Думал ты: пташка уж поймалась, Но взмах крыла — и в облака От тебя она вновь умчалась, Не ждёшь её — но здесь она! Близ тебя вот она порхает, Волнуя пламенную кровь, Поспеши к ней — она взлетает, Прогнал её — она тут вновь!
В зимнее время метро постоянно кишит людьми, когда слабый лондонский фонарь не в состоянии осветить улицу Чилворт Мьювс сквозь метель и мороз, тебе только и остаётся завернуться в свой шарф, смотреть на всё сквозь запотевшие очки, в то время как ты плетёшься вниз по мерзкой лестнице станции Паддингтон в 6 утра, прижимая футляр от скрипки к своей груди. Это совершенно отвратительно, но и в какой-то степени прекрасно. Луи Томлинсон не мог ничего видеть в то самое утро. Его конечности ныли после плохого сна, а свои обмороженные пальцы он и вовсе не чувствовал. Они начали чесаться, как только его охватила духота Паддингтона, плитка на стенах слегка отдавала запахом мочи и эхом. Одна маленькая нотка в диссонансном тоне человеческой поэмы уже проснулась и спешила на работу в город. Он поспешно протёр запотевшие очки, поднося свою Ойстер-карту к считывателю, чтобы проскользнуть через турникет, аккуратно придерживая скрипку, пытаясь не нанести вред её прекрасному корпусу. Скромный журнальный прилавок неплохо зарабатывал, просто находясь рядом с платформой. Луи с благодарностью улыбнулся продавцу, со звоном опустил свои 90 пенни на стол и наблюдал, как чашка начала заполняться горячей чёрной жидкостью. Он развернулся, чтобы не пропустить свой поезд. — Сдача? — окликнул его продавец, держа сияющие 5 пенни грязными пальцами. — Никогда, — уже набравшись энергии, улыбнулся Луи и, подмигнув старику, направился к платформе. Поезд, прибывающий на Хаммерсмит & Сити в 6:14, уже был на своём месте. Луи нырнул в один из вагонов, крепко обхватив скрипку рукой, отхлебнул немного кофе и принялся оглядывать своих попутчиков. Вон в том углу, например, сидела уставшая женщина в выцветшем лавандовом пальто и суетилась над своим малышом, который размазал что-то по своей щеке. Они были абсолютными противоположностями, это очевидно. Тихая, будничная гармония идеально сочеталась с монотонной мелодией поезда и раскрывала глаза на все шероховатости в ритме жизни. Иди сюда, дорогая. Иди же сюда сейчас. В вагоне также находился огромный мужчина, который, слишком хмурясь, пролистывал The Financial Times. Луи вздохнул и басом прошептал: «Вниз, вниз, вниз» под оптимистичные ритмичные аккорды мелодии, выдававшие тремоло каждый раз, как только страницу переворачивали. Девушка, наверняка студентка, сквозь тёмные окна пристально вглядывалась во вспышки электричества, возможно, замечтавшись, а возможно, просто смотря на своё отражение. В подсознании Луи она распевала предварительный дискант — единственная нотка надежды этим утром. Что-то приближается; что-то приближается… Иди сюда, дорогая. Вниз, вниз, вниз. Стоял полнейший беспорядок. Луи нахмурился, уставившись в кофейную гущу на дне чашки, затем проткнув ногтем большого пальца обод из пенопласта. Теперь же из этих разрезов высыпались маленькие белые конфетти, кружась и в итоге опускаясь на его пальто. Временами его маленькая утренняя игра давала свои плюсы. Луи доберётся на репетицию в восторженном расположении духа, но с подёргивающимися пальцами, чтобы донести каждую ноту до всего состава оркестра. Ничего не было достаточно хорошо. Особенно сейчас, когда Лондон находился под угнетающим зимним небом, которое оборачивало его в грязный хлопок в течение нескольких последних месяцев, не позволяя ни одной оригинальной идее проникнуть в голову Луи. Совсем ничего, кроме вызывающего мурашки пустого воя ветра среди холодных улиц. Заставляя струны визжать. — Я ненавижу авангард, — пробормотал он. Прогулка по площади Святого Луки была короткой, пока музыкант добирался до улицы Госвелл от станции Барбикан, после шагая слегка на восток и вдоль Старой Улицы ещё несколько сотен метров. Луи проскочил