***
— Хару! Голос Микаэлы надрывался и прошибленное насквозь терпение выдавало в его голосе уже нескрываемую злобу. — Хару, черт возьми! Ну и где этот ребенок? — Мика-сан? — ассистент, стоящий внизу, что придерживал коробки, помахал ему на балкон. — Мы, кажется, видели одного любопытного зайца возле склада с тканями. Может быть, вы его ищите? — Похоже на то, — вздохнул Мика, понимая, что его ждет не самая приятная прогулка в запыленный склад. А учитывая, что лифты на паузе временного ремонта, то подниматься потом придется пешком. Неугомонный ребенок! Уже две недели прошло с той ночи и не проходило и дня, чтобы Мика не спрашивал себя, зачем же ему это надо?! Документы мальчика удалось восстановить и благодаря Микиным связям в большом круге и несколько крупных, перемотанных розовой резинкой купюр, ему все же удалось оформить опекунство над малышом. Хотя, нет, слово малыш тут точно не подходило. Этот тихий и замкнутый ребенок постоянно сбегал! Он не был слишком активным или буйствующим, просто он боялся людей и открытого пространства. Все попытки Мики вытащить его на улицу заканчивались слезами и тихими криками, пока сам Шиндо медленно закипал от гнева. Ему было нелегко принять этого мальчика, не только потому, что он так сильно напоминал ему Юи, но еще и потому, что Микаэла боялся сделать что-то не так. Он сам по себе был добродушен к детям, но почему-то именно этот ребенок вгонял его в панический ужас. Стояло мальчику потянуть к нему руки, чтобы «опекун» обнял его или же поднял, как Шиндо покрывался холодным потом и трусливо сбегал из комнаты. На его счастье Хару никогда не бежал за ним, а преданно ждал у рабочего места своего новообретенного родственника. «Чертов ребенок», — мысленно ругался Микаэла, пока наблюдал как малыш мирно сопит на его кровати. Шиндо много времени проводил в своем рабочем кабинете и поскольку мальчик уходить не собирался, то специально для него Мика приобрел широкое раскладное кресло, чтобы ему было где поспать. Но когда Хару обнаружил за скрытой дверью, что вела в спальню Шиндо, его кровать, то новый кошмар для Микаэлы предстал во всей своей красе. Белые простыни, которые раньше пачкались лишь многочисленными белокурыми любовниками, теперь вмещали в себя худое тельце черноволосого мальчика, который от чего-то спал без одежды. Мика все же вынудил себя присесть рядом на край кровати, и в неярком лунном освещении, что било в окно, он позволил себе долгие часы любоваться правильными чертами лица мальчика. Вроде как Юи, и в то же время нет. Оттенок волос не тот, губы не те, подбородок слишком… слишком не такой. Не тот изгиб бровей, нет складочки возле губ от частой улыбки, как это было с Юичиро, нет того нежного оттенка кожи. Но все равно, если не всматриваться в детали, то Хару был маленькой копией взрослого Юичиро, о жизни которого Шиндо ничего не знал. Жив он или нет, а может уже покойник? При мысли о возможной гибели своего любимого, Мику пробирала дрожь и он долгое время не мог прийти в себя. Лакус покупал ему белые розы, их цвет успокаивал Микаэлу и тот засыпал. У Шиндо были серьезные проблемы со сном, и только в компании теплого тела он мог крепко заснуть. Но все равно предпочитал спать один. Сняв с себя пиджак и повесив его на спинку кровати, Мика мягко скользнул под одеяло и, повернувшись спиной к мальчику, уткнулся носом в подушку. Хару заворочался во сне и ближе прильнул к Мике. Тот вздрогнул и чуть осунулся… Проснулся Мика спящим на спине, с раскинутыми руками и пришел в неописуемый ужас, когда увидел на настенных часах почти два часа дня. Дернувшись, он понял, что что-то сильно давит ему на грудную клетку и, сдернув с себя одеяло, увидел спящего на его груди мальчика, который похоже и был причиной столь позднего пробуждения. Мика улыбнулся, понимая, что давно уже так крепко не спал, и аккуратно переложив мальчика на кровать поспешил удалиться… — Хару? — вырвав себя из воспоминаний, Мика громко крикнул его имя. — Ты где? Это же я, Микаэла, хватит прятаться или я рассержусь. Этот ребенок слишком действовал на нервы. Если отбросить его весьма очевидное и характерное сходство с Юи, то