Calm

Крокодайл не имеет ни малейшего понятия, каким образом рядовое собрание шичибукаев переросло в разговор о метках. Их семерых с натяжкой можно назвать союзниками, и они уж точно не приятели — так кто решил, что подобная тема будет уместна? — У меня нет метки, — Хэнкок поджимает губы. — Можно подумать, кто-то из жалких мужланов может быть меня достоин. Ее пальцы все еще сжимают ткань платья, не позволяя широкому вороту соскользнуть дальше и оголить спину. Предположение Мории о том, что она пытается скрыть метку, не было необоснованным, и все-таки Крокодайл не склонен подвергать сомнению правдивость ее слов. — У рыболюдей вообще не бывает меток, — ровным тоном замечает Джимбей — затем, на долю мгновения, на его лицо набегает тень. — Хотя иногда у людей бывают метки с нашими именами. Крокодайл меланхолично выпускает в воздух облако дыма. Он не имеет ни малейшего желания принимать участие в дискуссии. Большую часть времени он предпочитает не вспоминать о том, что у него вообще есть метка — вернее, то, что от нее осталось. Дофламинго нехарактерно для него молчит. Крокодайл удивлен, что тот упускает возможность выведать чужие слабости. Может ли статься, что и у него тема вызывает неоднозначные чувства? — А что скажешь ты, Соколиный глаз? — спустя некоторое время все же задает вопрос Дофламинго, но Крокодайл готов поклясться, что его голос звучит непривычно напряженно. Михоук переводит равнодушный взгляд от окна к собравшимся в комнате. — Я скажу, что все вы попусту тратите мое время, — говорит он холодно. — Встреча уже закончена. Этого оказывается довольно, чтобы беседа, если ее вовсе можно было так назвать, угасла сама собой. Михоук уходит первым, и вскоре и остальные следуют его примеру. Крокодайл не спешит. Он дожидается, пока большая часть его так называемых коллег покинет комнату, и только затем поднимается сам. Он уже подходит к двери, когда его останавливает голос Дофламинго: — Не думай, что я не заметил твоего молчания, Кроки. Крокодайл сжимает зубы, едва не перекусывая пополам сигару, и разворачивается к Дофламинго лицом. Тот стоит, прислонившись бедром к подоконнику, растянув губы в знакомой хищной улыбке. — Какое тебе до этого дело? — недовольно спрашивает Крокодайл. Запоздало он думает, что следовало бы вовсе проигнорировать ремарку. Теперь шанс уйти от разговора упущен. Дофламинго пожимает плечами. — Мне любопытно. Некоторое время Крокодайл размышляет над тем, что сказать. Он не хочет потакать чужим капризам, но проще бросить Дофламинго кость и хоть ненадолго избавиться от назойливого внимания. — Я его не помню. Улыбка соскальзывает с лица Дофламинго, уступая место замешательству. — Имя, — поясняет Крокодайл. — Я его не помню. Формально он не лжет. Он действительно не помнит имени, что когда-то было вычерчено на его коже, но это не значит, что для него остается тайной, кому оно принадлежит. В конечном итоге, он доподлинно знает: Дофламинго — единственный живой представитель своего рода. — Как ты можешь его не помнить? Крокодайл молча поднимает левую руку, демонстрируя Дофламинго крюк. Тот не дурак, даже если порой весьма умело им притворяется, и вполне способен сделать правильный вывод из имеющейся у него информации. Или, вернее будет сказать, почти правильный. Дофламинго все еще не улыбается, и от этого Крокодайлу невольно становится не по себе. — Не думаю, что мог бы забыть… — звучит почти неслышно. Крокодайл хмурится. Ему не нравится реакция Дофламинго. Есть в ней что-то неправильное, но что — он сказать не может. Не хватает ни информации, ни желания разбираться. И все же неведение лишает его ощущения контроля над ситуацией, оставляя неприятный осадок на душе. Крокодайл в очередной раз вспоминает, отчего никогда даже не пытался заговорить об их связи. — Сколько тебе было? — неожиданно спрашивает Дофламинго. — Двенадцать. — Когда ты потерял руку? — И это тоже. Крокодайл задается вопросом, отчего так откровенен. Пусть в сказанном нет ничего, что можно было бы использовать против него, он никогда и никому не раскрывал даже такой малости о своем прошлом. Дофламинго — последний человек, который мог бы заслужить его доверие, так почему?.. Неужто из-за проклятой метки? Ему ненавистна сама мысль о том, что это может быть правдой. Он поднимает взгляд на Дофламинго. На долю мгновения на лице того можно прочесть замешательство, — Крокодайл находит некоторое успокоение в том, что не одного его этот разговор выбил из колеи, — затем он привычно широко улыбается и нарочито-вычурным жестом поправляет свое нелепое розовое пальто. — Что-то мы заговорились, Кроки, — говорит он как ни в чем ни бывало — и это, в самом деле, к лучшему. — Увидимся, пожалуй. Когда-нибудь. Дофламинго не дожидается ответных слов прощания. Он уходит быстро, едва ли не поспешно — не изменяя собственной привычке, через окно. Крокодайл не смотрит ему вслед и не думает об этом странном разговоре. Позже ночью он тщетно пытается заснуть. Впервые за долгое время его мучает фантомная боль — в том месте, где когда-то была его кисть, где когда-то была метка.