Близкое знакомство

Смешок слетает с губ, стоит только увидеть её лицо. Румяное, словно цветы одноименного дерева, сливается с собственными волосами, и не может прекратить. Не хочет. Вцепилась в мою одежду так, что ткань трещит, а в глазах паника размером с биджу. Сильнейшая куноичи Конохи, превзошедшая Цунаде Сенджу, легендарную Пятую Хокаге, одну из тройки саннинов — Сакура Харуно. Вернее сказать, Сакура Учиха, уже как два года. Глупая девчонка, решившая идти в своих убеждениях до конца, даже когда её обожаемый Саске свалил из деревни в очередной раз, бросив беременную супругу. Она и стала ею лишь из-за малышки Сарады, так похожей внешне на отца, супругой. Прикусываю бледную кожу шеи там, где бьёт пульс, руками скольжу по небольшой груди и сжимаю сквозь ткань, вырывая из припухших губ судорожный вздох. Сакура не двигается, боится непонятно чего, лишь смотрит на меня своими зелёными глазами и загнано дышит. Так, словно её поймали в ловушку и не дают сбежать, отрезав все пути к отступлению. Ложь, она может уйти в любой момент, но не делает этого, позволяет играть с её телом так, как хочется, отдаёт в руки все карты, пасуя. Это не в первый раз и далеко не в последний, мы слишком сильно притягиваемся друг к другу, как бы она не старалась отрицать. Сакура меня бесит. Терпеть не могу эти длинные розовые волосы, широкий лоб и отвратительный характер, склонный к драме. Сакура заносчивая, эгоистичная и глупая, только и может, что путаться под ногами. На экзамене на чунина мне приходится буквально выдергивать её из лап врага, а после с замершем сердцем наблюдать за тем, как наивная рвется обнимать слетевшего с катушек Саске. Глупая, глупая девчонка, совершенно не понимающая людей. Саске бросает её на скамейке и уходит в Звук, а рыдает Сакура на моём плече. Три года проходят мимо, я попадаю в АНБУ, а она становится ученицей Цунаде, нашей новой Хокаге. День за днем, месяц за месяцем, мы пересекаемся то в резиденции, куда я прихожу с отчетом, то в больнице, куда попадаю с очередным тяжёлым ранением, оставленным вражеским шиноби. Сакура становится спокойней, не рыдает от вида колотой раны, лишь поджимает губы и молча лечит, порхая светящимися шосеном ладонями. Я смотрю на неё и вижу, как крепнет стержень. — Давай же, помоги мне снять ненужную одежду, — мой голос в тишине, нарушаемой нашим сбитым дыханием, звучит низко. — Я хочу увидеть тебя, Сакура, откройся. Этот же стержень и гнется, стоит Учиха Саске замаячить на горизонте. Тензо-кун в панике семафорит мне глазами, пытаясь что-то сказать, я же сжимаю кулаки от злости и пытаюсь пересилить желание послать в Учиху райтоном. Засранец в ответ усмехается, окинув безразличным взглядом, и срывается прочь. Подхватываю край красной туники с моном Учиха, тяну в верх; Сакура послушно поднимает руки, не препятствуя, словно кукла. Будто её вновь подвесили на ниточки из чакры, как в том бое с Сасори. Тогда я осталась снаружи сражаться с главной печатью, что сорвала одновременно с другими, не сумев наблюдать силу куноичи до самого обвала пещеры. — Сакура, — шепчу, но слышит и она поднимает взгляд, встречаясь с моим. — Избавься от лишнего. Отстраняюсь, скидывая одежду уже с себя, ни капельки не смущаясь наготы — пусть я крупнее по комплекции, мне стыдиться нечего. Как и ей, особенно после родов: округлилась, где нужно, стала мягче, потеряв пацанячью угловатость, даже грудь стала больше, а бедра сочнее. Облизываю сухие губы, стоит увидеть её обнаженную всего в паре шагов впереди, протягиваю руку и перехватываю прохладную ладонь, утягивая на кровать. Она не сопротивляется, послушно укладываясь на свежие простыни, а я с каким-то садистским удовольствием вспоминаю, что сегодня мы в их с Саске доме, на их постельном белье и их общей кровати, в которой сам Учиха провел неделю от силы. У Саске было две любви: брат и Наруто, и оба дали ему от ворот поворот, кто умерев добровольно, а кто счастливо женившись на другой. Плевать ему было на Сакуру, ждущую его треть жизни, плевать и на дочь. У него их, наверное, несколько, потому что Итачи хотел возродить и спасти клан, просил Саске сделать всё возможное, передал свою волю, а одной женой при единственном представителе не обойдешься. Глупая девочка, моя глупая девочка. Седлаю её бедра и перехватываю тонкие запястья одной ладонью, прижимая к изголовью. Этими руками можно не то, что убить, можно снести гору, а сейчас они дрожат. Как и вся Сакура, тяжело дышащая подо мной, сгорающая