Сделка со зверем

      Она стояла с пистолетом в руках, нацеленным прямо на него. Её рука дрожала, но не от страха или неуверенности. Просто это был первый в её жизни раз, когда ей пришлось пользоваться оружием. Она не хотела этого, но здесь и сейчас приоритеты пришлось расставлять заново. На её решимость повлиял прежде всего сжавшийся в комок маленький ребёнок. Она свободной правой рукой прижимала девочку к себе, стремясь защитить её от монстра, что находился напротив. Всё было бы намного проще, не будь у этого монстра лица её брата. Холодный взгляд его каких-то неестественно ярких голубых глаз всегда был его отличительной чертой. Манеры поведения, походка, голос - всё было, как у настоящего Алекса. И от этого она так долго не могла разглядеть уродливой правды. Должно быть, он насмехался над её наивностью, пользуясь её беспрекословной преданностью единственному родному человеку в этом проклятом мире. Это существо так долго скрывалось в его личине и могло творить любые зверства лишь потому, что знало: для Даны Алекс был не просто братом, он был для неё и другом, и учителем, и защитником. Он заменил ей родителей, стремясь подарить ей всё то, что ему в детстве не досталось. И она никогда не забывала об этом.       У них была большая разница в возрасте. Первые годы своей жизни Алекс жил в приёмной семье. Дана не знала подробностей, но чувствовала, что это были отнюдь не самые приятные для него воспоминания. Потом их мать выбралась из заключения. Суд постановил, что дети возвращаются под её опеку, основываясь скорее на женской солидарности, нежели здравом смысле. И тогда жизнь брата и сестры должна была стать сущим кошмаром. Но фактически кошмаром это было только для Алекса. Дана осознала это только повзрослев, когда на долгие пять лет они с братом расстались. Это было справедливо. После всего того, что Алекс вынес за свои юные годы, после всего, что он сделал для сестры, он заслужил вырваться из гетто. Всего за несколько лет молодой учёный доказал своим старшим коллегам из более благополучных семей, что всё решают стремление к цели и талант, а не происхождение или опыт. Только Дана знала, что педантичный и всегда надменный генетик поднимался с колен долгое время и через львиную долю издевательств.       Их мать была не самой нежной и заботливой. Она почти никогда не расставалась с бутылкой, а потому большую часть времени ей было плевать на своих отпрысков. Или, что было хуже, она злилась на них и не стеснялась применять физическую силу. Рука у неё была тяжёлая. А у её дружков - и того хуже. Никакой ребёнок и не всякий подросток мог бы противостоять им. Но Алекс терпел. Когда матушка со своими гостями начинали скучать, они тут же бросались в детскую, где можно было применить любые виды психического или физического насилия. Если поначалу всё обходилось простыми побоями, то постепенно Дана начинала взрослеть и больше походить на девушку в глазах пьяных гостей, чем на маленького бесполого заморыша в поношенной одежде. Но она долго даже не подозревала о безумных нездоровых помыслах мамочкиных друзей или о том, сколь жестоки они могут быть в драке. И всё это было благодаря брату, который прятал её где-нибудь в комнате или отправлял погулять. И потом, когда сестрёнка возвращалась домой, то обнаруживала, что мать легла спать, а её собутыльники куда-то испарились. Алекс при этом всегда сидел или лежал где-нибудь на старом диване или грязном засаленном матрасе в комнате. Лицо его всегда было при этом полным ненависти, обиды и отчаяния, но он не говорил ни слова и прятал синяки. Ради сестры.       С возрастом он стал сильнее и уже мог постоять за себя. И пусть у Алекса не было выдающихся физических способностей, в драке он свирепел, будто бы становился невосприимчив к боли и готов был перегрызть глотки обидчикам. Суровая жизнь превратила его в истинного мизантропа и социопата, научила его не оглядываться назад и заботиться только о том, что важно лично ему. Особо это проявилось позднее в его карьере, в которой он буквально шёл по головам. И его приверженность к науке отдалила его от Даны. Одержимый желанием что-то доказать миру, он оставил сестру позади, как последнее напоминание о его унизительном прошлом. Прошлом, в котором он был никем. Но даже несмотря на его внезапно появившиеся чёрствость и безразличие к своей семье, Дана продолжала боготворить его. Брат был для неё ангелом-хранителем. Пока они жили вместе, никакие отморозки не смели обидеть её, зная, что неадекватный братец обязательно об этом узнает. Дана терпеливо ждала, когда Алекс разберётся со своими делами, и они наконец встретятся. Но этого не происходило. И её это сильно задевало.       А потом он всё же объявился у неё на пороге. Сломленный и отчаявшийся, с тем же гнетущим выражением лица, с которым он отлёживался после побоев в детстве. Он много говорил, но Дана ничего не могла понять. Он был чем-то сильно обеспокоен и напуган, будто за ним гнались черти. Он договорился с ней встретиться, но так и не появился, отчего Дана забеспокоилась. Она пыталась его найти, обзвонила все больницы, но не решалась признаться себе в том, что случилось что-то действительно непоправимое. Она убедила себя в том, что Алекс не дал бы себя так просто убить и наверняка решил переждать бурю где-нибудь. Потому ей было всё равно, как и откуда он взялся, когда Алекс снова выполз на свет. Их объединила общая цель - остановить эпидемию и раскрыть тех, кто стоял за ней. Они снова стали семьёй в какой-то степени.       