По ту сторону двери

Дэвид Чарминг-младший любил, чтобы все было так, как угодно ему. Он с детства получал лучшие игрушки, лошадей, одежду, а позже привык, что ему достаются и лучшие женщины, и лучшие куски на пиру жизни. Даже война представлялась ему чем-то вроде увеселительного праздника. Правда, он тоже хлебнул и забот, и горя, и ему пришлось спать на голой земле, но это все только развлекало его, служило как бы приправой к пресному существованию богатого землевладельца, каким он был до войны. Он никогда всерьёз не верил, что его могут убить, и именно это сослужило ему хорошую службу - в сражении у Кедровой горы он первый повёл своих солдат в атаку и получил награду от командира. За храбрость его произвели в полковники, и он вернулся домой в блеске славы - ещё больше убедившись в том, что судьба благоволит ему, как никому другому. Он быстро обрёл прежнее богатство и вошёл в круг самых влиятельных людей С., владел землёй, слугами, покорной женой, и только одно никак не давалось ему в руки - дерзкая бывшая рабыня, которую он хоть и сумел однажды покорить, поймав ее на празднике в честь сбора первого урожая хлопка, но с тех пор никак не мог сделать своей окончательно. Непокорность Юджинии сводила его с ума. Он не понимал, почему эта девушка так сопротивляется его чарам - привыкнув к женскому вниманию, к благоговеющей перед ним Мэри Маргарет, он словно бился теперь в закрытую дверь и никак не мог ее высадить. Он все время ломал себе голову, что же делает не так, почему не может взять нужный тон, подстерегал Юджинию в разных уголках поместья, приставал, угрожал, но она как будто поняла его замысел и всюду ходила со старухой, либо старалась оказаться рядом с открытой дверью или выходом, чтобы в любой момент сбежать. Дэвида это только распаляло. Чуть ли не впервые в жизни он столкнулся с тем, что ему никак не давалось - и это служило лучшим афродизиаком. Вот только Юджинии от этого было не легче. Мэри Маргарет, которая дико боялась Дэвида и ещё больше боялась лишиться своего положения герцогини, взирающей на мир с высоты настолько недосягаемой, что до нее не долетали ни малейшие проблески реальности, давно подозревала о неверности мужа, но предпочитала воспринимать это как обязательное условие добропорядочного брака - все знакомые ей женщины находились в том же положении, ее собственный отец изменял матери Мэри, и все знали об этом, включая младших детей Бланшар, но она не могла не беспокоиться - муж все реже появлялся в ее покоях, а уж о супружеском долге и вовсе забыл, и Мэри, знавшая, что семейные отношения держатся на том, что жена отдаётся мужу по первому требованию, всерьёз взялась - нет, не за него - а за ту, кто, по ее мнению, служила камнем преткновения для их с Дэвидом благополучного брака. Она стала всюду ходить за Юджинией, придирчиво смотрела, как та работает, встревала с советами и критикой, мешала, злословила, и, в конечном итоге, добилась того, что Юджиния уже не бралась ни за какое дело, пока не выслушивала требования Мэри Маргарет. Но проблема была ещё и в том, что Дэвид тоже преследовал Юджинию, и таким образом они с женой постоянно сталкивались нос к носу, и вскоре эта ситуация стала раздражать Дэвида, да так, что он однажды накричал на Мэри совершенно отвратительным образом, припомнив ей и бесприданничество, и ее лишний вес, и то, что она не растит его сына, а вместо этого шляется по дому, суя нос не в своё дело. Юджиния поневоле присутствовала при этой сцене - и ненависть Мэри Маргарет к ней достигла поистине гигантских размеров. Всю свою злость и обиду на мужа она излила на несчастную мулатку, шпыняя ее теперь уже не открыто, а через своего слугу Джеймса, который постоянно передавал Юджинии разные идиотские требования и надуманные просьбы, которые не всегда удавалось выполнить. Тогда Мэри Маргарет начала вычитать у мулатки из жалованья, и