По ту сторону двери

Регина довольно долго не возвращалась из библиотеки, и за это время, пытаясь отвлечься от беспокоящих ее мыслей, Эмма успела сделать многое: она тщательно выгребла мусор из кухни, заткнула, как могла, тряпками, разбитые окна, развела огонь в плите и поставила вариться бобы — осталось ещё немного окорока, и, хотя есть красно-коричневую вязкую смесь надоело до зубовного скрежета, все же пока что такое рагу оставалось единственным доступным им блюдом. В ближайшее время они не смогут наведаться в город и купить что-то ещё, грустно подумала Эмма, нарезая кусочками остатки ветчины. Пока варились бобы, Эмма подмела пол остатками найденной в углу кухни метлы и накрыла на «стол» — на заднем дворе она нашла несколько ящиков, которые поставила друг на друга, положив сверху чистую тряпку. Осмотрев результаты своих трудов, девушка осталась довольна: все же в окно не дуло, огонь уютно светился в плите, озаряя кухню, у них была еда, и вода, и крыша над головой, и если бы Эмма не беспокоилась так за душевное состояние Регины, вечер мог бы сложиться вполне удачно. Но с тех пор, как они приехали в Брассфилд, женщина вела себя отстранённо и подавленно: она скупо роняла слова, избегала взгляда Эммы, будто думала о чем-то личном и неприятном, а теперь ещё и эта неудача с книгой… как бы она не подкосила ее окончательно, беспокоилась Эмма, разглядывая ободранные стены и раздумывая, не пойти ли ей наверх за Региной. Она помешала бобы погнутой железной ложкой, затем потянулась всем телом — после целого дня в седле мышцы нещадно ломило, а она уже отвыкла так долго ехать верхом — и решила, что ни за что не пойдёт звать Регину ужинать: если ей так нравится сидеть в тёмной библиотеке и дышать пылью, пусть продолжает в том же духе. В конце концов, золото не так уж важно, если учесть, сколь много проблем оно принесёт. По правде говоря, Эмма вполне бы могла отказаться от золота, если бы знала, что сможет предложить Регине… но предложить что? На какую совместную жизнь можно рассчитывать, если у них нет ни гроша за душой? Всю жизнь скитаться, как это делала сама Эмма? Объяснять людям, кто они друг другу? Врать? Золото, как ни крути, не помешало бы: презренный металл всегда внушал людям уважение и умел затыкать рты. С золотом можно было бы уехать в Европу, купить там огромный дом, открыть гостиницу или что-то вроде… Либо заняться разведением лошадей, а то и фермерством. Уехать туда, где никто их не знает и не задаст вопросов о том, какие отношения связывают двух столь разных женщин. В конце концов, многие английские дворянки годами сожительствовали с дуэньями или наперсницами, а кто их знает, что на самом деле происходило между ними по ночам? И Эмма, как ни крути, баронесса, пусть и отказавшаяся от привилегий дворянства, но она могла бы вернуть себе свой титул и приехать в Европу уже как фон Риттер, а не никому не известная Свон. Удивившись ходу своих мыслей, Эмма пропустила момент, когда вода, шипя, перелилась через край горшка с бобами. Чертыхнувшись, она схватила тряпку и переставила варево подальше от огня. В этот момент в кухню вошла Регина. Бросив мимолетный взгляд на девушку, она положила на подоконник старую, потрепанную книгу в коричневой обложке и остановилась рядом с окном, глядя в темноту. — О, это ты… наконец-то… — Эмма кивнула на импровизированный «стол». — Я тут похозяйничала немного. Конечно, это не стол, но лучше, чем есть с лепешки, сидя на земле. Регина выглядела подавленной и хмурой, она отстранённо кивнула, взглянув на труды Эмминых рук и тяжело опустилась на ящик, который стоял в углу и теперь заменял стул. Лицо ее заметно осунулось, и было ощущение, что женщине холодно. — Да что с тобой?! — Эмма в сердцах швырнула ложку на плиту. — Почему