Место под солнцем

… Почему? Почему это происходит? ПОЧЕМУ?.. …Нет… нет… я не желаю… только не так!.. Маленький, переломанный ангел сидит в углу, сжавшись в комочек и дрожа от холода. Он рыдает, и трясется, и стонет, и от безысходности царапает себя, разрывая обкусанными ногтями нежную кожу. Глядеть на него невыносимо. … Густав? Густав ли это?.. …Или, быть может, я сам?.. Подойти к нему нет никакой возможности: два шага превратились в тысячу миль, и бездна – черная мгла – разверзлась меж нами. … Густав… Осколки фарфоровых демонов, которыми я одержим, словно острые шипы, впиваются в ноги, и багровые ручьи текут по полу, срываясь в пропасть. … Густав… Нет смысла… нет сил… Я не хотел сюда приходить! Я не хотел, чтобы он сюда приходил! Он не должен был видеть! Не должен… Ноги подкашиваются, словно от удара, и я растекаюсь по полу. … Густав… – Надо было избавиться от НЕЕ. Идиот. Сентиментальный дурак! Хранить такое – настоящее безумие! – Но… – Но ты и есть безумец! – Я лишь… – Ты лишь тешил себя мыслью, что сможешь поравняться с Богом, создав жалкую копию его прекраснейшего творения! – Мне было… – Тебе было одиноко? И что же, теперь? Ты уничтожил единственного человека, способного развеять твою тоску! – Не уничтожил! Вон же он, – рыдая и скаля зубы, указывал я, – сидит… – О, это лишь оболочка, Эрик! А внутри пустота… прямо как у тебя. – Нет! Не правда! Густав! Густав! – я подполз к ангелу, поглаживая его обломанные крылья. – Густав… зачем ты сюда пришел? скажи что-нибудь… Густав… – Не зови. Он почти мертв. – Он же дышит… – Ты тоже дышишь, но разве можно назвать тебя живым? – Нет… нет… аргх… неужели… неужели ничего уже не исправить? – Возможно, еще есть шанс. – Что мне делать? – Избавься от НЕЕ. – Что?! Нет! – Кто тебе дороже: сын или кукла? – ОНА… ОНА не просто кукла… Это же моя Кристина… – Ты что, совсем ничего не понимаешь?! Кристины уже не будет! Никогда не будет, слышишь?! Она не придет и не постучится в твою дверь! Ты всю жизнь только и делаешь, что ждешь, когда мертвецы вернуться к тебе! А так не бывает! Отбросив съехавшую маску, я уткнулся в маленькое дрожащее плечико. – Почему? Почему они все уходят от меня? Все, кого я люблю… – Густав еще здесь. Но времени мало. Не медли. Я взметнулся и подскочил к столу. – Хорошо, хорошо! Пусть только он живет! Зажмурившись, я замахнулся и с силой отбросил ЕЕ. Треск взорвал комнату. … Не смотри… Только не смотри туда… но как велик соблазн… нет сил сопротивляться… Мне сделалось совсем плохо от жуткого зрелища: шестеренки, выбитые из механизма, раскатились по всей комнате, белая рука отломилась, а милая головка раскололась надвое. … Боже… – Ах… Зачем я это сделал?! – простонал я, осев на пол. – Как это поможет Густаву? У меня сердце разрывается на куски! Никто мне не ответил. – Нет, не уходи! Вернись, прошу тебя! Я не знаю, что делать дальше! Как спасти Густава? Как спасти его… от… от меня… О-ох… Я растянулся на полу, сжимая белые осколки и перебирая пальцами жесткие волосы парика. – Ангел мой… ангел… – Да..? С зародившейся в груди робкой надеждой, я взглянул на тускнеющий ореол вокруг головы нежного существа. – Густав? – Вы сумасшедший, – прошептал он, жмурясь от страха. – Настоящий маньяк. – Нет, – не смея подняться, я приблизился к ангелу и губами прильнул к его гладкой коленочке. – Нет… я просто… мне было так плохо… так горько… я не думал… Господи… как же тебе объяснить? Разве ты испугался, если бы увидел нечто подобное в музее восковых фигур? Они… они ведь там тоже похожи