***
На сей раз утро наступило незаметно. После слезливого ночного разговора с сыном, я глубоко погрузился в свои мысли, а когда очнулся, то снаружи уже светало. Небо было все также затянуто густыми, серыми тучами, а немноголюдные утренние улицы совсем побелели. Было еще слишком рано, чтобы масса человеческой толпы к вящему моему недовольству вывалила из домов в этот пока преспокойный субботний денек. …Ах, уж лучше бы город всегда оставался таким пустынным, как сейчас!.. Густав сидел на подоконнике, прижав колени к груди и с усталым видом наблюдал за крупными снежными хлопьями, неспешно кружившимися за стеклом. – Больше не боишься? – спросил я, приблизившись к сыну. – В моей жизни есть вещи пострашнее высоты, – хрипло ответил он, переводя на меня взгляд. Мальчик, мой милый мальчик, все колебался, хотя в синих глазах его читался единственный, пульсирующий вместе с жилкой на височке вопрос: «Когда?» – Скоро, – вздохнул я, – ближе к полудню, думаю. В любом случае нужно дождаться Клэр. Он кивнул, отвернувшись обратно к окну. … Как же изводят меня его отстраненные недомолвки. Неужто ему невдомек, что его молчаливая обида причиняет мне невероятные душевные муки?.. – Хочешь есть? – Немного, – буркнул ребенок, плотно кутаясь в протянутый мною плед. – Следует заказать нам завтрак, – задумчиво произнес я и вышел из комнаты, однако вернулся уже через пять минут, отдав по телефонному аппарату все необходимые распоряжения. А затем последовали минуты томительного ожидания. Густав, спрыгнув с подоконника, принялся расхаживать по комнате на носочках, стараясь не наступать на стыки паркетных досок, пока его нервные метания не надоели мне и я не заставил ребенка сесть в кресло. … Он ждет. Он в нетерпении. И это безумно меня раздражает. Я не хочу позволять ему встречаться с этим тупым, гадким, мелким, противным виконтишкой… … Хотя я, конечно, смогу извлечь из их встречи выгоду… и определенное удовольствие… …Да-а-а… Прошло около часа, большую часть которого я просидел с улыбкой потасканного Чеширского кота, положив голову на худенькие детские коленочки, прежде чем в дверь позвонили. Слуга, опустив глаза, подкатил тележку с подносом и сообщил, что мисс Фэйтер вернулась. – Ох, неужели? – руки мои непроизвольно метнулись вверх в истерическом жесте. – Ей ведь передали, чтобы она немедленно зашла ко мне? Молодой человек нервно сглотнул. – Разумеется, сэр. – Так почему же, позвольте спросить, она до сих пор не здесь? – Она просила донести до вашего сведения, что задержится у себя на полтора часа. Ей необходим отдых. – Ах, – кивнул я. – Отдых… Привилегия полагающаяся, всем честным трудящимся. Отдых необходим старательным работникам вроде мисс Фэйтер… или вас. Вы, верно, очень устали сегодня, юноша? – Вовсе нет, сэр… – Тогда какого черта вы тут прохлаждаетесь? – с едким равнодушием уточнил я. – У вас что, нет никаких дел? – Простите, сэр, я просто подумал… – Жалкие когнитивные потуги вовсе не красят вас… все, пошел вон, пока я тебя не уволил. – Как пожелаете, сэр, – пробормотал официант, отступая назад и спотыкаясь о собственные ноги. – До свидания, сэр! – Боже упаси, – огрызнулся я и, закатив тележку внутрь, хлопнул дверью. …Так… Нужно взять себя в руки… Стараясь усмирить внутреннего зверя, я направился к сидящему в столовой сыну. …Спокойно. Мне ведь не хочется напу… – Черт побери, Густав! – воскликнул я, с шумом уронив поднос на стол. – Немедленно убери эту дрянь со скатерти! – Ой, – пискнул мальчик, пересаживая Фауста на колени. – Ну уж нет, молодой человек, я не желаю видеть крысу во время еды! Унеси его и посади в клетку! И изволь вымыть руки! Соскочив со стула и заботливо укрыв питомца ладошками, Густав поспешно удалился. … Ну надо же, послушался. И даже не перечил… … Очевидно, я его напугал… Тяжкий вздох вырвался из моего нутра, когда я усаживался за стол. … Что-то со мной явно не так. Меня бросает из жара в холод, и я совсем перестал контролировать свои эмоции. Рассудок снова ускользает от меня… … Быть может, это от голода? Кажется, я не ел уже два дня… Взгляд мой упал на лежащий в глубокой миске разваренный до неприглядного состояния рис. …Пахнет аппетитно… Половица скрипнула. Подняв голову, я увидел Густава, что, прижавшись щекой к косяку, наблюдал за мной из темноты коридора с каким-то хищническим огнем в глазах. После минутной игры в гляделки, он наконец решился войти и унылой тенью скользнул на свое место. Лохматая голова его склонилась над миской, он принюхался, и в следующий миг бледное личико скривилось в гримасе отвращения. Его несколько неуклюжие попытки повторить мои манипуляции с палочками тоже закончились неудачно. … Нет, так он скорее себе глаз выколет, чем что-нибудь съест… – Возьми ложку, милый, – посоветовал я. – Если бы мне захотелось поиграть с тобой в Японию, мы бы неукоснительно соблюдали все традиции. Но коль скоро этого не происходит, то и в твоих бессмысленных страданиях нет никакой нужды. Игнорируя мое замечание, мальчик отодвинул отвратное для него блюдо и потянулся к лежащим на столе сладостям. В это мгновение белый рукавчик неаккуратно задрался, обнажив алебастровое запястье с ровной красноватой отметиной. … О, нет. Опять?.. – Зачем ты это сделал? – встревоженно спросил я, поймав тоненькую ручку и внимательно осматривая теперь оставленные на ней следы от зубов. … Когда же он успел снова себя покусать? Должно быть, сегодня ночью, маленький мой, несчастный вурдалак… Густав молниеносно вырвал руку из моей цепкой хватки. – Это моя рука: что хочу, то и делаю! Грубая, резкая речь его сильно контрастировала с истошным ночным рыданием, когда он, прелестный ангелочек, в порыве отчаяния прижимался к моей груди. … Нет, определенно, плачущий Густав нравится мне намного больше, нежели Густав хамоватый. И, возможно, мне, подлейшему из отцов, удастся выдавить из него еще одну порцию живительных, сладких слез, необходимых мне, как вода. Конечно, заставлять собственного ребенка плакать от боли или страха было бы слишком гнусно, но вот вызвать у маленького, чувствительного мальчика слезы сострадания, на мой взгляд, вполне гуманно. Уж не знаю к счастью ли, у Эрика много печальных историй, способных повлиять на сына, но большую часть из них придется подвергнуть жесткой цензуре … – Ты не прав, милый, – начал я, отодвинув опустевшую миску в сторону. – Это тело пока не является твоей единоличной собственностью. Ты еще слишком мал, чтобы принимать многие решения самостоятельно. Густав фыркнул. – И что же, значит, вы будете распоряжаться моим телом и жизнью? – Может и так. В конце концов, в твоих жилах течет именно моя кровь, а, следовательно, я имею на тебя вполне законные права. – Вы говорите так, будто бы я вещь, – недовольно произнес мальчик, требовательным движением протягивая мне свою пустую чашку. – И я прекрасно понимаю, почему люди сторонятся вас, если вы всегда были таким. Я наклонил голову набок. – Что значит «таким»? – Властным, – деликатно ответил он, все еще ожидая, когда ему подадут чай. – Мое милое дитя, – сказал я, наполняя детскую чашку, – властолюбие, как и корысть или озлобленность, я приобрел с возрастом. Просто поварившись достаточно долго в бульоне человеческой мерзости, начинаешь понимать, что ответом на окружающую жестокость может быть только жестокость более изощренная… …На самом деле трудно придумать, что-то более изощренное, чем пытки,которым в свое время меня подвергали… – Сахар? Густав отрицательно покачал головой. – Как хочешь, – пробормотал я и положив себе четвертую ложечку. – Люди были жестоки к вам? – он явно стеснялся задать следующий вопрос. – Они… они вас изуродовали? – Да… то есть, нет… Ох, это очень сложный вопрос, милый, – я неосознанно потянулся к вьющимся локонам. – Эти монстры изуродовали душу Эрика. Хотя, конечно, нельзя отрицать, что изменения коснулись и сей жалкой физической оболочки, ведь раньше мое лицо, пусть и жуткое от рождения, вовсе не походило на перештопанное лоскутное одеяло. Да и пираньи зубы, которые так сильно беспокоят меня последние годы, появились против моей воли. – Зачем кому-то делать такое? – А зачем делается все на свете? Из-за денег, конечно же! Чем страшнее уродец, тем