это-то уже было последней каплей. Апогея это противостояние достигло в тот самый момент, когда Мэри Маргарет однажды утром высунулась из окна, глядя на цветущий сад, где трудились сразу три садовника, и, не замечая ни красоты распустившейся глицинии, ни свежести утренних цветов, сразу углядела чёрную головку своей служанки, которая беседовала с каким-то высоченным малым, сидевшим на белой лошади: в нем подслеповатая Мэри Маргарет не без труда узнала лучшего негра мистера Голда, Доминика Магу. Оба о чем-то увлечённо спорили, и Мэри сразу же вскипела, как чайник, поставленный на слишком сильный огонь. Накинув на плечи шелковый халат, она быстрым шагом поспешила вниз, надеясь, что успеет поймать сладкую парочку с поличным. В кроватке, стоявшей у ее изголовья, завопил Чарминг-младший, но она даже не взглянула туда - бросив спавшей в соседней комнате старухе-негритянке «Ребёнок плачет, дура, займись им», она сбежала по лестнице, выскочила в сад - садовники проводили ее недоуменным взглядом - и нырнула в кусты как раз рядом с негромко беседующей парочкой. - Это невозможно, - услышала она тихий голос Юджинии. - К сожалению, придётся сделать невозможное, - отозвался Мага, и если бы Мэри Маргарет была поумнее, она бы дослушала этот разговор, но ее душила ярость - как же, мерзкая негритоска осмелилась открыто разговаривать с любовником посреди рабочего дня. Она выскочила из кустов, произведя такой треск, будто медведь ломился через лес, и остановилась прямо перед побледневшей Юджинией, которая беспомощно отпрянула к изгороди. - Ах ты, чертова девка! - Завопила она, не обращая внимания на искажённое лицо Доминика, который воспринял ее появление так, словно он долго шёл по лесу, а перед ним на опушку вдруг выползла ядовитая змея. - Опять ты прохлаждаешься вместо того, чтобы работать! Я разве тебе за это плачу, грязная шлюха? Она едва сдерживалась, чтобы не ударить Юджинию, но та вдруг выпрямилась и спокойно, с достоинством ответила, глядя прямо ей в глаза: - Я сделала все, что вы приказали, мэм. Теперь я жду, когда Джошуа срежет лилии к завтраку. И вот мимо ехал знакомый. - Знакомый? - Мэри Маргарет выплюнула это, с презрением оглядев Доминика. - Не это ли самый большой бездельник в поместье Голда? Знаменитый Доминик Мага, который отсиделся всю войну, проедая деньги хозяина и живя в его доме? На каменном лице Доминика не отразилось ровным счётом ничего - он продолжал взирать на беснующуюся Мэри с равнодушным и спокойным презрением. Она заметила это, но поскольку Мага не был ее слугой, сорвалась на той, которая пока была в ее власти: - А ты... ты можешь убираться прочь, грязная черномазая! И уж я позабочусь о том, чтобы ни одна хозяйка в округе не взяла тебя на работу! Проваливай в ту чёрную дыру, откуда ты вылезла, сволочь! Юджиния так долго смотрела на хозяйку, что та немного даже опешила. Взгляд больших карих глаз был спокойным, и Мэри, ожидавшая мольбы, оправданий, просьб, стушевалась под этим неумолимым взором. Наконец, Юджиния обернулась, глядя на Доминика, он едва заметно кивнул, и девушка проговорила: - Я возьму свои вещи, мэм. Мэри, онемев от наглости служанки, молча смотрела, как та идёт мимо кустов сирени к дому и скрывается за дверями. Потом Доминик пошевелился, и миссис Чарминг злобно прошипела, глядя на него снизу вверх: - А про тебя я все расскажу Голду, будь уверен! Ты ещё за все ответишь, черномазый! Доминик молча развернул лошадь и поскакал прочь, даже не удостоив ее ответом. **** Побледневшая Регина, все ещё не веря своим ушам, смотрела на Эмму Свон, которая опёрлась руками на стол, нависнув над ним, и улыбалась своей торжествующей улыбкой. - Ты... О чем ты говоришь? Эмма развела руками, выпрямляясь. - А о чем, по-твоему, я говорю? - Ты... ты не могла так поступить... - Что я не могла? - Съязвила Свон, и Регина поняла, что пугало ее больше