Серафим

Сын. Я надеюсь это письмо никогда не попадет в твои руки… Развернув конверт, что был сложен в несколько частей, Крул пробежалась глазами по первому предложению и отложила письмо. «Это не должно было попасть в мои руки. Почему я это читаю?» Огоньки разведенного костра сияли в потемневших глазах девушки, и всматриваясь в каждое слово злосчастного письма она все больше понимала, в каком аду оказался бы Микаэла, если бы сам прочитал это. История не стояла того, чтобы быть рассказанной, но похоже женщина была сильна напугана. Мита, так звали женщину которую Шиндо называл своей матерью. За последние пять лет, что она провела в коме, её темные волосы приобрели серебряный оттенок благородных аристократов. «Ферид был бы рад, если бы это увидел» — подумала Крул и продолжила чтение. Я знаю, что не имею права просить у тебя прощения или даже понимания, но когда я носила под сердцем ребенка, то еще не знала, что судьба у меня его жестоко отнимет. Может быть это грех, изменять законному супругу… Тогда он заплатил своей жизнью за мою слабость, ведь впервые в жизни я полюбила хотя и знала, что не должна была позволять себе вольность. Но я увидела его, и весь мир словно помутнел, перед глазами плыли образы только этого мужчины, что в первый же день приласкал мою измученную страданиями душу… Я приехала в Японию летом, по делам фирмы. После замужества я часто думала о том, чтобы вернутся в консерваторию и продолжать обучать молодых выпускников, что мечтали всю свою жизнь посвятить музыке. Я любила скрипку, любила её слезы, и долгими ночами без устали играла, и казалось, небо плакало вместе со мной. Сейчас, когда я смотрю на незнакомые мне пейзажи, Токио кажется слишком неизвестным, слишком опасным. В аэропорту у меня украли сумочку, а чемодан потерялся. Все что у меня осталось, это вера в себя и несколько долларов, что я могла обменять на местную валюту. Есть хотелось жутко. Накрутив на палец локон темных волос я огляделась, в надежде, что глазами найду человека, который должен был меня встретить. Я не помнила его фамилию, лишь однажды видела фотографию. Он был немцем, с очень большими глазами и тонкими, словно красные нити губами. Мы должны были жить на съемной квартире пока я не закончу с делами касающейся фирмы моего мужа. Вспоминая его, я все спрашивала себя, ну зачем я вышла за него замуж, зачем? Хотя, когда меня уволили из-за травмы полученной в аварии, я больше не могла играть и ничего не умела, чтобы работать и прокормить себя. Тогда этот мужчина сам предложил мне положится на него. Наверное он любил меня тогда, а сейчас не знаю. Тяжело выдохнув, я села на скамейку возле большого фонтана, и приложив ладони к лицу начала тихо плакать. Ну почему я такая невезучая, словно с самого детства все пошло не так. Я всегда была слишком нежной, мне не хватало уверенности в себе, я всегда ненавидела себя за слабость и постоянно сталкивалась не с теми людьми. Все чем я гордилась, это моим пристрастием к музыке. Скрипка очень долго заменяла мне обычные разговоры, которые люди ведут в кругу друзей. У меня таких людей не было, я изначально одинока и никому не нужна. Даже отец не раз мне говорил об этом, и мама не могла защитить меня… — Мисс, вы в порядке? Услышав голос я не сразу поняла, что обращаются ко мне. Мгновенно съежившись и медленно растянув пальцы, в щелях между ними я увидела лицо мужчины, лет на шесть старше меня. У него были темные глаза, что при свете солнца отдавали медью и удивительные серебряные волосы. Больше всего меня впечатлило то, что они были длинными и собраны черной тонкой ленточкой. Он улыбнулся мне и я убрала руки с лица. — Да, со мной все в порядке, как видите, — ответила я, удивляясь, что японец обратился ко мне на моем родном языке. — Я видел как вы потерянно смотрели