По ту сторону двери

Регина не спала всю ночь. Сначала она просто лежала, спиной чувствуя тепло, исходящее от прикорнувшей рядом Эммы, и страстно желая, чтобы та придвинулась и обняла ее, но Свон, не сказав ни слова, отвернулась к стене, уснула и не шевелилась до самого рассвета. Когда первые солнечные лучи коснулись щербатого пола и осветили пустую комнату, Регина с трудом открыла воспалённые глаза. Она остро чувствовала присутствие рядом Эммы, ощущала, как ноет внизу живота, и ей так сильно хотелось повернуться и встретить затуманенный серый взгляд, в котором будет любовь и прощение, что у нее защемило сердце. Она немного жалела о своей вспышке накануне вечером и даже хотела сказать об этом Эмме, но девушка, не сказав ни слова, тихо поднялась и ушла, даже не коснувшись ее. Разочарование, пронзившее Регину, было столь сильным, что она закусила губу, пытаясь совладать с внезапной, вспыхнувшей в груди болью. Значит, Эмма считает себя полностью правой и не собирается идти навстречу… Значит, эта девушка, Эрнестина, которая ворвалась в их жизнь и спутала планы, для Эммы важнее, чем отношение к ней той, которую, как она утверждала, Свон так сильно любит. Что ж… Жизнь мудра и, как обычно, она расставила все по своим местам. Лжецы лгут, обманщики обманывают, и никому нельзя доверять. Регина поднялась в постели, переплела растрепавшуюся за ночь косу и стала обдумывать предстоящую ей поездку к индейцам. Она старалась игнорировать упорно растущую боль в груди, пока собирала свои скудные пожитки и вспоминала, каким путём отец обычно ездил к в резервацию. Мысли о Свон Регина упорно гнала прочь, потому что иначе, уверяла себя она, ей не хватит сил на то, что предстоит впереди: долгая и трудная дорога, которая, может быть, завершится гибелью или ещё чем-то похуже смерти… Раз на Эмму теперь нельзя рассчитывать, ей придётся делать все самой, но Регина привыкла быть одна и не боялась трудностей. В конечном итоге, думала упрямо женщина, она всегда справлялась, сделает это и на сей раз, а ситуация с Эммой лишний раз доказывает, что человек может доверять только себе, так что нет ничего удивительного в том, что Свон показала своё истинное лицо, оказавшееся столь же лживым, как и обещания Робина сделать Регину счастливой. Задумчиво глядя на лежащую перед ней карту, Регина медленно водила пальцем по извилистым синим линиям, обозначавшим реки, а перед глазами у нее стояла Эмма, которая готова была потерять то хрупкое и прекрасное, что только зародилось между ними, ради незнакомой по сути девушки, попросившей ее о помощи. Тут ей пришло в голову, что, возможно, раз Свон любит женщин подобно мужчинам, то она и ведёт себя как мужчина, готовый воспламениться от каждой юбки и предать ту, которой недавно клялся в верности. Возможно, подумала она, Эмма уже пресытилась ею и теперь хочет кого-то другого в своей постели, а Эрнестина Голд, пусть она и шла два дня через лес, выглядела несравнимо лучше Регины: у нее-то за плечами не было голодных лет войны и аборта, она не продавала своё тело за деньги и не терпела постылого мужа ради тепла и уюта семейного очага. У нее были великолепные светлые волосы, кристально чистые серые глаза, стройное тело, и, конечно, Эмме могли понравиться ее изысканные манеры и то, с каким восхищением она смотрела на Свон — куда там ей, усталой женщине с потухшим взглядом и страшным прошлым, до светлой юной простушки мисс Голд… Она стиснула зубы. Хватит! Незачем сидеть здесь и растравлять свои раны, ведь Эмма и эта девушка уже встали, и ей только бы уехать поскорее, оставив их одних, а дальше будь что будет. У нее нет сил сражаться с той, которая может разбить ее сердце с такой невыносимой легкостью, а значит, нужно просто отпустить Эмму, дать ей то, что она хочет, и сделать это нужно с улыбкой, чтобы никак не показать свою боль, ибо никому нельзя иметь такую власть над ней и ее жизнью. Тяжело вздохнув, Регина взяла седельную сумку со своими жалкими пожитками и остановилась на пороге. Покидая комнату, она окинула ее прощальным взглядом и грустно улыбнулась. Кто знает, вернётся ли она сюда и каким будет это возвращение… За много лет одиночества она привыкла представлять отцовский дом единственным местом, куда всегда можно прийти, эдаким раем на земле, и вот теперь этот рай, пусть и обветшавший, приходится покидать, может быть, навеки. Выйдя в коридор, она тихо притворила за собой