***
Гулкий шум эхом отдавался в ушах, грохот все нарастал, словно звук приближающегося поезда, а затем вырождался в скрежет резкого торможения, будто этот несущийся на меня незримый состав пытались остановить ровно за миг до того, как он на полном ходу размозжит мою голову. И все это в непроглядной тьме, которая пугала меня еще сильнее. «Что со мной? Где я?» Безумный грохот начал постепенно стихать, однако ощущение жгучей боли в ушах, да и на всем лице, вовсе не ослабевало. Череда жутких образов из моего прошлого мерцала в волнах нарастающего безумия, и черные демоны упрекали, корили меня, протыкая сердце раскаленными копьями стыда и отчаяния. С трудом я сумел раскрыть слипшиеся глаза. Первым, что открылось моему взору, когда спала багровая пелена, стал ослепительно яркий свет, пробивший насквозь мою больную голову и тысячей разноцветных искр разлетевшийся во все стороны. Воздуха не хватало, и я постарался поглубже вздохнуть, но что-то горячее и тяжелое сильно сдавило мне грудь. – Ах… – А ну пошли вон, проклятые, – донесся до меня, будто из под толщи вод, смутно знакомый голос. – Он вам не лежанка. Стало легче. Чуть приподнявшись, я попытался сфокусироваться на расплывчатой фигуре подле меня. – К… Кю… ри..? – О, господин де Шаньи, – тревожно зашептал полицейский. – Наконец-то вы пришли в себя… – Ка… как долго я… а-ах, – я захрипел, устало уронив голову на подушку, – …был без сознания? Обретший зыбкие очертания молодой человек, бросил взгляд куда-то в сторону – должно быть, на часы – и неслышно ответил: – Сейчас пять часов после полудня… Чуть меньше суток получается, – он взволнованно закусил губу. – Уже двадцать пятое? Они уехали? Юноша растеряно подал плечами. – Вы имеете в виду..? – он тяжко вздохнул и замешкался, верно, подбирая слова. – Да, Уай, вероятно, увез мальчика, однако точных сведений у меня нет. Выйти отсюда достаточно тяжело – кажется, я поступил чересчур опрометчиво, выкрав вас из участка, и теперь нас разыскивают, – лицо его сделалось очень виноватым. – Значит, медлить нельзя. Нужно отправляться в погоню как можно скорее, пока нас самих не настигли… Густав кое-что нашептал мне во время свидания, – процедил я, отчего-то чувствуя, словно миллионы острых игл пронзают мое лицо. – Собор Святейшего Сердца в Ньюарке. Вы знаете, где это, Кюри? Как долго туда добираться? – Часа три-четыре, если нанять извозчика, – рука его деликатно коснулась моего плеча. – Боже, да вы весь дрожите! Я сейчас принесу еще одеяло. – Нет… я в порядке… в порядке… – Ох, боюсь, как бы вам не стало хуже! Вы и так сильно напугали меня прошлой ночью, когда бились в лихорадке – я боялся, что… что у вас не хватит сил… – Я бредил, да? – мне сделалось страшно, что во время приступа могла раскрыться моя постыдная тайна. «Если Кюри узнает, как гадко я предал свою семью, – испуганно думал я, – он не станет помогать мне вернуть сына! Какой же я мерзавец!» – А-а-аргх… – О, кажется, вы совсем плохи. Скорее ложитесь. – Нельзя… Я должен раздобыть денег… и ехать… – В таком состоянии вы никуда отсюда не уйдете, мсье, – запротестовал юноша, удерживая мое ослабшее тело на постели. – Кюри… Кюри… – Я вас не отпущу, даже не просите! – Нет… нет, – совсем обессилив, шептал я, – но дайте мне хотя бы… немного воды… – Воды? Конечно, – детектив суетливо подал мне стоящую неподалеку кружку. – Осторожно, давайте, я вам помогу… С большим трудом я потянулся к предложенной воде, но, едва сделав глоток, тут же отпрянул: странная жидкость обжигала губы, будто огонь. – Что это? – застонал я, морщась от боли. – Самая обычная вода, мсье. – Не может быть. Дрожащими пальцами я прикоснулся сначала к губам, которые отозвались невыносимым зудом, а затем и к щекам: кожа оказалась горячей