всего - из глаз Эммы ушли абсолютно все чувства, которые она привыкла в них видеть: участие, тепло, мягкость - взамен в этих ледяных серых глазах царило только равнодушное презрение. Регине казалось, что ее затопила большая, удушающая волна - и теперь ей нечем дышать. Грудь сдавило до боли, перед глазами прыгали какие-то точки, дыхание с шумом вырывалось из горла. Она попыталась взять себя в руки. Оскорбительные слова Эммы вдруг ясно показали ей, что будет дальше - она опять одна, а вокруг рыщет Голд, Джонс и бог знает, кто ещё. Никогда ещё желание умереть не было так сильно в Регине. Вся ее воля к жизни вдруг улетучилась, как пепел от сожжённой бумаги, подхваченный ветром. - Жить здесь, делать все это... ради золота...? - Да? Это почему же? - С сарказмом спросила Эмма, скрестив руки на груди. Регина вскочила. - Ты не такая! Ты наливала мне воду, когда я даже ещё не собиралась идти к колодцу, ты срывала чёртовы овощи, ты чинила изгородь и готова была отвезти меня в город и идти отдельно, чтобы мне не было неудобно перед разными миссис Уилсон! Ты... Ты смывала кровь с моей ноги... Эмма слегка изменилась в лице. Она серьёзным глубоким взглядом смотрела на говорившую Регину. Потом отвернулась - Регине показалось, что для того, чтобы она не видела ее лица. - Я делала это ради денег. - Я не верю! - С жаром и горечью сказала Регина. - Ты не могла знать о золоте! - Робин мне доверился на войне, - пожала плечами Эмма, опять поворачиваясь к ней с непроницаемым лицом. - Он рассказал мне все о тебе и о золоте тоже. Я сразу поняла, что это мой шанс. И приехала с ним. А зачем, по-твоему, я тут появилась? Регина со страстью помотала головой. - Ты бы не поверила в этот бред про золото! Да и Робин бы взял тебя с собой, а не оставил тут, если бы собрался делиться. Вдвоём искать золото удобнее, разве нет? Эмма молчала, теребя в пальцах полу рубашки. - И ты сказала - только идиот может оставить... меня... - Регина запнулась. Эмма махнула рукой. - Что не скажешь ради денег. И вы, дамочки, любите красивые фразы, уж я-то знаю. Регина судорожно вздохнула, обхватив себя руками. - Так это было ради того, чтобы затащить меня... в постель? Эмма криво усмехнулась. - С чего ты взяла, что мне интересны объедки Голда и Робина? Да любая шлюха Бабули Лукас честнее, чем ты - они хоть не притворяются благородными дамами и не строят из себя невинность. Это был удар ниже пояса. Эмме показалось, что Регина вот-вот упадёт. Ее белые губы слегка дрожали, глаза подозрительно блестели, но она все так же прямо, не отводя взгляд, смотрела на Эмму, и видно было, как она пытается взять себя в руки. Потом Регина гордо вздернула подбородок. - Но тогда ты проиграла по всем фронтам... Зачем же выдала себя? - С горечью спросила она. Эмма одёрнула рубашку и подошла к окну, глядя на улицу, где солнечный свет играл на листьях проснувшихся деревьев. Ее лицо было непроницаемо. Она расправила плечи. - Думаю, я уже все сказала. Мне больше нечего добавить. И мне плевать, что ты думаешь. - Ты не такая! - Регина встала из-за стола и теперь пристально, с нескрываемым волнением смотрела на Эмму. По щеке ее катилась неудержанная слеза, свет отражался от мокрой полоски на щеке. - Ты бы не поступила так со мной! - А какая я? - Усмехнулась Эмма. - Какая? Ты думаешь, что так хорошо знаешь меня? - Ты... - Регина сжала зубы, решив, что ей терять уже нечего. - Ты смела, ты умеешь дружить, и ты... ты по-настоящему благородный человек под всей этой маской деревенщины-ковбоя. Наверное, ты единственная знаешь, что такое благородство, из всех, кого я вообще видела в жизни... И я видела тебя с Робином, и... здесь, со мной... Я не знаю, зачем ты говоришь мне все это, но я тебе не верю! В комнате воцарилась тишина. Эмма видела, как Регина пытается загнать внутрь свои слёзы, как судорожно вздымается ее грудь, но так же стояла с