больше люди готовы отдать за билеты, – я нервно забарабанил пальцами по столу. – Хотя, если задуматься, навряд ли дело только в деньгах. Мой последний хозяин был безумным человеком, и он явно получал удовольствие, причиняя боль… Мсье Ларош, так его звали. Он хромал на правую ногу, а вместо трости опирался старую кочергу, которую использовал при каждом удобном случае. Как сейчас помню: вытащит за шкирку из клетки, замахнется и начнет бить, не жалея сил, пока кровь не хлынет горлом, – я прервался, тяжело закашлявшись. – Впрочем, кхм-кхм, эта история не для твоих ушей, милый. – Что значит «вытащит из клетки»? Это такое выражение? – Если бы, – печально вздохнул я, – если бы… О, не удивляйся, Эрик и правда очень много времени провел в клетке. В самой настоящей, со стальными прутьями, холодной, тесной клетушке, как буйное животное. И самое печальное, что вырвавшись из одной, я, не успев толком ощутить вкус свободы, почти сразу же загнал себя в другую ловушку, ловушку темную и глубокую. Там, разумеется, не было ни Лароша, ни кочерги, но, по правде сказать, участь моя вовсе не стала легче. На смену страданиям физическим пришли муки одиночества. Моя израненная душа болела в тысячу раз сильнее, чем любое из нанесенных мне когда-либо увечий… Прошел десяток лет, прежде чем я смирился со своим одиночеством, поняв, что единственный человек, которому Эрик может доверять – это он сам. И именно в тот момент судьба нанесла мне очередной удар раскаленным ножом прямо в сердце… Эрик влюбился. Да, влюбился, влюбился не в человека, а в Ангела – недосягаемого, парящего среди золотых лучей. О, какая это мука! Лезвие вошло так глубоко, что его теперь совершенно невозможно извлечь: оно навсегда останется в моей груди… Я замолчал. Звенящая тишина разлилась по столовой, и ни один из нас не решался ее нарушить. – Если вы и правда пережили такие ужасы, – наконец заговорил мальчик сдавленным шепотом, – то лучше других должны понимать, что я чувствую, когда вы меня неволите. – Как же ты можешь сравнивать, Густав? – удивленно вопрошал я. – Эрик… Эрик ведь любит тебя, не измывается над тобой, не калечит. Я забочусь о тебе, милый, а вовсе не держу в плену. Ты свободен, Густав, потому что родился свободным, в отличие от Эрика, которого даже родная мать не желала видеть и вечно держала взаперти. Ох, если бы ты только знал, как тернист был мой путь к освобождению! Даже уничтожив своих тюремщиков, я все равно долго еще оставался пленником, не в силах понять, что дело в моем «клеточном» воспитании: звереныш настолько привык жить в заключении, что свобода ужасно пугала нас. Благо, один из моих друзей по переписке, коих я имел удовольствие завести за последнее десятилетие, посоветовал мне бороться с рабом внутренним… – Хороший совет, – буркнул ребенок с наигранной сухостью. – Вам повезло с корреспондентом. – Да, повезло, – пробормотал я, огорченный, что мой рассказ не возымел желаемого эффекта. – Переписка с ним казалась весьма… любопытной. Пожалуй, он был одним из тех немногих докторов, с которыми Эрик готов иметь дело. – Был? …Ожидаемый вопрос… – Он умер прошлым летом. – Знаете, я почему-то даже не удивлен, – хмыкнул мальчишка. – В этом вовсе нет моей вины, что бы ты там не думал, Густав, – заверил я. – Мы никогда друг друга не видели. Более того, он жил в другой стране, на другом континенте, а я много-много лет не покидал пределов штата. Эрик и здесь сидит, как в тюрьме… Ах, если бы только вырваться и поехать куда-нибудь! – Вас что-то держит? – Мой дорогой, я и сам не знаю. Верно, страх. Путешествовать одному… ехать в поезде или плыть куда-то, останавливаться в гостиницах, знакомиться с новыми людьми, разговаривать с ними – это здорово, когда ты молод, но слишком сложно для старика, если рядом нет того, кому можно довериться, – я вздохнул, глядя, как мальчик уминает очередное печенье. – Хотя теперь эта проблема не кажется мне такой уж неразрешимой. Он посмотрел на меня несколько неуверенно. – Вы хотите взять меня с собой? – тонкие ручки его вцепились в мягкую ткань салфетки. – И куда же мы поедем? – А куда ты хочешь? – Не знаю, – слукавил Густав. – Может быть, в Европу? … Конечно, в Европу. И говоря о Старом Свете, он подразумевает возвращение в Париж… – Нет. Только не туда. – Но почему? – с отчаянием в голосе спрашивал мальчик. – Честное слово, даже если вы вдруг решите посетить Францию, я не сбегу! – Нет, – повторил я. – Дело не в тебе, милый. – А в чем же? – Тучи сгущаются над Европой… Густав затряс головой. – Я не понимаю. – И не поймешь. Считай, что это просто предчувствия полоумного уродца, ибо я не желаю тратить наше время на попытки разъяснить тебе сложные процессы общественного взаимодействия. Поэтому тебе придется принять тот факт, что мы не поедем в Европу. Только не расстраивайся, у меня есть идея получше. Мы отправимся… в Стокгольм. – В Швецию? – Это здесь, в Штатах, Густав, – спокойно объяснил я. – Маленький городок в Вайоминге в полтысячи жителей, о котором я узнал совершенно случайно. Говорят, там есть водопад невероятной красоты, небесно-синие воды которого, срываясь с каменистого выступа, наполняют кристально чистое озеро… Можно добраться до этого чудного места недели за две, посетив на Рождество Базилику Святого Сердца в Ньюарке и сделав крюк, чтобы навестить одного моего старого знакомого в Атлантик-сити. Хороший план, не правда ли? – Да, конечно, – уж чересчур деловито отозвался мальчик, прищурив синие глазки. – Но вписывается ли в ваш план выполнение данных мне обещаний? Мой отец все еще за решеткой… хотя даже в этом я совсем неуверен, ведь за неделю с ним могло произойти что угодно. – Я же сказал, что позволю вам попрощаться сегодня, – раздраженно отметил я. – О, прошу вас, не злитесь, Эрик, – Густав повернул голову, и рука моя, погруженная в гущу темных волос, оказалась вдруг на его белой щечке, – я лишь беспокоюсь за близкого моей матери человека, но тревога эта развеется сразу же, стоит мне только удостовериться, что он жив, здоров и свободен. Тогда у меня не будет никаких причин вас ненавидеть, я перестану капризничать, честное слово, и без сожаления отправлюсь с вами хоть на край света, Эрик, сперва убедив п… мсье де Шаньи вернуться в Париж и больше никогда вам не докучать… – Нам не докучать, – поправил я, краем глаза наблюдая за тем, как сын с кроткой улыбочкой продолжает «душить» под столом салфетку. – Нам, – кивнул он. – Славно, – я удовлетворенно хмыкнул, поднимаясь из-за стола. – Если ты уже закончил с завтраком, то можешь собираться. А мне нужно будет сделать пару очень важных звон… Незаконченная фраза так и осталась висеть в воздухе: Густава уже и след простыл. … Несмотря на свою неуклюжесть, при желании он становится на удивление прытким и ловким. Маленький хитрец… Быстро собрав со стола посуду и вытолкав тележку за дверь, я начал звонить; но не успел в трубке раздаться бодрый голос телефонистки, как вдруг мальчишка влетел обратно в столовую, воскликнув: «Я готов!» Взгляд мой скользнул по маленькой фигурке: те же мятые коричневые штанишки на подтяжках, что и завтраком, высокие, черные полусапожки надетые на босые ноги, сальные волосы, которые мне до умопомрачения нравится трогать – вся неопрятность его внешнего вида заставила меня скривить и без того мерзкий рот. … Хотя, кажется, он поменял рубашку… – К чему готов, Густав? – спросил я, вешая трубку. – Ехать к… – с энтузиазмом заявил ребенок, но вспомнив свою легенду о безразличии, холодно закончил, – …отцу. – Нет, – я покачал головой, – так дело не пойдет. Юный подопечный мистера Уая должен выглядеть безупречно, чтобы у жалких людишек не возникло сомнений: я способен о тебе позаботиться! Он потупил незабудковые глазки. – Ладно уж, иди ко мне, – ласково поманил я. – Посиди со мной, милый, пока я буду разговаривать, а потом мы вместе тебя соберем. Он послушно уселся ко мне на колени, подставив голову под мою ладонь. Пока я говорил по телефонному аппарату, пытаясь разобрать невнятное бормотание по ту сторону проводов, пальцы мои закручивали его темные пряди. Даже в столь ранний час мне удалось связаться с необходимыми мне людьми в консульстве, однако попытка моя дозвонится