Железнодорожная ветка древа миров

Я – громкоговоритель в тамбуре безымянной электрички Савеловского направления. За какие грехи прошлого воплощения мне досталась такая роль, не ведаю, но существую в нынешнем виде уже не первое десятилетие и даже не жалуюсь. Да, оглох немножко от однообразных объявлений, зато вижу прекрасно, даже сам свет отражаю. И потихонечку учусь читать по губам не только слова, но и мысли. Например, парень на ближайшем ко мне сиденье выговаривает трубке, не в первый раз за три перегона, которые успел проехать: «Учиться еду. Ага, нет у меня выходного», – а я знаю, что и врет, и нет. Что учиться ему, может, и надо, а все равно ведь глотнет ветра из окна, махнет на все рукой и уйдет по шпалам туда, куда они, вроде, и не вели никогда. Вернется – ждут его здесь, все-таки, вон как с телефона не слезает, – затемно, рухнет на кровать и увидит цветной сон о том, что не поддался и не свернул обратно. И я даже не ясновидящий – просто слишком много таких стояло подо мной, переводя дыхание и морщась от особо громких звуков. Может, и я когда-то… А ведь многое сошлось бы: слушать голоса соседних миров начинают, когда самих мало кто слышит, – а мое нынешнее воплощение вполне потянет на воздаяние. Дверь впускает огромный гитарный чехол – и, конечно, его носителя, который заходит в вагон и будит пассажиров какой-то недостаточно вечной классикой, но мне хватает и чехла, чтобы вспомнить и все-таки разозлиться на мир: когда меня еще носило по рельсам на своих ногах, я хотел не просто внимания. Я хотел петь. Тогда не было слуха – сейчас нет даже легких. Я – громкоговоритель, сотрясающий звуковой волной рельсы между Дмитровом и Долгопрудным, изо дня в день, из конца в конец. Между часом ночи и пятью утра, когда ехать уже некуда, мне снится, что я – певец в переходе, с гитарой, скрипкой, бубном, поющей чашей, луженой глоткой и бесконечным запасом положенных на мелодию историй, а наверху задают ритм поезда, уезжающие наконец-то прочь.