и омерзительно липкой – будто меня облили кипящей слизью. – Не стоит вам трогать свое лицо, – предупредил меня сочувствующий юноша, – я снял бинты, чтобы они не мешали дышать, но, очевидно, повязки должны были предотвратить нежелательные контакты с кожей. – Что со мной? – ошеломленный, я продолжал ощупывать свой лоб. – Что он со мной сделал? Здесь есть зеркало? Я хочу видеть… – Не думаю, что стоит… – Прошу вас, детектив! – Если вы настаиваете, – молодой человек исчез из моего поля зрения, однако вернулся через мгновение, держа в руках мутное стеклышко в заржавевшей оправе. – Глядите, – с этими словами сам он болезненно отвернулся. Я прищурился. Все плыло перед глазами, вот только… – О, Боже, – только и сумел вымолвить я, поняв наконец, что бледно-серое пятно с багряными жилками – это мое лицо. Благо, что Кюри не отдал зеркало мне в руки – иначе осколки стекла непременно разлетелись по тесной комнатке. – Это ничего, ничего, – убеждал я себя, разглядывая гадкие волдыри, уродливой сетью окутавшие мою голову и шею. – По крайней мере я жив… и могу ехать за моим ребенком… – Вам нужно отдохнуть еще немного, – отвечал детектив, убирая зеркало. – Вы сейчас слишком слабы. Я уже собирался поспорить с ним, но внезапный стук, заставил нас обоих вздрогнуть. – Дверь, – приглушенный голос Кюри звучал встревоженно. – Возможно, кто-то пришел к Стэну – хозяину этой квартиры. На цыпочках молодой человек прокрался к выходу и, опустившись на колено, заглянул в замочную скважину. Мгновение спустя он обернулся, качая головой, будто говоря, что там никого нет. Именно в этот момент звук повторился, да так резко, что юноша в ужасе отшатнулся от двери. – Открывайте, Кюри! – донесся до нас раздраженный голосок. – Хватит притворяться, я знаю, что вы здесь! Глаза детектива сделались совсем круглыми, и, не вставая с колен, он подполз ко мне, испуганно шепча: – Это Фэйтер, там за дверью стоит чертова коротышка… – Я вас прекрасно слышу, Кюри! Лучше отопритесь по-хорошему, иначе в следующий раз я вернусь с полицией! – Откройте же, – настойчиво попросил я. – Вы что?! Она прихвостень Уая! – Мне кажется, здесь все не так просто… Тем временем, визитерша вновь подала голосок. – Мсье де Шаньи? Мсье де Шаньи, вы меня слышите? Если да, то убедите мальчишку открыть дверь. Нам с вами нужно серьезно поговорить – это касается вашего сына. – Она что-то знает о Густаве, – воодушевившись, я сполз с дивана и попытался добраться до входа, чтобы впустить посетительницу. – Нет, господин Рауль, не делайте этого! – зашипел молодой человек, стараясь меня удержать. – Фэйтер нельзя доверять! – Она сообщила мне о предстоящем нападении Уая в участке, – парировал я, сумев вырваться из его слабой хватки, и из последних сил рванул к двери. – А я, дурак, не послушал. – Стойте! – воскликнул юноша, но ужас его утонул в пустоте, ибо я уже щелкнул замком. Со скрипом дверь отворилась. – Добрый день, господа. Посетительница, придерживая подол траурного платья, перешагнула через порог и окинула мой приют меланхоличным взглядом крохотных глазок. Силясь устоять на ногах, я облокотился на стену, не желая выказать пред ней постыдную слабость. Кюри, до сих пор сидевший на полу, медленно попятился от гостьи, которой определено доставляло удовольствие пугать несчастного. «Как говорится, с кем поведешься, – пронеслось в моей голове» – Что с Густавом? – просипел я. Девушка замерла посреди тесной комнатушки. – Мрачновато здесь, – заметила она, игнорируя мой вопрос. – Жуткий подвальчик… прямо под стать вашему новому облику. – Что с Густавом? – настойчиво повторил я, вцепившись в косяк. – Мальчик жив, – соизволила наконец ответить мадемуазель Фэйтер. – Когда я последний раз видела его, он был в состоянии