Серафим

***

Мика ступал ровными медленными шагами, все время почесывая то руку, то плечо, а то и невзначай затрагивал пальцами внутреннюю сторону бедра, благо никто не видел, потому что рядом никого не было. Этот костюм несколько сдавливал ему горло, сковывал тело, хотя даже не был в жесткую обтяжку и в местах чувствовался свободно. Мика не решился взять плащ, решив, что наденет его вместе со своей карнавальной маской, когда нужно будет отыграть один из танцев. Он уже сотню раз пожалел, что вообще придумал этот наряд, более того — напялил его на себя, ибо взяв в руки белые лилии, подаренные венецианскими гостями, чувствовал себя погребенным в саван. Лилии же значили не только чистоту, но и приближенность к похоронам. Он где-то слышал о подобном, но не верил до конца, правда ли это. Микаэла очень любил лилии, потому что по преданию, когда дева Мария узнала о том, что станет вынашивать в своем чреве сына самого Господа, ангел поднес ей в подарок белые лилии, как знак чистоты и непорочности. Шиндо даже пустил легкий смешок, удивляясь, как будущая матерь может быть невинной, в том самом смысле. Но религия не была его излюбленной темой, он просто помнил о том, что изучал еще в школе… Только подумав об этом, он резко остановился и хлопнул себя по лбу. Хару! Этот несносный меланхоличный ребенок с явно выраженной маниакальной ненавистью к себе… Мика едва ли вытащил его из дома, потому что тот не хотел идти, ссылаясь на то, что боится людских сборищ и просто потеряет сознание от давящего его ужаса. Это отчасти было правдой: Лакус однажды принес Хару на своих руках, лицо которого было в крови. Вельт сообщил, что в толпе мальчику стало плохо, из носа пошла кровь, причем не тоненькими ручейками, а добротно таки хлынула как от хорошего удара. Врач сказал, что повода для беспокойства нет, но Мика сразу же возразил — лопнувшие сосуды не могут дать столько крови, но врач сказал, что причина всему страх и мальчика нужно оградить от толпы на какое-то время. Несколько месяцев прошло с тех пор, а это самое «некоторое время» все продолжало плыть, точно плавленая резина, что ну никак не хотела дойти до своего конца. Хару рыдал навзрыд, будучи в нежелании идти, но когда Мика показал ему его карнавальную маску и аргументировал этот поход тем, что мальчика никто не узнает и он может остаться неузнанным, а значит — настоящего Хару нет, есть маска, к которой никому нет дела. Харуко оживился, даже улыбнулся и Мика понял, что попал в точку. Харуко боится открывать людям не свое лицо, а свою личность, страшась неожиданно прилетевшей к нему боли, хотя сам резал себя не чувствуя угрызений совести. Шиндо так и не смог перевоспитать его в этом плане и мальчик, скрываясь, начал делать эти кровавые вещи в тихих отдаленных местах, еще сильнее закрывая себя в страхе быть отвергнутым. Шиндо не был психологом, но посчитал, что пусть лучше мальчик доверяет ему, не скрывает свою пристрастность, но, по крайней мере, Мика будет знать, что и в каких количествах он причинит себе. С тех пор их жизнь стала налаживаться, если бы не заскоки вечно страдающего опекуна, что медленно, но верно загонял себя в могилу. — Мика-сан?.. Микаэла обернулся, видя перед собой одетого во все белое темноволосого мальчика, прячущего себя за темно-синей (этот цвет был и правда очень глубокий и затемненный) маской, на поверхности которой было видно сверкание блесток, ну точно ночное небо с россыпью крошечных звезд. — Я остался неузнанным? — с улыбкой спросил Харуко, подбегая к улыбающемуся Мике и кинулся к нему в объятия. — Мика-сан, Мика-сан… ничего, что я вас так называю? — Не говори мне «вы», — Мика мягко прошелся рукой по темным волосам, целуя мальчика в висок, прямо в то место, где чуть вздулась голубая венка, — я чувствую себя стариком, а мне ведь только двадцать четыре года. Я еще маленький вроде… — Вроде? Мика-сан, это я маленький, а вы уже взрослый… — Хочу вновь стать малышом и чувствовать себя ребенком, — Мика мечтательно закатил глаза, направляя блуждающий взгляд к ярко полыхающей люстре, — ты что-нибудь ел? Я не ручаюсь за качество той кухни, что готовит этим гостям… Лучше потом вернемся домой, и вместе поедим суши, или жареный рис с овощами. Он полезный, для твоего здоровья самое то. — Знаете, после тех трех бутылок, что я нашел в вашей комнате, вы тоже выглядите не совсем здоровым. — Ох, ну что ты, это было лекарство. Лекарство! Мика легко помахал рукой прямо перед носом Хару, как бы давая понять, что волноваться