Невозможное

       Она так и не сказала ему. Не сказала отцу, что может вернуть обличие человека. Наверное, потому что сама не осознавала, стоит ли. Всех, кто важен, кто знает ее по-настоящему, оболочка не купит. Они знают, кто она теперь. Точнее, не знают. Никто не может дать ответ на вопрос, кем же теперь на самом деле является Лина.        Но его руки, огромные железные руки лежали на ее плечах. Он не давал ей двигаться. Не давал думать. Непонятно, это Оптимус специально блокирует ее мысли, или ему просто достаточно стоять рядом, чтобы так на нее воздействовать.       Лина чувствует все, что чувствует он. Она чувствует даже то, что он чувствует, что чувствует она. Ощущение безмерного зазеркалья в голове, непривычного и зудящего, не давало покоя, будто что-то чужеродное и жутко неудобное засунули внутрь головы и припаяли. " — Это нормально. Ты чувствуешь связь. Каждую секунду, что я рядом с тобой, — он провел кончиками пальцев вниз по талии, — она крепнет все больше. Это нормально, что тебе непривычно.»       Лина не ответила, лишь откинула голову назад, незаметно повернув ее. Незаметно для любого, кто мог бы их увидеть, но не для него. Это жутко. И это… будоражит. Она избегала всех слов, которые могли бы даже косвенно коснуться того, что она чувствует внизу живота. И при этом понимала, что он все это знает. Знает каждое ее движение. Каждую мысль, которую она даже от себя пыталась скрыть. Он знает их все, видит их, слышит.        Но помимо этого, Лина чувствовала все, что происходит с ним. Как он хочет вжаться в нее от переисбытка чувств, как хочет делать все, что было до этого непостижимо. Как он с титанической силой сдерживает себя, лишь бы не напугать, не отпугнуть. И он знает, что она знает.       Головокружение. И чистое беумие, все чувствовать. Между ними понятие личного пространства растварилось в небытие. А попытка лгать теряется в понимании, что второй узнает о ней первее.        Лина словно погружена в бессилие. В страх. В неизвестность. И при этом в самой середине горит он. И стоит ей хоть предположить возможность мысли ослабить оборону, поддаться ему, Оптимус тут же реагирует. Прикосновением. Приближением. Замиранием в миллиметре от шеи.       Он не собирается действовать, хотя знает, что если и решит взять все происходящее под свой контроль, она не будет сопротивляться. Прайм делает это нарочно. Он хочет, чтобы она сама поддалась.       Как же обострены все чувства и ощущения, когда они становятся привязаны к другому. Он знает, где она хочет прикосновения и как. И знает, где дразнить. Знает, чего делать не стоит. И во всех этих миллиардах ощущений они успевают шептаться мыслями и общаться. Ни слова при этом не произнося. " — Если я приму прежний облик… я смогу вернуться в эту форму? Буду такой же? Или останусь в том размере человека? " " — Лина, я не знаю. Ты — аномалия. Я не встречал никого, подобного тебе, за все века, сколько существую «.       Оптимус провел рукой по узкой талии и перешел пястью на живот, прижимая девушку насколько возможно ближе к себе. Его губы оказали у верхнего края ее ушка, невесомо прикасаясь. Она чувствовала, как он плотно сжал глаза. Он просил ее, он умолял всем телом. — Лина, пожалуйста. Вслух. — Я не знаю, что ты решишь, и что после этого будет. Но сейчас… — Я боюсь.       Вторая рука легла на шею, слегка отодвигая ее в сторону. Теперь у него полный доступ к этой части тела. " — Почему? " " — Я не знаю, как это будет.»       С выдохом в шею, Оптимус припал к ней, все так же поглаживая живот и спускаясь ниже. " — Не так, как у людей. Но очень похоже. Смотри… — Оптимус резко опустил руку туда, куда она не позволяла. И по металлу девушки пробежали горячие и ледяные волны. Попеременно, но так быстро, что их еле можно было различить. — Твое новое тело реагирует на любое прикосновение. И реагирует весьма остро. "       Теперь любое его движение отзывалось в ней волнами, так напоминающими оргазм. Что же будет, если позволить ему все? " — Увидишь «. И Лина почувствовала.