через величественные ворота из кованого железа и на мгновение застыл, наслаждаясь видом абсолютно серого каменного храма, который в середине 90-х был перестроен в репетиционный зал для Лондонского симфонического оркестра. Ворон кружил вокруг колокольни, каркая и навевая готические мотивы, чем-то схожие с творчеством Эдгара По. Луи хмыкнул, задаваясь вопросом, почему январь — первый в списке самых удручающих месяцев года. Солнце едва взошло к тому времени, когда он обосновался в одной из комнатушек для практики в церкви Уоррен (их подвал был самым настоящим лабиринтом), играя гаммы и практикуя аккорды, разогревая пальцы. Один маленький такт удовлетворения — он был первым. Луи всегда был присущ странный вид гордости, он был первым прибывающим членом оркестра и последним, кто покидает помещение. Так выражалось его полное посвящение себя этому делу. Его преданность и непоколебимое внимание к технике — вот что вознесло его над другими юными скрипачами, принесло ему стипендию и уйму наград, в то время как парень уверенно поднимался по карьерной лестнице, достигая своей мечты. И вот теперь, в возрасте тридцати лет, он — концертмейстер Лондонского симфонического оркестра. Пары шестнадцатых нот, связный нотный стан. Слабая вибрация. Стаккато. Уже скоро он глубоко увяз в музыке. Репетициям всегда удавалось перенести Луи в иное измерение: пассивное, безжизненное состояние объяснялось тем, что, когда он был моложе, он совершил свой самый большой побег — убежищем от развода его родителей, от кошмарных последствий каминг-аута, от стрессов из-за прослушиваний и выступлений в стиле «пан или пропал» суматошной лондонской классической музыкальной сцены стала музыка — как сорт наркотика, от которого он начинал зависеть. Он был под контролем своих пальцев. Под контролем музыки, под контролем своего оркестра. Вызывающий восхищение у всех, но не у нот на бумаге. Элеонор пришлось постучать три раза, прежде чем Луи услышал какой-то странный звук. Он моргнул, поворачиваясь через левое плечо к стеклянной двери, и, увидев там Эль, уставился на неё широко раскрытыми глазами. Это напоминало глоток свежего воздуха после погружения на самое дно океана. Звук от её настойчивых ударов отдавался вибрацией в ушах Луи; он буквально на секунду почувствовал головокружение, после чего мгновенно пришёл в себя. С осторожностью он положил свою Амати в чехол, чувствуя неприятное жжение, когда его пальцы покидали отполированную деревянную поверхность цвета превосходного старого виски, светящуюся даже при отвратном флуоресцентном освещении. — Да? — спросил он ломающимся голосом, отворив дверь. Все знали, что никто не смеет тревожить Луи, когда он музицирует. Элеонор, его постоянный партнёр и коллега-концертмейстер, знала это правило лучше, чем кто-либо. Луи не смог не задуматься на секунду, не было ли это каким-то саботажем, — она была самым ближайшим соперником, наблюдая за его игрой годами. Но: — Они наконец наняли временного дирижёра, — произнесла она, затаив дыхание. Ох. — Чертовски вовремя. Валерий Гергиев, главный дирижёр ЛСО ещё с давних времен, художественный руководитель фестиваля Белых Ночей в Санкт-Петербурге и лауреат Грэмми (конечно же, не стоит забывать об остальных наградах, хотя маленький неряшливый русский в своём грязном смокинге, выглядевший несуразно рядом с Леди Гагой, наряженной в старые выброшенные чехлы от iPhone, был воспоминанием на века), принял решение взять заслуженный перерыв в декабре, чтобы заняться другими проектами. Управляющий директор ЛСО, Ник Гримшоу, усиленно занимался поисками временного дирижера в течение нескольких недель, и Луи это начинало откровенно надоедать. Он пытался донести до Гримшоу, насколько важны отношения между дирижёром и концертмейстером, объяснить подсознательную связь, которую он и Валерий медленно, но уверенно совершенствовали на основе практики и творческих бесед. В результате они смогли отыграть