невозмутимым видом и не произносила ни слова. Наконец, решив, что она уже достаточно унизилась, Регина развернулась, намереваясь уйти. - Таак... - протянула Эмма задумчиво, и женщина застыла в дверях, услышав ее тихий изменившийся голос. - Так значит, ледяная и неприступная Регина Локсли наконец поверила мне. Та самая Регина Локсли, для которой весь мир - враги, даже собственный муж. Для которой нет оттенков, а есть лишь чёрное и белое, и для которой вся жизнь - постоянный ад, потому что пришлось выживать и делать то, чего делать не хотелось? Которая отталкивала меня двумя руками, презирала, боялась, ненавидела, эта самая женщина вдруг поверила и поняла, что я здесь не собираюсь никого грабить и насиловать, а только хочу помочь? Так? Я правильно поняла? Ее грудь высоко вздымалась, глаза метали молнии, и когда до обернувшейся Регины дошёл смысл этого потока речи, она вдруг схватила стоявший на шкафу кувшин и запустила им в едва увернувшуюся Эмму. Кувшин ударился об стену. - Ты! Эмма отпрянула, закрываясь руками от осколков, брызнувших в разные стороны. - Ты! Следующей полетела тарелка, забытая Эммой на столе. - Ты специально все это говорила! Эмма, уворачивающаяся от второй тарелки - Регина уже подошла к шкафу - неожиданно засмеялась, подняв руки вверх. - Прекрати бить посуду, ее и так немного! - Да мне плевать на посуду, - прошипела Регина, хватая ещё одну тарелку, но, передумав, швырнула ее в таз и стала приближаться с явным намерением свернуть Эмме шею. - Ты говорила это, чтобы узнать, верю ли я? Чтобы вынудить меня сказать правду? Ты... - Ноздри ее раздувались, и вся она настолько пылала яростью, что Эмма перестала смеяться и поспешно отступила на несколько шагов назад. - Ненавижу! - Регина кинулась на Свон, ее беспорядочно мельтешащие руки было трудно поймать, и Эмма несколько секунд просто пыталась уворачиваться от хотя и несильных, но ощутимых ударов. - Стой! - Она наконец схватила сначала одну, а потом другую руку Регины и крепко прижала к своему животу. Разъяренное лицо женщины очутилось прямо перед ней. - Я хочу, чтобы ты убралась отсюда, - с ненавистью прошептала Регина, и Эмма покачала головой: - Это неправда. Наступила тишина, во время которой их дыхание было единственным, что раздавалось в густом воздухе, наполненном невысказанными желаниями. К Эмме было приятно прикасаться. Ее пальцы, обвившиеся вокруг запястий, не причиняли боли - это была сила, но сила не такая, как у Робина или Голда, а сила дружественная, надежная, и, глядя в спокойные смеющиеся глаза Эммы, Регина ясно видела, что девушка никогда не причинит ей боли, не воспользуется этой силой против неё. Эта сила была для неё, всегда, и даже когда Эмма злилась или делала вид, что ей все равно, Регина все равно угадывала за этим мнимым равнодушием какое-то бесконечное, вневременное постоянство. - Поцелуй меня, - вдруг тихо сказала Регина, глядя прямо ей в глаза. Эмма замерла, не в силах поверить в услышанное. Что? Женщина, которая так ее ненавидела, что боялась даже прикоснуться к ней ненароком, женщина, сводившая ее с ума, превратившая ее жизнь в некое подобие ада и рая одновременно, просит о... о невозможном? Хотя почему о невозможном? - Зачем? - Пробормотала Эмма, которая окончательно перестала понимать, что происходит. Регина вдруг улыбнулась такой с ума сводящей улыбкой, что Эмму бросило в жар. - Ты же хочешь этого... Эмма не успела ничего ответить, как рука Регины выскользнула из ее ослабевшей ладони. Пальцы забрались в густые волосы на затылке и медленно потянули безвольную голову Свон чуть вниз. Эмма едва успела заметить, что Регина закрыла глаза, как ее собственные дрожащие губы коснулись тёплых губ женщины, и в этот момент из ее головы вылетели сразу все мысли, до единой. Регина никогда не целовала женщин, да и мужчину только одного - Голд ни разу за два года даже не подумал