Calm

Бар, в котором Крокодайл решает скоротать вечер, оказывается на удивление сносным заведением. Возможно, это и не то место, что он выбрал бы обычно, но заключение и месяцы в открытом море сказались даже на его стандартах. К тому же ничего лучшего этот остров все равно предложить не мог. Крокодайл потягивает уже второй бокал виски — не лучшего из тех, что он когда-либо пробовал, но все же вполне удовлетворительного качества, когда входная дверь с шумом распахивается, и в бар в буквальном смысле вваливается высокий светловолосый мужчина. Со своего места Крокодайлу открывается прекрасный вид на то, как тот неловко растягивается на не слишком чистом деревянном полу на потеху немногочисленной публике. Мужчина быстро встает на ноги и не кажется ни в малейшей степени смущенным своей неуклюжестью, будто подобные казусы случаются с ним регулярно. И — вполне вероятно, так оно и есть, потому как Крокодайл неожиданно узнает в новоприбывшем посетителе того самого вице-адмирала, с которым почти полгода назад столкнулся в Маринфорде. Любопытно, но появление в баре представителя дозора не вызывает ни малейшего беспокойства, несмотря на то, сколько усилий в последние месяцы приходилось прикладывать, чтобы не попадаться на глаза их братии. Он не ощущает никакой опасности, хотя недооценивать потенциального противника — не в его стиле. Возможно, причина его спокойствия в неоднозначном окончании их столкновения, возможно — в том, что дозорный пришел в гражданском. Оба объяснения кажутся достаточно приемлемыми. Что объяснениям поддаваться отказывается, так это почему спустя некоторое время, когда дозорный устраивается у барной стойки, Крокодайл обнаруживает себя на пути к нему. К счастью, он и не считает нужным находить себе оправдание. Крокодайл ставит бокал с виски на стойку и опускается на стул рядом с дозорным. — Какая встреча, — говорит он с ухмылкой. Дозорный едва ли не подскакивает на месте и давится собственным напитком. Крокодайл молча наблюдает, как тот пытается откашляться и кое-как отчистить забрызганную одежду. — Надеюсь, ты не собираешься пытаться меня задержать, — добавляет Крокодайл почти дружелюбно — насколько он вообще на это способен. — Может плохо кончиться. В ответ дозорный кидает на него недовольный взгляд, которому, впрочем, не достает убедительности. В тусклом свете бара его глаза кажутся янтарными, почти как виски в бокале. Крокодайл гадает, отчего вообще замечает это. Ему несвойственна подобная поэтичность. — Я не при исполнении, — говорит дозорный, кивая на свою одежду — растянутый темный свитер и бежевые джинсы. — Не хочу проводить единственный выходной, гоняясь за пиратами. Крокодайл кривит губы в усмешке. Он удивлен, что не видит слабости за явным отказом от конфронтации — уже не в первый раз. Дозорный должен понимать, что не сможет одержать над ним верх, но Крокодайл сомневается, что это служит для него решающим фактором. — Кажется, ты забыл представиться в нашу прошлую встречу, — замечает он, сделав очередной глоток виски, — а мое имя тебе, разумеется, известно. Дозорный слегка приподнимает брови, будто удивленный продолжающимся вниманием. По правде сказать, удивлен не он один. — Росинант, — отвечает он коротко, но не предпринимает попыток как-то поддержать разговор. Следующие несколько минут проходят в тишине. Крокодайл не сводит взгляда с дозорного — с Росинанта. Тот кажется задумчивым и усталым: в уголках его рта обозначились складки, а под глазами залегли синяки. Он выглядит даже хуже, чем в их последнюю встречу, что само по себе говорит о многом. Крокодайла не беспокоят чужие проблемы, но это не значит, что ему чуждо любопытство. К тому же тактичность никогда не была его сильной стороной. — И что тебя тревожит? — без особых церемоний спрашивает он. Росинант косится на него подозрительно, затем вздыхает. — Много чего, — отвечает он неопределенно. — Война. Долг. Мой… — он делает паузу, будто пытаясь подобрать подходящее слово, — сын. — У тебя есть дети? Крокодайлу едва удается скрыть степень своего удивления. Конечно, среди дозорных всегда было больше семейных людей, чем среди тех же пиратов, и все-таки представить Росинанта с женой и детишками решительно не выходит. Росинант издает сухой смешок. — Не совсем, — признает он. — Но я мог бы назвать его своим