до пятого этажа завершилась неудачей: никто не взял трубку. …Вот ведь маленькая негодяйка… – Ну все, пошли, – я встал, вместе с висящим на моей шее Густавом. – Нужно еще вымыть твою голову. – Я сам могу, – капризно протянул ребенок, царапая ноготками мертвую кожу. – Ты уже пробовал сам. Теперь моя очередь. Время уже близилось к десяти часам, когда я, крепко стянув мальчика большим полотенцем, вытащил его из ванной. – Теперь-то мы наконец поедем? – пробурчал он, все еще недовольный тем, что родной отец – вот трагедия – увидел его без одежды. – У тебя волосы мокрые, милый, – замурлыкал я, пропуская детский вопрос мимо ушей. – Их нужно высушить, иначе ты простудишься. – Вы тянете время, Эрик? – А ты куда-то торопишься? Твой, кхм-кхм, «папочка» никуда не денется. – Просто хочу побыстрее от него отделаться, – на последнем слове тоненький голосок дрогнул. … Эти слова даются ему с огромным трудом. Сколько напряжения в каждой нотке!.. …Врать не так просто, как кажется, правда, Густав?.. Взяв в руки щетку, я провел ей по спутанным, темным волосам, а затем собрал влагу шелковой салфеткой. – Вот так… аккуратненько… – Но это займет целый день! – Нам все равно нужно дождаться Клэр, – ответил я, продолжая расчесывать вертящегося сына. – Зачем? Неужели она вам так необходима? – Действительно. Я поднял глаза. Клэр стояла в дверях спальни, посматривая на меня снизу вверх с выражением усталого снисхождения на круглом лице, и в повисшей внезапно угрожающей тишине она не нашла ничего более умного, чем спросить: «Скучали по мне?» – Нет, – холодно отозвался я, прожигая помощницу взглядом. – Нет? – гротескно изумилась девушка. – Ну, в таком случае я лучше пойду обратно… – СТОЯТЬ! В этот момент я резко дернул щетку, безнадежно запутавшуюся во вьющихся локонах, так что Густав взвизгнул от боли. – Прости меня, ангел мой, – торопливо пробормотал я, целуя ребенка в макушку, и снова воззрел на помощницу. – Постой же, Клара. Не уходи. Присядь. Я больше не злюсь. Она осторожно подкралась к креслу и взобралась в него, готовая, впрочем, в любой момент сорваться с места и побежать. … Бесполезная затея. Я все равно настигну ее в два шага, если захочу. Глупая девчонка… – Быть может, стоит сделать щелочку между шторами чуть шире? – предложила помощница, щурясь в полумраке. – А то здесь темно, как в подвале. … Змеюка кусачая… – Я рад, что светлые идеи как и прежде озаряют твой разум, дорогая, но я, пожалуй, воздержусь от каких бы то ни было изменений в комнате. На улице, кажется, снова выглянуло солнце, а ты знаешь, как удручающе действуют на меня его лучи. И прежде чем ты заметишь еще что-то достойное твоего внимания, я задам один вопрос. Где ты была, Клара? – Работала, – бесстрастно произнесла девушка. – И теперь я вынуждена сообщить вам весьма неприятные известия. – Что-то произошло? Она посмотрела на меня с сомнением. – Вы уверены, что стоит обсуждать дела при ребенке? – У меня нет секретов от сына. – Если вы настаиваете, Мастер, – помощница ухмыльнулась, выдержав многозначительную паузу. – Проблемы в «Фантазме», сэр. Работники недовольны вашей политикой бездействия. Нужен новый директор. Кроме того, большая часть артистов и персонала безусловно согласна, что правильно было бы в знак траура отменить представления в этот уикэнд, вот только это предрождественские дни – самый лакомый кусочек в году. Отказ от шоу здорово ударит по их заработку, а недовольство сотрудников может отрицательно отразиться на вас, Мастер. Я думаю, стоит пойти на уступки вашим работникам и провести все выступления по плану. – Мне все равно. – Что? – Мне плевать на «Фантазм», Клара. Он был всего лишь побочным продуктом, необходимым мне для приближения к моей заветной, сладкой цели, в котором сейчас нет абсолютно никакой нужды. Кто-то из артистов недоволен – значит уволь его. Сделай что-нибудь сама, Клара. Хватит с меня антрепренёрства. Я не желаю слышать больше ни слова об этом проклятом шоу. – Хотите, чтобы я занялась поиском покупателей? – Непременно. Сразу после того, как отвезешь Густава в участок на встречу с господином Раулем де Шаньи. – А вы что, не поедете? – вклинился ребенок. – Нет, милый, я не смогу посетить виконта вместе с тобой. Меня мучает ужасная мигрень, знаешь ли, – я опустил тяжелую голову на плечико повеселевшего вдруг сына. – Но я надеюсь, что ты будешь хорошим, послушным мальчиком и не станешь перечить мадемуазель Кларе. Ведь так? – Разумеется, Эрик, – нетерпеливо закивал он и попытался вскочить с кровати. – Ой! – Сиди спокойно, Густав. Вы никуда не пойдете, пока я не разберусь с твоей головой. – Ла-а-адно… Еще некоторое время я продолжал расчесывать его, потом одевал и, завершив наконец все приготовления, отпустил вместе с помощницей. – Клара, – окликнул я девушку у самого выхода и, убедившись, что Густав не смотрит, схватил ее за шкирку. – Береги его, Клара. Как зеницу ока храни. Это не шутка: если с мальчиком что-нибудь случится, я вырежу тебе глаза. Лицо ее исказил нервный тик. – Конечно, Мастер… конечно… Когда же они исчезли в шахте лифта, я минутку еще простоял в дверях, а затем отправился на чердак. … Нужно все подготовить и немедленно отправляться следом за сыном… Я улыбнулся. … Веселье начинается…***
Блестящие пылинки нервно дергаются, в блеклом луче света, льющегося через узенькую щелочку двери чулана. В мире нет никакого другого света. Только этот. А кругом темнота. Темнота – это хорошо. Темнота мой друг. Она не выдаст. Но как же в ней страшно… О-о-ой… Ступенька скрипнула. Три. Вторая скрипнула. Два. Тишина. В душе моей появился лучик надежды, такой же зыбкий, как тот, что пробивается через дверную щель. Быть может, он не станет спускаться дальше? Один. У меня все сжалось внутри. Господи, пожалуйста, пусть он остановится. Ноль. Грузная тень выросла за дверью чулана, преградив единственную дорогу для света. Он здесь… Он пришел за мной… Я слышу его глубокий вздох, нутряной и шуршащий, будто бы два невероятных размеров мешка наполняют крупой… такой страшный звук… Я покрепче прижал к себе полотняного зайца. Снова затишье… он набрал достаточно воздуха… теперь грянет гром… Зажмурившись и закрыв уши ладонями, я приготовился к буре. – ЛИЗ-ЗИ! Дьявол! Я проснулся, вскочил со скрипучего, жесткого диванчика и принялся оглядываться по сторонам, пытаясь понять, куда попал. Большой черный кот, все это время покоившийся у меня в ногах, но потревоженный моим внезапным пробуждением, лениво потянулся и, недовольно размахивая хвостом, одним прыжком перебрался на шифоньер к своему рыжему товарищу. «Здесь полно котов, – в отяжелевшей голове зародилась мысль. – Значит я у Стэна. У Стэна». Я снова посмотрел вокруг, и на первый взгляд совершенно чужая комната начала приобретать вдруг знакомые очертания. Уже через пару секунд у меня не осталось никаких сомнений по поводу собственного местоположения: я находился в крохотной секретной полуподвальной квартирке моего тайного друга. Хрипящее мяуканье ознаменовало появления владельца жилища: многочисленные питомцы снялись со своих мест и, несмотря на внешнюю медлительность, в мгновение ока оказались у ног кормильца. Мужчина, перешагнув через кошек, посмотрел на меня с ласковой, извиняющейся улыбкой, которую я так ненавидел. В старой клетчатой рубахе он походил на деревенского простофилю. – Доброе утро, Лиз. Я кивнул. – Я принес тебе выпить. Только теперь, взглянув на протянутую мне кружку, я понял, какая сильная меня мучает жажда. Жадно пригубив холодное пиво, я чуть не захлебнулся, потому что на миг мне почудилось, будто я позабыл, как дышать. – Тише, тише, – забормотал Стэн, похлопывая меня по спине. – Ты как? – Нормально, – буркнул я, удивляясь сиплости своего голоса. – Где моя одежда? – На стуле. Я вычистил ее по мере возможности, но рубашка, к несчастью, порвалась. – Черт! Это была моя последняя, – воскликнул я с досадой. – Последняя рубашка? – удивился мужчина. – Неужели у тебя не осталось других? – Больше нет, – едко отозвался я, застегивая пуговицы на брюках. – Хорошо, тогда возьми пока одну из моих. А эту я отнесу знакомой швее, она то ее хорошенько починит, – на какое-то время Стэн углубился в свои размышления, дав