ты так себя ведёшь, будто знаешь что-то, чего не знаю я? Мне это, черт возьми, надоело! Регина подняла на неё глаза, большие и печальные в свете тусклого огня, и обхватила себя руками. Она выглядела такой несчастной, что весь гнев Эммы сразу испарился, она быстро подошла к женщине и опустилась на корточки, заглядывая в прекрасное лицо. — Ну, что с тобой? Расскажи мне… Регина неопределенно повела плечом, и в глазах ее была боль. Она обхватила себя руками, глядя не на Эмму, а словно сквозь нее. — Ты знаешь, что я здесь для тебя? — Продолжала Эмма, осторожно расцепляя ее стиснутые на груди руки и беря их в свои. Ладони Регины оказались ледяными, несмотря на тёплую погоду. — Я вся для тебя, все во мне — для тебя. Почему так тяжело понять это? Почему ты не хочешь просто довериться мне и быть… Она осеклась, потому что хотела сказать «счастливой», но это было смешно — произносить это слово, сидя в разоренной кухне некогда богатого дома, окружёнными врагами, одинокими во всем мире и не имеющими надежды почти ни на что. И Эмма не смогла это сказать. Бог знает, сколько времени у них осталось, так зачем озвучивать несбыточное, резать им слух и сердца, уставшие от страха, боли и бессилия. Регина прерывисто вздохнула, но рук не отняла. Поглаживая большими пальцами нежную кожу на запястьях женщины, Эмма не сводила с неё глаз — больших и мерцающих в свете огня. За окном умиротворённо шумела листва и стрекотали цикады. — Ты… — Вдруг сказала Регина подавленно. — Ты не представляешь, что такое — быть мной… И она замолчала, будто иссякла, узкие плечи печально опустились, губы едва заметно дрожали. Эмма непонимающе смотрела на неё, но на всякий случай покрепче сжала ее пальцы, как бы говоря «я здесь, я с тобой». — Я не привыкла… полагаться на кого-то… — Продолжала Регина и вдруг протянула руку, касаясь лица Эммы, нежно отводя белокурую прядь со лба. — Рассчитывать на кого-то… Доверять… Я не знаю, что значит это слово. Я доверяла отцу, но он умер… Я доверяла Порции, но и она умерла, оставив меня одну во всем мире. Все, кому я могла доверять, уходили, и я оставалась ни с чем. — А как же… Робин? — Несмело спросила Эмма, замирая от легких прикосновений Регины к своему лицу. — Разве женщина не полагается на своего мужчину, который должен защищать ее и оберегать? Регина грустно усмехнулась, очерчивая пальцем контур ее подбородка. В ее движениях чувствовалось сдерживаемое огромное чувство — словно она касалась чего-то невероятно хрупкого и нежного, что боишься спугнуть. — Робин… он не давал мне такого ощущения… наоборот, все время требовал чего-то, я думала, что постоянно должна ему: постель, еду, заботу… — Довольно утомительно звучит, — подняв брови, отметила Эмма. — Так и есть, — Регина вздохнула. — Постоянно знать, что ты кому-то должна… Она отняла руку от лица Свон и запустила ее в свои волосы, освобождая их от тесемки и распуская косу. Восхищенный взгляд Эммы не отрывался от лица женщины. — Мне ты ничего не должна, — хрипло сказала Эмма, осторожно опуская руки на бёдра Регины, которые, в отличие от рук, были невероятно горячими и остро ощущались под тонким платьем. — Я никогда не буду принуждать тебя делать то, чего ты не хочешь… Регина вдруг наклонилась и прикоснулась ртом к ее губам, обнимая за шею. Поцелуй был долгим и глубоким, и, когда он закончился, обе часто и шумно дышали. — Я знаю, и это пугает меня, Эмма, — Регина обхватила ее щеки ладонями, вглядываясь в серые глаза. — Ты пугаешь меня. Эмма притянула ее за тонкую талию, наслаждаясь ощущением близости тела Регины в своих руках. Ее пьянил запах этой женщины, полные, припухшие от поцелуя губы. — Меня вообще пугает то, что я чувствую к тебе, — сказала она, упираясь лбом в лоб Регины. — Но я справлюсь. Мы с тобой