По ту сторону двери

Когда тем вечером Робин очередной раз пришёл домой после дневной поездки с Эммой, Регина не встретила его на пороге, как это бывало обычно. Уже сгустился сумрак, неугомонные цикады оглушительно стрекотали у крыльца, в доме уютно светились желтым окна, и в приоткрытую дверь тянуло запахом еды. Он вошёл в переднюю, стряхнул грязь с сапог, повесил куртку на крючок и снял ремень с кобурой. - Редж, - крикнул он в приоткрытую дверь кухни. Но ответа не последовало. Дом Робина и Регины состоял из четырех комнат. Входя внутрь, вы попадали в длинный коридор, из которого можно было пройти в кухню, находившуюся справа - в ней была огромная печь, грубо сколоченный стол и две скамьи, стояли лари с овощами и прочими продуктами, висели полки для банок и кухонной утвари. В дальнем углу Регина приспособила занавеску - за ней, в узкой жестяной лохани она мылась... правда, чтобы принять ванну, требовалось сначала накачать воды из насоса, стоявшего во дворе, принести ее в кухню, затем нагреть несколько огромных бадей, дотащить до лохани, а потом долить все это холодной водой - во время отсутствия Робина она редко позволяла себе такое удовольствие, как горячая ванна: скудный рацион сказался на ее физических возможностях, и таскать в одиночку тяжелые ведра она не могла. Пройдя по длинному коридору, вы попадали в небольшой закуток с тремя дверями: одна вела в спальню Регины и Робина, вторая была предназначена для детской, если бы дети соизволили появиться на свет, а третья комната и вовсе пустовала - янки, захватив Кентукки, селились в домах местного населения, и Регина не смогла смотреть на кровать, которая месяцами служила пристанищем огромного усатого детины с Севера и его ординарца - они жили как свиньи, жрали и пили, загадили пол сапогами, обивку матраса продрали шпорами, а в стены стреляли, упражняясь в меткости - потому, как только янки двинулись дальше, оставив ее дом в покое, она умудрилась старым топором разломать ненавистную кровать и сожгла ее во дворе. Дом стоял на пологом склоне реки - одним краем он опирался на длинные балки, и под ними Робин приспособил сарай для хлопка, а ещё были пристройки, коровник, птичник, амбар - и за ними длинное поле, ныне пустовавшее, как и все кругом. Река, в этом месте довольно узкая, изгибалась к дому, подходя вплотную к границе владений Локсли, а потом широкой металлической лентой уползала вдаль, к видневшимся на горизонте горам. Река тоже давала пропитание - до войны Робин ловил в ней раков и рыбу, но после прихода янки не осталось даже лодки - они конфисковали ее, как и все пригодное к употреблению. Регина была уверена, что ее муж, вернувшись, начнёт тут же восстанавливать дом, пашню, заведёт скот, но он не спешил браться за работу - даже изгородь, покосившаяся уже больше года назад, некрасиво ввалившаяся внутрь, оставалась непочиненной - а Робин продолжал каждый день уезжать, пропадать неизвестно где и, казалось, вовсе не торопился приняться за хозяйство. Она была не на шутку удивлена этим, но держала своё мнение при себе - ровно до того момента, как минул месяц с приезда Робина, и каждодневные поездки с Эммой стали входить в привычку, и она поняла, что ее муж не собирается делать ровным счетом ничего. Тогда ее охватила ярость, и в тот вечер она твёрдо вознамерилась поговорить с Робином. И когда его голос послышался из коридора, она стояла на кухне и поворачивала на сковороде дымящиеся куски цыплёнка - как бы то ни было, денег с войны Робин привёз, правда, совсем немного, но она смогла, наконец, вспомнить вкус мяса после надоевших бобов и картошки. Он вошёл в кухню, не замечая ее напряжённой позы, ее молчания и отчужденности, положил руки ей на талию и поцеловал в затылок: - Как дела? Регина нервно двинула плечом, но ничего не ответила, только помешала фасоль в горшке и взялась опять за цыпленка. - Надо будет купить окорок, когда завтра поеду в город, - Робин перегнулся через ее плечо и заглянул в сковороду. - Надоели цыплята. - Значит, завтра ты опять уедешь? - Неестественно высоким голосом спросила Регина, но он опять ничего не заметил - прошёл к скамье, сел, задрав ноги на отвал и закурил. - Ага, уеду. Мы