несколько действительно хороших концертов в прошлом сезоне. Луи был уверен на все сто, что если дополнить их отлично сложившийся состав случайно попавшимся незнакомцем, то позже это приведёт к очень плохим последствиям, так что они отложили этот вопрос на неопределённый срок. — Доверие, Гримми, — вот что он сказал у себя в кабинете за два дня до этого, загнав в угол высокого рассудительного парня. — Он не должен нравиться мне. Чёрт, дружба? Не важно. Но доверие. Я должен быть в состоянии доверять ему. И ничего. В течение трёх недель оркестр находился в подвешенном состоянии. — И что с этого? — отрезал Луи. — Кто это? — он пытался оставаться спокойным, ощущая напряжение, витающее в воздухе, — нет смысла позволять Элеонор видеть его растерянность. — Не знаю, — она покачала головой. Он вздохнул, элегантно убирая волосы карамельного цвета со лба, пока его мысли терялись одна среди другой: — Что ж, и как ты думаешь, кто это? Ратл? Баренбойм? — Я слышала, это кто-то молодой. — Кто-то молодой? — Луи, кажется, подавился воздухом. Это, конечно же, не было важно, но… Он был молодым. Какой-нибудь хипстер с вершин топ-чартов YouTube, с глупыми фанатками, которого вечно обсуждают СМИ. Его мозг начал работать на полную катушку, чтобы переварить данную информацию, и он даже принялся составлять список имён, кто же это мог быть. Левинтал? Он не достаточно закалён для такого. Янг? Его Малер сезон был просто зверским… Иисус, это недопустимо, абсолютно недопустимо! Элеонор сладко улыбнулась и с полными яда глазами пробормотала: — Не буду мешать твоей разминке, возвращайся к работе, — она откинула прекрасно уложенные каштановые волосы через плечо, удаляясь по коридору, противно стуча своими каблуками консервативных непримечательных туфель по линолеуму. Мягкие нотки тромбона последовали за ней, пустое трепетание флейты, струн было похоже на пение цикады. Оркестр просыпался. Луи требовалось выяснить, кто их новый дирижёр, прежде чем ситуация вышла бы из-под контроля. Он должен был знать, с кем ему предстоит иметь дело. Он сложил свои ноты, мысленно убивая Гримшоу за то, что тот не рассказал ему первым, за то, что из всех людей он выбрал Элеонор. Он нашёл Найла целующимся с одной из скрипачек второго состава на лестничной площадке. — Кхм-кхм… Влажные, причмокивающие звуки. Нескоординированные и слишком непривлекательные. (Можно подумать, что у музыкантов очень развит слух на такого рода вещи.) — Кхм-кхм. Луи сдался и постучал по плечу Найла, устремляя на него свой свирепый взгляд, тот вздрогнул и обернулся, вытирая рот о рукав рубашки. — Ой, Томмо? Луи не ответил ему, вместо этого грозно взглянув на скрипачку. — Разве ты не должна репетировать коду, Синтия? Со всеми форшлагами, с которыми ты просила меня помочь вчера? Она кивнула и стыдливо потупила взор. В следующую секунду девушка уже убегала, пытаясь поправить собственную юбку, Луи повернулся к Найлу. — Грубо, — сказал он. — Здесь груб только ты, приятель, — Найл потянулся, чтоб схватить Луи за сосок через его плотный шерстяной свитер, и это было… — …Настолько неуместно сейчас, Хоран, клянусь Богом, я… Найл просто улыбнулся и ущипнул его за другой. Сильно. — Послушай, я знаю, что они восхитительны, но ты должен научиться контролировать себя. Это заставило собеседника взорваться хихиканьем, а также вынудило Луи очень постараться, чтобы не присоединиться к нему. Найл был чертёнком, ирландским лепреконом, чаще всего дерзким (и пьяным иногда), но он был первоклассным валторнистом и лучшим другом Луи в ЛСО. Луи закатил глаза на белокурое чудо, стоящее и грызущее свои ногти перед ним, любуясь его тёмными корнями, что пробивались сквозь выкрашенные блондинистые волосы, пока он продолжал смеяться. — Ну же, детка. — Что? — Временный дирижёр. Я знаю, что ты знаешь. — Возможно, — Найл поиграл бровями, смотря на Луи. — Не флиртуй со мной, Хоран. Кто это? — Гарри Стайлс. И нет. Луи показалось, что это ему