы. Глаза и уши были сильно воспалены, истекая мерзкой слизью. … Какая прелесть… – Хоть ты меня сегодня порадовала, Мэг… хоть ты… Ну, ничего, скоро я посмеюсь вдоволь… посмеюсь… ох… Вернув крысу на место, я осел на пол, едва удержавшись от того, чтобы закрыть лицо покрытыми ядом ладонями. … Густав любит меня… он не может не любить, это неправильно, он должен, должен любить… … Я ведь любил свою мать, несмотря ни на что… Почему он не может так же?.. … Наверное, дело в том, что у него есть другой вариант… … Да, на первый взгляд выбор между уродцем и человеком пустым, но внешне привлекательным, очевиден… … И раз уж я сам не могу стать нормальным, то придется пойти другим путем… … О, мой милый Густав! В сложившейся ситуации Эрик просто обязан исполнить отцовский долг и спасти тебя, не позволив попасться в ловушку обманчивых глаз… Ты сможешь сравнить истинную, внутреннюю красоту и холодную пустоту мелочной души… А я помогу тебе принять решение… … Единственно верное решение…