на людей, когда переходили дорогу, — медленно сказал он, — и я подумал, что, возможно, вам нужна помощь. Я немного удивилась такой вежливости, и немного приторный голос с чуть высокими нотами в интонации насторожил меня. Мужчина смотрел на меня внимательно, словно изучая, или нет, даже читая мои мысли и я не успела заметить, как он вытащил из внутреннего кармана своего плаща белый платочек и начал осторожно водить им возле моих глаз. — Зачем же плакать, когда наступил еще один чудесный день, — все с той же улыбкой сказал он, пока я в полной прострации наблюдала за ним. — Не бойтесь, это всего лишь знак внимания. Не хочется, чтобы ваши слезы впитались в кожу. Ветер остудит ваше прекрасное лицо и тогда кожу будет немного щипать. — Вы о каждой встречной женщине так заботитесь? — Мм, дайте подумать. Пожалуй нет, — он взял мое лицо и чуть наклонил к себе, — просто не люблю смотреть на страдания тех кто этого не заслуживает. — У вас прекрасный английский, — сказала я, желая прервать слишком близкий контакт с этим человеком, — но вы же японец… — Стыдно не знать столь популярный язык в нашем мире, — ответил он, — к тому же, этот навык мне нужен для работы. — А кем вы работаете? — тут же спросила я и от взгляда не ускользнуло то, как он чуть заметно напрягся. — Я учу детей, — быстро ответил он, наклеив на лицо все ту же приветливую улыбку. — А вы? — Я играла на скрипке, — непонятно почему честно ответила я и тут же выхватила из его рук платочек, чтобы прижать его к своим губам. — Простите. — За что? — удивился он. — Я испачкала его своими слезами. Постираю и верну. — Пользуйтесь, если хотите, потом можете выкинуть, я не против. Мужчина встал и подал мне руку. — Пойдемте? — Простите? — глупо уставившись на него сказала я. — Вы прилетели сегодня утром, вышли из аэропорта без чемодана и похоже, что без денег. Я знаю как работает терминал в Токио и очень хотел бы вам помочь вернуть ваши вещи. — Откуда вы… — начала было я, но он меня перебил. — Это не знак милосердия, а дружеская помощь, — улыбнулся он, и к моему удивлению сжал свои ладони на моих руках. — Идемте. Я повиновалась, будучи опьяненной его голосом и такой нежной, но в то же время сильной хваткой. Он был похож на змею, что сначала медленно обвивается вокруг жертвы, а затем резко сжимает свои кольца вокруг её шеи и всего тела. Медные глаза еще раз сверкнули в мою сторону, и я поняла, что даже не знаю имени этого мужчины. — Постойте, как вас зовут? Мужчина чуть замедлил шаг и резко повернувшись ко мне так, что мы чуть не столкнулись лбами, ответил: — Ферид. Ферид Батори. …Я была словно в бреду, подчиняясь этому мужчине. После того как немец все же нашел меня, Ферид Батори, так звали того мужчину, едва ли не каждый день навещал меня и всегда с каким-нибудь подарком. Он откуда-то знал, что я люблю белые лилии и почти всегда приносил мне один, но очень большой и красивый бутон этих цветов. Он знал о моем пристрастии к шоколаду, и привозил мне плитки с лондонского производства, он даже знал, что я люблю именно черный шоколад, очень горький. Он обхаживал меня словно дрессировщик, желающий укротить строптивого тигра. Я засматривалась на его грациозные движения сильного человека, или нет, скорее хищника скрывающегося за обликом человека. Я никогда не считала себя красавицей, я была скорее милой, или просто утонченной, без наворотов и сияния. И он говорил мне именно то что я хотела услышать. Впервые он приласкал меня, когда забрал ночью, чтобы мы могли насладится прогулкой под луной. Он задержал меня возле одинокого фонаря в глубоком парке, и едва коснувшись меня, затмил мои глаза своим теплом. Я не помню как оказалась у него в постели, не помню, что он говорил, но очень ясно помню его руки, его касания, его дыхание. Таких людей я не