причудилось. Всего лишь временная галлюцинация. Потому что этого имени не было ни в одном из его списков, даже в самых невообразимых. Гарри Стайлс. Гарри Стайлс. — Ты врёшь. — Нет. — Значит, кто-то соврал тебе. — Да ладно тебе, Томмо. Я человеческий детектор лжи, — фыркнул Найл. — Верно. Найл выпрямился, саркастически выпятив грудь вперёд, и начал тыкать в плечо Луи. — Узнал это прямо от Гримми прошлой ночью в The White Lion, после чего он сказал, цитирую: «Это чистая правда, клянусь своей жизнью и твоими будущими детьми». Луи требовалось обдумать это. Он заходил взад-вперёд по площадке, по привычке встряхивая чёлку, и до такой степени закусил нижнюю губу, что начал переживать за неё. — Что ж, дерьмо. Найл похлопал его по спине, отвлекаясь и глядя в ту сторону зала, где Синтия скрылась за огромной дверью репетиционной комнаты. — Вы сработаетесь, приятель. Я знаю Гарри. — Конечно, знаешь. Ты знаешь всю Европу, вплоть до сопливого принца Джорджа. — Я думаю, всё получится, — улыбнулся Найл. Луи закатил глаза. — Нет, если он все ещё… — пробормотал он себе под нос. Но Найла уже давно не было рядом.***
Гримшоу сделал официальное заявление во время репетиции следующим утром. Луи пытался сохранять спокойствие и полную незаинтересованность, пропускал фразы «невероятный молодой талант» и «следующий Тосканини» мимо своих ушей. Внутри же его немного мутило от данной ситуации. Он попытался сглотнуть, но в горле пересохло, а адамово яблоко, казалось, было сделано из глины. «Всего лишь последствия холодного зимнего воздуха», — успокаивал он себя, совсем не замечая, что его правое колено не переставало нервно трястись. — Он присоединится к коллективу после нашей грандиозной Ночи святого Валентина, — продолжал Гримшоу. — Это так волнующе. Ещё раз огромное спасибо нашей спасительнице, мисс Прайс, за то, что она присоединилась к нашей команде и согласилась дирижировать на этом выступлении, — Ник благодарно кивнул Люсинде Прайс, ассистенту дирижёра Лондонской филармонии, которую пригласили поработать с ними на короткий срок несколько недель назад. Она улыбнулась и вежливо поклонилась, когда зал разразился аплодисментами. — Мистер Стайлс проведёт с нами три сезона: в марте, апреле и июне. У него есть несколько очень… необычных идей, — Луи надеялся, ему показалось, что взгляд Гримшоу был немного обеспокоенным, пока его глаза метались от первых до последних рядов помещения. — Я думаю, некоторым его работа покажется немного вызывающей. Итак, — подвёл итог Ник, хлопнув в ладоши, — возвращаемся к работе, дамы и господа. Вызывающая. О боже. — Гарри Стайлс! — завизжала Элеонор, хватая Луи за руку, как только Гримшоу сошёл с трибуны. — Ты можешь в это поверить? Луи издал невнятный звук, пытаясь прочистить горло. — Не очень, на самом деле. — Но это превосходный выбор, не так ли? Парень закусил губу. Они должны были изучать произведение из «Лебединого озера», скучную и всем надоевшую часть, которую они исполняют каждый год на день святого Валентина в ЛСО. Луи, вероятно, мог сыграть всю программу даже во сне. (Он неоднократно пытался убедить Ника, что «Лебединое Озеро» было не самым удачным выбором романтической истории, в любом случае они должны были усовершенствовать выступление, заменив его чем-то более загадочным и неожиданным, например как колыбельная из сюиты Кахидзе «Амазонки». Но в ответ он получил всего лишь фырканье и «Перестань быть таким нелепым, Томлинсон». Впрочем, как всегда.) — Я не знаю. — Хотя ты, очевидно, слышал о нём… — прошептала Элеонор, подперев виолончелью подбородок. — Невероятно одарённый виолончелист, он хочет сразить нас дирижёрством. На прошлой неделе он был на Лено. — Какие дирижёры вообще посещают Лено? — прошипел Луи, мягко проводя пальцами по нотам «Лебединого Озера» под созерцательное соло гобоя. — Превин написал довольно накалённую статью о нём в The Times. — Ох, прекрасно, значит, теперь мы всего лишь должны