на реальных людей… Конечно, это не совсем нормально… я лишь хотел, чтобы она всегда была со мной… всегда… Я знаю, в твоих глазах мне нет оправдания, но все равно прошу снисхождения… Я пресмыкаюсь перед тобой… Просто попробуй понять, ангел… Эрик жил в аду! Так глубоко, бок о бок с Люцифером! Думал, высота исцелит его, но это не помогло! Эрик не мог, не мог устоять! Что он должен был сделать?! Он сгорал, мучимый любовью к женщине, которая никогда бы с ним не осталась! Если бы ты знал, какая это пытка: жить, каждый день ожидая ее возвращения, и понимать – этого никогда не будет! Быть так далеко от нее! Знать, что она счастлива с другим! Ненавидеть ее! Как я злился! Как злился… О, Густав… А порой мне так хотелось взглянуть на нее хотя бы одним глазком… Эрик просто боялся оставаться один… Мне нужно было только немного любви… одна капелька чувства – и я бы расцвел… Дай мне эту каплю, молю… Полюби меня! Полюби, или я зачахну, сгнию, обращусь прахом! Успокой мою мятежную душу! Даруй мне прощение, ангел, прошу… Знаю, ты считаешь меня недостойным… Да, да я жалок, я гнусный червь, лежащий у твоих ног! Ты, ты единственный истинный Бог, а я отныне твой послушный раб, твой верный пес, я преклоняюсь перед тобой, подчиняюсь твоей безграничной власти! Я сделаю все, исполню любое твое желание! Скажи только, чего ты хочешь! Скажи мне! Захлебываясь собственными слезами, дрожа и пылая, я прижался покрепче к нему, понимая, что это, должно быть, последний наш вечер вместе. … Сейчас он попросит отвести его к отцу, и я не смогу противиться его воле. Я верну его обратно и тут же умру от горя… … Слезы обратятся кровью… Кулаки мои непроизвольно сжались. … Нет, умоляю, пусть он попросит о чем-нибудь другом!.. – Я… … Все. Это конец. Вечный холод. Вечное одиночество… – …хочу, чтобы вы умерли. Я воззрел на него изумленно. – Что? – Я хочу, чтобы вы умерли, – повторил ангел смерти с пугающим хладнокровием. – Ты не понимаешь, о чем просишь… – Нет, это вы не понимаете, – глаза его вспыхнули ледяным огнем. – Я приказываю вам себя убить. Вы пообещали исполнить любую мою прихоть. – Но… – Я дарю вам вечный покой для души. Разве вы не об этом мечтали? – он вдруг нахмурил лобик. – Я бы, конечно, мог попросить вас отвести меня к папе, но где гарантия, что вы не перемените свое решение через пару часов и не устроите на нас безумную охоту? Нет, у нас с вами только один выход. Вы должны уйти навсегда. – Разве обязательно умирать… – Вы боитесь, Эрик? Смерть для вас настолько страшна? Вас пугает ад? Не верьте, это все сказки. Я промолчал, все еще цепляясь за его шорты. – Понимаю, вам кажется это неправильным. Полагаю, это не совсем честно, заставлять вас умирать вот так. Я предлагаю вам сделку. Вы ведь любите сделки? – Что за сделка? – едва слышно пролепетал я. – Я ваш на две недели. Абсолютно ваш, вы можете делать со мной все, что пожелаете. Единственное условие, чтобы по истечении срока я остался жив. Если хотите, мы поедем в ваш Стокгольм. И я буду вашим сыном на целых четырнадцать дней. – А что потом? – дрожащим голосом уточнил я. – Потом бедный Эрик обретет наконец покой. О, не бойтесь, это ведь не так плохо – умереть счастливым. Вы согласны? …Согласен ли я?.. – Нет, – я отрицательно покачал головой. – Нет! Это глупая сделка! Она мне не нравится! – толкнув демона, я навалился на него сверху. – Я не намерен ее принимать! – пальцы мои сомкнулись вокруг его тоненькой шеи. – Если мы и умрем, то только вместе! – У вас не хватит сил, – прохрипел дьяволенок