Сейчас же Дана готова была застрелить его. Она старалась представить на его месте кого-то другого, убедить себя, что нет иного выбора, но отрицать факты было сложно. Она собиралась убить последнее, что осталось от Алекса. Ей очень помогла бы его попытка напасть. Тогда она сделала бы это, защищая Майю. Но он стоял неподвижно и пристально смотрел на неё. И она не могла спустить курок. Она больше всего опасалась того, что его слова как-то разубедят её, настроят против Джеймса, что поддавшись своим чувствам и эмоциям, она предаст Хеллера, поверив сладкой лжи. Она высказала ему всё, что думала, но это не вызвало в нём гнева. Он казался безразличным ко всему.       Но таким он лишь казался. Её слова вызывали в нём множество эмоций. Дана была единственным стоп-сигналом его действий. Ради неё он хотел быть больше похожим на человека. И он старался скрывать от неё многие подробности своих планов именно поэтому. Она всё равно не поняла бы его мотивов. Или поняла бы и кинулась помогать, что могло кончиться для неё очень плохо. Вся эта клоунада, что ему пришлось устроить, вся показуха была оправдана, но она об этом никогда не узнает. Пусть лучше ненавидит его, презирает и боится. Ей будет проще жить с этим, чем с чувством вины. Когда последний акт его масштабной пьесы будет завершён, а занавес опустится, Дана будет в безопасности. И на данный момент это всё, что его беспокоило.       Запечатав хранилище и загородив тем самым сестру и Майю от событий, к которым всё шло столько времени, он направился на место последнего действа. Там все актёры соберутся вместе для прощального поклона. Пока он шёл навстречу концу, его не посещали почти никакие мысли. Он множество раз видел в чужих воспоминаниях последние секунды жизни. Перед смертью люди всегда о чём-то сожалеют или вспоминают о том, что было для них важно. Некоторые встречали конец в страхе, некоторые в обречённом спокойствии, но все они о чём-то думали, считали свои ошибки или просили прощения у кого-то. Алекс не думал о своих ошибках. Он с самого рождения был заклеймён тем, кто подарил ему его облик. И ошибки его создателя тянулись за ним шлейфом. Он просто жил с этим, давно смирился и не жалел о содеянном. Ровно до того момента, как Дана обратилась против него. Из-за её предательства он задался вопросом, стоило ли оно того. Все те разрушения и смерти, весь этот маскарад и заговоры. Он мог найти много аргументов в пользу своего решения, но также его мучили сомнения в правильности выбора. Он был полон решимости. И будущее его не пугало. Должно быть, это безразличие к собственной судьбе было вызвано его природой. Это свойство людей бояться смерти. А может, он просто устал. Его существование было само по себе случайностью, и он хватался за любую цель, которую мог бы достичь. Ему нужен был смысл двигаться дальше. И он его больше не видел. Изначально план преследовал решение конкретной задачи, но здесь и сейчас просто бросить всё казалось наиболее простым и разумным решением.       Поначалу он видел в развитых потенциал. Он считал, что если поделиться с людьми вирусом, то они смогут понять его, что это изменит их взгляды на мир, сделает их лучше, совершеннее. Но все они преследовали только свои эгоистичные цели. Они остались прежними, просто теперь у них в арсенале было биологическое оружие. Они не стремились к сотрудничеству и готовы были убивать друг друга, лишь бы вызвать одобрение своего нового покровителя. Они хотели угодить ему только из корыстных соображений, надеясь на награду в виде новой мутации или особого штамма. Каждый развитый шёл своей дорогой и не оборачивался на остальных. Они не разделяли желаний Алекса как-то повлиять на мир, они лишь добавляли хаоса в и без того больное общество. Только теперь можно было видеть всю глупость решения дать людям новые возможности. Они были не готовы к переменам. И недостойны их.       Тут и вступал на сцену Хеллер - лучшее творение Алекса, его ключ к свободе. Достаточно было немного стимулировать любящего отца похищением его дочери, чтобы Джеймс приступил к действию. Он теперь выполнял роль эдакого героя, который уничтожит всех плохих парней и подчистит бедлам, который устроили развитые и Чёрный Дозор. Да, многие его поступки изрядно подпортили Зевсу игру, но теперь всё шло именно так, как Алекс спланировал. Развитые соберутся на публичную казнь, ожидая, что разгневанный повелитель убьёт свой неудавшийся эксперимент и поведёт верных последователей в новый мир. Может, в самом начале Алекс действительно хотел этого, хотел заставить Гентек и всех, кто с ними был связан, заплатить за содеянное. Потом он и правда мог бы перевернуть мир с ног на голову, построить свой собственный закон. Но опыт провалился. На практике всё оказалось совершенно не так, как Мёрсеру хотелось изначально. И он вернулся к своей главной цели.       