же не нашли, что искали. - А что вы ищете? - Обернулась к нему Регина, держа в руке вилку, которой она поворачивала куски мяса. Тут до Робина дошло, что его жена находится в каком-то странном состоянии. Он внимательно посмотрел на неё. За прошедший месяц она округлилась - пугающая худоба сошла на нет, на щеках появился румянец, глаза заблестели, и в целом она гораздо больше напоминала ту Регину, на которой он когда-то женился, чем на бледное подобие себя, встретившее его с войны. На ней было платье - ещё довоенное, темное, с белым воротником, с небольшим вырезом, волосы она убрала наверх, открывая лоб, а губы раскраснелись от жара печи. Он внезапно ощутил невероятное желание - ведь с тех пор, как Робин вернулся, он так и не прикоснулся к Регине, слишком холодно и неприступно она держалась, и его терпение сошло на нет, когда он увидел ее такой - стройной, гордой, стоящей перед ним с видом оскорбленным и высокомерным, совсем как в день их первой встречи. И он решил, что сегодня точно осуществит свои супружеские права - хватит ждать, он не каменный. На войне Локсли, конечно, не был целомудрен - четыре года без бабы ведь не шутка для молодого мужчины, но любил-то он ее одну, Регину, и те шлюхи из солдатских борделей не могли дать ему того, что давала красивая жена, от которой его так быстро оторвали. - Ты чем-то расстроена? - Спросил он, глядя в ее темные непроницаемые глаза. - Расстроена ли я? - Регина уперла руку в бок и криво усмехнулась. - Нет, я счастлива, что мой муж вместо того, чтобы восстанавливать дом, ездит по полям с этой... этой... Она остановилась, не зная, каким эпитетом наградить противную девицу в ковбойской одежде, которая портила ей жизнь уже целый месяц. - Подожди, - Робин сунул трубку в пепельницу, сделанную из раковины, и снял ноги с отвала скамьи. - Ты что, ревнуешь меня к Эмме? Регина фыркнула. - Я не ревную. Я просто хочу знать - ты собираешься заниматься хозяйством? Сколько ещё мы будем жить в разваливающемся доме, без скота и денег? - А я чем занимаюсь? - Взорвался Робин. - Ты же знаешь, после того, как нас разбили эти проклятые янки, мы потеряли все! Денег почти нет, я не могу купить хлопок и засеять чертово поле! Я должен подумать, где достать табак, его можно вырастить гораздо быстрее, и поле не нужно готовить так, как для хлопка! - И что? Целыми днями ты ищешь табак? Для этого нужно уезжать и бросать меня здесь одну? Робин гневно стукнул кулаком по столу. - Я делаю все, что могу, черт возьми! Ты же не думала, что все будет так просто? Регина резко повернулась к горшку с бобами. - Нет, я не думала, - пробормотала она. - Что? Она не ответила, молча мешая фасоль такими яростными движениями, будто та была в чем-то виновата. - Знаешь, - Робин схватил шляпу, валявшуюся на скамье. - Если ты в таком настроении, поеду я, пожалуй, в город, выпью с Эммой. И, громко топая, он вышел, оставив ее одну. Регина посмотрела на подгоревшего цыплёнка, сняла сковороду с огня и села за стол, слушая, как стучат копыта коня, уносящегося вверх по холму. **** Когда Робин в возрасте 26-ти лет решил, что ему нужна жена, он стал внимательно присматриваться к окружавшим его девушкам, но вскоре оказалось, что в С. ему выбирать не из кого. Молодой, красивый парень, по меркам местных - богатый, не обделённый умом - он поглядел на всех этих Бесси и Маргарет и решил попытать счастья в Брассфилде - там жил в то время его младший брат, как раз собирающийся уехать в Калифорнию. Робин оставил дом и хлопок на одного из работников и поехал к брату, поселился у него и начал водить дружбу с местными фермерами, якобы для того, чтобы посоветоваться насчёт выращивания хлопка, а на самом деле - чтобы поближе познакомиться с их сёстрами и дочерьми, войти в этот тесный мирок и подобрать себе кого-то подходящего. Его быстро приняли в общество - деньги у Робина были, он хорошо одевался, ставил выпивку и вообще был славным парнем, с которым можно и выпить, и поохотиться и даже хорошенько подраться, если хлебнул лишку. Он прожил у брата полгода - раз в месяц наезжал домой, чтобы проверить хозяйство, но время шло, а нужной женщины он так и не нашёл. Все они - местные барышни, только научившиеся копировать манеры приезжих дам из Бостона и Нью-Йорка - были одинаково пресными, одинаково закатывали глаза и притворно ахали, все были насквозь фальшивыми, и ни одна не вызывала у Робина ничего, кроме презрения и брезгливой скуки. И вот однажды, когда один местный фермер устроил вечеринку - обычную для тех мест - под музыку скрипок и банджо, с кукурузным виски, привозным шампанским и неизменным барбекю во дворе, где негры носились взад-вперёд с вертелами и бочонками, а люди лежали прямо на траве, поедая мясо среди стрекотания цикад и запаха жимолости, Робин заметил странную женщину, стоявшую в отдалении - он никогда раньше не встречал ее в Брассфилде. Эта девушка - точнее, девушкой ее было назвать сложно, ей было явно больше 25-ти - это была женщина, причём женщина, несмотря на жару и празднество, одетая в строгое чёрное платье - на фоне цветастых пышных платьев щебечущих кокеток она смотрелась неуместно, как ворона в стае белоснежных голубей. Он помнит, что сначала его поразило достоинство, с которым она держалась и вела себя - стоя в тени большого вяза, она разговаривала с каким-то почтённым зажиточным фермером, постоянно утиравшимся красным платком - несмотря на вечернее время, пот лил с него градом. Потом Робин стал подходить ближе и разглядел ее в подробностях - гордое лицо с темными глазами, гладко зачёсанные волосы того оттенка, который бывает у освещенного солнцем гладкого плода каштана, безукоризненный рот... она стояла молча, изредка кивая в ответ на слова фермера, и держала в руке стакан с шампанским. Робин поймал за руку брата. - Это кто? - Где? - Вон та, в чёрном. Марвин уловил направление взгляда Робина и усмехнулся. - Поди вон поговори с Праудфутом. Он тебе расскажет, кто это... ишь разохотился... Праудфут - помощник шерифа, хотя недавно и отпраздновал шестидесятилетие, но стрелял лучше любого мальчишки в тех краях - уже порядочно хлебнул, впрочем, был, как всегда, словоохотлив, и когда Робин задал свой вопрос, исподлобья глянул на него своими выцветшими голубыми глазами: - Это Регина Миллс. Робин ждал продолжения, но его не последовало. - И? - Что и? - И все? Я думал, я всех в городе знаю. Почему она так одета? Она вдова? Кто она вообще такая? Старик почесал волосатое ухо. - Это долгая история, мальчик. - Я не спешу, - буркнул Робин. - Ладно уж, расскажу. Хотя тебе, возможно, и не стоит знать. Она редко появляется на публике... Ее в городе не любят. - Что же она такого сделала? - Пойдем, парень, нальёшь мне стаканчик. - Отец Регины, Генри Миллс, - начал Праудфут, - приехал сюда одним из первых, когда город только основали. Тогда открывались угольные шахты, а он был богат и построил одну из них. Он приехал с женой и старой негритянкой, няней Регины. Девочке было…мм…лет пять, не больше. Ну вот. Генри купил ранчо и стал земледельцем. И все было бы нормально, если бы не индейцы. Дело в том, что этот Миллс был большим любителем индейцев. Он дружил с ними, ездил к ним в резервацию. Тут в паре миль была резервация индейцев. Он был доктором, лечил людей в Брассфилде, ну и индейцев тоже. Не скажу, чтобы это нравилось людям. Они считали, что грех христианскому врачу лечить грязных скво, принимать у них роды и все такое. К тому же отношения у жителей Брассфилда с индейцами были натянутые. Налей-ка еще. Так прошло лет пять. Регина подрастала, все было ничего. И вот в город приехали Джермен и его люди. Знаешь Джермена? Робин кивнул. Он много слышал о банде Джермена и о бесчинствах, которые они творили на Юге. Лет пятнадцать они держали в страхе весь округ, убивали и грабили банки, пока некий Люк Роул не прикончил Джермена. Это произошло шесть лет назад. - Джермен в Брассфилде вел себя ничего. Это был его родной город, здесь жила его мать. Они только выпивали и дрались, но никого не убили и не ограбили. Но приключений им хотелось. И вот однажды вечером Джермен с парнями напились и поехали кататься. Едут они себе и вдруг натыкаются на индейских женщин. Они купались на реке вместе с детишками. Человек десять и дети. А Джермен был с пятнадцатью головорезами, и все вооружены. В общем, ты представляешь. Перенасиловали