По ту сторону двери

Доминик безжалостно гнал лошадь по полю, чувствуя, как силы покидают его. Бедро отчаянно болело, и он ощущал, что вся штанина уже пропиталась кровью, но остановиться и передохнуть было равносильно смерти: как только Голд убедится, что Юджинии нет в негритянском посёлке, он тут же начнёт пытать людей одного за другим, и выяснить, кто за всем этим стоит, будет лишь вопросом времени. Он, задыхаясь, припал к шее коня. Ему нужно во что бы то ни стало предупредить Эмму, Регину и Юджинию, но с такой раной доехать до фермы шансов не было. Поэтому оставался лишь один выход. Думать об этом не хотелось, и собственное неприглядное будущее встало перед Домиником во всей своей уродливой обнажённости: он стрелял в белых людей, он участвовал в сопротивлении, он перешёл дорогу могущественным богачам, которые теперь не простят ему ничего. Это было очевидно, но Доминик заставил себя думать лишь о Юджинии. Ее еще можно было спасти. Возле реки начиналась дорога, ведущая в город - она была белой от пыли, и в свете луны казалась покрытой снегом. Мрачные тёмные деревья обступали ее по краям, вокруг стояла мертвая тишина - ни дуновения ветра, ни шороха листьев, ни звука. Доминик чувствовал, что вот-вот потеряет сознание. Он пришпорил лошадь, а потом опустил руку и изо всей силы надавил на бедро там, где была рана, тут же вскрикнув от невыносимой боли, но эта именно эта боль и отрезвила его. Оставалось ещё несколько миль, и цель будет достигнута. Когда вдали показался особняк, Доминик направил лошадь к полю за амбарами. Привыкший брать препятствия Дункан легко перемахнул через изгородь, взлетев над пашней, и приземлился на все четыре копыта. Спустя минуту они оказались возле кустов жимолости, и Доминик с трудом сполз с лошади, цепляясь за стремя и стараясь упираться в землю неповрежденной ногой. Он явно потерял много крови, голова кружилась, и когда конь, переступая, повернулся к свету, то оказалось, что весь его бок был теперь будто вымазан сажей или смолой - в ночной темноте на белой шкуре кровь казалась чёрной. Доминик отпустил поводья, покачнулся, неловко схватился за куст, наклонился и поднял с земли горсть камешков. Ему было сложно сфокусировать зрение, но он прищурил глаз и, прицелившись, швырнул один из камней в окно второго этажа. Он кидал до тех пор, пока окно не отворилось. Светловолосая голова Эрнестины показалась над подоконником, ее рубашка белела в темноте, и поначалу она не увидела ничего, кроме очертаний фигуры Доминика. - Это ты? - Спросила она сонным голосом. - Спускайся, - прохрипел Доминик и тяжело, ломая куст, упал на землю, теряя сознание. Очнулся он в своей каморке. Было тихо. Эрнестина разожгла очаг, и на огне стоял, дымясь, огромный котёл с водой. Сама она, в халате, босиком, повернувшись спиной, рылась в сундуке, в котором он хранил одежду и постельное белье. Доминик опустил глаза и увидел, что ниже пояса он обнажён - поверх бёдер лежал кусок чистой ткани, уже пропитавшийся кровью. Рана болела ещё сильнее, теперь боль пронзала все тело, до самого подбородка, и он чувствовал, что у него начинается жар. - Сколько я был без сознания? - Прохрипел он, с трудом ворочая языком. Эрнестина тут же обернулась, и его поразило, каким бледным было ее лицо. Она бросила сундук и кинулась к нему. - Боже, ты очнулся, - твердила Тина, и слезы струились по ее щекам, капая на грудь и на пол. Она уткнулась в его плечо и содрогалась от рыданий, а Доминик с громадным трудом поднял руку и коснулся ее роскошных растрепанных волос. - Детка, у нас нет на это времени. Юджиния... Эмма... их надо предупредить... Тина подняла голову. - Что произошло? - Голд... - Его губы двигались с трудом. - Они напали на негритянский квартал, искали Юджинию... Но не нашли. Теперь... Он с усилием провёл языком по сухим губам. - Теперь Голд будет искать... меня... Ты должна сказать им, чтобы они убирались оттуда... Эрнестина взяла его руку, прижалась к ней губами. - Но я не могу оставить тебя истекать кровью... Не проси меня, Доминик! Я не уйду! Он покачал головой. - Теперь важно, чтобы ты поехала туда и отдала деньги Юджинии. В моей куртке... там свёрток, возьми его... Отдашь им и скажешь, чтобы доставили Юджинию к поезду, который уходит завтра из Брассфилда. Запомни - в 5 часов вечера... Эрнестина! Запомни! Его мысли путались, сознание ускользало. Тина с ужасом смотрела на Доминика сквозь пелену слез. Он попытался говорить строго. - Тина, тебе нужно торопиться. Позови Марту, она меня перевяжет... потом бери Ромашку и скачи во весь опор... возможно, у нас ещё есть время... - Но ты... - Я сказал, поезжай! - В голосе Доминика прозвучала сталь. - Поезжай! Жизнь этих людей зависит от нас! Обливаясь слезами, Эрнестина встала, качаясь, нагнулась, порылась в кармане его куртки и достала деньги. Потом, не сводя глаз с лежащего на кровати Доминика, пошла к выходу. Ее сотрясали рыдания. Когда она открыла дверь, дрожащей рукой откинув щеколду, сзади раздался негромкий голос: - Я люблю тебя, Эрнестина Голд. Всегда любил. И всегда буду любить. Тина захлебнулась рыданиями и шагнула в темноту. **** Эмма просидела на кухне достаточно долго, неподвижно, не шевелясь, оперевшись подбородком на скрещённые руки и размышляя о Регине, Робине и себе. Ей дико хотелось спать, но она пыталась взбодрить себя тем же способом, к которому прибегала во время войны, когда лежала на сырой земле в дозоре - едва дремота обволакивала ее мозг, она изо всей силы щипала себя за ухо. Резкая боль приводила ее в чувство, и она принималась опять бесплодно и тупо смотреть на видимый из окна ночной пейзаж: полоса тропы, извивающаяся на холме, залитый луной двор, тёмные очертания деревьев... В доме было абсолютно тихо. Из комнат не доносилось ни звука - Юджиния легла на кровать Эммы и заснула, а что делала Регина, Свон не знала. Уж явно не спала. Такая женщина, как Регина, не простит нанесённой обиды. Она, возможно, впервые проявила к кому-то чувства, захотела близости, стала уязвимой - а в ответ получила хотя и явную, но от этого не менее болезненную ложь. Зачем Эмма вообще открыла рот? Нужно было просто кивнуть, выслушать, что скажет Регина про Робина, а потом сделать вид, что она согласна. А вдруг Регина предложила бы ей... жить вместе в этом доме, стать частью ее жизни? Эмма прикрыла глаза и представила себе то, о чем не могла и мечтать ещё неделю назад. Утро, и она просыпается в тёплой, пахнущей свежестью кровати. Солнце бьет в окно, на полу лежит светлый прямоугольник, створки рамы распахнуты, и в них одуряюще пахнет зеленью и теплой землей с полей. Ещё очень рано, и в приоткрытую дверь тянет ароматом свежего кофе, и подушка рядом хранит вмятину от головы лежавшего на ней человека. Эмма вся ещё охвачена дремотой, но пора вставать, окунаться в этот солнечный день, и все тело пронзает сладостное предчувствие какого-то невероятного счастья, и она садится, ставит босые ступни на разогретый пол, потягивается, подставляет обнаженное тело солнцу, чувствуя, как возбуждение бежит по груди вниз, к животу, потом накидывает халат, выходит в дверь, стараясь ступать бесшумно, приближается к кухне, откуда раздаётся негромкий уютный домашний звук - так ложка брякает о стенки кофейника - и осторожно выглядывает в проем. Видит прямую стройную фигуру возле плиты - тёмные волосы распущены по плечам, руки двигаются над кофейником, порой женщина поворачивает голову, и виден ее профиль, ее прекрасные губы, ее длинные ресницы. Она вся поглощена готовкой и не замечает, как Эмма бесшумно подходит сзади, кладёт руки ей на плечи, ощущая их всей поверхностью ладони - выступающие под тканью халата косточки, спина, которая подаётся к ней, прижимаясь, вздох облегчения, негромкий смех... она скользит руками по предплечьям, губами прижимаются к шее, чувствуя, что женщина вся дрожит в ее руках, ошеломлённая тем, как идеально сочетаются их тела - будто они созданы, чтобы быть слитыми воедино, как трепещет под губами нежная кожа, как мир куда-то уплывает под натиском желания. - Кофе опять убежит, - слышит она прерывистый шёпот, но пальцы на ее руках не отпускают, не дают ей оторваться, и она скользит ладонью по груди, ощущая податливую упругость, потом одна рука спускается ниже, нащупывает полу халата и горячую кожу живота - там, где она особенно нежная и беззащитная, у самой кромки тёмных волос... она слышит стон, ее руки повсюду, женщина отдаёт ей своё тело с готовностью и неприкрытым желанием, и это каждый раз как причастие... Эмма с усилием вынырнула из глубокого колодца