Определённый риск конечно же существовал. Его личность, если это действительно была его личность, будет стёрта, угнетена и забыта. Но он не видел иного выхода. Голоса поглощённых им людей становились всё громче и назойливее. В конечном итоге он всё равно потеряет над ними контроль и забудет кто он навсегда. Должно быть, так было и с Грин. Годы заточения в лаборатории выжгли её разум, превратив тело в безвольную куклу, подчиняющуюся коллективному примитивному разуму. Она мыслила простыми категориями, как казалось тогда Мёрсеру. Её беспокоили только размножение вида и выживание. Любой ценой. И сейчас она снова кричала что-то в сонме несвязных воспоминаний и образов. Алекс игнорировал её предупреждения. Он пытался всеми силами сконцентрироваться на своём собственном "Я". Стоило поторопиться, пока он не потерял над собой контроль окончательно. Он наградит этой ношей Хеллера, и тогда это будет уже его головная боль. Возможно, Джеймсу хватит сил продержаться дольше. Алекс надеялся, что его склонность к саморазрушению и желание уберечь дочь толкнут Хеллера на опрометчивый поступок. Воспоминания Алекса помогут Хеллеру понять, чего стоит опасаться больше всего. Чем больше личностей, тем быстрее можно потеряться в них. По крайней мере, у Джеймса будет время, которое почти закончилось у Алекса. Если конечно его самого гомон в голове не сведёт с ума. Тут и начинались сомнения. Алексу было всё равно, что Джеймс сделает с миром, обретя силу стольких поглощённых сразу. Но ему было не всё равно, что будет с Даной. Тут перевешивал единственный довод: Алекс был куда страшнее в гневе, чем Хеллер.       Спустя годы, вспоминая этот день, Мёрсер будет качать головой и посмеиваться над своей собственной глупостью и недальновидностью. Он будет видеть себя жалким в этот момент, глухим к гласу рассудка. И всё же, он не будет жалеть о своём решении, потому что в конце этого дня всё разрешилось само. Развитые оказались истреблены вместе с остальным роем заражённых, а весь мир уверился в окончательной гибели самого главного террориста последних лет. Инфекция покинет город окончательно, а Дана будет жить дальше, не подозревая о том, что случилось, пока она сидела в бункере. Но для начала нужно было как-то пережить грядущее.       Алекс стоял напротив своего врага. Он отчасти видел в Хеллере самого себя в те моменты, когда он считал себя ещё человеком. Именно это делало Джеймса идеальным кандидатом на его роль палача. Он пока ещё мог игнорировать свою суть, ему должно было хватить невежества, чтобы не почуять уловку. Он, очевидно, всё ещё осознавал себя, поскольку поглощения не добавили логики его действиям. Алекс тоже осваивался постепенно. Он поначалу получал лишь общие очертания воспоминаний. Затем он научился выуживать из бесконечного потока конкретные умения и таланты, необходимые последовательности генов. И постепенно, с каждой своей жертвой он становился всё хитрее, проворнее и опаснее. Джеймсу пришлось пройти курс обучения ускоренными темпами. И пока что он видел лишь отдельные детали мозаики. Так что он ничего не заподозрит и уж точно не сразу поймёт, как глупо с его стороны было вестись на уловку. Сегодня Алекс наградит его за все старания самым ужасным проклятьем - своим разумом.       И всё же нужно было сделать видимость борьбы. Если не сопротивляться, то Хеллер может о чём-то догадаться. Хоть тот и был ослеплён гневом, он тоже способен был сложить воедино некоторые явления. Но победа была для него столь желанна, что Джеймс не заметил многое. Ему ещё не приходилось сражаться с Мёрсером всерьёз, а потому его не смутило то, сколь медленно Зевс двигался, сколь предсказуемы были его удары и как много было в его атаках уязвимых мест. Это было жалкое зрелище, и Алекс ощущал себя нелепо, но продолжал играть в поддавки, тянул время, придумывал правдоподобные иллюзии своей уязвимости.       Он намеренно сгенерировал протеолитические ферменты в большом количестве и направил их в собственный кровоток. Это вызвало обширный некроз его клеток и приостановило регенерацию на достаточный срок, чтобы Хеллер заглотил наживку. Алекс не хотел думать, сколь глупо эта сцена выглядит со стороны. Ему не хотелось признавать, что конец его будет таким жалким и бессмысленным. Он даже почти передумал, стоя на коленях перед Хеллером, но не позволил себе убить его, не позволил чувству самосохранения остановить процесс. Он слишком долго шёл к этому. Возможно, будь у него больше воли и терпения, он поискал бы иные пути, но хор в его голове не смолкал, возвещая о последних мгновениях самосознания. Хеллеру стоило торопиться, потому что Алекс чувствовал, как путаются его мысли, как его личность проваливается куда-то, растворяется в толпе. Грин будто бы увидела неминуемый конец и сопротивлялась. И Алекс этого не понимал. Разве ей не должно быть всё равно, в чьём теле лежат её замыслы? И это была последняя мысль Мёрсера перед тем, как он на себе ощутил, что значит раствориться в чужом естестве по-настоящему. Когда уже знакомая боль поразила его центральную нервную систему, процесс был запущен, и отступать уже было поздно. Сотни голосов кричали всё громче. Он вдруг забыл своё имя, забыл откуда он и что делает. Ему захотелось увидеть свою семью, захотелось вернуться в строй и сражаться против вируса, захотелось разрушить Нью-Йорк. А потом ему уже не хотелось ничего. Всё, что являлось им, исчезло, смешалось. И он рассыпался на множество несвязных последовательностей ДНК, из которых когда-то возник.       