справимся. — Я кое-что нашла, — вдруг прошептала женщина, когда Эмма уже наклоняла ее голову, притянув за шею, для второго поцелуя. Эмма, которая уже представляла сладкую влажность языка Регины на своём, не сразу поняла, о чем та говорит. — Нашла? — Пробормотала она, остановилась и, откинув назад голову, взглянула на женщину в своих руках. — Что именно? Регина глубоко вздохнула. — Помнишь, я говорила, что отец вёл дневник? И, помимо деловых записей, там были записи на индейском языке? — Да. — Так вот я думаю, что, если расшифровать эти записи, мы сможем понять, где книга, о которой идёт речь в послании отца. Эмма, прищурившись, смотрела на неё. — С чего ты это взяла? — Потому что, помнишь, одну из строк я не смогла понять? Там было много таких строк, но я заметила, что одна из них повторяется часто — bikwak animikiikaa… Это словосочетание я встречала во многих местах. Может быть, оно что-то значит? Эмма склонила голову, касаясь ее руки губами. — И ты думаешь, это может помочь? — Думаю, да. Но мы должны найти индейцев, тех самых, которые когда-то дружили с отцом… А для того, чтобы выяснить, где они, я должна поговорить с одним человеком… — С кем? — Как это ни прискорбно, со Спенсером. Именно он распоряжался расселением индейцев на территориях Брассфилда. Если кто и знает, куда ушли индейцы, то это он. — А он не расскажет Голду, что мы здесь? Оставаться в этом доме небезопасно. — Я думаю, Голд и сам нас скоро найдёт… это вопрос времени… Так что чем быстрее мы выясним, где индейская резервация, тем лучше… Эмма кивнула и со вздохом поднялась, отпуская Регину. — Пожалуй, ты права. Пока время на нашей стороне, но очень скоро Голд и Джонс настигнут нас — найдут по следам. И нам нужно быть к этому готовыми. **** Эмма предполагала, что у них в запасе есть ещё пара-тройка дней, пока Голд не разберётся, где искать, а потому решила поехать на охоту. Мясо кончилось, а питаться и дальше бобами было нестерпимо — уж лучше голодать. Утром она вышла на крыльцо дома, осмотрелась, потягиваясь, и стала спускаться по ступеням, разглядывая обветшавший сад и разрушенные постройки вокруг дома. По всему было понятно, что когда-то поместье выглядело совсем иначе — Эмма без труда представила величественный дом в его первозданном виде, с белоснежными колоннами, новой красной крышей, сверкающими на солнце стеклами, с огромным садом вокруг, где мать Регины сажала рододендроны и розы, с посыпанными песком дорожками и многочисленными слугами, снующими туда-сюда с очередным поручением. Сейчас же дом подслеповато глядел провалами пустых окон, портик покосился, крыша прохудилась, а на дорожках валялись ветки деревьев и разный мусор, амбары обвалились, и отовсюду веяло духом запустения. Больно и грустно было видеть этот величественный дом в таком удручающем состоянии, но еще больнее было сознание того, что из всех живущих когда-то в нем Миллсов в живых остался один человек — женщина с печальными глазами и осенней красотой, отдавшая свою молодость тем, кто грубо исковеркал ее, как хрупкий стебель цветка, измял и выкинул, оставив благоухать на обочине дороги под колесами проезжающих телег. Эмма прошла на задний двор, постояла, глядя на длинное, заросшее сорняками поле, через которое когда-то бежали, сломя голову, негритянка и одиннадцатилетняя девочка, спасающиеся от смерти, а потом прятались в лесу, голодные и испуганные, не зная, что им теперь делать и что их ждет впереди. Поле густо заросло бурьяном и кустарником, а виднеющийся вдали лесок выглядел непроходимым. В брошенных хижинах негров не было ничего интересного — обломки посуды, старые очаги, тряпки и бездомные коты, с визгом разбегающиеся из-под ног. Эмма вспомнила Кида и почувствовала укол совести. Но он выживал до нее и