голосом не своим, инфернальным, диким, хватаясь за мои рукава. – Вы не сможете убить меня… …Убить?.. Я в ужасе поглядел на свои руки. … Боже… кажется, я душу собственного сына… – О! – болезненно вскрикнул я, отпустив ребенка и вскочив на ноги. – Я не… не… Сгорая от стыда и страха перед самим собой, я бросился прочь из Мастерской. … Что же это творится со мной?! Кровь вскипает внутри!.. … Мне нужен бром, мне нужно много брома… Я снова свалился и уже ползком добрался до гардеробной. … Сатана, дьявол, а не ребенок! Он хочет меня убить! Убить меня моими же руками! Самоубийцы не обретают покоя, разве он не знает?! Иначе я бы уже..! Аргх!.. Вскарабкавшись по ящикам, я вытащил склянку с заветным порошком. – Нельзя пить так много брома. – Опять ты?! – вскричал я и, схватив с гримерного столика гипсовую голову, метнул в бродягу. – Пришел позлорадствовать?! Глупое пророчество сбывается! Густав, Густав – вот твой сын порока! – Все не так просто, Эрик… – Пошел к черту! Я влетел в спальню и схватил стоящий на тумбе графин. Меня трясло, сердце бешено колотилось в груди, и едва я успел наполнить бокал, как графин выскользнул из моих рук и разлетелся вдребезги. – Дьявол, – я сморщился, утирая рукавом слезы. – Что… что со мной не так? – Ты болен, дружок. Я сполз на паркет, наблюдая, как порошок растворяется в воде. – Почему мне так плохо? – Потому что ты бросил пить минеральную воду. – Она не помогала… ее действие вообще никем не доказано… – А бром лишь усыпляет тебя на время. – Нет, от брома мне лучше… – Тебе только кажется, дружок. – Хватит меня лечить! – я залпом выпил раствор. …Все… сейчас станет легче… И я закрыл глаза, считая минуты, отделяющие меня от сладкого забытья.

***

Белые снежинки кружатся за окном, мягко оседая на ажурном карнизе. Как прекрасен Париж в Рождество! Город будто соткан из блестящей белой пряжи, настоящая сказка царит кругом: радостные люди ходят по припорошенным улочкам, всюду висят украшения, все улыбаются – словно на праздничной открытке! – Как красиво, – говорю я с придыханием, и речь моя напоминает скорее мальчишеский лепет. – Да, Эрик, – отвечает мне теплый, бархатный голос, так похожий на тот, что я использую теперь. – А где Эйфелева башня? – Ее еще не построили. Это воспоминание. Я улыбнулся. – Так странно… Мы только на втором этаже, а из окна видно целый город… – я покачал головой. – Нет, это не воспоминание. Я никогда не встречал Рождество в этом доме, пропахшем пряностями и камфорой… – Но ты был счастлив здесь? – Возможно… – Ты забыл обо мне, Эрик? – Ни на минуту… – Но почему ты вычеркнул меня из своей жизни? – Потому что мне больно… – Отчего тебе больно? – Оттого что я виноват… Пауза. Долгая, тягучая, горькая. Безмолвие угнетает. – От Густава ты так не отмахнешься. – Я не хочу отмахиваться. – Тебе придется принять его условия. – Я не хочу принимать. – Но твое счастье всегда заканчивается чьей-то смертью. Просто на сей раз твоей. – Я не хочу… – Ты плачешь? – Нет… Снова затишье. Слышно только поскрипывание пестика в ступке. – Я не хочу умирать, доктор… Еще слишком рано… – Смерть всегда приходит слишком рано, Эрик. – Вы думаете, я уже готов? – К этому нельзя быть готовым. Я задумался. Что-то здесь нечисто. – Нет, я не стану. Я придумаю что-нибудь еще, я выкручусь, ускользну, пробьюсь и… И знаешь, можешь сколько угодно ко мне приходить, в любом костюме, в бродяжьих лохмотьях или в облике моего милого доктора – я все равно не соглашусь! Соскочив на пол, я метнулся к двери. Заперто. – Будь