И затем всё стихло. Хотя, вряд ли в пустоте может что-то стихнуть. Он ничего не слышал, не видел и вообще не ощущал. Он не мог даже крикнуть, потому что у него больше не было голоса или, если уж на то пошло, какого-либо органа, способного издавать звуки. Не было ничего. Ни страха, ни самого сознания себя чем-то большим, нежели какой-то материей. И в это мгновение, хотя он не мог сказать, в какое именно, он сам являл собой одно желание - выжить. Это желание было представлено в своей абсолютной чистой форме, когда нет ни разума, чтобы остановиться, ни органов чувств, чтобы различить добычу и хищника. Такое желание управляет мельчайшими паразитами. Они не разбирают, кто станет хозяином, не задумываются о морали. Они просто берут то, что нужно им для жизнедеятельности.       — Любопытно, — прокомментировала Дуглас, глядя на монитор, где в открытом окне в реальном времени можно было наблюдать изображение с электронного микроскопа. Она поставила видео на запись, чтобы позже пересмотреть его.       — Что, чёрт возьми, именно тебе кажется любопытным?! — почти кричал Хеллер, подходя ближе к компьютеру и созерцая абсолютно ничего не значащие для него чёрно-белые картинки.       — Видите это? — женщина указала на вирион, находящийся в ядре эпителиальной клетки. — Это и есть сам штамм, от которого вы так отчаянно ищете лекарство.       — Мне плевать, как эта дрянь выглядит. Ты можешь вытащить её из меня или нет?       Дуглас поправила очки, подбирая наименее научные слова для описания её исследований. Только потому, что этот человек нёс в себе философский камень биоинженерии она терпела его буйный нрав. Хотя, ей было совершенно непонятно, почему вирус не влиял на этого заражённого так, как он влиял на нулевого пациента. Она изучила все рапорты из Красной зоны и прочла работы МакМаллена и Мёрсера о серовариантах Чёрный Свет и Красный Свет. Что-то не складывалось во всей этой картине. Согласно имевшимся данным, Красный Свет был изначальным выведенным штаммом, главным изъяном которого была неуправляемость. У пациентов отмечались необратимые дистрофические изменения в нервной системе и некроз многих мышечных и покровных тканей. Однако, определённые формы Красного Света могли сохранять жизнеспособность организма на долгий срок в ущерб всё той же нервной системе. У объекта Мать двигательные функции сохранились, но многие нервные центры подверглись необратимым и не до конца изученным изменениям. Вопрос о её сознании оставался открытым, поскольку энцефалограмма не констатировала смерть мозга и показывала аномальные, но всё же активные волны на графике. Чёрный Свет был куда менее изучен в основном потому, что Мёрсер удалил все свои записи о самом процессе его культивирования. Как ему удалось получить этот штамм, не знал никто из коллег. Его тайна умерла вместе с ним.       Однако, полевые исследования и некоторые наблюдения позволили сделать несколько предположений о возможностях штамма. Он оказался крайне непредсказуем и намного чаще Красного Света мутировал и видоизменял свою структуру. Предугадать изменения было невозможно. Вирус действовал неодинаково на разных подопытных и что было куда интереснее, заражённые им в искусственных условиях люди по каким-то причинам становились носителями серовариантов, близких больше к Красному Свету с соответствующими симптомами. Второго Зевса создать в лаборатории не получалось. Предположив, что Чёрный свет действует избирательно и только на определённые последовательности ДНК, доктор Кёниг стал руководителем нового проекта по поиску идеальных носителей, изучая действие штамма на представителей разных рас, полов и возрастных групп. Тем не менее, его взыскания так и не увенчались успехом. Белый Свет был получен из тела самого Зевса и напротив мог изменять свойства организма без потери разума заражённым. И здесь тоже прослеживались несостыковки. Так и не был найден признак, общий для всех заражённых. Кого-то вирус убивал, кого-то превращал в ходоков, а кого-то делал похожими на Зевса. Всё это происходило слишком спонтанно. Но у любого возбудителя есть свои критерии, которые позволяют ему в той или иной мере воздействовать на организмы в различных физиологических состояниях. Нельзя было объяснить, почему Зевс мог создавать себе подобных со стопроцентной гарантией, что они сохранят интеллект. При этом когда ему требовалось массовое заражение, он просто совершал выброс биомассы в воздух, которая воздействовала на людей в точности, как Красный Свет.       