выживет после, а взять с собой котенка они никак не могли. Ей не раз приходилось видеть умирающих на войне лошадей и то, как их пристреливали, если они были ранены или смертельно устали, и Эмма понимала, что в некоторых случаях жалеть животное значило продлевать его мучения. Когда она возвращалась к дому, неся в руке найденное в одной из хижин старое одеяло, на крыльцо вышла Регина с толстой потрепанной книгой в руке. Видно было, что она провела бессонную ночь — легли они поздно, и Эмма сразу уснула, а когда проснулась, место рядом с ней пустовало — и девушка подозревала, что Регина не сомкнула глаз всю ночь. Видно было, что Регина прихорошилась для похода к Спенсеру: ее свежеумытое лицо выглядело порозовевшим, она слегка подкрасила свои выразительные глаза, намазала помадой губы и надела платье, при взгляде на которое у Эммы пересохло во рту — оно хотя и было немодным, но выгодно обтягивало прекрасную фигуру женщины, подчеркивая каждый изгиб, а в довольно низком декольте виднелась верхняя часть груди, что не могло не привлечь мужское внимание. Помрачнев, Эмма повернулась, глядя, как Регина спускается по ступенькам, держа ту самую потрёпанную книгу, которую она принесла вчера в кухню. — Я готова, — сказала Регина. — Можно я возьму лошадь? — Вижу, что готова, — буркнула Эмма, оглядев ее вблизи. — Ещё как вижу. — Что-то случилось? — Сухо поинтересовалась Регина, глянув на недовольное лицо Эммы. — Нет, ничего… Несколько секунд женщина скользила взглядом по Эмме, которая хмуро жевала травинку, и ничего не говорила. — Тогда я поеду. — Поезжай… Регина отвернулась и пошла к лошадям. Кусая губу, Эмма следила за ее покачивающимися бёдрами, а затем решительно отвернулась. У неё много других дел: и первое из них — это поехать в лес, чтобы настрелять им дичи. Бесконечные бобы надоели Эмме до зубовного скрежета. Регина взобралась на лошадь, оправила юбку и молча смотрела сверху вниз на сосредоточенно перебиравшую патроны Эмму. — Я вернусь через несколько часов, — сказала она, подъехав ближе. Эмма задрала голову и взглянула на Регину. Сейчас, сидя на коне, с прямой как струнка спиной, она была прекрасна, несмотря на усталое лицо и старенькое платье, которое было ей слегка мало. Эмма живо представила, как засверкала бы эта женщина, одень ее в меха и шелка и поместив в соответствующую оправу роскоши. Все блага мира могли бы быть ее, захоти она этого, все мужчины мира пали бы ей в ноги, и черт возьми, Эмма могла бы предоставить Регине все это! Кроме, разумеется, мужчин… — Я поеду в лес и попытаюсь набить дичи на ужин, — буркнула она, отводя взгляд — слишком сильно ей хотелось схватить Регину, стащить с коня и поцеловать. Собственное дикое желание обладать Региной мучило и злило Эмму, тем более, что она понимала — это невозможно. Нельзя удержать нечто настолько прекрасное и неуловимое, как нельзя заключить ветер в банку из-под фасоли. Он силён и свободен, он создан, чтобы веять по полям, нестись над плодородными пашнями, могучими реками и снежно-белыми горами, играть нежной травой, поднимать пески пустынь и сносить дома, одаривать прохладой в жаркий день и взбираться на самые высокие горы… — Будь осторожна, — сказала Регина без улыбки. Эмма кивнула, отворачиваясь в сторону. **** Брассфилд был создан в начале века приезжими старателями. Некий Джонас Фармер вместе со своими сыновьями открыл на реке первую в этих краях золотопромывочную мельницу, и уже через полгода стал богатейшим человеком в округе. Спустя пятьдесят лет река перестала приносить золото, но город выжил — окрестные земли были пущены под плантации, на которых выращивали сахарный тростник, кукурузу и, конечно, хлопок. Мэром Брассфилда, как и до войны, был некий Альберт Спенсер, человек весьма жестокий, умный