мне возможность спокойно одеться без его раздражающей болтовни, но потом снова очнулся. – Ты, верно, голоден? Он по-идиотски заулыбался. Боже, лучше бы он вообще никогда не улыбался. Бросив взгляд на свое отражение в небольшом зеркале, я побрел к столу. Мой надоедливый дружок наполнил миски бобовым супом. – Фу, – я невольно скривился, – какая дрянь! Как же я устал от всей этой гадости! Неужели я не достоин хотя бы питаться нормально? Пока я давлюсь гадкими бобами, какой-нибудь богач, вроде Уая, пожирает свежую клубнику. – А кто такой мистер Крейслер? – спросил вдруг Стэн, отламывая кусочек зачерствелого хлеба. – Ты весь вечер что-то рассказывал о нем, пока я тащил тебя до дома. – Мистер Крейслер? – я не сразу сообразил о ком речь, но затем обрывки воспоминаний наконец начали складываться в единую картинку. – Ах, Крейслер! Это очень хороший человек, который здорово помог мне вчера. Он приходил чинить трубы. Странно, что ты не знаешь… Я нахмурился. Зацепиться бы мне за эту мысль, но… – А который нынче час? – Около одиннадцати, наверное. – Одиннадцати?! – воскликнул я, вскакивая с места. – Черт, Стэн, я же опоздал на службу! – Разве тебя не выгнали? – О, так просто им от меня не избавиться! Отыскав сумку, я хотел уж выскочить из квартирки, но в последний момент Стэн окликнул меня. – Постой. – Чего тебе? Мужчина замялся. – Ты мог бы поцеловать меня на прощание? От такой просьбы я оторопел. – Очень вовремя, Тайлер. Очень вовремя. Что мне еще сделать? – Прошу, Лиз. Неужели это так сложно? А если мы с тобой больше никогда не увидимся? – Ладно, – торопливо подбежав к Стэну, я коротко коснулся губами его лба. – Теперь доволен? Он посмотрел на меня озадаченно. – Это не то, чего я ожидал… – Это все, что я могу дать сейчас, – ответил я, похлопывая себя по пустым карманам. – А теперь будь умницей и займи мне денег.***
– ЛИЗ-ЗИ? Где же ты, мальчик мой?! А ну, немедленно выходи! И ручка чуланной двери начинает дергаться с неистовой силой. Только бы он не вошел… Закрываю глаза. Открываю глаза. Все нормально. К половине первого я был на месте с твердым намерением зубами вцепиться в свою должность. У входа я столкнулся мистером Доу, коронером, который относился ко мне достаточно лояльно. – Добрый день, Элизабет, – устало прогромыхал он, облокотившись на стену и закуривая самокрутку. – Что-то ты сегодня нехорошо выглядишь, бледный весь. – Надеюсь, до ваших ребят мне еще далеко, мистер Доу. А вы что здесь делаете в разгар рабочего дня? – Вызвали, – он затянулся. – Но скоро отправлюсь обратно в морг. Нынче общество у меня там на редкость приятное. – Общество? – Мадам де Шаньи, – Доу машинально поправил воротник. – Удивительно красивая женщина, несмотря ни на что, у меня редко бывают такие гости. Конечно, весьма прискорбно, что она попала ко мне, – поспешил исправиться он. – Но скоро мы с ней уж расстанемся. Вчера поймали убийцу, ты не слышал? – Убийцу? К-как? В смысле, кого? – Какого-то полоумного бездомного. Похоже, он ограбил ее. Некоторое время я стоял совершенно растерянный, пытаясь осмыслить услышанное. – Ограбил? – Да, – хмыкнул коронер. – Говорят, в ночь выступления на ней были шикарное колье, но когда ее привезли сюда, то таких украшения не было. Хотя это все, конечно, очень странно, потому что кольца на месте… Что обручальное, что второе. Кстати, вещица довольно занятная, – он затушил сигарету о стену. – Шаньи, должно быть, тот еще оригинал: дарить женщине Уробороса… Я молча глядел на угрюмого человека, не зная, что и ответить. «Уроборос? – мысленно негодовал я. – Да какой к черту Уроборос?! Убийца пойман! Немыслимо! Ненастоящий убийца, разумеется! Но я то знаю, кто на самом деле лишил жизни несчастную женщину! И я этого так не оставлю!» Собравшись с духом, я, провожаемый сочувствующим взглядом коронера, уверенным шагом направился в участок. Настоящий преступник гулял на свободе. Я должен был заставить Сноу поверить мне! С силой толкнув дверь, я ворвался в кабинет и сразу же подлетел к столу. – Вы ничтожный человечишко, Сноу, продали себя с потрохами! – закричал я на пьющего кофе сержанта, сметая стопки бумаг. – Арестовать ни в чем неповинного человека, только ради… – Хватит кудахтать, – с ледяным спокойствием проговорил он. – Нет! Я просто обязан..! И вдруг его кофе выплеснулся на меня, залив и лицо, и одежду. Пораженный, я не смог выдавить из себя ни слова, уставившись на начальника с разинутым ртом. – А теперь сядь на чертов стул, – все также безэмоционально продолжил Сноу, поставив опустевшую чашку на стол. – У меня и без твоих истерик проблем хватает. И тут я, воспитанный с самого детства в духе чинопоклонения, повиновался. – Ну что, успокоился? – поинтересовался мужчина, почесывая щеку. – Или тебе нужно по морде съездить? – Нет, сэр… – Вот и правильно, Кюри, вот и правильно. На, утрись, а то выглядишь, как черт знает что, – он протянул мне носовой платок. – А теперь послушай меня очень внимательно: то, что я сейчас беседую с тобой, ничего не значит, щенок. Наш вчерашний разговор все еще в силе. Ты редкостная дрянь, Кюри, и ничто не изменит моего мнения. Но я пока оставляю тебя в участке. Пока! До первого твоего прокола. Стоит тебе даже чихнуть не в то время – ты сразу же с треском вылетишь с этой работы и, поверь мне, детективная карьера, о которой ты так мечтаешь, тебе уже точно светить не будет. Ясно? – Как великодушно с вашей стороны, – буркнул я, разглядывая пятна на рубахе. – А вот огрызаться не нужно. Скажи спасибо, что за тебя попросили. – За меня? Кто же? Сноу ухмыльнулся. – Тот, кого ты так упорно пытаешься выставить негодяем. – Мистер Уай? Он что, здесь… сэр? – Здесь его помощница, глубокоуважаемая мисс Фэйтер. Она привезла мальчика на свидание с отцом. Встреча запланирована на час дня. И господин де Шаньи изъявил свое желание видеть тебя на этой встрече тоже. – Да… сэр, – вдруг в голову ко мне пришла одна мысль. – А что будет с господином Раулем де Шаньи дальше? Теперь когда убийца пойман, нет никаких оснований держать его здесь. – Он покалечил полицейского. Но у нас есть все шансы разойтись без взаимных претензий, – Сноу щелкнул крышкой карманных часов. – Ну все, нам пора. Следом за сержантом, я, несколько сбитый с толку внезапными переменами в участке, поплелся прочь из кабинета. «Не понимаю, – думалось мне. – Зачем Уаю просить за меня? Неужели даже мое присутствие в участке является частью его плана, цель которого я так и не сумел разгадать?» Господин де Шаньи уже сидел в комнате, ожидая посетителей: взгляд серых глаз был направлен вниз, свободные руки, с красными следами от стальных браслетов, пробивала мелкая дрожь, а багровый синяк на мужественной скуле уже начал бледнеть. Я медленно подошел к мужчине и встал рядом с его стулом. Он чуть повернул голову, бросив на меня беглый взгляд, а затем снова уставился в пол. – Спасибо, – коротко шепнул заключенный на французском. – Не стоит, – также ответил я. Ему очень нужна была поддержка. Он не привык жить без стаи. Я посмотрел на стоящего у входа Сноу. … Посетителей еще нет… Именно в этот момент меня вдруг вновь осенило. – Мсье Шаньи, а что такое Уроброс? – шепотом спросил я. Мужчина мучительно вздохнул. – Змей, поедающий себя с хвоста, – едва слышно пробормотал он. – Зачем же вы спрашиваете меня об этом сейчас? – Кольцо, мсье Шаньи… – Кольцо, – тихонько застонал заключенный, – его кольцо, прОклятое кольцо… Однако узнать, имел ли он в виду мистера Уая, я не успел: отворившаяся со скрипом дверь, приковала к себе все внимание. В допросную вошли двое. Первой шествовала маленькая деловитая мисс Фэйтер, прямо за ней – старик в дорогом костюме. Седовласый мужчина подошел к Сноу и принялся энергично пожимать сержантскую руку. Он назвался помощником консула и сказал, что явился сюда, дабы проследить за законностью встречи. «Крыса Уая, – сообразил я, – не иначе». Взор мой снова обратился к господину де Шаньи. Его опечаленное, постаревшее за неделю лицо внезапно прояснилось и даже немного засияло. Мне хватило ума проследить за его взглядом. Там, чуть позади хмурой мисс Фэйтер, светились в тени два синих, уже знакомых мне, огонька. Заключенный поднялся. – Густав… Мальчик, все