поцеловать ее в губы, а Робин целовался, слишком сильно разевая рот, и щетина на его лице часто раздражала ее во время поцелуя. Эмма же оказалась совсем другой. У неё был другой вкус, он пьянил, как вино, которое всегда манит и сладостью, и горечью, сплетенных в немыслимых, неотделимых друг от друга пропорциях, и нежные губы, которые мучительно медленно скользили по ее рту, и горячий язык, который Регина с радостью и облегчением ощутила на своём языке. Эмма что-то пробормотала, обхватывая ее одной рукой за талию, а вторую положила на щеку, пропуская между пальцами волосы, слегка дергая даже, и Регина прижалась к ней теснее, ещё теснее, чувствуя, как Эмма нежно скользит языком по ее губам, как от этих движений кружится голова, а между ног все моментально становится влажным, и неудобно стоять. Никогда ещё от обычного поцелуя с Региной не случалось ничего подобного - Голд умел возбудить ее своими действиями, но это была просто физиологическая реакция, механическое возбуждение, а сейчас ноги ее подгибались, ей захотелось лечь, притянуть Эмму на себя, ощутить ее всем телом, и Эмма приказала себе не торопиться, замедлиться, и она отстранилась, чтобы насладиться этим зрелищем - Регина откинула голову назад, рука Эммы все ещё была у неё в волосах, придерживая голову, взгляд у Регины затуманился, и она облизнула влажные губы, будто прося продолжения, в глазах - ни капли смущения или стыда, и Эмма не смогла устоять, она слишком долго ждала, чтобы увидеть ее такой - и она наклонилась снова, готовясь закружить мир и похитить у Регины последние остатки сознания и морали, и второй поцелуй уже не был нежным - это был вихрь, в котором Эмма перестала сдерживать себя, она вжала тело Регины в своё тело, ощущая его податливую нежность, руки беспомощно заскользили по спине, и тут, врываясь в сознание холодным напоминанием о реальности - раздался громкий стук в дверь. Регина тут же оттолкнула Эмму на безопасное расстояние, тыльной стороной руки вытерла губы... Эмма встряхнула головой, вонзила ногти в ладони, чтобы прийти в себя, и обе посмотрели друг на друга, как заговорщики или убийцы над ещё не остывшим трупом, пока стук все так же сотрясал прочную деревянную дверь. - Я открою... - Пробормотала Регина, поспешно выходя из кухни. Эмма смутно осознавала, что должна пойти за ней и проверить, кто стучит, но ее словно парализовало - она прислонилась к шкафу, пытаясь прийти в себя. Ее всю трясло, руки дрожали, и никогда, даже в первый раз, когда она была с женщиной, у неё не было подобных эмоций - Регина просто вывернула ее наизнанку, как перчатку, и теперь не осталось ничего, что бы могло вернуть ей прежние чувства - не после того, как она попробовала Регину на вкус, и этот вкус горел у неё на языке... В коридоре раздались тяжёлые шаги и голоса - и в кухню вошли - сначала Регина, а за ней - Доминик с тяжелым и хмурым лицом, незнакомая мулатка в розовом платье - в руках она сжимала узелок - и молодая, очень красивая девушка, одетая как леди - дорогое платье и нежное лицо выдавали ее происхождение. Эмма удивлённо выпрямилась, оглядывая незваных гостей. - Доминик? Мужчина глянул на Эмму, остановился и вежливо пропустил вперёд своих спутниц. Регина, прислонясь к шкафу для посуды, скрестила руки на груди и смотрела на Эмму с удивлением и немым вопросом в глазах. - Простите, миссис Локсли, Эмма, - глухо сказал Доминик, комкая в руках шляпу. - Я просто не знал, куда пойти. Вот это, - он указал на мулатку, - Юджиния, она работала у мистера Чарминга, а это... Молодая девушка, перебив его, решительно прошла вперёд и протянула руку сначала Регине, а потом Эмме. - Я Эрнестина... Голд. И поскольку брови Регины взлетели вверх при звуке этого имени, Доминик натянутым тоном добавил: - Она все знает, так что ей можно доверять. - Что знает? - Пораженно спросила Регина. Эмма провела рукой по