встречала никогда, он был Богом среди всех мужчин, потому что откуда-то знал все чего хочет женщина. А я не могла понять зачем ему нужна я, такая как я. По сравнению с ним я лишь обычный кусок из плоти и крови, он же был едва ли не лордом, если не сказать аристократом. Его привычки, его манеры, его сдержанность и даже голос, что менял свою интонацию, все говорило о том, что он непростой человек. Но мне было все равно. Я любила его, и он признался мне, что тоже любит меня… Крул с силой сжала эту часть письма меж пальцев и едва сдержала себя, чтобы не бросить в огонь все содержимое конверта. Как же она ошибалась, эта девушка, когда открыла свое сердце чудовищу. Ферид никогда никого не любил, он был лишен такого чувства как любовь. Взамен этого воскресил в себе все пороки, все грехи человечества, умело замаскировав их под добродетель и общепринятую мораль. Цепеш знала Ферида с детства, и вся его жестокость, вся его грязь не единожды срывалась с губ даже в адрес собственных детей. Крул никогда не забудет как он бил её, как впервые оставил на её коже свою метку, шрам, который остался от прижигания. Это был кусок раскаленной проволоки, что словно плавила кожу, пока касалась её. Выбросив из головы ненужные воспоминания, Крул вытащила следующую страницу. …Когда по истечению месяца наших отношений я узнала что беременна, радости моей не было границ. Мой муж не особо исполнял супружеский долг, и долгое время я лишь могла мечтать о детях, а теперь… Теперь, когда я беременна ребенком Ферида, я чувствовала, что стала настоящей женщиной, по уши влюбленной в одного мужчину, ради которого была готова на все. Оглаживая руками живот, я представляла себе светловолосого мальчика с голубыми глазами, что с той же нежностью будет смотреть на меня, как и его отец. Мне представлялось, как я буду учить его играть, как буду слушать звучание скрипки в его руках. Впервые заплакав от счастья я сразу же набрала Ферида, но только вечером он смог прийти ко мне. — Прости, — он быстро поцеловал меня в лоб и по привычке погладил по голове, — сегодня нам привезли новых учеников… — Привезли? — переспросила я, удивившись такой странной формулировке его слов. — Я так и сказал, привезли, — чуть небрежно отмахнулся он, показывая из-за спины целый букет белых лилий. — Это тебе. Просто, иногда к нам поступают на обучение слишком много людей и их привозят едва ли не автобусами, — улыбнулся он, и заметив мой отведенный взгляд мгновенно напрягся. — Что-то не так? — Я жду ребенка, — быстро сказала я, и опять же закрыла глаза рукой. — Что скажешь?.. Неловкая пауза переросла в звенящую тишину. Ферид молчал, и я все больше паниковала, что он может отказаться от меня. Ребенок это хорошо, но любовница не должна преподносить таких подарков для своего любовника, а в том, что я была для Ферида лишь увлечением я даже не сомневалась. Да, я любила его, но не была уверена любит ли он меня так, как того хотела я. — Мита, это… — запнулся он и едва ли не отдирая мои руки от лица, заставил посмотреть в его медные глаза, — не думай, что я не рад, просто… Как отец я не совсем пригоден. — Это сложно, я понимаю, но я так долго хотела ребенка, что теперь не смогу отказаться от ангела, что живет у меня под сердцем. Или ты будешь настаивать, чтобы я избавилась от него? — Нет! — повысив голос ответил он и сразу же обнял меня. — Прости, я не должен был срываться на тебе. Я очень трепетно отношусь к детям, но я не люблю их. — Не любишь? Но почему? — Мита, жизнь раскрылась для меня весьма печально и очень горько. Ты не знаешь, что я за человек, а то, что ты видела, было лишь маской. — Я полюбила тебя настоящего, — слезы градом стекали по моему лицу, — я знаю, что ты очень ранимый, и что ты боишься людей, но ведь… я же… Я верна только тебе и всегда