это время умело сливавшийся со стеной, неуверенно шагнул вперед. – Здравствуйте, отец, – совершенно безэмоционально проговорил он. Мужчина, ошпаренный жутким холодом, снова присел. – Прежде, чем начнется беседа, – начал было объяснять помощник консула, но господин де Шаньи вовсе не слушал. – Это же я, Густав, твой папа… Неужели ты не узнаешь меня? – надрывно вопрошал он, протягивая усталые руки к сыну. – Узнаю, – все также сухо отвечал Густав, забравшись на стул с другой стороны стола. – Я рад видеть вас, отец. Боже, что Уай сделал с этим ребенком? Я лишь мельком видел его прежде, но даже этого было достаточно, чтобы заметить, как сильно мальчик изменился за неделю, прожитую у человека в маске. Он выглядел истощенным: теперь ребенок, одетый в строгий черный костюм, походил на вытянутую тростинку, готовую вот-вот переломиться пополам, а бледное личико его совсем обескровило и осунулось, так что остались видны только огромные, испуганные синие глаза, чей взор был устремлен на дальнюю стену – будто бы нечто невообразимо страшное стояло прямо за нашими спинами. – Обнять то тебя можно? – тоскливо осведомился господин де Шаньи, но потом вдруг взревел, обратившись к наблюдателям. – Можно ли мне обнять собственного сына, а?! Или это не входит в планы гребаного опекуна?! – Осторожнее, господин де Шаньи, – подал голос Сноу. – Я попрошу вас впредь воздержаться от подобных высказываний в адрес мистера Уая, которого мы все здесь, без сомнения, очень уважаем. Фэйтер прыснула. – Они правы, – одним губами произнес Густав. – Пожалуйста, веди себя разумнее, папочка… Или мне придется уйти прямо сейчас. Мучительно качая головой, заключенный накрыл своими руками лежащие на столе, маленькие, вздрагивающие ладошки. – Прости, я больше не буду, – зашептал он, пытаясь сдержать слезы. – А не подышать ли нам воздухом, господа? – предложила мисс Фэйтер. – Но мы… – Я сказала: а не подышать ли нам свежим воздухом, сержант? – невозмутимо повторила девушка. Несмотря на совершенно безобидный ее тон помощник консула и Сноу согласно забормотали и покинули допросную. Мисс Фэйтер, которая выходила последней, замерла на миг. – Думаю здесь и без нас будет достаточно наблюдателей… Она мне подмигнула. За хлопком двери последовала мертвая тишина. Время остановилось. Не знаю, как долго мир оставался застывшим. Может, мгновение. Может, час. Может, вечность. Но рано или поздно, это должно было прекратиться. В какой-то момент в оледенелом воздухе явственно почувствовалось возмущение. Произошло какое-то движение. Прыжок? Нет, скорее скачок. Одно мгновение – и мальчик, только что сидевший по другую сторону стола, уже крепко прижимается к отцу. – Густав, Густав, – лихорадочно повторял мужчина, прильнув белому лбу. – Как хорошо, что ты здесь… Я больше никому тебя не отдам! Ответом ему послужил только полный отчаяния детский вой. – Тише, тише, мой маленький. Все будет хорошо... – О, как бы я этого желал, папа… па-а-апа-а-а-аррр, – мальчик зарычал и от душевного бессилия еще крепче обвил руками отцовскую шею. – Я не хочу возвращаться обратно к… о-ох… Хочу остаться здесь с тобой! – Ох, Густав, – прошептал господин де Шаньи, поглаживая ребенка по голове. – Прости меня, умоляю. Это я виноват во всем… Ах, ты даже не представляешь, что именно я натворил… Но, клянусь, я больше не подведу тебя! Мы уйдем с тобой прямо сейчас! Мужчина вскочил на ноги, глядя на меня сумасшедшими глазами, проговорил: – Мы с моим сыном уходим. И я очень надеюсь, что вы не станете нам мешать. Я не знал, что сказать этому обезумевшему от горя человеку, и яркой вспышкой ко мне пришло озарение. Все это была грамотно спланированная провокация. Если бы господин де Шаньи попытался уйти, то его можно было бы упрятать за решетку всерьез и надолго. Я обязан был остановить его. – Не стоит, – я внезапно замолчал, заметив как мужчина угрожающе схватился за стул. В этой схватке мне было не победить. – Не нужно, пожалуйста, – попросил Густав, дергая отца за штанину. – Нам все равно не выйти из этой комнаты. Они заперли дверь. «Заперли? И меня тоже заперли?! Так вот зачем я был нужен здесь! – догадался я. – Пушечное мясо Кюри! Уай надеялся, что виконт убьет меня при неудачной попытке бегства из запертой комнаты! Хотел избавиться от двух зайцев сразу!» – Значит я выломаю дверь, Густав. – И тебя снова посадят, но в этот раз по-настоящему, и все, все что я делал, окажется напрасным! Подхватив ребенка, мужчина посадил его прямо на стол и, склонившись, заглянул в наполненные слезами синие глаза. – О чем ты говришь? – дрожащим от страха голосом спрашивал заключенный. – Что он вынудил тебя сделать? – Меня никто не вынуждал, я сам предложил господину Уаю сделку, – мальчик снова заплакал. – Эрик обещал, что тебя отпустят, если я останусь с ним, – он сорвался на писк. – О, негодяй! – простонал мужчина. – Ты злишься на меня? – испуганно пролепетал Густав. – На тебя? Вовсе нет… Разве я могу злиться на тебя, сынок? Особенно теперь, когда… ох… Я просто не понимаю, как, после всего, что с тобой произошло, у Призрака хватает наглости и злобы мучить тебя столь ужасной сделкой! Ты ведь… ты… еще такой маленький… совсем крошка… – Не крошка. – Да, да, прости, я вижу это теперь, Густав. Ты уже не ребенок. Больше нет. Немыслимо, а ведь кажется, только вчера ты прибежал ко мне в кабинет, с гордостью объявив, что научился читать, – укачивая сына, заключенный вдруг углубился в воспоминания, словно стараясь сбежать от жесткой реальности:Маленький Гарольд сидел на брегу океана, Взор ясных синих глаз устремив за край. Мальчик мечтал о далеких и теплых странах…
– Думал, что за морями есть неведомый рай… – Ты помнишь эту сказку? – господин де Шаньи заставил себя улыбнуться. – Конечно, помню, папа, до самого конца... – и Густав, всхлипывая, продолжил:Спрашивал Гарольд: Где же мы побывали? Мы вовсе не улетали, – молвил лебедь ответ. И понял мальчик, что даже в заморской дали Места прекраснее дома родного нет…
Тут он уткнулся носом в отцовское плечо. – У-у-ух… Я так хочу домой, папочка… – Мы поедем домой, я тебе обещаю. Я выйду отсюда в среду и сразу же тебя заберу, чего бы мне это не стоило. Верь мне, Густав… – Я верю, папа, но в среду он уже увезет меня из города. Эрик хочет забрать меня в Стокгольм. В другой Стокгольм, в тот, что в Вайоминге, – дверь тихонько скрипнула, и мальчика будто подменили. – Я умоляю тебя не ехать за нами, отец. Так будет лучше для всех. И раз уж это наша последняя встреча, – он, крепко зажмурившись, обвил руками шею заключенного, прильнул губами к колючей щеке, шепнул отцу что-то, и, глядя на родителя с трагичной нежностью, отстранился. – Густав, время, – грубо вклинилась вошедшая мисс Фэйтер. – Прощай, папа… Высвободившись из объятий, ребенок шатающейся походкой направился к выходу. – Нет… нет! Взметнувшийся с неистовостью зверя, отец хотел было кинуться за ним, но на пути его встала лилипутка. – Прочь с дороги! – Вам нельзя за ним. – Нельзя?! Нельзя?! Да кто ты, черт возьми, такая, чтобы решать что мне можно, а что нельзя?! Это мой сын! – Повежливее, пожалуйста, господин де Шаньи. Будь вы чуть поразборчивее, то поняли бы, что я не тот человек, с которым следует ссориться. А еще вам стоит послушать сына, и после освобождения сразу отплыть домой, не затевая погони. Целее будете. И последний совет: попросите, чтобы вас сейчас же отвели в камеру и не пускали к вам никаких посетителей. Возможно, это ваш единственный шанс… не потерять лицо. – Почему я должен вам верить? – гневно зашипел мужчина. – Потому что вы разумный человек. И развернувшись на каблучках, она выскользнула прочь из помещения. Я почесал зудящие от напряжения ладони. Все это было довольно странно. Я бы даже сказал, безумно странно. И ужасно печально. Я представить себе не мог, что творилось теперь в душе у господина де Шаньи. Отпустить сына к человеку, убившему его мать! Нет, это невероятно! Я боялся, что бедный заключенный свихнется окончательно. После нескольких минут молчания мужчина все же посмотрел на меня, явно ища опору, и тихо, неуверенно заговорил: – Скажите, ведь Призрак не имеет права увозить ребенка без моего согласия? – Если не возникнут