сна, чувствуя, как пот течёт по спине. Греза была такой реальной, что она с трудом осознала, что лежит, скрючившись, в неудобной позе на подоконнике, а между ног у неё до неприличия мокро, и все тело дрожит от желания... Она до сих пор ощущала на пальцах Регину - ее скользкую, влажную, гладкую плоть, слышала стон, чувствовала ногти, вонзившиеся ей в запястье... И пока она пыталась прийти в себя, согнать пелену желания, сквозь эту сладкую дрему до Эммы вдруг отчётливо донёсся стук в дверь. Она тут же подскочила, неловко запнулась о стул, чуть не упала, потом вспомнила о револьвере, схватила его, слыша, как по дому бегут на звуки глухих ударов, и закричала: - Не открывать! Я сама! И первая ринулась в коридор. Из комнаты со свечой в руке показалась Регина - бледная, испуганная, а за ней, обхватив себя руками, стояла Юджиния. Эмма, вполголоса ругаясь последними словами за то, что заснула, подошла к двери: - Кто? - Это Эрнестина Голд, - сдавленный голос отозвался снаружи, и Эмма облегченно выдохнула. Она дрожащими руками открыла замок, и в полосе лунного света увидела светловолосую спутницу Доминика - только сейчас та выглядела совершенно по-другому. На ней лица не было, волосы в беспорядке рассыпались по плечам, губы запеклись, а на подоле платья Эмма заметила огромное пятно крови. - Боже! - Она втянула Эрнестину внутрь и тщательно заперла дверь. - Что с вами? Эрнестина, вся дрожа, помотала головой: - Нет времени. Мой отец... Голд... напал на негритянский квартал, вместе с другими... Доминик ранен, он лежит там... Она замолчала, подавив рыдание. Регина и Юджиния, обе с распахнутыми от ужаса глазами, подошли к Эмме, остановились и слушали прерывистые слова девушки. - Доминик прислал меня сказать вам, что вы должны бежать! Бежать как можно быстрее. Вот... Она достала из кармана юбки пачку смятых банкнот и несколько монет и сунула их Эмме. Та машинально взяла, сжала в ладонях, не осознавая, что делает, потому что мысли ее лихорадочно метались. Юджиния за ее спиной ахнула, прижала пальцы ко рту: - Они могут прийти сюда? Эмма растерянно обернулась, но ничего не ответила. - Вам нужно бежать, отвезите Юджинию в город... завтра из Брассфилда уходит поезд - в пять часов. Запомните, в пять! - Это кровь Доминика? - Перебила ее Эмма, указывая на подол платья. - Он серьезно ранен? Эрнестина кивнула, не сдержав при этом прерывистый стон. - Он остался там, понимаете? Мой отец найдёт его и... Она вдруг глухо и горестно зарыдала, вся содрогаясь, и Эмма, не сдержавшись, притянула ее к себе, обхватила руками. - Мне нужно вернуться к нему, - шептала Тина между всхлипами, цепляясь за плечи Эммы. Глаза ее невидяще смотрели в пустоту. - Он там совсем один... Регина подошла ближе, свет от горящей свечи озарил ее бледное лицо. - Вам нельзя сейчас ехать, - сказала она. - В таком состоянии... переждите... - Вы не понимаете! - Вдруг закричала Эрнестина, отрываясь от Эммы. Ее лицо было залито слезами. - Мой отец будет выпытывать, где Юджиния, а он ранен... он лежит, беспомощный, как котёнок, и когда он найдёт его... он... Мой отец - монстр... вы его не знаете... не знаете моего отца! - Я знаю вашего отца, - мягко сказала Регина, и вдруг воцарилась мертвая тишина. Эмма с изумлением смотрела на этих двух женщин, которые сейчас пристально смотрели друг другу в глаза - одна, пережившая ад в прошлом, и вторая - та, которой этот ад ещё предстояло познать. Потом Эрнестина едва заметно кивнула, и Регина кивнула ей в ответ. Прошла ещё минута, и Эмма вдруг осознала, что они стоят, как статуи, теряя драгоценное время, очнулась от оцепенения и потрясла головой: - Нам нужно срочно убираться отсюда! Эрнестина утёрла рукой слезы, перевела дыхание, сглотнула комок в горле. - Берите мою лошадь, - сказала она уже спокойно. - Я доберусь пешком, а вам понадобится второй конь, чтобы доехать до Брассфилда. - Нет, - Эмма решительно замотала головой. - Мы не можем ее принять, это слишком. Вы и так спасли нашу жизнь! Спасли нас всех... Эрнестина горько усмехнулась. Она сделала шаг вперёд, к Юджинии, которая так и стояла, вся сжавшись, за спиной Регины, и пристально посмотрела на девушку. - Удачи вам, - сказала мисс Голд, подавая руку мулатке. Та помедлила секунду, а потом осторожно пожала