крайне подавленном, даже отказывался от еды, – девушка вздрогнула, словно вспомнив что-то ужасно неприятное. – Мастер увез ребенка сегодня утром. Я готова сообщить вам куда больше. Тет-а-тет, разумеется. – Даже не думайте, – вклинился детектив. – Я не оставлю господина де Шаньи с вами наедине. Гостья хмыкнула. – Ты бы помолчал, «Эрик». Думаю, мсье де Шаньи сам способен принимать такие решения. Молодой человек, в момент покрасневший до кончиков ушей, стыдливо закрыл глаза рукой. – Кюри, прошу вас, покиньте комнату, – вежливо попросил я, нетерпеливо постукивая пальцами по косяку. – Но, – задыхаясь, он все же кивнул, – если вы так уверенны, – опустив голову, юноша выскочил на лестничную клетку. Вот мы и остались один на один. – Садитесь, – предложила мне девушка почти по-хозяйски. – Я постою. – Дело ваше. А я, пожалуй, присяду – не люблю понапрасну тратить силы, знаете ли. – Вы желали сказать мне что-то важное, мадемуазель, – напомнил я, пока она устраивалась на диване. – Ну, конечно, мсье де Шаньи. Но прежде, чем мы начнем, я хотела бы отдать вам кое-что, – она открыла свое черное портфолио. – Думаю, так будет честно…***
Это был мой кабинет. Дубовые панели на стенах горели в лучах восходящего солнца, и утренняя ноябрьская прохлада лилась из раскрытого окна, наполняя пространство ледяной свежестью. Глаза слезились от света. Я всю ночь очей не смыкал. Склонившись над бумагами и подперев отяжелевшую голову рукой, я вновь взглянул на стройные столбцы цифр, стараясь отыскать ошибку, но дверь внезапно отворилась – маленький белый вихрь влетел в комнату, с шумом пронесся под столом и, вынырнув наружу, вскочил прямо ко мне на руки. – С добрым утром, папочка! – мальчишка в ночной рубахе широко улыбнулся, ерзая у меня на коленях. – Смотри, у меня зуб выпал! Ночью! Сам! В этот раз обошлось совсем без ниток… – Здорово, – сухо отозвался я, не отрываясь от бумаг. – Это, без сомнения, невероятно важная новость. «Я уже три раза все пересчитал, но цифры все равно не сходятся! Не можем же мы и в правду нести столь огромные убытки! Чертовы бухгалтеры что-то напутали!» – Я тут подумал, – произнес ребенок с видом профессора, покачивая босыми ногами, – если я положу выпавший зуб в ловушку, то смогу поймать Переса? Он, конечно, не крыса, но все равно стал бы жемчужиной моей коллекции… Слегка раздражившись, я бросил на него осуждающий взгляд. – Какой Перес, Густав? Сколько тебе лет? Девять! – Уже почти десять, – тихонько поправил сын. – Тем более! Хватит верить во всякую чепуху. Мы это уже обсуждали: чрезмерная наивность может сыграть с тобой злую шутку. – Я помню, папа, – закатив глаза, мальчишка громко цокнул языком, – всегда нужно прислушиваться к голосу разума… -…и следить, чтобы это был именно твой голос, а не чей-нибудь еще, – нарочито добавил я, возвращаясь к работе. Не прошло и минуты, как вдруг тоненькие белые ручки потянулись к столу. Я во время успел их перехватить. – Тебе ведь миллион раз говорено: не трогай вещи в моем кабинете, дорогой. Мне уже хватило прошлого раза, когда один неразумный молодой человек испортил важную смету. Густав, дорогой, – снисходительно поглядев на сына, я отпустил белые ладошки, – ты ведь далеко не глупый мальчик – отчего ведешь себя, как малое дитя? – Мне просто интересно, что это такое, – обиженно бормотал ребенок, указывая пальчиком на стол. – Все то тебе нужно знать, – вздохнул я, заглядывая в любопытные синие глазки. – Это абак. Он нужен мне для расчетов. – А где твой арифмометр? – Сломался. – Почему ты не купил новый? – Видишь ли, милый, – я ласково обнял сына за плечи. – Мы сейчас не можем позволять себе лишних трат. – У нас что, совсем нет денег? – испуганно зашептал Густав, пытаясь дотянуться до моего