дверь. Внизу Регину встретил запах кофе и повисшая вокруг необычно чуткая тишина. Вероятно, Эмма и Тина уже позавтракали и куда-то ушли, не предупредив ее. Остро кольнуло осознание своей ненужности, лишности в собственном доме: Свон будто полностью забыла о ней, оставила в прошлом все, что между ними было, и просто стала жить дальше. Зайдя в кухню, Регина увидела две чашки, стоящие рядом на том, что заменяло стол, а на плите — полупустой закопчённый кофейник. Пахло вчерашним ужином и гарью из плиты, а недоеденные клубни батата в сковородке выглядели какими-то серыми и неаппетитными. Регина поставила сумку на пол и налила себе кофе. Он был ещё горячим, значит, девушки ушли недавно, не дожидаясь, пока она встанет. Отхлебнув глоток, женщина выглянула в окно. Ярко светило утреннее солнце, и на листьях ещё лежала роса. Возле крыльца, пританцовывая на месте, стояла Фрейя, покрытая попоной, а Эмма суетилась вокруг неё, прилаживая седло, и мисс Голд, конечно, тоже была тут. Присев на крыльцо, она что-то говорила Эмме, то и дело всплескивая руками, и лицо ее было таким грустным и красивым, что Регину затрясло от злости. Опять жалуется, ищет сочувствия, хотя сама же навлекла на себя все это, ведь только и стоило, что сдержаться, сидеть спокойно в папочкином доме и жить своей богатой обеспеченной жизнью, но нет — захотела и связалась с черномазым, потом забеременела, лишилась возлюбленного и убила отца, а теперь ещё сваливает на них с Эммой свои проблемы. Даже не на них — ведь никаких «них» больше нет. Это теперь проблемы Свон, вот пусть и расхлебывает, а с неё хватит. Регина поставила недопитую кружку на стол, затем умылась из кувшина и, захватив плащ, вышла из дома. Едва она появилась на крыльце, обе девушки как одна воззрились на неё: Эрнестина с легким испугом, а Эмма… Эмма лишь взглянула на одетую по-дорожному женщину и продолжила вычищать копыто Фрейи обломком старого ножа. Лицо ее было бесстрастно. Регина, не удостоив их ни словом, ни взглядом, стала спускаться по ступенькам, глубоко вдыхая свежий утренний воздух. Думая о поездке к индейцам, она рассчитывала взять Ромашку, но ведь технически это была лошадь Эрнестины, и получалось, что придётся идти в резервацию пешком, потому что просить Эмму отдать ей Ромашку было выше сил Регины. Она тяжело вздохнула и, закинув сумку на плечо, направилась по аллее к воротам, зная, что обе девушки смотрят ей вслед и чувствуя тяжёлый взгляд Свон затылком, но упрямо шла, все ускоряя шаг и чувствуя, как жжёт переносицу от подступивших слез. Спустя пять минут сзади послышались шаги, сначала спокойные, а затем все более быстрые, и, наконец, настигшие ее почти у самых ворот поместья. — Ты что делаешь, черт возьми? — Крепкая рука Эммы схватила Регину за запястье и остановила, разворачивая лицом к девушке. — Отпусти меня! — Регина попыталась вырвать запястье из цепкой ладони, но не тут-то было: хватка у Свон была железная. — Куда ты собралась? — С ненавистью спросила Эмма, глядя в лицо Регины. Та гордо вскинула подбородок. — Я тебе вчера все сказала. Убери руки, пожалуйста, мне больно. Эмма выглядела по-настоящему взбешённой. Ее серые глаза пылали гневом и ещё чем-то, чего Регина не могла распознать. Из них ушли тепло и любовь, которые женщина привыкла там видеть. Пальцы ее причиняли Регине боль, и, похоже, она об этом знала. — А я тебе вчера сказала, что одна ты никуда не поедешь! — Процедила Свон сквозь зубы, и от неё просто исходили волны обиды и злости. Регина резким движением вырвала руку, причинив себе боль. — С чего ты взяла, что я буду тебе подчиняться? Ты мне никто, не забывай об этом! — С того, что это глупо и безрассудно — ехать в резервацию одной! — Эмма двумя руками вцепилась себе в волосы. — Ты что, этого не понимаешь? Тогда ты просто дура, Регина Миллс! — Так поехали со мной, — Регина скривила губы в ядовитой усмешке. — Ах да, я и забыла, ты же приглядываешь за маленькой мисс Голд. Так иди и приглядывай. И подготовься, что этих проблем будет все больше с каждым днём, ведь она не привыкла их решать! Пару секунд Эмма молчала, гневно раздувая ноздри, а затем вдруг поморщилась так, словно увидела нечто мерзкое. — Так вот в чем дело, Регина? — Выплюнула она с неприятной усмешкой. — Ты просто-напросто ревнуешь? В этом все дело? — Я ревную? — Задохнулась Регина. — Ещё чего! — А как это ещё называется? Банальная женская ревность, причём