Дуглас не могла объяснить всего, но что-то подсказывало ей, что Хеллер отличался от Зевса в слишком многих аспектах. Первым бросалось в глаза отсутствие изменений. Как внешних, так и психологических. Когда перед учёными разложили фотографии Мёрсера, сделанные в разные временные промежутки, было замечено некоторое различие. Зевс постепенно модифицировал своё тело. Он становился выше ростом, его мышечная масса пусть незначительно, но возросла за 2 года. Он адаптировался, менялся. И если поначалу военные отмечали его эмоциональность и даже пугались его излишней схожести с настоящим человеком, то по прошествии времени поведение его становилось всё более непредсказуемым. Нельзя было отметить уже каких-то характерных привычек или вычислить модель поведения. Бывшие коллеги доктора Мёрсера сообщали, что тот страдал от аллергии. Примечательным было то, что вирус имитировал эту особенность. Зевса можно было вычислить по кашлю, которым он часто заходился в пыльных помещениях. Постепенно и этот признак исчез. Зевс проявлял изобретательность и хитрость.       В случае Хеллера Дуглас не видела ничего подобного. Его социальное поведение оставалось прежним, хотя прошло уже около года после его заражения. Также он не мог рассказать ничего о Зевсе, кроме его последнего разговора с Даной Мёрсер. Никаких воспоминаний или умений от Зевса Хеллер не унаследовал. И это Дуглас не могла понять. Но вот изучение генетической структуры вируса дало ей куда больше информации. Образцы, полученные из тела Зевса всегда отличались друг от друга, постоянно подвергаясь мутациям прямо внутри клеток. В генетическом материале содержались разные последовательности, что делало невозможным разработку вакцины. Пробы патологического материала, взятые у Хеллера же были относительно стабильны. Отдельные клетки изменяли свою структуру и функцию, как у Зевса, но основная часть тканей сохраняла свои свойства на одном уровне. Многие клетки оставались как бы в спящем состоянии, сохраняя огромное количество штаммов. Именно такая не изменявшаяся структура была сейчас под микроскопом.       — Я могла бы синтезировать состав, который извлечёт вирионы из вашего тела.       — И чего мы ждём?       — Вы хотите приступить прямо сейчас? Процесс будет крайне неприятным.       Он подошёл к ней и сел на стуле напротив. В его глазах горел огонь нетерпения. Она могла понять его отчасти. У него была дочь. И, должно быть, ему было страшно смотреть на то, как она взрослеет, а он остаётся прежним. Рано или поздно она состарится и умрёт, а Хеллеру придётся жить дальше, зная, что вирус не даст ему воссоединиться с семьёй. И потому Дуглас отчасти жалела его. Но её жалость касалась только его отеческих чувств. В остальном она сохраняла хладнокровие. За годы работы на Гентек она видела многое. Местные учёные прогрызали себе путь к славе и отличались крайним прагматизмом. Для них жизнь была представлена двухцепочными молекулами, которыми управляли химические и физические законы, а отнюдь не мораль и преходящие ценности вроде отношений. Карьера была здесь на первом месте. И пока ты приносишь пользу, ты остаёшься. Как только ты перестаёшь приносить пользу, ты оказываешься на улице. Гентек была одной из самых хорошо финансированных генетических лабораторий США. И здесь сотрудники держались за свои места.       Так что Дуглас не повела и бровью. Её интересовал штамм, который почти со стопроцентной гарантией обеспечил бы ей продвижение по карьерной лестнице и безбедную жизнь в случае, если она решит продать свои наработки кому-то другому. Потому любовь Хеллера к дочери была сейчас ей на руку. Он не задавал лишних вопросов и не искал никаких скрытых ловушек. Достаточно было сказать "Майя", и он закатывал рукава. Не исключено, что он просто считал себя неуязвимым. Чем может повредить ему инъекция? Дуглас вспомнила фразу, которую так любил повторять ей её отец: "В невежестве счастье". Она поднялась с места и жестом подала команду двум дозоровцам возле выхода. Те переглянулись и запечатали лабораторию. Дуглас ушла в душевую. Нужно было переодеться в защитный костюм и уведомить персонал.       Она собрала вокруг себя союзников. Их объединяла тяга к исследованиям. И что было куда важнее, они не хотели кончить как Мёрсер или МакМаллен, а потому держались вместе и не делились своими открытиями с начальством. Здесь, в этом маленьком комплексе никто не стал бы их искать. Это было что-то вроде подпольного клуба генетиков. Пока правительство и военные были заняты "уборкой" после Второй Вспышки, несколько руководителей самых крупных проектов Гентек вывезли часть оборудования и образцов из основных объектов Жёлтой зоны и обосновались здесь. Официально это был склад. И его яро охраняли дезертиры и двойные агенты Дозора, подкупленные баснословными суммами. По окончании событий, названных Чумой Мёрсера, Чёрный Дозор оказался не у дел. Более того, вложившимся в проект важным шишкам нужно было найти козла отпущения. Далеко не все готовы были поверить, что один террорист мог быть повинен в стольких смертях. И тогда пресса навострила свои перья против тех, кто расстреливал гражданских на протяжении всего карантина. Люди могли долго помнить причинённое им зло и тут же ополчились против нового врага. Теперь пометка в досье с аббревиатурой "ЧД" или "КК" перечёркивали карьеру военного и вынуждали даже самых опытных ветеранов податься в наёмники. Перейти к мирной жизни у солдат всё равно не получалось. Соседи недолго готовы были терпеть рядом с собой дозоровцев.       