поклониться Андре… —Луи. — Что? Мои мозги не были промыты этим Гарри Стайлсом, он ёбаная знаменитость, сладкий поп-дирижёр, который знает, как очаровать нужных людей, скорее всего, закончит на каком-нибудь реалити-шоу… — Не говоря уже о том, как чертовски он красив, — Элеонор приподняла свою изысканную бровь, пока музыка начинала нарастать. — Да, я уверен, это не навредит его карьере, — мрачно пробормотал Луи. Элеонор, устав ругаться, просто поджала губы и вернулась обратно к музыке, склонив голову с наигранным выражением удовольствия на лице, что Луи всегда находил невероятно раздражающим в исполнителях. Надёжной исполнительской техники было достаточно для него, и она удерживала от лишней игры на публику, большое спасибо. Тимпани накатывал, как гром, в то время как увертюра приближалась к уже знакомой кульминации. Музыка всё ещё производила невероятное впечатление на Луи спустя столько лет. Это заставило его задуматься. О неуверенности и долгой разлуке. Правда в том, что он избегал любых новостей, связанных со Стайлсом, настолько долго, насколько это было возможно, и сейчас ему совсем немножечко интересно, как Гарри выглядит, повзрослев. Наверняка он так и не избавился от детского слоя жирка на своём миленьком тельце. — Земля вызывает Томлинсона. Луи пришёл в себя, понимая, что он затянул свою последнюю ноту, пропустив заключительный взмах мисс Прайс. Его открытая струна Е отдавалась эхом у самого потолка концертного зала Джервуд. — Ох… Бог мой, извините. Небольшой головной спазм. Больше не повторится. Остальные скрипачи и скрипачки сидели тихо, хихикая. Луи нахмурился. Музыка была настолько уютная; он играл это произведение около миллиона раз, так что-то, что он единожды отвлёкся, не было большой проблемой. Это вообще не было проблемой, если честно. И сейчас все глазеют на него. Замечательно. — Что ж, не принимая во внимание твою последнюю ноту, ты был замечателен, — миссис Прайс улыбнулась ему. — Поэтому, полагаю, я прощаю тебя. Хорошо, с 121-й строки, партия только альтов, пожалуйста. Луи встряхнул головой, пытаясь очистить её от всех ненужный мыслей и сконцентрироваться на деле. Элеонор ухмыльнулась рядом с ним, перевернув обратно несколько страниц в партитуре и бессознательно продолжила играть вместе с остальными альтами. — Ты ревнуешь, — прошептала она. — Ты должна будешь объяснить мне, к кому же, дорогая, — уставился Луи на неё. — К Гарри. Потому что он собирается получить всё внимание, не так ли? Парящий, внезапный, в то время как ты привык быть всеобщей звездой, с которой все пожилые дамы захотят поговорить. — Это Гарри сейчас, да? Вы двое в хороших отношениях? — Пока нет, но, — её ядовитая улыбка вернулась, — мне интересно, встречался ли он когда-либо с коллегами. Луи не удержался и фыркнул, пытаясь удерживать свой смычок на струнах, заглушая смех в тёмно-бордовом свитере. — О Боже мой. Ты собираешься охмурить Гарри Стайлса? — Может быть. Тот самый Гарри Стайлс, у которого был неловкий стояк, когда Луи снял свою футболку на походном костре в лагере; Гарри, который должен был прыгнуть в озеро, делая вид, что кто-то взял его на слабо… — Что? — спросила Элеонор, сузив глаза. — Ничего, — сказал Луи, быстро моргая, чтобы убрать появившиеся слезинки, и проглатывая оставшийся комок радости. — Удачи тебе с этим. Он вернулся к музыке, полностью сосредотачивая всё внимание на репетиции и желая прекратить споры о Гарри чёртовом Стайлсе. У них оставалась ещё пара недель, прежде чем он обрадует всех своим чудесным присутствием, в любом случае Луи был уверен, что к тому времени всем надоест сплетничать про их нового таинственного дирижёра. Ладно. Время возглавить свой оркестр для самых сентиментальных, самых прибыльных любовных песен, которые только может предложить классическая музыка. (Конечно же, без единой мысли о том, что ЛСО был королевством Луи, его домом, и Гарри Стайлс сможет разрушить его только через его труп.)