абсолютно необоснованная! — Свон подступила ближе, с хрустом наступая на попавшуюся ветку. — После всего, что было, ты так и не научилась мне доверять! Фыркнув, Регина отвернулась от сводящей ее с ума девушки. — Думай что хочешь, Свон. Мне плевать. — Нет, тебе не плевать, иначе бы ты не вела себя так и не делала глупостей! Эмма говорила уже достаточно громко, чтобы ее услышали возле дома, но ей было все равно. Регина бросила взгляд туда, где на крыльце виднелась стройная фигурка мисс Голд в сером платье. Она не шевелилась, но Регина была уверена — девушка внимает каждому сказанному слову. — Тебе не плевать, ты бесишься из-за того, что я оказала дружескую услугу Тине, и ты слишком упрямая, чтобы признать это. Вдруг Регина резко обернулась, на ее скулах горели два красных пятна, а глаза словно заволокло пеленой гнева и стыда. — А почему бы тебе не оказать ей дружескую услугу, Свон? Ты ведь так любишь помогать беззащитным женщинам, да? Так помоги ей, открой радости любви, покажи то, что показывала мне! — Это совсем другое! — Брови Эммы сошлись на переносице, а лицо слегка покраснело. Регина же безжалостно продолжала: — И чем же? Чем же другое? Когда ты появилась в моем доме, ты тоже утверждала, что хочешь «просто помочь». Звучит так знакомо, не правда ли? Так вперёд — помогай. Кто я такая, чтобы мешать? Думаю, мисс Голд будет гораздо более благосклонна к тебе, она ведь не я… — Знаешь, — с презрением сказала Эмма, качая головой. — Руби из борделя, с которой я спала, сказала то же самое про тебя. Вот теми же самыми словами. Когда я уходила, чтобы жить с тобой на ферме. Регина влепила ей пощечину. Звук удара звонко разнесся в утренней тишине, и потрясённая Эмма схватилась за щеку, на которой быстро расплывалось неровное красное пятно. Сжав зубы, она смотрела, как глаза Регины, наполненные ненавистью, сужаются до маленьких карих щелок. — Ну и ладно, — процедила Эмма и повернулась к дому, вколачивая каблуки в гравий на дороге. Глаза девушки заволакивала красная пелена ярости, в ушах шумела кровь, и это помешало ей услышать, как шуршат за спиной шаги удаляющейся Регины. **** В полдень солнце припекало уже так сильно, что приходилось каждые пятнадцать минут отдыхать в тени какого-нибудь дерева. Хорошо ещё, что путь ее пролегал мимо леса, и найти благословенную прохладу не составляло особого труда. Регина шла уже несколько часов и заметно устала, но уговаривала себя потерпеть, потому что, по ее расчетам, резервация должна была находиться где-то на краю этого леса. Индейцы кочевали по долинам, располагавшимся у отрогов Аппалачей, выбирая места, удаленные от людей, и по смутным воспоминаниям детства Регина помнила, как отец говорил ей о том, что индейцы — лучшие маскировщики на земле, но и их можно найти по некоторым приметам. Племя Чёрного Зуба, например, принадлежало к оджибве, которые верили, что селиться нужно только возле тех рек, в которых водятся раки. В их легендах именно рак символизировал успех и здоровье, и потому везде по берегам рек, мимо которых они проходили и намеревались поселиться, они расставляли свои раколовки, которые мастерили с невероятным умением, и Регина знала, как выглядят поплавки, отмечающие место, где спрятана ловушка, поэтому когда она увидела один из таких знаков, то невероятно обрадовалась — это значило, что индейцы где-то рядом. Отдохнув немного на берегу, она поднялась и пошла вдоль реки, отмечая взглядом попадающиеся то и дело отмели: помимо раков, индейцы страшно любили купаться, а значит, можно было рассчитывать, что они выберут место, где удобно входить в воду. Прошёл ещё час беспрерывной ходьбы. Тяжелые мысли об Эмме мало-помалу сменялись усталостью, и Регина начала чувствовать боль в ногах. Она давно не ходила пешком, и, хотя путь ее пролегал по довольно ровному лугу, ступни все равно болели и при каждом шаге боль лишь усиливалась. Она жалела, что не потребовала Эмму отдать ей лошадь — в конце концов, эти двое остались в ее доме — но ведь тогда у Свон было бы преимущество, и она могла бы воспользоваться им, чтобы унизить Регину. Женщина споткнулась о кочку и прошипела от боли в большом пальце: и без того нывшую ногу стало дергать ещё сильнее. Путь ее лежал вдоль пологого склона горы, покрытого красивым густым лесом. У подошвы этой горы, там, где заканчивалась чаща, текла небольшая извилистая речонка, и раскидистые деревья касались ветвями самой