и предприимчивый. Он не только сумел вернуться с самой кровопролитной войны в истории Америки, но и занял опять свой пост, невзирая на сопротивление некоторых членов совета, считавших (и весьма справедливо), что Спенсер и такие, как он, никогда не смирится с поражением Юга и будет продолжать жить так, будто Конфедерация все ещё существует. Регина помнила его с детства — тогда ещё он был довольно молодым мужчиной со слегка выпуклыми глазами и несгибаемым жестким лицом, будто вытесанным из камня — он часто приезжал к ее отцу и разговаривал с ним о делах, но отцу он не нравился — Регина чувствовала это даже несмотря на то, что была ребёнком. Спенсер не был чист на руку, хотя вряд ли кто-то из богатых горожан был чист, даже и ее отец, и все же именно к нему Регина решилась сейчас пойти, чтобы узнать, остались ли ещё в округе индейцы. Конечно, они могли бы и сами выяснить это, но было ли у них время ездить по лесам и полям в поисках постоянно кочующего племени? Голд и Джонс сидели у них на хвосте, и оставаться в родовом имении Регина могла, только заручившись поддержкой Спенсера, который когда-то благоволил их семье. Поэтому она надела своё лучшее платье — старое и немодное, но единственно приличное, оставшееся у неё, уложила волосы в высокую прическу, которая подчеркивала скулы, накрасила губы и поехала, собираясь использовать своё единственное оружие — красоту и обаяние, которые ещё не подводили ее никогда. Брассфилд она знала хорошо, но, въехав в него со стороны леса, немного удивилась — за те годы, что она не была здесь, город разросся и стал неузнаваем. Регина медленно ехала по улочкам, ведущим в центр, подмечая и новые двухэтажные дома по обе стороны, и мощенные досками тротуары, и лавки, и даже изменившийся облик горожан. Раньше большинство населения Брассфилда составляли рабочие, погонщики скота и разный пришлый сброд, алчущий лёгких денег. Изредка проезжала коляска с дочерью какого-нибудь плантатора, собирающейся заказать себе ткань на платье в единственной приличной лавке, или скакали на лошадях молодые джентльмены, направляющиеся на охоту в лес. Теперь же большинство прохожих были прилично одеты, шли степенно, прогуливаясь, а на главной улице Регина и вовсе почувствовала себя замарашкой, попавшей во дворец — таких нарядов она не видела с довоенных времён, а С. был гораздо меньше, чем Брассфилд, и приличных дам в нем почти не водилось. Она помнила, что дом Спенсера находился рядом с мэрией — точно такой же, как и мэрия в С., только выстроенной из красного кирпича, и, в отличие от С., все здания в центре Брассфилда были каменными. Одно из них — двухэтажный белый дом с садом и колоннами — принадлежал Спенсеру, жившему, насколько Регина помнила, с женой и двумя сыновьями. Она спешилась возле кованой ограды, ввела лошадь в высокую калитку и привязала ее у входа. Затем прошла по белоснежным плитам песчаника к дверям дома. Постучала. На стук открыл высокий мулат с неожиданно синими глазами, одетый в холщовые брюки и белую рубашку. — Чем могу служить, мисс? — Спросил он, окинув взглядом ее простое платье и запылённые башмаки. — Я хотела бы встретиться с мистером Спенсером. Он знает меня. И, спохватившись, добавила не без гордости: — Мисс Регина Корделия Миллс. На лице мулата не отразилось ровным счетом ничего. Он кивнул: — Мистер Спенсер сейчас в мэрии, вы можете найти его там. Он указал рукой вправо, на высящееся над городком здание. — Спасибо, — это Регина уже говорила захлопнувшейся двери. В мэрии ее встретил гвалт голосов — в просторном холле стояло не меньше десятка мужчин и все они оглушительно о чем-то спорили. Появление Регины словно остановило водопад — разговоры моментально прекратились, и все мужчины, как один, воззрились на нее с легким