тяжелый характер был второй занозой во второй половинке ягодичной мышцы. Внезапно Мика загрустил. «А ведь у меня нет ни одной фотографии Юу-чана в детстве. Да что там в детстве?.. Я не сохранил его даже в юности» Вспоминая зеленые глаза, он никак не мог вынудить себя открыть свои. Вот он, отражается на обратной стороне век, когда Микаэла спал или дремал. Его прекрасные тонкие руки, что тянутся к Мике и тихий, едва слышный голос зовущий его. Мика, Мика, Мика… Мой Микаэла… — Уже давно не твой, — тихо шепчет Шиндо, и как бы невзначай проводит подушечкой большого пальца по нижней губе. Скольким он позволял целовать свои губы, пока забывался в агонии страсти и ненависти? А скольких он пустил гораздо глубже, туда, где кроме Юу-чана его никто больше не касался. Но сердце, Мика чувствовал, сердце оплетено шипастыми розами, и только одному человеку под силу пройти через этот стальной замок из обиды и горечи предательства. Выйдя на свет, он увидел на земле какие-то красные пятна похожие на краску, но когда наклонился и потер вязкую жидкость между пальцами и понюхал её, то понял, что это кровь. — Хару! — со всей силы закричал Микаэла, почти цепенея от ужаса. — Я же знаю, ты здесь! Выходи немедленно, или я доломаю тебе твою вывихнутую руку!!! У этого мальчишки точно были не все дома. Из-за стресса? Может быть. Мика и сам думал отправить его к детскому психологу, потому что замкнутость этого ребенка просто поражала. Он показывал себя очень слабым, все время прятался, но редко когда плакал. Еще, об этом ему в тайне сказал Лакус, тот обнаружил его странную склонность к мазохизму. Хару мог часами пялится на свои ноги, а затем жестоко начать царапать их ногтями. И при этом он все равно не плакал… — Хару? Микаэла отодвинул большой ящик и увидел в углу поджавшего под себя колени мальчика. В руках у него был нож для бумаги. С кистей стекали тонкие струйки крови. — Тише, — Микаэла осторожно приблизился к нему и потянулся, чтобы забрать нож, — все хорошо, это же я. Ты ведь меня не боишься? Хару молчал, глотая тихие всхлипы. — Иди сюда. Мика аккуратно, насколько смог, приблизил Харуко к себе и тот с тихим вздохом обнял его, проходясь раненными руками по белой рубашке Шиндо, которая сразу же испачкалась. — Скажи мне, — Мика гладил его по голове, точно забываясь в тепле этого ребенка, — чего ты так боишься? Человек не может просто так причинять себе боль, уж поверь, я знаю это как никто другой. — Я должен научиться терпеть боль, — серьезным голосом начал Харуко, — иначе мне никогда не отомстить тем, кто предал и убил мою семью. Микаэла замер и в его голове воскресился гневный возглас его прошлого. «А мне все равно, что ты будешь делать. Я люблю её, она моя мама! И я буду мстить за неё. Я убью тебя, потому что ты погубил её!» — Да, прошлое причиняет боль, — едва слышно сказал Мика, — и я когда-то многое потерял. Хочешь послушать эту историю? Хару кивнул и Мика поудобней усадил его на своих коленях, вконец принимая тот факт, что искренне полюбил это маленькое слабое существо у которого кроме него, Микаэлы Шиндо, больше никого нет. «Если хочешь, я буду любить тебя», — подумал Шиндо, когда начал свой рассказа со слов: «Однажды я полюбил слишком сильно, и это погубило меня…»***
Сколько бы времени не проходило, Амане никогда не забыть первую встречу с Микаэлой. Те испуганные заплаканные глаза, грозный взгляд его подруги, Осаки, их знакомство в комнате литературного клуба и первый поцелуй. Сломленный на тот момент Шиндо и его сладкие, отдающие в своем вкусе клубникой губы. Сколько Юи не пытался вспомнить, а больше никогда, да и до того случая, он не пробовал и не ощущал такой же вкусный поцелуй. То безумное, граничащее с помешательством прикосновение, легкое как весенний ветер и настойчивое, как пробирающий до костей холод. Мурашки, выступающие на коже, гул в ушах, блики в глазах и полный немого удивления взгляд. Голубые глаза, смотрящие в самое дно его черной души с какой-то невидимой мольбой и преклонением. Да, Мика любил его еще тогда, но Юи, глупец, не мог этого сразу понять. Сейчас, вспоминая зачатки их отношений, Амане понимал, что так никогда