осторожней со словами, Эрик. Я и правда могу прийти в другом виде. Хочешь, я приму обличие скрипача? Посмотрим, как долго ты протянешь с господином Дааэ в голове. – Ты демон, – гаркнул я, запрыгнув на подоконник. – Если совесть для тебя – демон, то… Я уже не слушал его: руки мои сами потянулись к задвижке, и во один миг ветер распахнул деревянную створку. …Шаг – и не остается ничего, кроме холодного снега… … Ах… Очнулся я в спальне на полу. …Какой жуткий сон… Я опустил гудящую голову на паркет. … Нет, я ни за что не соглашусь на эту ужасную сделку. Я буду жить… …Жить вечно… … И Густав будет жить вместе со мной… Я его никогда не отпущу… Зевнув, я снова прикрыл глаза. … Какая приятная тишина. Ни звука… лишь… …скрипка?.. Я задрожал. … Неужели и правда скрипач? Я в своей жизни ничего так не боюсь, как встречи с ним. Что может быть страшнее, чем праведный гнев родителя?.. Но, заторможенный бромом, я сумел себя успокоить. … Это просто маленький дьяволенок беснуется. Осознал свою власть и безнаказанность в этом доме и творит, что угодно его черной душонке. Вот решил поиграть на скрипке посреди ночи… … Хорошо играет, чертенок… Я встал и, пошатываясь, вышел из спальни. …Где он прячется? Опять в Мастерской? Или в гостиной? Может, в столовой? Нет… Он в музыкальной комнате… Ухмыльнувшись, я распахнул дверь. – Попался! … Нет, не попался. Здесь никого. Более того, футляр со скрипкой лежит на месте, в серванте под замком… Раздался гром. Музыка стихла. Я поглядел на окно, которое было открыто и громко хлопало, ударяясь о стену. Белый тюль развивался словно гигантское крыло ангела, и косые струи дождя залетали в комнату, образовывая на полу блестящую лужу. Прошлепав босыми ногами по холодной воде, я запер окно. … Интересно, кто его открыл… – Эрик… Я даже оглянуться не смог. … В любом, любом обличии, только не в этом!.. Ноги свело судорогой, и я упал на колени; разум тоже свело судорогой, и я зашептал: – Кристина… – Тише, – шепчет она за спиной, – тише, – и нежные руки ложатся на мои плечи. Я пылаю, я трепещу, я леденею в мертвых объятиях. – Кристина… – Что ты сделал? – спрашивает она, поглаживая пальцами мои мерзкие щеки. – Что ты сделал с моим ребенком? – и пальцы ее превращаются в острые когти. – Кристина? – Мой сын был самым добрым и отзывчивым мальчиком во всем свете, – шипит она, раздирая гнилую плоть. – И что ты с ним сделал? Тебе хватило недели, чтобы превратить его в монстра! – Я не хотел! Прошу, прости меня, прости! Как страшна она в ярости, как величественна! Как наливаются кровью ее синие глаза… – Простить? Я и так простила тебе все: все, что можно было и что нельзя – тоже! Твой обман, твою жестокость ко мне и к другим, твой уход! Я простила годы мучений, на которые ты обрек меня после исчезновения! Все эти косые взгляды, сплетни, шепот за спиной! Годы, что я спала, боясь потушить лампу, годы, что я без слез не могла в зеркало взглянуть! А беременность, безумная беременность, когда я гадала, кого я ношу в своей утробе? Все это было лишь по твоей вине! – Неужели ты всегда была так несчастна? – Нет, не всегда… Прошло время, и я снова расправила крылья, я познала радость материнства и теплоту семейного очага! У меня был замечательный муж! Да, пусть в последние годы мы испытывали трудности, но разве счастье в деньгах? Ты и сам знаешь, что нет. Сын, муж, любовь – целое море любви – все это было у меня, все это ты у меня отнял! Ты убил меня! Ты смотрел, как я умираю, и ничего не сделал! Упивался моими слезами и