не о чем. — Я попробовал то, что осталось на донышке… — Что?! — Шиндо мгновенно переключило, и он воспылал гневом. — Да как ты посмел, тебе еще нельзя такое! — Ага, значит там все же был алкоголь? — победоносно проговорил мальчик. — Нет, — пробурчал Мика, отводя взгляд, — там было, эмм… взрослое лекарство?.. Точно, там был раствор ампул, которые могут пить только взрослые, вот. — Мика-сан, я конечно все понимаю, но мне как бы уже восемь, на той неделе справили же, и я вроде как умею читать не только буквы в алфавите, но и, представьте себе, еще и могу складывать их в слова и даже предложения. — И по-английски умеешь? — Jack Daniel’s, верно? — Хару сощурил взгляд и Мика болезненно взглотнул. — Так, кажется, там было написано?.. Еще и указано процент алкоголя, и он был ох каким высоким… — Ладно-ладно, я все понял, ты выиграл. Я недооценил тебя. Больше пить не буду. — И ночью тоже. — Да ты дьявол! — в сердцах воскликнул Микаэла, но встретившись взглядом с серьезными зелеными глазами, что насквозь прожигали его, попридержал свой пыл. — Хорошо негодник, и ночью тоже. Хотя, постой, мы же спим вместе, где же я при тебе смогу выпить? — Я заметил, как вы часто стали употреблять на ночь чай в бутылочках, а поскольку он одного цвета с виски или коньяком… Думаю, дальше сами сложите этот ребус… Пока они говорили, успели пройти метров сто и обойти второй зал для предпоказа. Кто-то дернул Мику за руку, приветствуя, сразу же утягивая в разговор, и он не заметил, как возле него прошел темный силуэт, что на короткое мгновение обратил на него свой взгляд. По спине Шиндо пробежали мурашки, и он резко оглянулся, но никого не увидел. Где-то вдали маячила черная тень, спешно убывая из зала… — Мика? Эй, ау, Мика! Мика вновь обернулся, когда перед его глазами начали щелкать пальцами, привлекая внимание. — О, прости Лакус. Твой гость уже ушел? Я так и не понял, о чем мы говорили… — Ты мой ключ не видел? — Лакус сложил руки в карманы брюк, вопросительно глядя на него. — Ключ? — с легким удивлением переспросил Микаэла. — Какой ключ? От раздевалок что ли? — И от них тоже, — несколько встревожено проговорил Вельт. — Я где-то потерял его, но чувствую, что мне помогли это сделать. — Не понял… — Сперли мой ключ! — уже раздраженней выговорил парень, смотря куда-то по сторонам. — Я сразу же пошел в примерочные и гримерки, а так же в те комнаты, где покоилась одежда на сегодняшний показ. Пропали несколько костюмов и мы не смогли одеть наших людей, и это проблема. — А что конкретно пропало? — решил уточнить Мика, видя, что Хару куда-то убежал, но останавливать его не стал. — Тот светлый костюм аристократического стиля, который ты в шутку называл «батори-стайл», — без тени улыбки ответил Вельт, — и тот черный вариант военной формы, который ты сшил для своего сученыша, этой дряни, что именуется Юичиро… Мика нахмурился, так же как и Вельт почувствовав что-то неладное, и на несколько секунд потупил взгляд. Лакус не мог знать, но одежду высокой аристократической моды Мика давно продал какому-то влиятельному человеку, что за баснословные деньги купил у него этот костюм, а вот пропажа черной униформы несколько напрягла и расстроила его. Либо это сделал кто-то из моделей, либо же его и правда украли, причем сделал это кто-то из близкого окружения модельера, а иначе как пояснить то, что вор догадывался, что ключ от закрытой раздевалки был именно у Лакуса. Это даже была не раздевалка, а скорее небольшой склад, потому что путешествуя Мика всегда брал с собой почти всю свою мастерскую, даже если большинство деталей не могло пригодиться его работе. — Он дорог мне, — злым шепотом проговорил Микаэла и поднял на Лакуса полыхающий гневом потемневший взгляд, — найди этого вора и отбери у него «мою» одежду… — Проще сказать, чем сделать, — сосредоточенно сказал Вельт, царапая ногтем щеку, — со мной на выходе столкнулся какой-то мужчина и видимо именно тогда же я и потерял ключ. Может быть, это был он? — Мужчина? — медленно процедил Шиндо, все еще панически переваривая полученную информацию. — Что за мужчина? Модель? — Я тоже сперва так подумал, — Лакус дернул Шиндо за рукав, завлекая его идти вперед, поскольку скоро должно было начаться открытие бала. — Но на нем была одна из карнавальных масок, и я не увидел его лицо. Знаешь, если это и вор, то зачем ему красть какой-то там костюм? Понимаю, что его можно спихнуть втридорога, учитывая, что создатель именно ты, но, как мне кажется, это обыкновенная