уха. – Почему? Есть, – успокоил ребенка я. – Просто не так много, как хотелось бы. В любом случае, не стоит их транжирить. Нужно будет сократить все наши расходы… – Можно больше не покупать мне игрушек, – внес конструктивное предложение мальчик. – Я уже слишком взрослый для этого. – И то верно, – устало произнес я, поглаживая сына по голове. – Придется какое-то время обойтись без игрушек, и без новых платьев для твоей матушки, да без арифмометра… Ох, ужасный из меня вышел глава семейства, правда? – А мы тебя все равно любим, – Густав нежно улыбнулся и, приподнявшись на коленях, мягко поцеловал меня в щеку. «Интересно, за что? – недоумевал я. – Непостижимая вещь – эта любовь» – Чем это от тебя так странно пахнет? – ребенок отпрянул, сморщив носик. Я не сразу нашелся, что ответить. – Лекарством, – пробормотал я, виновато поджав губы. – Просто лекарством, Густав… – Ты заболел, папочка? – встревоженно вопрошал мальчик. – Неужто простудился? – Нет, нет. Это все нервное. – Доктор Ламбер говорит, что с моими нервами тоже беда. Значит, и мне придется пить твою микстуру? – Не стоит, мой свет. Это плохое лекарство. – Зачем же ты тогда..? – Хватит вопросов, милый, прошу, – прервал сына я. – Пойди лучше умойся. А мне нужно еще немного поработать… – Конечно, отец, – съехав на пол, мальчик уныло выскользнул за дверь. – Поработать, – задумчиво повторил я, пока непослушные руки наполняли стакан. Кто же знал, что «счастливая» жизнь будет так сложна? Я хватался за всякую возможность выбраться из этой трясины, но с каждым днем погружался все глубже и глубже, затягивая за собой семью. Кредиторы достали бы меня в любом случае. И тогда бы мы все оказались на дне: и я, и Густав, и Кристина. Ах, никаких проблем бы вообще не было, не потеряй я голову в Монте-Карло! Теперь же долг не может мог выплачен. Что я мог с этим сделать? Куда пойти? Совесть не позволяет мне боле обращаться за помощью к матери и уж тем паче к сестрам. А слушать вновь ехидные замечания Филиппа, без зазрения совести оскорбляющего мою супругу, не было мочи. «И как же тогда отыскать деньги в срок? Разве что… ох…» Мне вспомнилось вдруг, что Кристину давно зазывали в Метрополитен-оперу, суля долгосрочный контракт и баснословные гонорары: у нас хранилась целая стопка писем, тон которых с каждым разом становился все более настойчивым. Меня всегда беспокоила эта странная корреспонденция, во всяком случае то, что бесчисленные письма набирались на пишущей машинке (передовой подход или попытка скрыть почерк?); было нечто неуловимо знакомое в каждой подчеркнуто вежливой фразе. Но больше всего меня смутила странная ошибка в одном из приглашений, где после стандартного обращения «мадам» почему-то стояла фамилия Даае. Позже директор театра оправдывал свой огрех тем, что имел счастье присутствовать в Париже на премьере оперы «Ганнибал», когда Кристина еще не была моей супругой, и с тех самых пор ее невероятный голос запал ему в душу. В общем, письма эти отнюдь не вызывали доверия, а посему я решительно отвергал приглашения, запретив жене отвечать на них, однако теперь… теперь мне не виделось иного выхода, кроме как позволить ей выступить в Нью-Йорке. Только так мы могли бы собрать необходимую сумму. Только так мы могли бы вырваться из этого унылого лимба. Я обещал попытаться. Глаза мои встретился со отражением в зеркале над камином: посеревшее лицо мертвеца с глубокими синяками, растерявшее остатки былой красоты, смотрело на меня с выражением совершенно потерянным. – Никчемный, никчемный вы человек, господин де Шаньи. И любить вас абсолютно не за что…***