Хеллер глубоко вздохнул и приземлился на указанное место. Дуглас тут же приковала его к креслу специальными фиксаторами, убедив, что это для его же блага. Джеймс догадывался, что процесс болезненный, потому не возражал. Он думал о Майе. А держа в руках старую немного мятую фотографию Колетты, он готов был стерпеть что угодно. Он хотел состариться рядом со своей дочерью, хотел увидеть, как она пойдёт в университет, как выйдет замуж. Он хотел умереть, зная что она счастлива. И он хотел увидеть свою жену, встретить её по ту сторону, когда придёт время. Заодно он был не прочь избавить этот мир от того дерьма, что засело в его теле. Не прошло и дня, чтобы он не проклинал Мёрсера, который даже после своей смерти мешал ему быть с дочерью, без опаски прикасаться к ней, вместе с ней ходить в парк, возить её на природу. Оставалась лишь одна загвоздка.       — Что вы собираетесь делать с этой штукой, когда вылечите меня?       — Вся полученная биомасса будет уничтожена. Мы не можем рисковать ещё одной Вспышкой.       — Да уж. Просто... покончите с этим.       Дуглас кивнула. Выражение её лица нельзя было угадать из-за зеркальной маски. Женщина была в полном обмундировании. Ассистенты проводили мониторинг через множество консолей. Кто-то стоял за смотровым окном. Всё это излишне напоминало прежние базы Чёрного Дозора. Из одной такой Джеймс сам когда-то сбежал. Это щекотало ему нервы, но он не хотел отступать. Если был хоть малейший шанс излечиться, он готов был им воспользоваться. Он пожалел, что ничего не сказал Дане. Девушка стала его единственным другом в этом городе после смерти Гуэрры. Хеллер сжал кулаки, вспомнив ещё одну причину ненавидеть Мёрсера. "Добро пожаловать на вершину пищевой цепи" - это были его последние слова, которые Джеймс проигнорировал. Теперь он чувствовал себя обманутым, поскольку поглощение врага оказалось какой-то злой насмешкой, последним проклятием безумного террориста. Хеллер усомнился лишь тогда, когда нашёл Майю и Дану целыми и невредимыми. Выходит, даже у чудовища были свои слабости, раз он оставил их в живых, да ещё спрятал в безопасном месте. И Джеймс испытывал лёгкое чувство вины перед Даной, которая рисковала всем, чтобы помочь ему убить её собственного брата. Он видел, что её гнетёт потеря. Он мог узнать горе по близкому человеку с первого взгляда. И одновременно он злился, считая, что такой выродок, как Мёрсер просто не заслуживал, чтобы по нему тосковали.       Дуглас воткнула первую иглу, и Джеймс вздрогнул. Она сообщила, что основной состав будет подаваться через воздухоносные пути путём распыления. И тут у Хеллера впервые возникло недоверие к доктору:       — Что вы собираетесь делать?       — Мы искусственно спровоцируем выход биомассы из вашего тела, — пояснила женщина, подав едва уловимый сигнал ассистенту, что стоит начать немедленно. Если Джеймс решит уйти, то сделает это без особого труда. Ни Чёрный Дозор, ни персонал не смогут ему помешать. Дуглас положила руку на плечо пациента и постаралась говорить мягко, играя бесконечное сострадание к нему. Благо, подделывать ей пришлось только голос. Её эмоции были не видны сквозь защитный шлем.       — Я не буду скрывать, это будет очень неприятно. Если вы откажетесь, я пойму.       — Нет, — отрезал он и, обнаружив, что она застыла в нерешительности, прикрикнул, — Заряжай уже, мать твою!       Дуглас послушно кивнула и раздала указания. Процесс был предельно прост. Автоматика должна была подавать ферменты в тело подопытного. Под действием лизиса клетки должны были распасться и высвободить чистую культуру вируса. Полученная взвесь несла бы в себе штамм, который Дуглас и остальные члены команды условно назвали Материнской Спиралью. Этот штамм имел максимально стабильный состав и обнаруживался почти у всех заражённых, независимо от использованного при их контаминации сероварианта. Свойства этого штамма оставались до конца не исследованными, но учёные предполагали, что этот вирус являлся как бы стартовой матрицей, первичным серовариантом, разновидности которого потом уже влияли на свойства заражённого организма, мутируя вторично. Нельзя было сказать, переживёт ли пациент процесс, но если да, то учёные получат приятный бонус в виде условного лекарства от Чёрного Света.       Ферменты проникли в тело Джеймса, и он взревел от боли. Казалось, что его внутренности плавятся, что, в общем-то, не было далеко от истины. Он стиснул зубы и откинул голову назад. Всё это скоро прекратится. Нужно просто подождать. Терпеть было невозможно. Казалось, тело распадается на составляющие. Хеллер не мог разомкнуть глаз и увидеть, что его живот и торс действительно разъело, а студенистая масса стекла в ванну, находившуюся под ним.       Дуглас проверила показатели на мониторах. Материала было даже больше, чем она ожидала. Ей хватило бы и крохотной пробирки, но биомасса продолжала заполнять нишу. И исследователи уже начали про себя радоваться своей победе.       