недоумением. — Вы что-то хотели, мисс? — Спросил, наконец, один из мужчин, толстый маленький и лысый, одетый в дорогой и добротный черный костюм. — Я ищу мистера Спенсера, — Регина вскинула подбородок и смело смотрела на подозрительные лица мужчин. Толстяк посмотрел на того, кто стоял рядом с ним и опять перевел взгляд на Регину. Остальные не сводили с женщины глаз. Повисло молчание. — Что-то случилось? — Спросила она. **** Киллиан, приподнявшись в седле, окинул взглядом простиравшуюся перед ним бесконечную равнину и сердито выругался. Он ехал уже почти сутки, но не находил никаких следов Эммы Свон. Было ощущение, что она растворилась в воздухе вместе со своей подружкой Региной Миллс, и для него, старого степного волка, бывшего члена герильи, это было как серпом по яйцам — неужели он не может найти двух баб, из которых одна вообще вряд ли умела сидеть на лошади, а вторая была лишь возомнившей себя солдатом полковой шлюхой. Его брат вышел из придорожных кустов, застегивая штаны и досадливо морщась: ему вся эта поездка была не по нраву с самого начала. И Джонс, глядя на него, сразу понял: сейчас Билл начнёт стонать по поводу того, что они могли бы лежать в тёплых постелях с какими-нибудь девками и пить виски, вместо того, чтобы рыскать по лесам в поисках неуловимой Эммы Свон и ее мифического золота. — Чертова жара, — пробурчал Билл, подходя к лошади и неловко вскарабкиваясь на неё. Джонс промолчал. Он и сам устал от зноя, от бесцельных блужданий по лесам, от пропотевшей одежды и ночёвок на голой земле. Они ездили кругами уже три дня, а Эмма Свон была все также недосягаема, как и прежде, и ему уже хотелось послать все подальше, но вернуться к Голду с пустыми руками значило навлечь на себя его гнев, а ссориться с таким человеком Киллиан не хотел. — Сколько ещё мы будем… — начал Билл, но Джонс раздраженно перебил его: — Сколько надо… Голд обещал, что мы будем купаться в деньгах, а ты не хочешь приложить немного усилий? — А если там ничего нет? — Билл принялся обмахиваться шляпой. Лошади медленно побрели по сухой рыжей равнине. — Раз он сказал, значит есть… И заткнись, бога ради… Мы потеряли брата, а ты скулишь, не переставая, вот уже три чертовых дня… Хочешь, чтобы его смерть была напрасной? Билл угрюмо промолчал. К вечеру стало чуть прохладнее, и Джонсы расположились на привал в тени огромного дуба, росшего посреди поля, развели костёр и легли на тёплую землю в ожидании, пока сварится похлебка. Время от времени Билл привставал и помешивал варево в котелке, а Джонс курил и задумчиво смотрел на горизонт, туда, где ослепительно алело уходящее солнце. Он раздумывал. Вскоре тьма обволокла поле, и лишь на горизонте едва уловимо рдела полоска бледной зари, травы запахли сильнее, и теперь видно было только находящееся в пределах круга, обрисованного жарким пламенем костра. — Эй, — вдруг голос брата вырвал Джонса из оцепенения. — Киллиан? — Что? — Кто-то едет. Вскочив, оба мужчины принялись вглядываться в светлую даль, где на фоне горизонта четко вырисовывалась фигура едущего медленным шагом всадника. Билл передернул затвор, беря ружьё наизготовку, но Джонс остановил его руку. Фигура становилась все ближе, и вскоре стало видно, что наездник был хрупкого телосложения, одет как ковбой и едет на пегой лошади. Не доезжая их футов двадцать, он остановился, гарцуя на месте, полы шляпы скрывали его лицо. В сгущающейся темноте сложно было разобрать, кто это, и Билл крикнул, беря незнакомца на прицел. — Эй, мистер, что вам надо? Мы вооружены! Фигура на коне не пошевелилась, и Билл поднял ружьё повыше, испуганно оглянувшись на Джонса. Тот стоял спокойно, не вынимая кольт, и вглядывался в немого всадника со странным выражением лица. — Отзовись, а то стрелять буду! — Крикнул