воды. Было очень тихо, лишь птицы изредка нарушали тишину, перелетая с ветки на ветку, да порой всплескивала рыба в прозрачно-зеленой воде. Желтая, выгоревшая трава под ногами мягко пружинила, и от неё шёл сильный приятный запах земли и цветов. Сделав очередной шаг, Регина вдруг вскинула голову. Ей показалось, что она услышала какой-то шорох, но вокруг по-прежнему было тихо. Вдалеке, там, где речка делала изгиб, лес стоял уже сплошной стеной, и в нем ей почудилась угроза, но отступать было не в правилах Регины, а потому она подобрала юбку, перешагнула через какой-то невысокий холмик, поросший травой, и пошла по направлению к лесу. Вдруг резкий свист раздался у нее в ушах, и в двух шагах от женщины в землю вонзилась стрела. Оцепенев от ужаса, Регина смотрела на неё, но не могла пошевелиться, лишь видела, как ветерок колышет перья на наконечнике, да дрожит гладкое дерево, из которого она была сделана. Вторая с таким же свистом вонзилась справа, возле ноги, и теперь уже стало понятно, что стреляют не с намерением убить, а ради предупреждения, хотя местоположение тех, кто спускал тетиву, по-прежнему было не определить. Бросив сумку под ноги, Регина остановилась и подняла обе руки ладонями от себя, как бы говоря «я пришла с миром», хотя и понимала, что это не остановит индейцев, если они захотят ее застрелить. Она уже слышала неясный шелест листвы и топот мягкой обуви, но откуда он доносится, понять не могла и поэтому озиралась по сторонам, ощущая лишь страх, от которого поджимались пальцы ног и холодело в груди. Третья стрела воткнулась в землю почти рядом с ее ботинком, и Регина непроизвольно взвизгнула, дёрнувшись в сторону. В ту же минуту она услышала негромкое слово, сказанное откуда-то справа, из чащи за ее спиной: — Bekaa. Обернувшись, Регина увидела мужчину, выходящего из леса — мужчину-индейца в полном боевом облачении. На его свирепом, раскрашенном чёрной краской лице застыло каменное выражение, однако копьё он держал остриём вниз и не выглядел воинственным. За ним один за другим вышли ещё четверо — все в кожаных штанах с голыми торсами и перьями в длинных волосах. И все с оружием — копьями и ножами, заткнутыми за пояс. На плечах последнего из индейцев лежала тушка кабанчика, и кровь стекала по его бронзовой груди, капая на землю. Увидев Регину, мужчины остановились, глядя на женщину с недоверием и злобой. Помоги мне, господи, взмолилась Регина. Она знала, что будет, если эти дикари решат позабавиться с ней, и теперь могла лишь просить небеса о быстрой и безболезненной смерти, потому что было ясно, что так просто ее не отпустят. — Awenen? — Спросил тот мужчина, который вышел из леса первым. Он стоял в десяти шагах и с интересом разглядывал Регину, ее старое, но дорогое платье и седельную сумку у ног. Она не поняла, что он имеет в виду. — Makade niibid, Черный Зуб, — произнесла Регина дрожащим голосом, надеясь, что она правильно произносит индейские слова. Имя Чёрного Зуба упоминалось в отцовских книгах так часто, что она выучила его наизусть. Лицо индейца, внимательно слушающего ее речь, вдруг изменилось. Он сдвинул чёрные брови, потом оглянулся назад и что-то прокричал тем четверым, которые вышли из леса, а теперь стояли поодаль, тихо переговариваясь и ковыряя кончиками копий землю. Один из них засмеялся и ответил что-то, после чего засмеялись уже все четверо. Первый индеец повернулся к Регине. Глядя на неё, он подошёл ближе, и теперь Регина ясно видела его намазанное маслом бронзовое тело, морщины на лице (ему было лет сорок), связанные в хвост волосы и жесткий рот, сжатый в прямую линию. — Знать… Чёрный Зуб? — Спросил он, и Регина быстро закивала. Луч надежды зажегся в ее сердце, когда она поняла, что вождь жив, и эти люди его знают. Индеец задумчиво потёр рукой гладко выбритый подбородок, на котором виднелись две чёрные полосы. Потом спросил что-то по-индейски, но она не поняла и лишь беспомощно развела руками. Тогда он обернулся и махнул рукой своим товарищам. Те трое, что стояли поодаль, посмотрели на него и подошли ближе. — Мне нужно поговорить с Чёрным Зубом, — умоляюще сказала Регина, надеясь, что индеец правильно ее понял. — С Makade niibid. Его лицо было непроницаемо. — Пожалуйста, — тихо произнесла она, сглатывая горькую слюну и дрожа от страха. Индеец взглянул куда-то поверх ее плеча и кивнул. Внезапно раздался громкий свист, и что-то ударило ее по