чрезвычайные обстоятельства, при которых мистер Уай будет просто обязан забрать Густава из города. Стихийное бедствие, например. Но, как бы не был силен этот человек, сомневаюсь, что он способен устроить цунами. – О, – протянул он и улыбнулся, словно безумец, – вот она, та самая страшная ошибка, от которой я серьезно пострадал в свое время. Не стоит его недооценивать, детектив. Это человек способен на все, – он захрипел. – Сущий дьявол… – Вы льстите мне, господин де Шаньи. Я почувствовал, как будто внутренности мои, превращаясь в бесформенную кашу, медленно стекли к ногам. «Уай!» Человек в черном похоронном костюме и маске того же цвета, полностью скрывающей его лицо кроме искривленного рта, обведенного для «естественности» персиковой краской, стоял у входа, облокотившись на стену и со скучающим видом разглядывая собственные перчатки. «Как он вошел? – изумился я. – Почему я не услышал скрипа двери?» – Кюри! – воскликнул запыхавшийся Сноу, влетая в допросную. – Немедленно приведи тут все в порядок! Сейчас придет, – он осекся, расплываясь в испуганной улыбке. – Ой, мистер Уай уже здесь? – Ну да, – надменно отвечал человек. – Вы так медленно шли, что я решил немного вас обогнать. Послышалось утробное рычание. Это был заключенный. Он готов был кинутся на мистера Уая и разорвать его в клочья. – Господин де Шаньи, успокойтесь, пожалуйста, – тихо заговорил я, положив руку мужчине на плечо. – Он провоцирует вас. Кривая щель рта человека в маске растянулась в довольной ухмылке, и он, абсолютно игнорируя плавящегося от гнева заключенного, посмотрел на меня в упор. – Умный мальчик, – с нездоровой веселостью заявил он, приближаясь ко мне. «Спокойно, Элизабет, он ничего не сделает тебе сейчас. Не посмеет…» Пальцы мои, нервно вздрагивая, смяли ткань еще неделю назад принадлежавшей мне рубахи. Уай поглядел на мою ладонь, улыбнулся еще шире и заговорщически зашептал: – А Стэн не заревнует? Я резко убрал руку и, изменившись в цвете сначала до багрового, а затем до снежно-белого, попятился назад. «Откуда он знает? Откуда он знает про Стэна? Никто ведь не знает про Стэна!» Не в силах совладать с напавшей на меня паникой, под натиском жуткого Уая я уперся спиной в стену. «Господи, пожалуйста, пусть он не станет подходить… Лиззи! Лиззи! Лиззи!» Наслаждаясь своей маленькой победой, человек в маске наконец обратил свое внимание на трясущегося от напряжения господина де Шаньи. – Мы, кажется, с вами не поздоровались, виконт, – он настойчиво протянул мужчине ладонь. – Добрый день. – Ты, – хищно зашипел заключенный, напрягая мышцы. – Как фамильярно, – с досадой проговорил Уай. – А с виду такой приличный человек, – он зачем-то попытался поправить у мужчины сбившийся воротник, но господин де Шаньи отшатнулся, не позволяя притронуться к себе. – Впрочем, это все не важно. Есть тут вещи и поинтересней… – Что ты задумал?! – Я? – изумился визитер. – О, не беспокойтесь, господин де Шаньи, единственная цель, с которой я сюда прибыл – это убедиться, что с мальчиком все в порядке. В конце концов, тревога вполне оправдана, когда отпускаешь ребенка на встречу… – пугающий голос его плавно съехал вниз, – … с подозреваемым в убийстве… Это был удар ниже пояса. – Да как ты смеешь! – закричал заключенный, бросившись на Уая. Весело хохоча, человек в маске отступил на шаг влево. – Право же, в камере вы растеряли всю свою ловкость, – едко заметил он, когда господин де Шаньи с шумом повалился на пол. – Должно быть это от недостатка питания. Чем вы его кормите, Сноу? Сомневаюсь, что истинный аристократ долго протянет на тюремных харчах… В это время заключенный поднялся на ноги и, покачнувшись, предпринял вторую попытку, на этот раз более удачную: ему удалось вцепился в лацканы черного сюртука посетителя. Сержант Сноу было дернулся, но Уай остановил его властным движением руки. – Не торопитесь, сержант, прошу вас: давайте дадим человеку выплеснуть злобу. Ее столько накапливается, когда сидишь в клетке… просто ужас, – он склонил голову вниз, нависая над казавшимся теперь таким маленьким мужчиной. – Вы что-то хотите мне сказать, господин де Шаньи? – Я тебе за сына горло перегрызу, – рыкнул заключенный. Снисходительно улыбнувшись, человек в маске едва слышно зашептал: – Зубки не обломай… И вдруг все закрутилось. Внезапно господин де Шаньи попытался нанести удар, но измотанный бессонными ночами он оказался недостаточно расторопным – тогда визитер молниеносным движением заломил руку ему за спину и, словно удав, обвиваясь вокруг своей жертвы, постарался заглотить кролика целиком; широко распахнув полную гнилых зубов пасть, Уай впился в лицо вырывающегося заключенного, крепко ухватив его пальцами за подбородок. Я застыл в полнейшем недоумении, лихорадочно вспоминая, как в подобных случаях предписано действовать. Сержант, также прибывавший в некоторой растерянности, кажется, не собирался ничего предпринимать. Тем временем, Уай, оторвавшись наконец от оторопевшего заключенного, с совершенно невозмутимым видом направился к выходу, лишь на мгновение задержавшись в дверях. – Вы же видели, Сноу, он напал на меня, – без тени сомнения заявил ублюдок. – Мне пришлось защищаться. Как умею. Надеюсь, мне не придется докладывать вашему начальству, что вы позволяете заключенным нападать на посетителей, сержант, – он странно оттопырил нижнюю губу, обнажив заостренные зубы, покрытые кровью жертвы, явно издеваясь. – Счастливого Рождества, господа… Поклон. Аплодисменты. Занавес. Я поглядел на покрасневшего от бешенства господина де Шаньи, у самого носа которого теперь багровел след от игловидных зубов. – Вы это видели, сэр? – обратился я к Сноу. – Мистер Уай только что его… укусил. – Нет, Кюри. Я не видел ничего, – отвлеченно пробормотал детектив. – И ты тоже. «И я тоже? Вот это да! Черт, Уай сейчас, должно быть, упивается собственной безнаказанностью и хохочет над честными людьми, пытающимися восстановить справедливость. Но я этого так не оставлю. Нет… Мне придется пойти на провокацию». И уже мгновение спустя я пулей вылетел прочь из допросной.***
…Я это сделал… … Я сделал это!.. …У меня все получилось! О, Дьявол, я и не думал, что представление пройдет столь удачно! Великолепно! Восхитительно!.. … Конечно, это не только моя заслуга: стоит признать, что Шаньи тоже идеально исполнил свою роль – лучшей жертвы и найти нельзя! А главное, Сноу видел, как я его укусил. Надеюсь детектив достаточно умен, чтобы сделать определенные выводы… Едва сдерживая бушующий восторг, я покинул участок, однако по пути мне все же попадались стражи порядка: угрюмые, как всегда, они уныло бродили по коридорам и даже не попытались меня остановись. … Меня! Закоренелого негодяя, совершившего преступление прямо здесь, у них под носом! Ну что с них взять? Идиоты… … К слову, я заметил, что они неосознанно чесались, а значит, план мой скоро перейдет в свою финальную, самую яркую стадию. Думаю часов через семь они придадут своему зуду куда-большее значение… … Ах-ха-ха-ха!.. На улице из-за солнца настроение мое немного испортилось, но едва ли это было существенно: на самом деле, даже его обжигающие кожу лучи не могли успокоить то радостное возбуждение, которое прибойными волнами ударялось о прогнившие стены моего сознания. … Однако мне все же немного досадно… … Ух, глупый-глупый Эрик, почему ты не додумался до этого раньше!.. … О, если бы я сделал нечто подобное десять лет назад, то сейчас все сложилось бы совершенно иначе! Хлорид, волшебный хлорид должен был стать ключиком в мир света и счастья! Применив его к виконту во времена нашего раннего знакомства, я мог бы уравнять шансы!.. …Кристина была бы моей!.. … Была бы живой… … Ох… Торопливо стянув отравленные перчатки и спрятав их в плотный мешочек, я направился к ожидающему меня автомобилю. – Мистер Уай! …Что?.. … Ну конечно. Это наш маленький, нелепый щенок, лающий на длинные тени и вовсе не замечающий подползшей к нему смертоносной змеи… – Мистер Уай, постойте же! Я обернулся, замедляя шаг. – Да? – Вы кое-что забыли, сэр! Кюри стоял футах в тридцати от меня и с туповатым выражением лица, держал что-то небольшое на протянутой вперед ладони. В ярком солнечном свете, я заметил