протянутую ладонь. Эрнестина вздернула подбородок и посмотрела на Эмму. - И вам, мисс Свон. Жаль, что мы не познакомились ближе. Эмма почувствовала, что у неё перехватывает дыхание и горит переносица. Потом Тина пожала руку Регине. - Всего хорошего, миссис Локсли. - И вам, мисс Голд, - грустно отозвалась Регина, сжимая тонкую кисть девушки. Эрнестина распахнула дверь, сделала несколько стремительных шагов, но на крыльце обернулась и, слегка улыбаясь, сказала: - Лошадь зовут Ромашка. Она любит сахар. И Эмме показалось, что пол уходит у неё из-под ног. В следующую минуту белое платье Эрнестины замелькало между кустами, а потом появилось на тропинке, стремясь туда, где сейчас умирал, брошенный всеми, лучший работник Голда, Доминик Мага. Регина схватила Эмму за руку, дёрнула ее назад, в дом. - Надо действовать быстрее. - Да. Эмма захлопнула дверь, отсекая их от залитого лунным светом мира. - Так, ты, Регина, иди в комнату и собери все вещи, которые сможешь. Бери тёплую одежду, смену белья, вторую пару обуви, если есть - деньги и лекарства. Ты, Юджиния, давай в кухню, возьмёшь и упакуешь все пригодное в дороге - котелок, сковороду, вилки, ложки и прочее. Возьми, что найдёшь, из еды. И все это надо сделать очень быстро, слышите! Я пойду во двор, выведу Фрейю. Если повезёт, успеем уйти. Оседлать лошадь заняло у неё десять минут, в течение которых она постоянно оглядывалась на холм - с ужасом ожидая появления кавалькады белых всадников. Пальцы путались в сбруе, Фрейя недовольно мотала головой - чувствовала, что хозяйка торопится и делает не то, что нужно. Эмма вполголоса ругала ее, скрипя зубами от злости. Потом, закончив, взглянула на вторую лошадку, смирно стоящую там, где Эрнестина бросила ее - слишком приметная, но пока что выбора у них нет, придётся ехать на ней. Это большая удача, что им оставили вторую лошадь - до Брассфилда полдня пути, и Фрейя бы не смогла везти сразу трёх всадниц. Запоздало пришла мысль о том, что Юджиния могла бы и сама добраться до поезда - деньги у неё, и она не маленькая, а у них с Региной и своих забот хватает, но Эмма решительно отругала себя за эти подлые думы. Доминик пожертвовал жизнью для спасения этой мулатки. И раз он переложил ответственность на Эмму, она сделает все, как надо. Им понадобилось полчаса, чтобы все собрать. Пока Регина и Юджиния вытаскивали на двор сумки, а Эмма навьючивала их на лошадей, пробило час, и тишина вокруг стала невыносимой. Ощущение гнетущей опасности сгущалось, Регина подошла к Эмме, взвалившей на спину Фрейе последний узел, и вполголоса сказала: - Куда мы поедем? Что будем делать? Эмма обернулась. Регина надела суконный костюм-амазонку, вероятно, оставшийся у неё от лучших времён, и выглядела спокойной и собранной, несмотря на бледность. - Мы доставим ее к поезду, - решительно ответила она. - А потом будем думать, что делать дальше. Сейчас мы должны спасти эту девушку и себя заодно. Голд будет искать нас, пока не найдёт. Регина коротко кивнула. Эмма затянула узел, постояла немного, потом обернулась снова. - Дай мне свой Дерринджер, - сказала она, протягивая ладонь к Регине. - Зачем? - Дай, - Эмма потрясла раскрытой рукой. - Я устрою тем, кто придёт, знатный сюрприз. И садитесь на лошадей, я сейчас буду. Через некоторое время они уже были на поле, направляясь к отрогам Аппалачей - Эмма держала путь не напрямик, по открытой местности, она решила проехать лесом, там было больше шансов добраться до Брассфилда незамеченными. В любом случае, времени у них было в обрез. Когда они уже въезжали в густую чащу, Регина порывисто обернулась. Она опять сидела в седле вместе с Эммой, но на этот раз сзади, и Свон, уловившая ее движение, приостановила Фрейю. Она проследила направление взгляда Регины, устремлённого туда, где посреди пустого поля темнел одинокий, покосившийся дом. Спиной она ощутила подавленный вздох Регины. Ей захотелось положить руку на ладони женщины, сцепленные у неё на животе, хотелось сказать что-то ободряющее, но впереди у них был темный ночной лес, а позади - свора обезумевших зверей в человеческом облике. И Эмма грубо бросила, отворачиваясь: - Хватит оглядываться. Нам пора ехать, путь неблизкий. Некогда нюни распускать. И пришпорила Фрейю. Юджиния молча последовала за ними.