голове с такой силой, что перед глазами вспыхнули звезды. Ноги Регины подкосились, и она рухнула на землю, ощущая всем телом ее тепло. Наверное, раз они убили меня, то не будут насиловать, было последней мыслью женщины, а потом чёрная пелена поглотила ее сознание. **** Когда Регина пришла в себя, то первое, что она ощутила — это странный, не очень приятный запах того, на чем она лежала, вжимаясь в это что-то лицом. Потом кончиками пальцев она почувствовала шероховатую поверхность и поняла, откуда исходил этот запах — похоже, она лежала на грубо выделанной бизоньей шкуре. Подняв гудящую голову, Регина огляделась и обнаружила, что находится в вигваме. Сквозь отверстие дымохода в крыше пробивались яркие солнечные лучи, и пахло шкурами, дымом и маслом, которыми индейцы натирали тело. Вигвам был очень большой, в одном углу его находился очаг, сложенный из камней, в котором сейчас была только зола, а в другом лежали какие-то свертки. По стенам были развешаны одежда — штаны и кожаные рубашки, явно мужские, из чего Регина заключила, что она попала в плен к тому индейцу, который разговаривал с ней на лугу. Почувствовав боль, она осторожно подняла руку и дотронулась до затылка, нащупав под волосами огромную выпуклую шишку. Значит, ее не собирались убивать, а только оглушили, ударив чем-то сзади. Опустив голову, она оглядела своё измятое платье, покрытое пятнами травы. Следов того, что ее били или насиловали, не было, просто в волосах застряло несколько веточек, значит, ее везли через лес и привезли сюда, в индейскую резервацию с какими-то им одним известными целями. Но как узнать, зачем, и как теперь спастись от этих дикарей? Пока она осматривалась и пыталась прийти в себя, едва слышный шум за стенами вигвама усилился, превратившись в гул нескольких мужских голосов, затем их перекрыл тонкий детский, и она поняла, что ее действительно привезли в индейскую деревню. От шкуры, на которой ей пришлось лежать, чесалось все тело. Нестерпимо хотелось помыться, а ещё — пить. Оглядевшись вокруг в полутьме, Регина увидела у стены кожаный мешок, в котором, судя по всему, находилась вода. Схватив его, она развязала узкие тесемки и издала громкий вздох облегчения: это действительно была вода. Поблагодарив судьбу за то, что она хотя бы не умрет, мучаясь жаждой, Регина запрокинула голову и начала пить, делая огромные жадные глотки. От мешка сильно пахло кожей, и вода на вкус была необычной, но все это не имело значения. Она глотала воду, ощущая, как струйки бегут по подбородку и мочат лиф платья, но не смогла остановиться до тех пор, пока мешок не опустел наполовину. Вытерев лицо рукавом, Регина поставила воду на землю, туда, где взяла, и осторожно приблизилась к выходу, который представлял из себя широкую полосу кожи с клапаном, завязанным снаружи. Значит, ее заперли и держат тут как пленницу. Она попыталась найти иное отверстие, в которое можно было бы вылезти, но, кроме дымохода, находившегося в десяти футах над землёй, ничего не обнаружила. Внезапно клапан задёргался, будто кто-то пытался войти в вигвам. Регина инстинктивно отступила назад, глядя на дверь и лихорадочно соображая, что можно использовать вместо оружия, однако тот, кто запер ее, предусмотрительно убрал из жилища все острые предметы. Регина сжалась в комок, неотрывно смотря на дергающийся клапан двери, а когда она, наконец, открылась, испуганно отпрянула к противоположной стене. Но, к ее удивлению, на пороге появился не кровожадный дикарь, а всего-навсего маленький мальчик лет десяти, абсолютно обнаженный, если не считать набедренной повязки и лихого головного убора из перьев. Тело его было смуглым и худым, а на лице играла задорная улыбка. Он явно не решался войти в вигвам и, сунув голову в дверь, смотрел на Регину со смешанным чувством восхищения и испуга. — Аaniin! — Сказал он наконец, и Регина догадалась, что это приветствие. Слегка наклонив голову, она ответила, пытаясь подражать мальчику: — Aaniin. Мальчик, осмелев, ткнул себя в грудь рукой и громко произнёс: — Gizhiiwe. — Это твоё имя? — Поняла Регина. — Гиживе? — Gizhiiwe, — опять произнёс мальчик и утвердительно кивнул. Потом указал на неё и спросил что-то. — Регина, — ответила женщина, показывая на себя. — Меня зовут Регина. — Регина, — запинаясь, повторил он и сделал шаг в вигвам, видимо, поняв, что бояться ее нечего. — Я Giiweniibin, середина лета, — Регина вспомнила, как