в огне куда сильнее, чем любимый Аматерасу её муженька. А ведь Саске сказал, что она ему не нужна, специально заглянул ко мне перед самым уходом и долго выразительно молчал, бросив напоследок, чтобы я позаботилась об его жене и ребёнке. Я, которая пыталась убить его лишь за парочку слез, что падали с щек розоволосой. Учиха знал, прекрасно знал, что я не просто так его терпеть не могу, не просто так ставлю палки в колеса при любом случае. Самовлюбленная дрянь, не ценящая тех, кто его любит, предпочитающий одиноко гнить с самого детства. Подкладываю под неё подушку, заставляя прогнуться позвоночник, сжимаю пальцами левое бедро, отводя в сторону. Сакура вздыхает, еле слышно произнося моё имя, сглатывает нервно. — Я сама, можешь не держать, — кивает на руки, пальцами вцепившись в изголовье. Она не касается меня. Специально, по крайней мере, не трогает руками, редко даёт целовать в губы. Губы — это личное, это для Саске, лишь пару раз мне удавалось получить разрешение и оба раза были после того, как Учиха скрывался в закате. Ублюдок, как же я его ненавижу. Отбрасываю лишние мысли и без слов перехватываю вторую ногу, забрасывая ту к себе на плечо. У нас с ней идеальная разница в росте, позволяющая нежно целовать щиколотку, голень, а после и нежную кожу под коленкой. Веду губами до бедра, оставляю собственную метку — лишь бы там, где скроет одежда, жена не может так опозорить мужа, пусть он и шляется неизвестно где годами. Украсив ещё парочкой засосов красивые ноги, наклоняюсь вперёд. Раньше её груди почти не было, лишь соски торчали, после беременности же появился первый размер, сделав ту гораздо чувствительней. Беру в рот один из них и мягко посасываю, катая на языке комочки плоти. Сакура стонет, прогибаясь сильнее, пальцами стискивает дерево так, что оно и без чакры может треснуть. Вожу языком по комочку, другой зажимаю между пальцев и оттягиваю, срывая стон. Зелёные глаза будто в дымке, я довольно ухмыляюсь. Выпускаю сосок изо рта и дую сверху, тут же переключаясь на второй, оставляя первый остужаться на воздухе. По телу проходит дрожь, стоит кончиками пальцев пройтись по промежности. Сакура сдвигает ноги, пытаясь убрать руку, но тут же расслабленно разводит в стороны, прикрывая глаза. Я знаю, кого она видит сейчас, кого представляет, но я далека от героя этих фантазий. С нажимом провожу по клитору, тру целенаправленно и довольно слежу за тем, как дрожат чужие бедра. Тихие стоны звучат лучше, чем музыка, а быстро бьющееся сердце успокаивает ревность. Плевать, что она думает о Саске, однажды я докажу, что достойна её куда больше. Она такая влажная, что пальцы без проблем проникают внутрь, раздвигая упругие мышцы. Сакура стонет, поддаваясь машинально вперёд и тихо шепчет без звука. Бесит, как же он меня бесит. — Сакура, посмотри на меня, — прошу её хриплым от возбуждения голосом, который при всём желании не спутать с баритоном Учиха. — Посмотри на меня. Мутная зелень постепенно фокусируется, я медленно двигаю двумя пальцами, подушечкой большого потирая комочек нервов. Её прошивает волна дрожи, пальцы скользят глубже, а покрасневшие от покусывания губы приоткрываются. — Смотри на меня, касайся меня, — прижимаюсь поцелуем к уголку, вновь отстраняясь. — Хватит вспоминать, живи настоящим. Их единственный с Саске раз, идеально подошедший для зачатия малышки Сарады. Каждый раз она думает о нем, вспоминает и плачет после, прижимая ко рту подушку. Глупая, такая глупая. Добавляю третий палец, на секунду вытащив их и слизнув смазку, вырывая из её груди стон. Это возбуждает, я знаю, она с ума сходит, стоит провернуть нечто подобное, тщеславная девочка. Двигаю пальцами быстро, резко, другой рукой сжимаю подпрыгивающую от движений грудь, губами ласкаю тонкую шею. Хочется оставить метку, но она сразу же сведет ту, не давая повода для сплетен. Будто ей есть до них дело, будто кто-то посмеет сказать что-то против героини деревни, главе госпиталя и просто опасной женщине Учиха. Смеюсь ей в шею. Такая ирония, пик комедии просто. Ускоряю движения и прикусываю сосок, чувствуя, как сокращаются стенки, как сжимают в себе пальцы, не выпуская и не давая двигаться. Она близко, на самом краю, остаётся лишь толкнуть её туда. — Кончай, Сакура. И она кончает, с криком сжимая мышцы, коленями впиваясь мне в бока, содрагаясь от оргазма. Я грустно улыбаюсь, продолжая массировать клитор, выкидывая её за грань. — Саске, — срывается всхлип с её губ на пике. Кто бы сомневался.