месть. — Месть? — Мика делал медленные сосредоточенные шаги, совсем не смотря по сторонам. Коридор, по которому они шли звонко отбивал каблуки их обуви, создавая какое-то неясное переплетение звуков, ведь в зале уже играла музыка. — Ты же помнишь, скольких черноволосых и зеленоглазых юношей отсеял на пробах? — грязно ухмыльнувшись, проговорил Вельт. — Я ведь я говорил тебе, так сильно не оскорблять их лишь потому, что их внешность напоминает тебе твоего старого любовника… Поймав на себе тяжелый взгляд Мики, Лакус хрипло кашлянул, поправил свой галстук и как бы невзначай продолжил: — Так к чему я веду?.. Ах, точно. Быть может кто-то из них просто решил тебе отомстить, смешавшись в толпе в твоей одежде, доказывая тебе, что и темноволосые тоже могут быть прекрасными моделями, а? Судя по выражению лица Микаэлы, ответ его явно не впечатлил, но поджатые в строгую линию губы четко давали понять, что он взбешен. Коридор уже почти закончился, и Мика вялым движением провел рукой по вырезанным на деревянной двери узорам, думая о чем-то своем. — Найди вора и отбери у него мое «творение», — с толикой грусти тихо прошептал Мика, нахмурив взгляд. — Мне неприятна мысль, что кто-то украл то, что принадлежит мне, даже если этот костюм я не использую, и он будет пылиться на моем складе. Он принадлежит мне, я его создатель, и я не хочу, чтобы чьи-то грязные руки касались столь дорогой мне вещи… Лакус хмыкнул, молча соглашаясь с ним, хотя сам лично предпочел бы расцеловать незаурядного вора, что избавил его от еще одного бельма на глазу (все, что было связано с Юи, доводило его до посинения). Помахав на прощение рукой, Вельт свернул в сторону западной лестницы, где поднимаясь наверх, его уже ожидали модели, которых он курировал лично, а Мика, меланхолично проводив его глазами лишь слабо выдохнул и вздернул глаза вверх. Белый потолок напоминал ему палату в психбольнице, а одетая на нем одежда — сменную рубашку. Это и правда был маскарад, в котором его душа вырядилась в какую-то немыслимую кожу, что душила его душу, мешая дышать ментально, ограничивая внутреннюю свободу и ослабливая каждую клетку сломленного тела. Но почему-то именно сейчас Мика чувствовал себя собой, настоящим собой. Его платиновые волосы отливали серебром, губы покорно растянулись в приветливой улыбке. Стало как-то на удивление свободно, будто кто-то невидимый держит его в своих теплых руках, объятиями защищая от зла во всем мире. Шагнув в дверной проход, он увидел множество подпирающих колон и почти пустой, не задействованный на этом вечере зал. Дышалось тут легче, словно это было особое место силы, хотя ничего особенного в этом помещении не было, лишь двенадцать мраморных колон, по шесть с каждой стороны, и около десяти прозрачных, выполненных в старом стиле окон с тонкими художественными стеклами, резьба на которых была выполнена в пескоструйной обработке. «Значит, они были заменены», — подумал Шиндо, ведь эта техника была задействована в 1860-х годах, а венецианское стекло выглядит иначе. Вспомнив, что в одно время в этом городе были зафиксированы опасные рейды, что повлекли за собой разрушения, Мика больше не стал уделять этим мыслям столько времени. Просто молча наблюдал, как вечернее небо пытается пробиться сквозь замысловатые узоры, ровно как и он сам когда-то пытался пробить насквозь тела своих молодых любовников, когда был близок к тому, чтобы раствориться в безумии. В то смутное время ему больше всего хотелось уничтожить чью-то красоту, и хуже всего было то, что доверчивые бабочки завлекались его голосом, чтобы потом страдать в его нещадной руке… — И мне всегда было больно видеть их слезы, — едва слышно проговорил Микаэла, тихо выдохнув и продолжая идти вперед. Как только он покинул проход, открытая дверь, через которую он входил в этот зал, с легким скрипом отошла вперед, и на каменный пол с шелковой тишиной было скинута черная мантия с капюшоном из тонкой ткани, что черной тенью закрывала половину лица. По бледным щекам тонкими дорожками стекали слезы, горячо обжигая кожу, а покрасневшие от частого закусывания губы дрожали, иногда сжимаясь в тонкую линию. Сползя вниз по стене, человек столкнулся с жестким полом, упираясь в него коленями, и подняв взгляд вперед, тихо заскулил. Слезы тяжелее начали скатываться с его глаз, пока размытый взгляд зеленой радужки смотрел куда-то вперед в себя. Нос вдыхал легкий оттенок розы, что распространился по залу, смешиваясь со сладким запахом молочной кожи. Платиновая макушка