волосам, пытаясь сообразить, что делать. Мулатка молча смотрела на неё, и по ее красивому измученному лицу видно было, что за свою недолгую жизнь она успела перечувствовать и передумать очень многое. - Что ж, садитесь, эээ... Она взглянула на Регину. Та не сводила глаз со странной группы людей, стоящей посреди ее кухни. Потом Эрнестина чуть тронула Юджинию за рукав, и обе женщины с лёгкой неловкостью опустились на стулья с неестественно прямыми спинами. Доминик остался стоять. Глядя в его лицо, всегда такое серьёзное и вместе с тем дышащее внутренней силой, а сегодня растерянное и серое, Эмма подумала, что случилось что-то очень плохое, раз этот гигант выглядел таким удрученным. - Простите, что мы вас побеспокоили, - начал Доминик, - Юджиния работает... работала до сегодняшнего дня у мистера Чарминга. Он... в общем, он... Он запнулся и умоляюще взглянул на Юджинию. - Он изнасиловал меня, - ровным тоном перебила мулатка, и почему-то она говорила это, глядя на Регину. Та едва заметно изменилась в лице. - Да, - Доминик продолжал: - Сегодня утром ее выгнала миссис Чарминг. Выгнала... ни за что, просто так. Теперь эта женщина расскажет всем в округе, что ее служанка соблазнила ее мужа, и работу не даст никто. У Юджинии нет родственников в С., но есть тетка - она живет в Коннектикуте. Мы хотим собрать немного денег и отправить ее туда, но... Мулатка, гордо подняв голову, посмотрела на Эмму: - Мне неловко вас просить, но... Я знаю... мистер Чарминг, он... Он будет искать меня... пока не найдёт... - Чарминг в Рыцарях Кольца, - встрял Доминик. - Он нападет на негритянский квартал просто, чтобы найти Юджинию. А Голд и остальные ему с радостью помогут. Нам и нужно-то всего пару-тройку дней, чтобы собрать деньги. А ее... Он умолк, а потом продолжал с видимым смущением: - Нужно спрятать. Эмма бросила быстрый взгляд на Регину, глаза их встретились, и та ответила легким пожатием плеч. Эмма вдруг подумала, что, несмотря на ситуацию, Регина вовсе не выглядела испуганной или потерянной - наоборот, она словно ожила, лицо ее раскраснелось, а красивые глаза сверкали. - Ваш дом никак не связан с Юджинией, и вы - единственные, кого я знаю из белых, - сказал Доминик. - Можно она поживет у вас несколько дней, а когда мы соберём нужную сумму, то я заберу ее и отправлю в Коннектикут? Воцарилось молчание. Эмма, стоя у стены, раздумывала над его словами, прокручивая в голове варианты событий, а Регина, все так же пристально изучавшая профиль сидящей мулатки, нервно покусывала нижнюю губу. - Деньги не проблема, - Эрнестина вдруг обратилась к Эмме, решив, видимо, что они беспокоятся из-за этого. - Мы заплатим. Просто... ей некуда идти... А деньги - не проблема... Эмма задала себе вопрос - при чем тут вообще девушка, носящая фамилию Голда и какой ей резон заниматься судьбой никому не известной мулатки? Но эти лихорадочные размышления вдруг были прерваны спокойным голосом Регины: - Эмма, можно тебя на пару слов? Спустя пару секунд Доминик кивнул, словно одобряя сказанное, словно соглашаясь с Региной, и Эмма, отделившись от стены, последовала за женщиной в коридор, где та, пройдя несколько шагов, обернулась и посмотрела на Свон с легким волнением на лице. Эмма приблизилась и оказалась совсем рядом. - Что ты думаешь? - Спросила она, подавляя внезапное желание взять Регину за руку. Та покачала головой. - Я думаю, мы можем это сделать. - Что? - Изумилась Эмма, а Регина с саркастичной улыбкой смотрела на неё, будто знала что-то, чего не знает Эмма. - А что? - Ты правда согласна на это? - Эмма уже видела не саму Регину, а лишь ее губы, вспоминая, как приятно было ощущать их языком, и, вероятно, Регина уловила это, потому что слегка недовольно сдвинула брови, нахмурилась, словно призывая утратившую разум Эмму вернуться к реальности: - Так ты согласна? Эмма молча кивнула. Да, она была согласна.