– … думаю, мы друг друга поняли, – заявила мадемуазель Фэйтер, стоя уже в дверях. Я угрюмо кивнул. – Не сомневайтесь. Однако я повторю, что выполнить вашу просьбу будет безумно сложно, и если на чаше весов окажется жизнь моего ребенка, то… – Не продолжайте. Я прекрасно осознаю все риски, иначе не стала бы обращаться к вам. И все же надеюсь на взаимовыгодное сотрудничество. До свидания, мсье де Шаньи. – Прощайте. Она на удивление грациозно выскользнула прочь. Мгновение спустя появился Кюри. Молодой человек был явно взволнован, глаза его лихорадочно метались по комнате, и он как можно скорее запер за незваной гостьей дверь. – Чего она хо..? – детектив вдруг замер, с раскрытым ртом, изумленно глядя на мои руки. – Что это? – Деньги, – сухо отвечал я, пересчитывая купюры. – Она приходила, чтобы принести свои соболезнования и отдать гонорар за выступление моей супруги. – Ничего себе, я столько денег в жизни не видел, – шепотом произнес юноша. – То есть… простите… это было не очень тактично с моей стороны. – Ничего, – чувствуя ужасную слабость я вернулся на диван, пряча хрустящие банкноты под подушку. Кюри задумчиво почесал подбородок. – Неужели это все? Фэйтер больше вам ничего не сказала? – Ничего, – солгал я. Я поклялся ей, что разговор останется строго между нами… то, о чем она меня попросила… нет, это было настоящим безумием! И вдруг мне в глаза бросилось нечто странное на полу, задвинутое почти под самый диван. Я аккуратно поднял перевязанную лентой, пеструю коробку, очевидно, спрятанную девушкой во время разговора. – А здесь у нас что? – я нахмурился, разглядывая неожиданную находку. – Похоже на рождественский подарок, мсье. – Вероятно, – я раскрыл приложенную этикетку и с трудом сумел разобрать до ужаса знакомые, кроваво-красные закорючки:Ув. г-н де Шаньи!
С прискорбием вынуждены сообщить, что не сможем посетить вас на нынешнее Рождество. К огромному нашему сожалению, в городе бушует ужасная эпидемия – причина достаточно веская, чтобы отказаться ото всяких визитов, ведь никто не застрахован от заражения – а до нас, к несчастью, дошли слухи о вашем печальном состоянии. В этом письме мы передаем свои сердечные поздравления и выражаем надежду, что подарок – удивительно ценная вещица ручной работы – поможет вам оценить всю прелесть вашего нынешнего положения.Семья Уаев (отец и сын)
У меня скулы свело от злости. Дьявол! Как же хотелось разорвать послание в клочья! Я резко сорвал с коробки бант. – Мсье де Шаньи, осторожней! – испуганно воскликнул молодой человек. – Вдруг внутри снова яд! – Нет там никакой отравы, – пробормотал я, разрывая оберточную бумагу. – Но от Фэйтер можно ожидать чего угодно! – Фэйтер? Нет, она здесь не при чем, гостья просто передала послание от своего драгоценного Мастера. Успокойтесь, Кюри, я знаю, что лежит в этой коробке, и этот подарок безумно радует меня – Призрак, в угоду своей театральности, становится предсказуемым, – трясущейся рукой я снял наконец крышку. – Да, – меня пробрал нервный смешок, – так я и думал… Еще некоторое время я глядел на «подарок», как вдруг меня прорвало: я захохотал в голос, закрывая пылающее лицо руками, и обжигающие слезы покатились вниз по моим увечным щекам. – Мсье де Шаньи… – Погодите… ахах… Кюри, – задыхаясь от смеха, сипел я, – все в порядке… Мы с вами скоро поедем… поедем, ха-ха… Дайте мне только десять минут… Я полежу немного… и мы пойдем… Совсем обессилив, я упал на подушку. Перед глазами снова все помутилось, и тьма подступила ко мне вплотную, уже готовая захватить меня в свои мрачные объятия. Последним, что я увидел, прежде чем провалиться в небытие, был детектив: он подошел к дивану, взволнованно склонился надо мной, желая узреть странный дар, и тут же вздрогнул от неожиданности – с застывшим навек выражением вселенского гнева со дна коробки смотрела на него пустыми глазницами остроносая, белая маска.