металлический блеск. – Что это? – прищурился я, пытаясь разглядеть предмет. – Кольцо, мистер Уай. Кольцо с изображением Уробороса… …Вот дьявол… – Мы сняли его… …Хватит… – …с трупа мадам де Шаньи… …Прекрати!.. -…а ее законный супруг говорит, что не дарил ей подобных вещей, так что я подумал… …Подумал! Вот это достижение!.. – …возможно, это был подарок от вас? …Господи, пусть он уже замолкнет!.. – Нет, не от меня, – едва сдерживая гнев, отвечал я. – С какой стати мне делать подобные подарки чужой жене? Впрочем, очевидно, я смогу больше рассказать вам об этой вещи, когда увижу ее поближе. Подлетев к Кюри, я потянулся за кольцом, но молодой человек дернулся, пряча кулак за спину, и, вот ведь скотина криворукая, уронил драгоценность на землю. Мгновение мы оба наблюдали, как кольцо покатилось вниз по улице и исчезло в зловонной бездне. …А!.. – Ой! – воскликнул полицейский, с ужасом глядя на канализационную решетку. – Сноу меня убьет! – Не убьет, – заявил я, запуская руку в потайной карман. – Нельзя убить одного человека дважды… Кюри попятился к двери. – Знаете, я, пожалуй, пойду… – Так скоро? – удивился я, представляя, как эстетично будут смотреться его мозги на каменных ступенях. – Я думал, мы пообщаемся с вами подольше. Разве вы не хотите меня допросить? Спрашивайте, а я отвечу. Спр-р-р-рашивайте… Я неотвратимо приближался к перепуганному щенку. … Ему уже не спастись. Меня даже крик петуха не остановит… – Кюри-и-и! Я замер. … Нет, это не петух – это курица-наседка, почувствовавшая, что ее недоумка-цыпленка вот-вот сожрет коршун… – Куда это ты собрался посреди рабочего дня, а? – я был весьма изумлен, когда выскочивший из участка Сноу с явным беспокойством на лице, чуть ли не за ухо потащил Кюри в участок. Опозоренный идиот, бросив гневный взгляд на сержанта, покорно скрылся за старой дверью. … Мальчишка, кажется, не понимает, что Сноу пытается его защитить… – Простите, если он доставил вам неудобства, мистер Уай, – с дежурной улыбкой сказал сержант. – Молодой Кюри упертый, как осел: когда ему взбредет что-то в голову, то… ох… В любом случае я приношу за него свои извинения. – На вашем месте я бы держал его на привязи, – недовольно произнес я. – При всем уважении, мистер Уай, позвольте мне самому решать, как поступать с моими ребятами. … Ой, поглядите-ка, кто вылез из своей норки. Я изумлен вашей смелостью, сержант Сноу. Посмотрим, надолго ли вас хватит… – Разумеется, вы правы: я, должно быть, лезу не в свое дело, – я тоже улыбнулся. – Ну что ж, до свидания… И, кстати, прошу вас, выразите мое почтение вашей дочери. Говорят, она выходит замуж совсем скоро. Надеюсь, у нее все хорошо? Сами знаете, когда несчастья настигают наших близких в канун праздников – это вдвойне печальнее… – Я непременно передам ей, что вы справлялись о ее благополучии, – дрожащей рукой Сноу смахнул со лба предательские капельки пота. – Прощайте, мистер Уай. Последний раз кивнув трясущемуся сержанту, я сел в автомобиль. …Ну, наконец-то… Силясь перебороть нарастающее раздражение, я гаркнул водителю: – Домой! И мы тронулись. Повторив маршрут, проделанный мной в понедельник, форд остановился около Dragon Tower, который в солнечном свете отливал синевато-сиреневым и напоминал обсидиановый монолит. У парадного входа суетились работники расположенной на нижних этажах моего дома гостиницы, ожидая прибытия очередного разодетого в меха важного постояльца и, должно быть, парочка журналистов – последние, конечно, по мою душу – однако я успешно миновал западню, как всегда используя свой личный ход. Портье с приклеенной улыбкой приветствовал меня и сообщил о посылке, пришедшей в мое отсутствие. – Что еще за посылка? – спрашивал я, пытаясь вспомнить, кто мог мне что-то прислать. – Из магазина игрушек, сэр. – Из магазина? – я задумчиво провел холодным пальцем по подбородку, а затем невольно ударил по маске. … Боже, это же поезд!.. … Старый дурак совсем позабыл о нем… Ящик уже доставили на нужный этаж, и я лично затащил его в прихожую. … Фух. Теперь можно немного передохнуть… Сняв с себя жаркий сюртук, я направился в гостиную. – Здравствуй, Клэр, – усталое тело рухнуло в кресло. – Как все прошло? Тишина. – Клэр? – Мастер, – произнесла помощница с нарастающей тревогой. – С Густавом что-то не так… Моментально заразившись ее беспокойством, я поглядел на ребенка. … С ним и правда что-то не так. Кажется, он… …умер… Недвижимая кукла лежала на диване: тонкие ручки были сложены крестом на груди, взор больших, детских глаз остекленел – синие искорки жизни, таящиеся в их глубине, окончательно сгинули в болотном тумане тоски. – Давно он такой? – спросил я, осторожно присев на краешек дивана и поднеся ладонь к его приоткрытому ротику. Едва ощутимое, чуть теплое дыхание коснулось иссохшей, потрескавшейся кожи. – С тех пор, как мы вернулись. Он лег и совсем перестал шевелиться, – Клэр говорила тихо, почти шепотом, словно боясь разбудить вовсе не спящего мальчика. – Не будь я и прежде свидетелем подобного оцепенения у вас, то подумала бы, что он просто не выдержал свалившихся на него несчастий и… Она нервно сглотнула. – Мне кажется… возможно, стоит послать за доктором? – Нет! – воскликнул я, прижимая к груди тряпичного Густава. – Никаких докторов в моем доме! – Но, Мастер, ваши личные фобии – это вовсе не повод… – Дело не в моих фобиях, Клэр! Я не желаю и близко подпускать этих шарлатанов к моей семье. Тем более, сомневаюсь, что мальчик пробудет в таком состоянии достаточно долго. …Он очнется, как только примет решение – я знаю это по личном опыту… … Со мной такое тоже бывало не раз: иногда, оказываясь перед сложным выбором, я замыкался, запирался где-то внутри своей головы, совершенно переставая шевелиться и подавать признаки жизни. Жири однажды говорила, что в этом состоянии меня очень сложно отличить от трупа: только слабое дыхание и редкое подрагивание век выдает меня. Представляю, как это жутко выглядело в годы моей юности, когда любил лежать в гробу… – Я думаю, Густав вернется к нам через пару часов, – пояснил я Клэр, бережно уложив сына обратно на диван, примостившись рядом с ним и укрывшись пледом. – А сейчас я попрошу тебя катиться отсюда ко всем чертям… – Что-то случилось, Мастер? – немного обиженно уточнила помощница. – Нет, я просто не желаю тебя больше видеть. – Но я надеялась, мы сможем наконец обсудить пару важных вопросов. – Я не буду с тобой ничего обсуждать, предательница. – Я не понимаю о чем вы, сэр. – Не понимаешь? Хорошо, – я вскочил с дивана и, схватив Клэр за руку, потащил прочь из гостиной. – Ай! Отпустите, вы делаете мне больно! – Замолкни! – За что вы так? Я просто пытаюсь разобраться, в чем дело… – В чем дело, Клэр? Дело в том что я прождал тебя вчера целый день! Мне даже пришлось оставить Густава здесь совершенно одного! – Но я же сказала, что работала… – Сказала только сегодня утром! Ты могла бы связаться со мной, Клэр, и сообщить, где находишься! Твой несчастный хозяин вчера весь день изводил себя мыслями, что с тобой… а, дьявол… Помощница вытаращила свои темные глазки. – Вы переживали за меня, Мастер? – Нет. Вот еще, будто у меня без тебя недостаточно причин для тревоги! – Так расскажите мне, и я постараюсь все уладить. Это ведь моя работа – решать ваши проблемы. – Хорошо. Разберись пожалуйста с Кюри. Клэр заволновалась. – А что с ним не так, Мастер? Не думаю, что он сможет вставить вам палки в колеса… – Он – нет. Но сегодня в участке мне удалось подслушать некоторые полицейские сплетни. Говорят, этого гадкого щенка ко всеобщей радости собирались выкинуть еще вчера, однако сегодня выяснилось, что один очень влиятельный человек лично просил за него… Мистер Уай просил. – Сэр, я все объясню… – Плевать на твои объяснения! – взревел я. – Ты воспользовалась авторитетом моего имени, однако пошла против моих интересов! Кажется, у тебя входит в привычку действовать вразрез с моими указаниями! На кой черт тебе вообще сдался этот Кюри?! – Мне просто было жаль его… … О, нет… Наклонившись к помощнице, я ухватил ее за подбородок. – А теперь повтори то же самое, глядя мне в глаза. – Мне просто было… Девушка нервно дернулась и, краснея, отвела взгляд. Я отпустил ее. – Ну, мне