Чего они не учли, так это чрезвычайной приспособляемости заражённых к различным раздражителям, в том числе к химическим. Когда от Хеллера оставалось жалкое месиво, фермент иссяк и уже не оказывал того губительного воздействия, что было в самом начале процедуры. Часть ещё живых клеток попала в ванну с частицами вируса, снабжая возбудителя пусть скудной, но всё же питательной средой. Этих жалких остатков хватало для формирования примитивных структур. Таких как например микроскопические шипики или отдельные миофибриллы.       Это были жалкие подобия живых существ, не способные на долгое выживание. Но в них ещё теплилась жизнь, а точнее, желание выжить. Каким-то невообразимым образом, эти похожие на неразличимых невооружённым глазом червей создания двигались в сторону ещё не отмерших клеток, они формировали их в небольшую колонию и, поглощая остаточные высвобождённые ферментами питательные вещества, активировали регенерацию. Дуглас поместила образцы в пробирки, где им предстояло ждать своего часа.        Конечно же, вирулентность штамма нужно было исследовать. Слишком рискованно было делать это сразу на людях. Исследовательская группа решила начать с лабораторных животных.       И их опыты провалились. Через несколько дней после бесчисленных попыток Дуглас готова была рвать на себе волосы от досады. Заражённые морские свинки, крысы и кролики покрылись аномальными наростами с некротическими изменениями в очагах наибольшего заражения. Снова была поражена нервная система. Это был Красный свет. Никаких продвижений. Можно было вторично получить штамм из трупов животных, но его концентрация будет уже в разы меньше, а свойства, скорее всего, кардинально изменятся в связи со сменой вида заражённого организма. Команда была не в восторге. Придётся начинать всё сначала.       Последний из лаборантов активировал защиту и запечатал риск-лабораторию, где были оставлены клетки с подопытными зверьками. Они бесцельно копошились или лежали, будто бы погрузившись в сон. И как только свет погас в виварии, что-то произошло. Возможно, следовало делать клетки более прочными или платить дежурному ассистенту больше 300 долларов в час, но произошло именно то, что люди всегда будут называть случайностью. Один из зверьков, лежавший до этого на боку дрогнул и поднялся на лапы. Он начал бегать по кругу, шебурша подстилкой. Взглянув на это действо, ассистент только ухмыльнулся. Зверёк явно был в агонии, но выглядело это действительно забавно. Только вот было совсем не смешно, когда морская свинка ускорилась и стала биться о стенки. Пластмассовый контейнер зашатался. Это насторожило лаборанта, но он продолжил смотреть через стекло за безумством заражённого существа. Веселье кончилось, когда остальные животные стали повторять за собратом, заставив виварий наполниться шумом.       В этот момент ассистенту следовало уведомить начальство, позвонить доктору Дуглас или доктору Хамминг. Но он подумал в этот момент, что его наверняка отчитают. Что он скажет? Что хомяки бегают по клеткам? Это катастрофа! Ему явно станут платить больше трёхсот долларов в час за такую наблюдательность и бдительность. Вторым его порывом было пустить газ или стерилизовать виварий. В первом случае зверьки бы немного поутихли, во втором - издохли. В обоих случаях вышестоящие будут недовольны. В конце концов, это всё равно что сжечь диссертацию. В этих грызунах и зайцеобразных хранился ценный экземпляр вируса, который команда добыла с таким трудом. Нельзя было уничтожать его.       Поэтому ассистент Холлидэй второпях переоделся в костюм биологической защиты и зашёл в виварий. В это самое мгновение контейнеры с животными начали падать со столов и разбиваться. Те, которые уцелели, оказались уже прогрызены насквозь. Растерявшись, лаборант нажал на кнопку блокировки двери, чтобы существа случайно не выбежали из помещения. Всё происходило слишком быстро, чтобы Холлидэй понял, что нужно покинуть виварий и немедленно поднять тревогу. Он развернулся к двери, пытаясь разблокировать её, ввёл пароль и уже было нажал на кнопку, но тут около пятидесяти пушистых и покрытых опухолями зверьков накинулись на него, прогрызая резиновый костюм. Они полезли в образовавшуюся дыру один за другим и начали трансформироваться. Поначалу они просто вгрызались в тело жертвы, но затем маленькие тушки начали сливаться с тканями ассистента.       Холлидэй отчаянно закричал, пытаясь нащупать под костюмом нападавших и сбросить их. Он схватил за шкирку кого-то, похожего на кролика и дёрнул, но тот намертво прирос к ноге Холлидэя и продолжал врастать внутрь. Когда верещание мелких существ стихло, лаборант медленно сполз по стене на пол, почувствовав внезапную слабость. У него отнялись ноги. Всё, что он мог различить, это неприятное урчание, будто бы что-то двигалось и пульсировало у него внутри. Он хотел крикнуть, но его сознание вдруг заволокло пеленой. Он закрыл глаза и обмяк.       