маячила на той стороне век, потому что держать глаза открытыми казалось невозможным, ведь они так больно жгли. Юичиро все еще сильно сжимал себя руками, потому что до конца не был уверен, хватит ли ему сил удержаться, чтобы не броситься вперед. Он все еще оставался в тени, все еще омрачался тайной, пока блуждающий в этом призрачном дворце Мика так и не увидел его, а сам Амане едва ли не потерял себя, случайно наткнувшись на него вместе с Лакусом, которого сразу же узнал. «Глупый… — вспоминая, как все же не сдержал себя и бросил короткий взгляд на Мику, Юи рвал на себе волосы, коря все свое существо за такую опрометчивость. — Ничтожество, отродье, самодовольный выродок! Как я мог позволить себе посмотреть на него, хотя и скрывал лицо за тканью капюшона… Мика… Боже, боже, Микаэла… Полный любовного страдания взгляд сейчас прожигал те участки каменной дорожки, по которой проходил его первый и единственный возлюбленный, что хоть и не узнал, но все же обернулся на незнакомца, темно-синими глазами ища его в темноте. Но, почему они стали такими темными, и почему его волосы больше не несут в себе того золота, которое Юи помнил и так любил… Мика выглядел очень уставшим, худым и несколько отчаянным, безо всякого интереса идя рядом с тем человеком. И Юи ждал его, спрятавшись за открытой дверью со стороны того пустого зала. Ждал и молча, но очень болезненно наблюдал, как Микаэла медленно шел вперед в своем незримом одиночестве, как остановился, поднял голову вверх, что-то прошептал и… пошел дальше, так и не обернувшись, даже не захотев повернуть голову, хотя бы часть тела, спину которого прожигал расплывчатый зеленый взгляд. Юи так сильно хотел, чтобы он обернулся, что до крови сжимал ногтями свои запястья, не смея издать и звука, чтобы не нарушить сокровенную тишину Микаэлы. Тот казался одиноким, погребенным среди ночного сияния ангелом, что просто застыл, не имея интереса ни к чему, что привлекало других. Этого Мику Юи едва ли узнавал, потому что не ожидал, что увидит его именно таким. Все эти семь лет Юи молча молился, чтобы жизнь Шиндо не была прискорбной, чтобы тот забыл его и никогда не вспоминал. Но видя Микаэлу сейчас, Юи сразу понял, что тот страдает и где-то внутри был счастлив этому осознанию. Он не хотел верить, что Мика его не любит, хотя вслух просил лишь об этом… Пройдясь обувью по своей сброшенной на пол мантии, силуэт Юи осветился восходящей луной, что билась сквозь прозрачные окна и, вытерев рукой свои глаза, он строго посмотрел вперед себя и сделал свой первый за семь лет глубокий, полный свободы глоток воздуха, в котором все еще угадывались нотки запаха молодой розы, которой так соблазнительно пах Микаэла. Были ли это духи, или же естественный запах Шиндо Юи не знал, однако дышал этим ароматом, впитывал его в себя, вновь влюблялся в него, на этот раз еще сильнее. Обняв себя руками, окольцевав ладонями худые плечи, Юи любовно прощупывал ткань своей черной формы, которую накануне украл и надел на себя, теперь едва ли вновь не начав рыдать от того, что понял, что этот костюм Мика сделал именно для него, облачив свою любовь к нему в эту замысловатую форму и придав ей немыслимую, по мнению Юичиро, красоту. Эта черная ткань, эти облегающие формы, камзол, с перламутровыми пуговицами и с отделением для катаны… Внезапно Юи напрягся и почти мгновенно покинул мир грез. — А ведь при нем тоже было оружие — меч, который он передал Лакусу Вельту, когда входил сюда, — едва слышно прошептал Юи, нахмурившись и почти сразу же напрягшись всем телом. — Моё оружие пока еще спрятано, а зачем же ему меч? Это часть карнавала, или же… Лунный свет засиял ярче, омрачив и без того потемневший взгляд Юи. Одно лишь упоминание об оружии напомнило ему его первоначальную цель и саму суть визита на этот вечер. Ведь они с Микой будут тут не одни и смогут поговорить лишь тайно, да и то, если сам Микаэла вообще захочет с ним говорить. С большого зала послышалась музыка, что нежной мелодией ласкала уши, но для Амане она звучала как призывающий к войне горн. Он сделал три громких шага назад, выискивая среди складок мантии свою маску и медленно возложив её на свое лицо начал пересекать зал, скользя черной тенью на поверхности высоких колон. Он понимал, сколько сил ему нужно, чтобы провернуть задуманное, но и у него был козырь в рукаве, о котором знал только он один. Если с этого вечера он не сумеет выбраться живым, то Кейти сделает все, чтобы вывести из еще не наступившего ада, Микаэлу…