и не задумывался, за что этот прекрасный человек может любить его и почему отдал свое сердце так бездумно… Хотя, почему же бездумно? Шиндо с самого начала знал на что идет, доверяя себя другому парню, к тому же такому испорченному и порочному как Юи. Но сейчас, когда вызывающая и дикая молодость осталось позади, Юичиро все чаще напоминал себе что он больше не тот шестнадцатилетний парень, которым был когда-то. Он больше не может позволить себе надеть кожаную куртку и, позвонив друзьям, выйти в город; не может положить глаз на любую девочку в их округе и закрывшись в телефонной будке отдаться вольной страсти; не может больше смаковать вкус насилия и свободы передвижения. Он скован, разрушен, раздавлен и медленно увядающий. Юи прекрасно осознавал, что Глен его не отпустит, что Шинья обязательно отомстит за нанесенные ему обиды, что Крул больше никогда не вернется… Уже больше двух месяцев как она перестала звонить, и сам Юи не мог с ней связаться. Её номер был недоступен. Ичиносе, по доброте душевной, впервые разрешил ему взять Кейти с собой. Эта поездка в Венецию должна была продлиться не больше недели, и Амане еще пока точно не знал, кого нужно было убрать. Насколько он понял, из тех бумаг, что дал ему секретарь Гурена, речь шла то ли о модели, то ли о дизайнере, который был главной новостью на этой неделе мод. Очень хорошо Юи запомнилось одно слово, как бы мельком замеченное между строк. «Серафим»***
Семь лет назад — Юи-сан? Юичиро зевнул и, повернувшись лицом к сидящему у изголовья кровати Мике, вздернул брови. — Мика, я же просил не беспокоить меня, когда я сплю. — Прости, — улыбнулся Микаэла, по привычке закрыв глаза, — я просто подумал, что мы давно уже так не наслаждались тишиной вместе. — Оу, в самом деле? Юи приподнялся на локти и Мика подсел к нему ближе. Темная радужка голубых глаз, казалось, мерцала в царящем полумраке. — Ей, ты что делаешь? — возмущенный визг Юи только побуждал Мику к активным действиям. — Пригрел змееныша на груди… Мика весело хохоча начал стаскивать с Юи футболку, но наткнувшись на сопротивление, был повален на кровать и прижатый весом Амане. К слову, тот был несколько тяжелее худого и утонченного Микаэлы. — Ауч, Юи-чан, ты меня раздавишь, — всплакнул Мика и схватив Юи за шею перевернул его на спину, — я все равно выиграю. — Еще чего, — возмутился Амане и пока пытался подмять худое тело под себя не заметил, как они уже вовсю качались по кровати, сминая и растягивая лавандового оттенка простыни. Одеяло подмялось под них, они запутались между собой словно лозы растений, и только золотые волосы Мики изредка переплетались с темными прядями Амане. Микаэла тяжело задышал и слегка покраснел, пока его тело начало отмечать, что детская забава приняла совсем другой оборот. Юи уже не казался таким тяжелым, а тепло его тела - таким жарким. Мика все меньше сопротивлялся и все больше елозил по колену Юу-чана, что как ни кстати развело его ноги и чуть давило на бедра. Едва слышно застонав от слишком сильного нажатия, Мика попытался замаскировать свой голос под кашель, но Юи неожиданно остановился и сняв со всей головы одеяло наклонился над самым лицом Шиндо. — Юи-чан? — медленно пролепетал Мика, краснея еще больше. Юи смотрел на него, не говоря ни слова. Просто всматривался в голубые глаза, в которых мерцали звезды. Так он видел Микаэлу и именно таким любил. — Ты… хочешь меня? — так же медленно спросил Юи, на что Мика покраснел сильнее прежнего и скривился так, словно вот-вот заплачет. Его тонкие бледные руки сильнее вцепились в рубашку Юи, ногти как бы невзначай прошлись по острым лопаткам и, закрыв глаза, Микаэла потянулся за поцелуем, едва ощутимо коснувшись губ Юи своими. Юи к его удивлению на поцелуй не ответил, а его лицо стало куда более серьезным. Он поднял ладонь и, пройдясь ею по волосам Шиндо, слегка оттянул их назад, вынуждая блондина задрать голову и обнажить шею. Теплый влажный язык прошелся по всей длине, затрагивая кончиком подбородок и чуть всасывая кожу на нем. Мика сильно взглотнул, его кадык дернулся, а губы, до того сжатые крепкой хваткой зубов, дрогнули, и он прикусил костяшки