буду любить только тебя. — Я знаю это, просто… — Расскажи мне, — я обняла его за шею и прижала холодное лицо к себе. — Я хочу знать о тебе больше, чтобы любить тебя еще сильнее. — Мита, я не люблю детей, потому что не знаю о них ничего. Я никогда не был ребенком. Меня лишили всех радостей детства. — Тебя били родители? — глупый вопрос, но ничего другого я не могла спросить. — Они меня продали, — спокойно ответил Ферид, — а в шесть лет я впервые почувствовал, что значит, когда тело не принадлежит тебе. Меня и мою мать насиловали пока мой отец собирал деньги на свои потребности. Это были деньги взращенные из страданий, крови и плоти. Я был жесток, и я очень часто делал людям больно. Очень больно. Знаешь, я даже убивал… …У меня не было слов, чтобы передать то что я чувствовала в этот момент. Ферид говорил и говорил, и руки мои тряслись все больше, дыхание сбивалось, а сердце обливалось горячей кровью. В шестнадцать лет его едва ли не вывезли за границу в качестве живого товара. В восемнадцать он уж вовсю торговал своим телом и предлагал детей для утехи богатых буржуа. Он сам сплотил их в стаю, чтобы выжить, и те радостно шли за ним. Нужно как-то выживать, всегда нужно жить, так он говорил, и так же поступал. На пороге двадцатилетия, Ферид по чистой случайности убил одного аристократа, когда узнал, что тот придушил одного их его хостов. В тот же день он взял его фамилию и выдал себя за его сына. С тех пор вся его жизнь это бордели, дети, юноши и власть. Много власти… - …Я знаю, что недостоин счастья, я знаю, что несу страдания другим и я понимаю, что никогда не оправдаюсь в твоих глазах, но я… я верю только тебе, потому что люблю. Да, Мита, это правда, я люблю тебя, сам не знаю почему. Ты важна для меня и я прошу тебя остаться со мной. …Я слушала его, пока дождь отбивал свои ритмы на облицовках крыш и ни одна клеточка моего тела не хотела уходить от этого монстра, чудовища, что стал злодеем поневоле. Я понимала, что он несчастен, и что он ужасно одинок. В тот момент, все чего я хотела, это прижать его к себе и не отпускать, никогда и ни под каким предлогом. Я любила Ферида Батори, любила его всего, и решившись, мы пришли к согласию, что как только я рожу этого ребенка я разведусь с мужем и навсегда останусь в Японии. С ним. Ферид обещал мне, что бросит свои дела ради меня. У него было много накоплений и мы хотели покинуть город грехов… Дыхание Крул мгновенно прервало всхлипами боли и отчаянья. «Что же ты за человек, Батори… — думал она, — ты уже погубил десятки душ, хоть в этом ты не врал. Зачем же тебе Микаэла, зачем?» Огонь все сильнее разгорался на холодном песке, и подкинув несколько веток в общий костер, Крул вскрыла третий конверт, который датировался февралем нового года. …Он родился мертвым. Мой сын задохнулся в моей утробе, когда я рожала его, на месяц раньше положенного срока. Из меня вытащили мертвое тело, окутанное лишь моим теплом. Он остыл буквально за несколько минут, после того как его все же дали подержать возле моей груди. Мой сын умер даже не получив имени… Через два дня Ферид забрал меня из больницы. Он выглядел убитым и раздавленным, впрочем как и я. Мы не говорили около недели и все наши отношения прекратились, когда он сказал мне, что больше не хочет меня видеть. Он не обвинял меня в смерти нашего сына, но так и не смог пережить его потерю. Должно быть, ему было больно смотреть и в мои глаза. Я это понимала, но принять не могла. Я потеряла двух людей, которых любила с той лишь разницей, что один был жив. И он исчез, исчез из моей жизни. Мне не оставалось ничего кроме как покинуть город и вернутся к мужу. Врачи убедили меня, что я еще смогу иметь детей. Меня эта новость мало обрадовала, ведь мой свет был вырван вместе с телом, что я в самом начале клялась