следовало этого ожидать, – с досадой заметил я. – Однажды это должно было случиться даже с тобой. История, старая как мир: стоит появиться молодому симпатичному идиоту, и вы, женщины, уже не можете держать себя в руках! Господи, Клэр, чем же тебя очаровал это сопливый мальчишка? – Вы забываете, этот «сопливый мальчишка» старше меня. – Он содомит! – Просто ищет себя… …Ох, несносная девица!.. – Я требую, чтобы ты немедленно все это прекратила! Никаких романов, Клэр! Никаких влюбленностей! – Разве «это» возможно прекратить? – тихо спросила девушка. – Разве вы могли остановиться, когда влюбились? – Это совсем другое дело! – Ну, разумеется, – обижено шепнула она. – У вас всегда все по-другому… не как у людей. Я промолчал. Девушка вымучено вздохнула. – Знаете, Мастер, раз уж вы здесь, то я, пожалуй, пойду отдыхать. Вернусь вечером. – Еще бы тебе не вернуться, – едко произнес я, провожая помощницу к двери. – Вылетишь, к чертовой матери. – Я приду не к вам, а к мальчику. И если состояние его не улучшится, мне придется пригласить доктора. – А я просто прикажу его не пускать. И хватит бурчать себе под нос – я прекрасно слышу, как ты меня называешь… Когда она выскочила из квартиры, мне стало вдруг нестерпимо стыдно. …Очевидно, я опять обидел ее, обидел совершенно зря. Если девчонке так нужен этот идиот Кюри, то пусть берет: возможно, Клэр удастся сделать из него нормального человека… – Стой, Клэр, – позвал я, когда девушка уже заходила в лифт, – стой… – Да? – Прошу прощения за излишнюю грубость. Я сегодня сам не свой. А ты… ты очень хорошо поработала и определенно заслуживаешь благодарности – настоящей благодарности, на которую твой черствый хозяин, увы, не способен. Однако кое-что все же в его силах. Если у тебя действительно чувства к Кюри… Она криво улыбнулась. – Успокойтесь, Мастер, ничего серьезного, – и, оказавшись под надежной защитой отъезжающего вниз лифта, язвительно добавила. – Я не стану одной из тех женщин, что предпочли вам кого-то другого. – Ох, мерзавка! – я в бешенстве пнул запертую решетку. … Но я же извинился, зачем она так?.. … Противная коротышка совсем отбилась от рук! Надо будет запугать хорошенько, чтобы знала свое место!.. Я возвратился обратно в гостиную. … Гадина! А я тут разнежился, хотел позволить ей уйти в закат с придурком-полицейским. «Если у тебя к нему чувства, Клэр»… … Да нет у нее никаких чувств! Черствая и сухая, как старый хлеб! Снова ударила по самому больному!.. Я посмотрел на замерзшего сына. … По самому больному… – Все, Густав, вставай, – заговорил я, поглаживая его по плечу. – Хватит играть труп. …Нет, не слушается… …Правильно, а зачем меня вообще хоть кому-то слушаться?.. – Густав, прекрати! Посмотри, лучше, что я тебе купил! Я хотел подождать до Рождества, но раз уж мы собрались уезжать на праздники… Ненадолго удалившись, я вернулся, таща за собой деревянный ящик. … Ну, вот, безрукий урод, поцарапал паркет! Снова придется искать доску, подходящую по древесному узору… Совершенно отстраненный мальчик продолжал молча глядеть в потолок. – Неужели тебе не интересно? … Нет, ему абсолютно все равно. Мысли его далеко отсюда… … Его безмолвие меня раздражает… – Быть может, ты заинтересуешься, когда увидишь это чудо в действии… …Тогда стоит начать собирать игрушку без него… Я огляделся по сторонам. … У меня дома ведь есть лом, не так ли?..***
…Триста двадцать один… Подперев голову руками, я лежал на полу, глядя на в очередной раз проезжающий мимо меня поезд. … У него уходит пятьдесят шесть секунд на один круг… …Триста двадцать два… Я перевернулся на спину. … Кажется, Густав все еще не пришел в себя. Вон, даже его дурацкий Фауст заинтересовался поездом! Просовывает свой длинный, крысиный нос между прутьями и лихорадочно дергает им, маленькая сумрачная тварь. А вот Густава это вовсе не трогает… … Почему он молчит?.. – Мне скучно, – простонал я, корчась на паркете, – невыносимо скучно и одиноко. Поговори со мной, милый. Пожалуйста. …Нет, не отвечает… – Куда ты смотришь, Густав? На потолок? – я тоже перевел взгляд наверх. – И что же ты там видишь? Ты ведь определенно там что-то видишь. Знаешь, как на экране? Ты когда-нибудь видел кинофильмы? Это невероятное зрелище! Я однажды смотрел один презабавнейший фильм. Там толпа бородатых стариков отправилась на Луну, забравшись в полый снаряд и выстрелив им из пушки. И когда они достигли поверхности, то их корабль попал Луне прямо в глаз, представляешь? Я очень долго хохотал после этой сцены, да… Этот фильм вдохновлен романом «С Земли на Луну» Жуля Верна. Не лучшая его книга, на мой взгляд, мне больше нравятся романы «Двадцать тысяч лье под водой» или «Таинственный остров». Там есть капитан Немо. Я люблю капитана Немо. Ты вообще читал Жуля Верна? Нет, конечно, не читал. Вы не читаете хорошей приключенческой литературы для юных умов, полной доступных для детского понимания светлых идей. Вам подавай Вольтера или Руссо… Или какой еще дрянью сейчас пичкают мозги юным французским аристократам? – Ваши познания в философии весьма поверхностны, если вы смогли вспомнить только эти фамилии. Я удивлено воззрел на сына. … Он и правда ответил, или у меня снова начались слуховые галлюцинации?.. Оцепеневший мальчик лежал на диване все также, не шевелясь. … Показалось. Разумеется, показалось: десятилетние не читают труды французских просветителей почти двухвековой давности… – Чем вам не угодил Руссо? – внезапно спросил Густав, не сводя холодных глаз с потолка. – Мне кажется, он прекрасно сумел вплести рассуждения в сюжет «Новой Элоизы». …Так, он заговорил. Теперь главное его не спугнуть. Не станем менять тему… – Увы, я не читал «Новую Элоизу», милый, впрочем, знаком с другими его трудами и либретто к «Деревенскому колдуну», так что могу тебе точно сказать – несмотря на многочисленные таланты, этот человек являлся исключительно порождением своей эпохи и не способен был написать ничего вечного. – Руссо – это классика! – Руссо – это дремучая древность. – Вы ничего не знаете, Эрик! – с неожиданной злобой воскликнул Густав. – Будь у вас хоть сколько-нибудь хорошее образование, то вы не посмели бы так говорить! Я был весьма изумлен. Уж слишком ребенок разгорячился. …Неужели дело и правда в Руссо? Да ведь он не читал! Мальчишке бы не позволили! Детям таких книг не дают… …Хотя, при таком-то «отце». Может, за домашней библиотекой просто никто не следил? И Бог знает, чем забита тогда эта маленькая головка… – К вашему сведению, молодой человек, – успокаивающе заговорил я, – я не имею вообще никакого образования в классическом понимании. В клетках нет учителей. Все, мои знания и умения есть результат самообучения, нынешнего уровня я достиг исключительно благодаря собственной силе во... – Вы дикарь, дикарь, читающий бульварные романы, – перебил меня мальчик. – Я вообще не понимаю, как моя мама и вы… Он совсем замолчал, отвернувшись к спинке дивана. – Ах, – пересев на диван, я потрепал сына по голове. – Дитя мое, отчего ты опять огрызаешься? – У меня умерла мама, – буркнул он, уткнувшись носом в подлокотник. – Я понимаю тебя… – Нет, не понимаете… Уйдите, прошу вас, Эрик, оставьте меня: мне больше нравилось, когда со мной сидела молчаливая мадемуазель Клэр. Обиженный его словами до глубины души, я встал с дивана. – Ну и хорошо, ты с ней еще насидишься. Мне все равно придется уйти нынешней ночью по делам. – Приятно слышать. – Рад, что сумел доставить тебе удовольствие. Трясясь от раздражения, я направился прочь из гостиной, и у самого выхода уловил тихое, злобное шипение. – Призрак… Меня передернуло. … Нет. Густав ведь не знает об этом ужасном имени. Он просто не мог его слышать. Если только… …Аргх, это все проклятый виконт! Нельзя было отпускать сына к нему: он разрушил наши и без того хрупкие отношения! Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!.. Переполненный ядом, я с шумом хлопнул дверью. … Ну ничего, я сполна за все отыгрался! Уверен, наш старый дружок уже почувствовал на себе всю силу моего гнева! Интересно, хватит ли ему смелости взглянуть после этого в зеркало?.. … Осталось только разобраться с Кюри!.. … Ах-ха-ха-ха… … Посмотрим, сможет ли идиот пережить эту ночь…