Calm

Росинант не готовит. Дело даже не в том, что не умеет, — хотя с этим тоже не все в порядке, — но находиться на кухне для него чаще попросту небезопасно. К счастью, это никогда не составляло особой проблемы: в Мариджоа приготовлением пищи занимались рабы, а в годы службы в дозоре Росинант был перманентно освобожден от любых связанных с готовкой обязанностей — хватило первого же устроенного пожара. Последние месяцы приходилось тяжелее, но пожарить кое-как на открытом огне рыбу он был в состоянии, так что с голоду не умирал. Крокодайл, с другой стороны, никогда не производил впечатление человека, который стал бы довольствоваться чем-то простым и незатейливым — нет, он наверняка отдавал предпочтение изысканным блюдам. Он также отличался исключительным недоверием к персоналу. С учетом этих фактов, пожалуй, не следовало удивляться картине, открывшейся по утру перед глазами Росинанта, но все же… Росинант трет глаза, несмотря на все попытки рационализировать происходящее, по-прежнему не до конца уверенный, что все это ему не снится. Тем не менее, образ склонившегося над плитой Крокодайла исчезать отказывается. — Доброе утро, — бормочет Росинант негромко. Крокодайл бросает на него короткий нечитаемый взгляд, затем исключительно профессиональным движением переворачивает в воздухе блинчик. Росинант с трудом сдерживает восхищенный выдох. — Проснулся наконец, — сухо произносит Крокодайл. Росинант понятия не имеет, рад ли тот его появлению, но знает также, что если будет мешать — его поставят в известность. Отчего-то эта мысль успокаивает. Определенность, пусть и шаткая, кажется благословением. Месяц спустя он все еще гадает, зачем Крокодайл взял его с собой — они носят метки друг друга, но похоже ни один толком не знает, что делать с этим открытием. — В последние недели особо не было шанса выспаться, — признает он. Это правда: гамак на корабле был для него маловат, да и чувствовать себя хотя бы отдаленно комфортно в окружении пиратов не получалось — тем более, он знал, что большинству из них не доверял и сам Крокодайл. Здесь же, в гостевом доме, в котором они остановились на ближайшие несколько недель, он наконец мог расслабиться. Более или менее. Крокодайл решает никак не комментировать его слова и не задавать лишних вопросов. Виной тому скорее отсутствие интереса, нежели тактичность, но Росинант все равно чувствует облегчение — он не хотел бы, чтобы его слова были истолкованы как жалоба. Крокодайл тем временем перекладывает очередной готовый блинчик на тарелку и принимается за новый. Несколько секунд спустя он тянется за кофейником, чтобы налить в кружку дымящийся напиток. Росинант подскакивает от удивления, когда Крокодайл не глядя протягивает чашку ему. Затем — едва не роняет ее на пол, слишком поспешно схватившись за нагревшуюся керамику. Во всяком случае, это заставляет Крокодайла обернуться. В его глазах Росинант читает равно раздражение и смутное веселье. Крокодайл поддерживает дно чашки, не позволяя жидкости расплескаться, пока Росинант слепо нащупывает ручку. — Твоя неуклюжесть, похоже, не знает границ, — тянет Крокодайл почти беззлобно. Росинант смущенно пожимает плечами. Глупо отрицать очевидное. Он задумывается на мгновение, когда Крокодайл начнет находить это утомительным, а не забавным. Наивно ли надеяться, что это время не наступит никогда? Он не ждет многого от меток и готов довольствоваться малым, но если в нем — в них — разочаруется Крокодайл, что ему останется?.. Запоздало Росинант осознает, как близко они стоят друг к другу — так, что можно почувствовать тепло чужого тела. Отчего-то вспоминается тот день, когда Крокодайл нашел его на острове, когда он был также близко — сухой жар его пальцев на коже и собственнический инстинкт во взгляде. Росинант открывает рот, чтобы сказать что-то — разрушить внезапное напряжение или, может быть… Он втягивает воздух через нос, и поток мыслей оказывается прерван смутным запахом гари. — Твой блинчик подгорает, — выпаливает он. Крокодайл мгновенно отстраняется, бормоча под нос ругательство. С гримасой отвращения он отправляет угольно-черный блинчик в ведро для мусора. — Прекрати меня отвлекать, — заявляет он недовольно и, может, самую малость смущенно — Росинант не уверен, что последнее ему не примерещилось. — И сядь наконец. Завтрак почти готов.