беспомощностью, наслаждался моим последним поцелуем, и словами, и вздохом! Скажи, тебе было приятно, когда ты держал меня на руках? Ты улыбался, не правда ли? Ах… Отчего же вы плачете теперь, мистер Уай? Разве вы не хотели, чтобы я была с вами всегда? Или вам больно, оттого что я сдираю с вас кожу? – Я… – Молчи, молчи, твой ангел запрещает тебе говорить… К чему это я, а? Ах да, я открыла тебе глаза на то, во что ты превратил мою жизнь! И все, все это я готова забыть! Я прощаю тебе даже мое убийство! Но есть вещи, за которые я, как мать, обязана мстить! Ради своего ребенка, я готова была пойти на что угодно, хоть в огонь, хоть в воду, но теперь не могу – я эфемерна, я бестелесна! Меня нет! Поэтому ты пойдешь и в огонь, и в воду вместо меня! Если Густав говорит тебе умереть, значит ты послушаешься его! Не посмеешь перечить! Согласишься на его сделку! – Но почему? Она склонилась ко мне, и мягкие волосы ее легли на мои плечи, и губы прильнули к уху: – Потому что я тоже хочу, чтобы ты умер… Яркое зарево заливает ее лицо, и белое платье, и кровавые узоры. Бах! …и она исчезает… – Кристина, Кристина… … Нет смыла звать. Я здесь один… Я поднимаюсь с колен. … Может, и Густава никакого нет? Может, я придумал его, чтобы скрасить мое одиночество, а он стал одним из демонов, толкающих меня за грань?.. Иду прочь. Останавливаюсь у часов. … Без пяти двенадцать… навеки застыли в своей недополуночи… …Дьявол!.. Я яростно ударил по ним кулаком. Стекло треснуло. Стрелки пошли. …Тик-так… тик-так… … Скоро ты умрешь, дурак!.. – Еще вы мне об этом не напоминали, спасибо! Поплелся, волоча отяжелевшие ноги, в Комнату Роз. Дверь открыта. Мальчик спит. … Нет, он действительно демон, если может спать в такую ночь… Снедаемый внутренним жаром, я просто смотрел, как он судорожно дышит. Затем крик, тот самый, с которого все начинается. Дикий, неистовый. Птица, горящая живьем. – Папа, папочка! – Я здесь. – Я не вас звал. …Конечно, не меня… … Глупец, как ты вообще мог такое подумать!.. – Кошмары, милый? …Не отвечает. Скалится. Сатана… – Давно вы тут сидите? – С тех пор, как ты уснул. – Понятно… … Он меня ненавидит. Я теперь чувствую это. Если бы он был достаточно силен, то уже давно меня убил. Но он не может, он слаб. Он в моей власти… – Пожалуйста, не нужно на меня смотреть. Я не могу уснуть, пока на меня смотрят. Послушно отвожу взгляд. … Нет, это он сумел меня подчинить. Я раб… … Черт!.. … А та неделя, что мы провели вместе и правда стала самой странной неделей за все время моего бытия. Неделя Жизни и Смерти – я бы так назвал. Меня все неделю бросало из жара в холод. Может, уже пора прекратить?.. Запускаю руку в его мягкие волосы. Мальчик не противится. … Должно быть, он уже привык к моим внезапным перепадам настроения. Или просто надеется, что это поможет мне решиться… решиться умереть… … А что, может пришло мое время? Как там у Гете?

Что предстоит всему творенью? Всё, всё идёт к уничтожению!

Вот и я уничтожусь. Это будет разумно. Я хотя бы умру счастливым… в семье… …Да, это, пожалуй, будет хорошо… Снова гляжу на хрупкое существо. – Густав? – Да? – Ты правда думаешь, что нет никакого Ада? – Сказки для дурачков, – сонно бормочет дьяволенок. Вздыхаю. … Ну, что? Давай… – Густав? – Что? – Я… я согласен. Бам. … Нет, это не гром. Это часы. И следом за первым ударом раздаются еще одиннадцать – такие же холодные, и липкие, и звенящие… … Замолкли. Дальше – тишина… И голос, такой родной, такой сладкий, но отчего-то леденящий душу, вдруг произносит:

– Время пошло.