пальцев, чтобы вновь не выдать в своем голосе возбуждения. Больно прикусил, очень ощутимо и инстинктивно распахнул глаза. Его Юи, его Юичиро смотрел на него с нежностью и, улыбаясь, взял в руки лицо Микаэлы, мягко повернув его голову в сторону окна. — Смотри, — он улыбнулся и продолжил: — Даже буря разразилась и снег пошел. Зима у меня всегда ассоциируется с тобой, поэтому если я вижу снег, всегда думаю о тебе. — Юу-чан, — прошептал Мика, пока сдерживал уже слишком ощутимый приступ слез, — я… я так бы хотел, чтобы во всем мире остались лишь мы одни. Знаешь, мне иногда снится будто мы оба лежим в глубоком сугробе, прижимаясь друг к другу словно в спячке. Наши тела обнаженные, и твоя кожа сияет в этом белом, словно перья лебедей, снегу. И я обнимаю тебя, ты обвился вокруг меня словно плющ и дышишь мной, поглощаешься мной, живешь лишь моим теплом. Я понял значение этого сна. Весь мир лишь глубокий холодный снег. Если мы вместе, то сумеем выжить, нежась в тепле и ласке друг друга, а вот если бы мы были порознь… Ты… ты любишь меня, Юи? Последнее он произнес, нежно пройдясь пальцами по подбородку Юи и смотря на него так, что невозможно было не прослезится. Во взгляде Микаэлы читалась такая преданная любовь, что темное сердце Юи дрогнуло, и здравый смысл разлетелся на куски, разбитый этой тяжелой ношей из похоти, страсти и желаний. Вместо ответа он со стоном впился в Мику жадным поцелуем, больно кусая его губы и иногда сталкиваясь зубами. Они начали снимать одежду друг с друга, точно потеряв голову, и лишь одно желание стучало в их висках: соединится, как можно быстрее поглотится друг другом, забыть весь мир, забыть самих себя во влажных смазанных ощущениях, что словно палитра художника рождала новые, до сегодня невиданные оттенки их любви. Сильнее и еще быстрее проникнуть в желанное тепло, чувствовать себя в ловушке от сильного сжатия, от вкуса соленой кожи, от сладости горячих губ. Любить друг друга, желать еще больше и ни за что не размыкать руки. Стонущий и потерянный в собственных ощущениях Микаэла не размыкая пальцев держался за ладонь Юи, пока тот поднимал руки над его головой, ставя их в замок и не позволяя Шиндо предпринять хоть какую-то попытку его коснутся. Он уже его касается, гораздо глубже, чем мог бы предположить. Эта любовь, так думал Юичиро, могла бы убить или вынудить это сделать. Амане поклялся себе, что никогда не позволит кому-то еще касаться Микаэлы. Но тогда он еще не осознавал, что не в правилах этого жестоко мира, жить лишь одной любовью. Чувства заменялись ненавистью, любовь — желанием смерти, и тот, кого ты обещал любить, кого называл возлюбленным, может принести столько боли, что всякая пытка покажется раем по сравнению с глазами человека, который понял, что его предали… Юи тяжело было вспоминать об этом, поскольку он не единожды клялся Мике, что защитит их общую любовь и никогда того не предаст. Точно так же как Мика терялся в его объятиях, Юи давно похоронил себя на дне воспоминаний, терзаясь муками совести и пылая собственным адом, что уже давно сжег его сердце. Ему так не хватало того холода, ледяного покрова спокойствия, что дарил ему Микаэла. Он так отчаянно желал его защиты, так хотел преклониться перед его коленями и молить о прощении, молить о возврате утерянной любви. Но не мог. Никогда бы не смог, потому что Мика его не простит. Ради долга, ради своей семьи Юи вынужден был попрощаться с голубыми глазами и запечатать любовь к Микаэле в своих тревожных, наполненных горечью и услады снах, где он спит, обволакиваемый запахом Мики, его дыханием и его любовью. Сжав пальцы на своем лице, он начал тихо постанывать, уже не сдерживая слез. Ему все казалось, что Кейти может увидеть это, а расстраивать свою семью Юи не желал. Теперь в целом мире у него есть лишь Кейти, его любимый и самый родной человек. О Мике наконец нужно забыть и никогда не вспоминать. В конце концов, кто для него Мика? Лишь яркий пример того, что полюбив, ты теряешь душу, а предав эту самую любовь, лишь скитаешься по земле, но не живешь. Вот и Юи не жил. Лишь каким-то образом заставлял себя дышать, видя беззаботную улыбку Кейти.