любить и беречь. Не уберегла. Я не смогла защитить своего сына. Даже сейчас я помню, что на его голове был светлый, если не сказать золотой пушок тоненьких волосков. Он был бы блондином, как и хотел Ферид. У него были бы голубые глаза, как и хотела я. Батори сам занялся погребением нашего ребенка и даже прислал мне в письме местонахождение его праха. Я приходила к тому храму и часто молилась. Я спрашивала у Всевышнего, за что тот отнял этого ребенка. Неужели за поступки Ферида? Неужели за мой собственный грех?.. Я плакала, погружаясь в свое одиночество, и однажды вечером, блуждая словно в застывшем для меня городе наполненным тьмой я наткнулась на свой кошмар. Он вышел из тени, едва ли не невидящим взглядом уставившись на меня. Одежда на нем была опалена, руки в крови, а лицо… Нечего было говорить о том какой жалкий вид он имел, и какими страшными были его слова. — Я нашел нашего сына, — сказал он и распахнув плащ достал маленький сверток с мирно спящим младенцем. — Это наш сын. Как ты его назовешь? Я словно в бреду металась глазами то на Ферида, то на ребенка, и первая мысль, которая пришла в мою голову вынудила меня вскрикнуть и вцепится в плечи монстра. — Что ты сделал, Ферид, ты украл его? — Мита, я сдержал свое слово, теперь мы станем семьей как ты того хотела. Как хотел я… Пожалуйста, пойдем домой, я буду любить тебя и сына. Чувствуя что этот мужчина сходит я с ума, я повиновалась ему. Мы пришли на его квартиру, огромную и пустую, как и его сердце. Я сняла с него одежду, заставила принять ванну и обеззаразила его раны. Я перевязала его голову, заклеила пластырем порезы и уложив в кровать увидела, что он прижимает к себе ребенка. Он быстро уснул, пока я сидела рядом, взращивая в себе безумный план… …Тогда же, в ту самую ночь я украла у него этого ребенка, и под покровом ночи вывезла его из страны. Я сильно рисковала, и всего одна ошибка могла стоять мне жизни. Я знала, что Ферид стал бы искать меня, чтобы отнять ребенка, но мой муж защитил бы меня. В своих письмах к нему я писала, что прилетела в Японию и сразу же узнала о том что беременна, от него. Он не стал сомневаться, и ждал уже не только моего возвращения. Я вывезла малыша в сумке, благо он не паниковал, а в самолете мне никто не задавал вопросов, потому что большую часть полета я провела в туалете, кормя и успокаивая малыша. На вид ему было месяцев три, не больше. Приехав в свой город я сразу же поклялась себе, что выращу сироту как своего родного сына и никогда не открою ему правду. Мой Микаэла, я не знаю, кто твой настоящий отец, но из тех писем что присылал мне Батори поняла, что ты очень важен для кого-то в его окружении и похоже, мальчик мой, что ты оружие мести или возмездия. Но твой отец не Ферид, это ты должен уяснить. Прости меня, если сможешь, но боюсь, что когда ты это прочитаешь, я не смогу уже обнять тебя. Не смогу приласкать, поцеловать твои золотые волосы. Сегодня он придет за мной, потому что в галерее я увидела его сразу после того, как мой муж вновь избил меня. Прости меня и прощай. На этом письмо обривается, и Крул откладывает все шесть страниц, исписанные красивым каллиграфическим почерком. «Единственное в чем ты права, Мита, так это в том, что Микаэла никогда не должен узнать об этом, — думала Крул, смотря на тлеющие угольки костра, — ты отдала свою жизнь двоим, но они не смогут ужиться находясь в непосредственной близости друг от друга» Скомкав все письма и вытерев кулаком засохшие слезы, Крул бросила клочки в огонь, что сразу же воспламенился и заиграл зелеными огоньками. На сердце девушки было тревожно. Она уже поняла, что Ел был прав, хотя откуда он узнал все это, и как достал письма ей было неизвестно. Одно она знала точно: к лету чья-то жизнь оборвется и скорее всего не без помощи Ферида.