Билл ещё раз, и тут Джонс, не говоря ни слова, пошёл вперёд, направляясь к безмолвному незнакомцу. — Кил, ты что? — Воскликнул Билл, чуть опуская ружьё, но не убирая палец с курка. Однако Джонс все так же упорно шёл к всаднику, который, наконец, пошевелился, спустился с коня и теперь стоял, глядя, видимо, прямо на Киллиана, но широкие плечи Джонса полностью скрывали его от Билла. — Стой! — Крикнул Билл, когда его брат приблизился к странному незнакомцу, и оба они теперь стояли шагах в пяти друг от друга, не шевелясь и ничего не делая. Наступила тишина. Билл недоуменно смотрел на две застывшие фигуры, ружьё в его руках медленно стало опускаться, и вдруг незнакомец звонко рассмеялся и в два прыжка очутился рядом с Джонсом, обхватив его руками за шею. До потрясённого Билла донёсся смех брата. Шляпа упала с незнакомца, обнажив две светлые косы, спускающиеся по плечам, Джонс кружил девушку — теперь уже было понятно, что это девушка — а она смеялась все громче, и тишина безлюдного поля наполнилась звуками нежного девичьего смеха. Билл с досадой бросил ружьё на землю и пошёл к котлу с похлебкой. Спустя несколько минут Джонс и девушка подошли к костру, обнявшись. Билл поднял голову. Насмешливые серые глаза девушки оглядели его с ног до головы. Она была чуть ниже Киллиана, загорелая, очень красивая, в мужской одежде, состоявшей из брюк и ковбойской куртки, и смотрела на мужчину с лёгкой полуулыбкой. — Ну что? Опять ты за повара, Билли? И как это ты ещё не отравил всех? — Протянула она, прищурив свои красивые кошачьи глаза. Билл бросил ложку в котёл и, наконец, улыбнулся. Девушка подошла ближе, и он вдруг сгрёб ее в медвежьи объятия: — Ну ты и чертовка, Лили Джонс! — Не узнал, братец? — Прищурилась она, отстраняясь. — А вот Киллиан сразу распознал. Ну и кто из вас лучший брат? Джонс улыбнулся, садясь на землю. Он выглядел сейчас как кот, объевшийся сметаны — под небольшими усами его постоянно виднелась улыбка, серые глаза по-особенному блестели. — Никто, кроме тебя, не ездит так хреново в седле, сестрёнка, — он метко сплюнул в костёр. Девушка отпустила плечи Билла и притворно грозно нахмурилась, хотя в ее светлых глазах плясали смешинки. — Ах так? Зато меня лошадь никогда ещё не сбрасывала, в отличие от тебя, братец, — парировала она и села напротив Джонса, расставив длинные ноги. Видно было, что девушке не в новинку кочевая жизнь — ее руки и губы были обветренными, вокруг глаз разбегались лучики морщинок от привычки постоянно щуриться на солнце, а высокие запыленные сапоги явно проделали долгий путь до окрестностей С. — Что ты здесь делаешь? — Спросил настороженно Билл, убирая котелок с огня. В воздухе запахло горячим вкусным варевом. Киллиан не сводил взгляда с девушки, и на губах его снова играла едва заметная улыбка. — Я искала вас, что же ещё, — она пожала плечами, пристально глядя на старшего брата. — Зачем? — Это спросил уже Джонс, и Билл уловил в его тоне легкое беспокойство. — Как зачем? — Она театрально повела рукой, осмотрев их лагерь, и вдруг помрачнела. — Слышала о Кевине… Похоже, у вас проблемы, мальчики. Думаю, я вам нужна. Билл и Киллиан переглянулись. — А я думаю, — медленно сказал Джонс-старший, и в голосе его звучал металл. — Что ты, Лили, не помочь нам хочешь… У тебя другое на уме… — И что же? — Невинно округлив глаза, спросила девушка и потянулась, отчего полы ее куртки разошлись, демонстрируя великолепную грудь, обтянутую клетчатой рубашкой. — Ты слышала о золоте, — Билл сплюнул в костёр. — И хочешь свою долю, сестренка… Лили легко улыбнулась. — Господь велел делиться, маленький брат, — она звонко рассмеялась, демонстрируя белые ровные зубы. В костре с оглушительным треском выстрелило полено, разметав по темной земле красные искры.