они всех этих скво, а детей…в общем, тоже. Побросали их там, рассчитывая, что умрут сами, и вернулись в город. Но кто-то выжил и рассказал индейцам, что это из Брассфилда их ребята снасильничали. Представь, что случилось с краснокожими. Они на следующую же ночь вышли на тропу войны. Раскрасились все и прискакали в Брассфилд. Такое тут было, не передать. Наши мужчины и с кровати не успели повскакивать, половину прирезали, скальпы поснимали, а женщин похватали и увезли. Джермен половину людей потерял, да и смылся еще ночью. Наутро весь Брассфилд горел. Кроме одного дома – Генри Миллса. Индейцы знали, что он не мог такого сделать, и его дом не тронули. Мы собрались все на совет, пришел и Генри. А наши на него накинулись, особенно Пол старался, потому что ненавидел Генри. Говорит, ты - индейский прихвостень, и все твое семейство. Проваливай к ним. В общем, обозлились на него наши, прогнали. А мы стали думать, что делать. Женщин-то отбить надо было. Собрались все, и я там был, поехали в резервацию. Решили сначала поговорить. Все-таки мы знали, что Джермен сделал со скво, думали, можно краснокожих утихомирить. Приезжаем, а вокруг резервации по деревьям трупы наших женщин висят, голые, со снятыми скальпами. Тут мужики обезумели. Налетели на резервацию, да и сожгли половину заживо, прямо в вигвамах. Вождя в плен взяли. А через неделю опять они на нас набежали. И так без конца. Мы их бьем, они нас. Народу погибла тьма. И опять всех трогают, кроме Генри этого Миллса. Но это еще ничего. Однажды индеец один сбежал, взятый в плен, да к нему в дом. Мы за ним. Пол стучится, выходит Генри с ружьем. Пол ему говорит: «Верни ублюдка, мы его на ближайшем дереве повесим», а Генри ему отвечает, что человек у него помощи попросил, и он его не бросит, и что мы сами виноваты, потому что белые изнасиловали скво, а индейцы только мстят. Ну это Полу и всем было как спичка к соломе. Они ушли, а ночью собрали побольше человек, да и взяли дом Миллса приступом. Индейца того убили, жену Генри убили, да и его самого. Только Регину я не дал тронуть. Ей лет одиннадцать было, и она все это видела. Я ее негритянке отдал, она и убежала на болота. А через пару дней, как все успокоились, вернулась. Индейцы, так те вообще ушли навсегда. И вот с тех пор они и живут на этом ранчо вдвоем, Регина и старуха-негритянка, Порция. Много лет они жили очень закрыто - мы только видели, как старуха приезжала в город за продуктами, а продукты-то какие могли быть - мука, сахар, соль, и видно было, что они живут не слишком роскошно. Но потом прошло уже лет десять, и она, Регина, объявилась у нас - и мы, конечно, ахнули, потому что она выросла уж очень красивой. - А на что они жили? - Спросил Робин с любопытством. - Говорят, Генри Миллс был баснословно богат, это и понятно - шахта-то его была. Только после смерти все досталось городу, девчонка ничего не получила, там все ловко обстряпали. А у неё земля оставалась. Много земли. И как только ей 18 стукнуло, она начала эту землю продавать. По кусочкам резала своё ранчо, много лет - в итоге мало что осталось - дом и акра три земли. Продавать больше нечего. Да и не любят ее, сторонятся все, хотя многие уже и не знают, отчего. Ну а те, кто помнит ее отца и всю эту историю, они уж либо померли, либо как я - старые пни. С тех пор двадцать лет прошло. - Она никогда замужем не была? - Никогда, - кивнул старик. - Были молодые люди, увивались за ней, да только она ни с кем не связывалась. Правда, говорят, что у неё есть любовник из богатых. Может, и есть, жила же она на что-то все годы. Робин уже не видел Регину среди гостей. Должно быть, она ушла, пока старик рассказывал ее историю. Но он знал одно - никогда ещё его так не будоражила ни одна женщина, ни про одну не хотелось столько спросить, и острый привкус желания узнать ее поближе был даже на языке. - И вот сейчас она впросак попала, - закончил Праудфут. - За землю надо платить налог. А у неё уже все, земля только на огород осталась, а дом заберут за долги, если она не расплатится. А налог большой... так вот и думаем да посматриваем, как она выкрутится, гордячка эта... - Налог? - Рассеянно проговорил Робин.