отец представлял ее, когда они приезжали к индейцам. — Giiweniibin… Мальчик удивленно поднял брови и затараторил что-то на индейском, но Регина не поняла ни слова. Вдруг сзади него раздался гневный мужской окрик, и ребёнок мигом исчез. Вместо него на пороге встал тот самый индеец, который захватил ее в плен возле леса. Он уже смыл краску с лица, и в руке его не было копья, но на каменном лице все также застыло пугающе неподвижное выражение. Махнув ей рукой, мужчина резко сказал: — Keemach. Видимо, это означало «пойдём», потому что, произнеся keemach, индеец тут же развернулся и вышел, оставив Регину стоять посреди вигвама в полном недоумении. Потом, спохватившись, она последовала за ним, осторожно выбралась наружу, щурясь от дневного света, и обомлела, увидев открывшуюся ей картину. Она находилась в самом центре огромной индейской деревни. Повсюду, куда ни доставал глаз, высились остроконечные крыши вигвамов. На деревьях висели бизоньи шкуры и щиты, украшенные причудливыми рисунками. Множество индейцев сновали вокруг, здесь были и женщины, и дети, и мужчины, и старики, и все они с любопытством смотрели на Регину, а некоторые даже подходили ближе, словно намереваясь потрогать ее за платье. Возле вигвамов на палках сушился пеммикан, и почти у каждого жилища был разведён костёр, на котором что-нибудь варилось или жарилось. Услышав вскрик, Регина быстро оглянулась. Индеец стоял шагах в десяти от неё и недовольно махал рукой. Она поспешила в его сторону, чувствуя, что отовсюду на неё смотрят десятки глаз и надеясь, что он ведёт ее не на казнь или какое-нибудь положенное белым женщинам снятие скальпа. — Куда вы ведёте меня? — Решилась спросить она, еле поспевая за широким шагом мужчины. Он не удостоил ее даже взглядом. Они шли мимо вигвамов, шли долго, и люди выходили, чтобы посмотреть на Регину, а дети сбились в стайку и бежали следом, пытаясь ухватить ее за волосы или потрогать платье. Впрочем, в их интересе не было враждебности. Регина только перебирала ногами, то и дело спотыкаясь на кочках, а индеец все шагал и шагал, пока они не пришли к самому краю деревни. Здесь у воды стоял огромный вигвам, раза в два больше того, в котором она очнулась. Возле входа сидела пожилая женщина и перебирала маис. Увидев подошедших Регину и индейца, она что-то быстро и недовольно заговорила, но мужчина оборвал ее короткой гневной фразой. Затем он указал на дверь вигвама: — Makade niibid, — и ушёл, даже не оглянувшись. Постояв и посмотрев ему вслед, Регина миновала пожилую женщину, которая угрюмо смотрела на неё, и, нагнувшись, вошла в вигвам. Внутри жилища так сильно пахло благовониями и табаком, что у Регины сразу закружилась голова. Сидящий в центре вигвама перед очагом мужчина поднял голову. Он был очень стар, большой живот, казалось, лежал перед ним на земле, а лицо было изрезано сетью морщин. Руки и плечи мужчины, украшенные многочисленными татуировками и шрамами, казались очень широкими. Лицо его было бесстрастно. Регина остановилась перед ним, чувствуя на себе пытливый взгляд мужчины и не зная, что ей следует сказать. — Здравствуйте, — наконец, произнесла она нервно. — Я Регина Миллс. Мужчина не пошевелился и ничего ей не ответил. — Я дочь Генри Миллса, — Регина хотела увидеть на его лице хотя бы тень узнавания, но тщетно. — Помните его? Генри Миллс. Он был вашим другом. Индеец молчал, и тогда она попыталась вспомнить хотя бы одно индейское слово, помимо своего имени и имени Чёрного Зуба. Ее сумку забрали, и она не знала, где дневник отца, но страх развязал память, и Регина с трудом, запинаясь, смогла выговорить: — Abinoojiinh gipagaa animosh, я дочь Толстой Собаки. Ее отца в деревне прозвали Толстая Собака, и она расплакалась, когда узнала об этом, а папа объяснял ей, что у индейцев собака — хорошее животное, и такое прозвище — не оскорбление, и то, что его так назвали, не значит, что они считают его плохим. Потом Регина узнала, что в деревне также был Помет Барсука и Гнилое Дерево, и она перестала считать, что прозвище отца так уж ужасно, хотя и все равно морщилась, когда мистер Миллс упоминал его, рассказывая о резервации. Индеец равнодушно смотрел на неё и молчал. Регину охватило отчаяние. — Регина, giiweniibin, — повторила она, ударив себя рукой в грудь. — Я узнать вас, — внезапно ответил он, и женщина изумлённо раскрыла глаза. — Вы говорите по-английски? Он медленно кивнул: — Я долго жил в стране gichi-mookomaan, белого человека, и научился говорить на вашем грязном языке. Да, я понимать вас. Регина издала вздох облегчения. — Я Чёрный Зуб, — тем временем говорил индеец, глядя на шкуру перед очагом. — Садись, дочь Толстой Собаки. Он указал на место напротив себя. Регина осторожно села на шкуру, поджав под себя ноги. — Много лет назад, — сказал индеец спокойно, — я видеть тебя вот такой… Он показал ладонью от пола. — Ты быть доброй дочерью Толстой Собаке. Он любить тебя. И сейчас ты вырасти и радовать глаз, женщина. Регина молча смотрела на него, не зная, что ответить. — Толстая Собака быть хороший человек. Он умереть за мой народ. — Значит, это правда? Отца убили из-за того, что он помогал вам? Чёрный Зуб величественно кивнул. — Много лет я думать, что gichi-mookomaan убивать всю семью Толстой Собаки. Когда мой сын прийти и сказать, что нашёл женщину по имени giiweniibin, я не поверить ему сначала… — Так это, — Регина указала рукой на дверь. — Ваш сын? Индеец кивнул. — Бегущая Скала, мой сын. — А мальчик? — Она наморщила лоб, пытаясь вспомнить имя ребёнка, которого видела в вигваме. — Gizhiiwe, Гиживе. На бронзовом лице Чёрного Зуба мелькнула усмешка. — Сын моего сына — Тот, Кто Громко Говорит. Регина невольно улыбнулась. — Ему подходит. — Да, он родиться в резервации и никогда ещё не встречал белую женщину, прости его любопытство. И прости Бегущую Скалу за то, что приказал оглушить тебя. Чёрный Зуб коснулся своего затылка и указал на неё. — Мы бояться белых. Сюда никто не приходить. Мы не хотим, чтобы белые знать, где мы живем. Значит, ее оглушили просто затем, чтобы она не знала дорогу в резервацию. Регина кивнула. Потом, помолчав, подняла глаза на вождя. — Я искала вас. Я шла пешком от самого Брассфилда. — Зачем? Регина замялась, теребя подол платья. — У меня была сумка… Где она? Я бы показала. Чёрный Зуб кивком указал куда-то вправо, и Регина, повернув голову, увидела свою седельную сумку, лежащую на старой попоне в углу. — Можно мне ее взять? Индеец молча кивнул. Дотянувшись до сумки и порывшись в ней, Регина извлекла на свет отцовский дневник. Чёрные глаза вождя зажглись интересом, который невозможно было скрыть, и он, наклонившись, наблюдал, как она долго листала пожелтевшие страницы, пока не нашла нужную и, перегнувшись через очаг, не вручила индейцу. — Вот. Bikwak animikiikaa. Эти слова повторяются много раз и в разные месяцы. Что это значит? Он задумчиво пожевал губами, а потом заговорил, и его слова заставили Регину на мгновение потерять дар речи. — Это значит «грозовая стрела». Стрела грозы. Молния. — О господи, — прошептала она. — Так это правда… грозовая стрела… поверить не могу… — Твой отец часто бывать здесь, — индеец изучал дневник, листая одну за другой растрепанные страницы. — И часто говорить о тебе. — Там, — перебила его Регина, слишком ошеломлённая, чтобы сейчас задумываться о приличиях. — Там есть ещё такие слова «думал о giiweniibin, нужно собрать урожай, который я посеял на чёрные годы». Giiweniibin — это же я. Что он имел в виду? Чёрный Зуб захлопнул дневник и внимательно посмотрел на неё. Глаза его мерцали в темноте. — Я думать, все умерли, — сказал он тихо. — Но твой отец оставил мне кое-что для тебя, и я сохранить это. Регина широко открытыми глазами смотрела на него и не верила своим ушам. Чёрный Зуб медленно поднялся, тяжело ступая, пошёл в дальний угол вигвама, где были нагромождены какие-то шкуры и сундуки с вещами, и стал рыться в одном из них. Через полминуты он вернулся, держа в руке небольшой прямоугольный предмет, завёрнутый в белую тряпку. — Я рад, что сохранить это для тебя. Белый человек… однажды приезжать и спрашивать про твоего отца и книгу. Мы уйти после этого из Papotkve, Облака. Мы бояться этого человека. Che kas-kai, плохое сердце. — Голд? — Тихо спросила Регина, и Чёрный Зуб кивнул. — Возьми, Giiweniibin. Это твоё. Я должен тебе и твоему отцу свою жизнь. Теперь нет. Теперь я вернуть долг. Дрожащей рукой Регина взяла тяжёлый свёрток и медленно развернула тряпку, обнажая то, что было скрыто под ней. Книга. Старая толстая книга в потрепанном кожаном переплёте. Не веря своим глазам, она перевернула ее и посмотрела на название. Эмили Бронте. Грозовой перевал. Уже не сдерживая слез, она открыла первую страницу. На обложке, там, где обычно пишут посвящение, рукой отца было выведено: bikwak animikiikaa 