Справившись со своей очередной жертвой, вирус начал реконструкцию биомассы, вспоминая свою истинную форму. Поскольку клеток от предыдущего носителя оставалось немного, были задействованы те самые Материнские Спирали, секрет которых пыталась выяснить команда Дуглас. Если бы они знали этот секрет, то могли бы пережить эту ночь. Основываясь на первичной матрице, которую вирус использовал как "точку возврата" в случаях, когда спонтанные мутации других штаммов оказывались вредными, патоген принимал единственную известную ему форму. Ту, которую он считал своим "Я".       Когда последний тяж биомассы вплёлся в нужную структуру и покрылся эпителием, а пигменты окрасили мнимую одежду, развитый поднялся с колен и открыл дверь из вивария. Он трансформировал свою руку в лезвие, пробил датчик вируса, висевший над проходом, и оказался в коридоре. Его мысли путались, и он никак не мог вспомнить, как оказался здесь. Поначалу ему было больно. Он думал о ком-то. Девушка и маленькая девочка. Да. Дана и Майя. Он должен был вернуться к ним, как и обещал. Но для начала, следовало замести следы. Первым, кого он отыскал в воспоминаниях Холлидэя был Хоггарт. Стоило позвонить ему и сообщить о ЧП в лаборатории. Наверняка он знал адреса других членов команды...       Когда над Нью-Йорком Зеро взошло солнце, люди были спокойны. В воздухе не было больше красного дыма, не ходил по улицам убийца в капюшоне, не завывали сирены и, не рычали заражённые. Вскоре горожане забудут о Мёрсере и Хеллере и начнут новую жизнь, в которой их дети не будут слушать жуткие истории про человека с топорами вместо рук и вывернутыми наизнанку собаками вместо питомцев. Эту страницу истории народ просто перевернёт, стараясь забыть кошмар и ужас Второй Вспышки. И правительство подсобит им в этом. Любой, кто попробует заикнуться об эпидемии, вынужден будет принимать гостей на машине с затемнёнными окнами, которые настойчиво пригласят его прокатиться с ними. И спустя годы никто, включая военных и политиков, не вспомнит инцидента на Манхеттене. Но пока это не случилось, темнокожему мужчине в куртке с капюшоном лучше не показываться на глаза прохожим. Потому он прошёл по узким улочкам, свернул за угол и по закоулкам вышел к уже знакомому дому. Он поднялся на лифте и зашёл в квартиру.       Дана стояла у плиты и пыталась что-то приготовить. У неё не было кулинарных способностей, да и питалась она почти всегда всякой ерундой, но Майя просила её, так что девушка не отказалась попробовать. Когда входная дверь хлопнула, Дана и Майя обернулись. Девочка поспешила обнять пришедшего.       — Папа! — радостно крикнула она. От её страха не осталось и следа. Она уже забыла случай годичной давности и снова доверяла своему родителю.       Вошедший в свою очередь наклонился, принимая объятия и поднял взгляд на Дану. Он улыбнулся ей, и она ответила ему тем же. Он был дома, рядом с единственными по-настоящему близкими ему людьми. Он позаботится о том, что у них будет всё, чего они хотят. Неважно, что придётся для этого сделать. И если для их счастья потребуется убить кого-то, то они никогда об этом не узнают. Теперь, когда он наконец вспомнил, кто он и зачем он здесь, ему казалось, что он родился заново. Но оставалось ещё одно, последнее незавершённое дело, которое он и без того слишком долго откладывал.       Когда Майя отправилась в школу, а Дана засела за компьютер, он вышел на крышу. Ветер приятно холодил ему лицо. Здесь никто не смог бы помешать ему просто поразмыслить. Он попытался собрать свои мысли воедино. В голове прозвучал отчётливый голос Матери. Это был больше не вопль или несвязный хор. Грин теперь была полноценной частью его собственной сущности. Она была им довольна. Наконец он понял, что только слаженная работа и использование потенциала каждого поглощённого существа позволят ему выжить в этом мире. Он принял свою природу. И, несмотря на то, что он больше не блокировал чужие воспоминания, позволяя личностям поглощённых течь через него и наставлять советами, он всё ещё знал, кто он. Его собственное "Я" никуда не исчезло, а его опасения по этому поводу были беспочвенны.       Он - Алекс Мёрсер. И теперь он начнёт всё заново. Столько перспектив открыто теперь перед ним, когда ему доступны воспоминания каждого. Опыт, умения, таланты. Грин не ошибалась на его счёт. Только вирус в его чистой форме мог проложить новую дорогу для Роя. И потому она позволила когда-то поглотить себя. Осознав превосходящие возможности её потерянного отпрыска, она решила объединить с ним силы. Но он не такой, как его Мать. Он не станет спешить. Для начала ему нужно разнообразить свой генетический код. Он начнёт собирать разные, самые экзотические виды со всей планеты, будет трансформировать и улучшать мутации. И когда его взыскания подойдут к концу, и он найдёт нужное место и время, он создаст новый Улей с новым поколением заражённых. И это будет уже не из жажды мести или ради шанса изменить человечество. Он пойдёт своей дорогой. Люди будут на его пути просто пешками, их он будет использовать, чтобы продвинуть собственный вид в иерархии живой природы. Он приспособится, как делал это много раз до этого. Он будет совершенствовать себя, пока не убедится, что нет на этой планете вида, чьими преимуществами и талантами он не владеет. И когда это произойдёт, он, возможно, опробует другие миры. Для того, чтобы освоить космос, потребуется время. И у него оно было.