***

-…Что теперь будет?       Рона сидела на заледенелом булыжнике, глядя вдаль. Кейс присел рядом, но девушка так и не отвела взгляд от ледяной пустоши, пролегшей впереди. — Не знаю. Но точно, что как раньше уже не будет. Никогда.       Странно осознавать, что скоро возвращаться обратно. Домой. В колледж. Год же остался, жалко бросать. — И что, обратно к учебникам? К студенческой жизни? — Как же дико это сейчас звучит.       Дэв стоял совсем рядом, а сбоку от него и Ксана, но Рона с Кейсом заметили их только сейчас. — Да, Дэв. Ты бесконечно прав…       Кейс задумчиво ломал соломинку, похоже даже не замечая этого, и смотрел вникуда. Рона оторвала взгляд от созерцания бесцветного горизонта и в упор посмотрела на Кейса, который, казалось, этого не замечал. Или не хотел замечать. — Ты любил ее.       Он не отреагировал. Зато Ксана и Дэвид заметно напряглись. Даже, кажется, пытались привлечь внимание Роны, но ей явно было плевать. — Ты идиот, Кейс. Столько лет ты был рядом с ней. Столько раз была возможность сказать.       Парень опустил глаза на переломанную соломинку в своих замерзших пальцах. Так разглядывал, будто именно в ней скрывались ответы на все вопросы. — Любил. Но это не имеет значения. — Как не имеет, Кейс?! Мать твою ты… — Что, Рона?! Что — я? Идиот? Тормоз? Думаешь, я этого не знаю? — Кейс подскочил, затоптался на месте, запустив пятерню в волосы и гневно обернулся на убитое лицо Роны. — Какая разница, Рона! Будто что-то изменится! Будто хоть что-то бы изменилось, будто она бы не пошла его искать. Будто они бы не встретились… Ты же слышала этих железных. Будь то связь, предназначение или какая-то другая хрень, но если это именно то, о чем они твердят… ты хочешь сказать, был бы у меня шанс?       Кейс сокрушенно опустил голову, пока Рона не моргая смотрела в одну точку, даже не замечая слезную дорожку на своей щеке. Дэвид и Ксана молча жались друг к другу, ведомые общей атмосферой. Ощущение, будто компания пять минут назад сбежала с похорон. — Ты же видела, как она его искала, как она на него смотрела… Ты видела, как он на нее смотрит. Будто убьет за нее любого, даже себя. — Кейс посмотрел на Рону, поймав ее стеклянный взгляд. — Там ни у кого не было шансов. — …Ни у кого. — Эхом повторила Ксана, словно соглашаясь, а может просто принимая эту простую и странную правду.       Следующие пол часа ребята не проронили ни слова, каждый погрузившись в свои мысли и воспоминания. — Как думаете, она вернется с нами? Вернется в своем… прежнем обличии?       Ребята глянули на Ксану, чей ранее чистый, лисоватый взгляд изменился на взгляд сороколетней женщины, достаточно повидавшей в своей жизни. Но в нем пока еще осталась надежда. Единственная часть Ксаны, почти не претерпевшая изменений. Она видела, как никто не хочет отвечать на вопрос. Скорее всего, он больше и риторический. — Ксана, а ты как думаешь? — взглянул на нее Дэвид.       Девушка внимательно посмотрела на парня. Из-за ветра крупная прядь упала ей на глаза и колыхалась, мешая обзору. Но она ее не убирала. Лишь потупила взгляд. — Я не представляю, как это — вернуться без нее. Не видеть ее в перерывах. Не слышать в коридорах об очередных передрягах, к которым она вечно тянулась. — Тоже. — И я.       Из-за густых туч дневной свет еле проникал на землю. Но время шло к вечеру, и стало темнеть еще сильнее. Но компания не двигалась. Заледенела, примерзла к этому булыжнику, покрылась инием, но не двигалась. — Эй, малышня. Вы же закоченеете. Идите в амбар, к нам! — Спасибо за заботу, зеленый, но мы пока еще побудем здесь.       Кроссхейрс хмыкнул, но не отвесил ни одну колкость. Просто молча вернулся назад, к автоботам. И снова из звуков только завывание ветра. — Но даже если она обернется в человека, будет ли это наша Лина? — Дэвид, — Ксана погладила его по плечу. — Это все равно Лина. Даже если она изменится, все равно это Лина. — Но она может и не обернуться. — Все равно мы узнаем, что будет дальше, только когда они вернутся.       И словно услышав слова Кейса, из-за деревьев появился силуэт. Оптимус. — А где она? Где Лина? — Кто-нибудь ее видит? Спустя пол минуты Кейс почти шепчет: — На его плече. Она… она обернулась.