сыном. Возможно. Я уже не уверен… Крокодайл невольно задается вопросом, каким неведомым образом ему досталась роль того случайного знакомого в баре, которому изливают проблемы и о котором успешно забывают на следующий день. Он полагает, что напросился сам, и отчего-то ситуация беспокоит его куда меньше, чем следовало бы. — То, что они сделали с мальчишкой Роджера, — говорит Росинант, неожиданно переменяя тему — возможно, в его мыслях переход имеет больше смысла, — это было мерзко. Интересно, что бы значило это заявление. Дозорный, вице-адмирал к тому же, — подвергает сомнению действия начальства? Или же просто проецирует? Не даром ведь он заговорил о сыне. — Ты про казнь? — И про нее тоже, — Росинант задумчиво перекатывает золотистую жидкость в своем бокале. — Но в большей степени то, как это было преподнесено. Все это… шоу. Крокодайл едва сдерживает желание рассмеяться. Он не ожидал подобной наивности. — А чего ты хотел от дозора, справедливости? — он даже не пытается скрыть издевку в голосе. Росинант кидает на него быстрый взгляд, и на долю мгновения в его глазах мелькает горькая насмешка. — Разве что от Саказуки. Его тон ясно дает понять, что именно он думает о «справедливости» новоиспеченного адмирала флота. Крокодайл вынужден признать, что несколько поторопился с выводами о наивности. — И все же, нет, я никогда не тешил себя подобными иллюзиями, — продолжает Росинант, затем добавляет сухо. — Но немного порядочности было бы кстати. Крокодайл неопределенно пожимает плечами. Он давно привык не возлагать ни на кого ожиданий и потому редко сталкивался с разочарованием. На некоторое время между ними вновь воцаряется молчание, в котором, впрочем, нет ровным счетом ничего некомфортного. Крокодайл не торопясь допивает виски, и только когда бокал пустеет, решает заговорить: — Ты куришь? — он кивает на дверь, жестом предлагая выйти на свежий воздух. За время их недолгой беседы бар успел наполниться людьми, и окружающий шум медленно, но верно начинал давить на виски. Росинант кивает. На его лице мелькает облегчение — вероятно, он также не в восторге от толпы. Спустя пару минут они оба сидят на каменном выступе в нескольких шагах от бара. Крокодайл раскуривает сигару. Росинант достает из кармана джинсов несколько помятую пачку сигарет. Краем глаза Крокодайл наблюдает, как тот несколько секунд безрезультатно щелкает дешевой зажигалкой, прежде чем пламя наконец занимается, взметаясь слишком высоко и едва не опаляя светлую челку. Росинант бормочет под нос проклятие и хлопает по волосам, сбивая искры. Крокодайл смеется коротко и насмешливо. — Дай сюда, пока сам себя не поджег, — говорит он, забирая зажигалку и автоматически регулируя подачу горючей жидкости. — Не было бы впервой, — со смешком замечает Росинант. Он наклоняется ближе к зажженному чужой рукой огоньку и наконец успешно закуривает. Крокодайл гадает, было ли сказанное шуткой. Уверенности в этом нет. — Удивляюсь, как ты еще жив, — бормочет он. Улыбка, еще мгновение назад блуждавшая на лице Росинанта, соскальзывает, уступая место какой-то тоскливой задумчивости. — Порой я тоже, — звучит едва слышно. Крокодайл переводит взгляд вдаль, на вереницу узких улиц, в глубине которых едва можно разглядеть морской берег. Он ощущает странную тяжесть в груди и понятия не имеет, откуда она взялась. Ему не нравится это чувство — оно вызывает смятение и смутное раздражение, но эти эмоции он привычно заталкивает куда подальше. Даз наверняка уже нашел людей и провизию и теперь ожидает его возвращения. Задерживаться нет смысла. Крокодайл скашивает взгляд на Росинанта. Тот, кажется, глубоко ушел в собственные мысли и не обращает внимания на скапливающийся на конце сигареты пепел. Чертовски беспечно. Подобная невнимательность к окружению могла бы стоить ему жизни, реши Крокодайл разделаться с ним здесь и сейчас, не привлекая лишнего внимания. Он не знает, отчего не рассматривает всерьез возможность поступить именно так. Крокодайл поднимается на ноги и отряхивает пальто от пыли. Мгновение он думает, есть ли смысл говорить что-то на прощание, но молчание кажется более уместным. Он уходит, не оборачиваясь. И даже если позже, недели и месяцы спустя, он продолжает то и дело возвращаться в воспоминаниях к этой встрече, это не касается ровным счетом никого.