1849. **** Когда Регина вместе с Чёрным Зубом вышли из вигвама, солнце уже клонилось к западу. Деревня выглядела невероятно умиротворённой и спокойной — женщины суетились возле очагов, ребятишки играли в траве, и только лай собак нарушал мирное гудение резервации, да ветер шевелил листьями деревьев. Индеец указал на лес. — Ты прийти оттуда? Из Брассфилд? — Да, — кивнула Регина, крепко прижимая к себе драгоценную книгу. Она никак не могла поверить, что все это правда. — Ты не пойти туда пока что, — сказал повелительно Чёрный Зуб. — Ты оставаться с нами. Ты наш гость. Мужчины хорошо охотиться сегодня. Женщины сварят мясо и сделать вкусный ужин. Мы пировать вокруг костра и славить Маниту за хороший охота и спасение дочери наш друг Толстая Собака. Регина кивнула. Ей действительно некуда и незачем было идти, и она смертельно устала, и почему-то здесь, рядом с враждебными индейцами, ей было спокойно и хорошо. Она останется, конечно, останется вместе с ними. — Потом ты пойти в вигвам моя дочь, Цветок дождя. Она уложить тебя спать на мягкие шкуры. Ты отдохнуть, середина лета. Регина подумала о том, что он не спросил, зачем ей эта книга, но потом вспомнила, что отец рассказывал ей про кодекс чести индейцев. Они вовсе не были такими дикарями, какими их считали белые, и если давали обещание, то исполняли его иногда даже ценой собственной жизни. Она благодарно наклонила голову. — Спасибо, Чёрный Зуб, я с радостью останусь. — Иди, дочь Толстой Собаки, — индеец указал на приближающегося к ним сына. — Бегущая Скала отведёт тебя к женщинам. Регина провела в резервации три дня. Она познакомилась с дочкой Чёрного Зуба и с его невесткой, женой второго сына, Быстрой Пантеры. Племя быстро привыкло к ее присутствию, и женщина ходила повсюду, не опасаясь за свою жизнь, а по пятам за ней ходил внук вождя, Тот, Кто громко Говорит, и донимал ее бесконечными расспросами, половину из которых она просто не могла понять. Мальчика интересовал мир белых людей, и Регина изо всех сил пыталась объяснить ему хоть что-то, но обычно им приходилось изъясняться знаками. Невестка Черного Зуба учила ее вышивать по-индейски, а Бегущая Скала показал, как стреляют из лука, разъяснив на ломаном английском, что ходить по лесу в одиночку без оружия глупо — поодаль есть ещё одно племя, и оно ест своих врагов. Регина содрогнулась при мысли о том, что могло бы быть, если бы ее нашли другие индейцы, а не племя Черного Зуба. Вечером женщины позвали ее купаться, и, хотя ей было неловко — они ведь плавали полностью голыми — Регина пошла с ними и с большим удовольствием смыла с себя дорожную пыль и вонь бизоньих шкур, на которых ей приходилось спать. Время текло незаметно, и даже мысли об Эмме не могли нарушить спокойствие, которое Регина ощущала здесь, среди тех, кого белые люди считали кровожадными дикарями и убийцами. Все это время она не открывала книгу, решив, что попытается разгадать отцовский шифр, вернувшись в Брассфилд, и, когда наступило утро четвёртого дня, сообщила Чёрному Зубу, что ей пора уходить. Они стояли на берегу реки, слыша позади звуки просыпающейся деревни, и вождь кивнул, глядя на спокойную гладь воды: — Ты не хочешь остаться, дочь Толстой Собаки? Я отдать тебя в жены Бегущей Скале. Он хороший мужчина, охотник. Ты быть счастливой с ним. Регина улыбнулась и покачала головой. — Я замужем, Чёрный Зуб, — сказала она, и вождь удивленно посмотрел на неё. — А где же твой муж? Почему его женщина ходить по лесу одна? Регина только пожала плечами. А что она могла ответить? Чёрный Зуб дал ей лошадь, чтобы она быстрее добралась до Брассфилда, и велел трём индейцам, среди которых был и Бегущая Скала, проводить ее до границы леса. Пока они не доберутся, сказал Чёрный Зуб, глаза Регины должны быть завязаны, и пусть она не обижается, но они должны быть уверены, что плохие gichi-mookomaan не найдут их. Регина согласилась и провела два часа в полной темноте, сидя на лошади позади Бегущей Скалы и обхватив его пояс руками. На прощание индеец сказал, указав на виднеющийся вдали лесок: — Nabone, смотри. Брассфилд. Держа за повод лошадь, Регина поблагодарила его, но он лишь кивнул и, резко развернувшись, ускакал в лес вместе со своими молчаливыми спутниками. Она проверила, как затянута подпруга, села в седло и направилась в сторону дома, рассчитывая, что заедет на земли Миллс со стороны леса, к которому примыкало поместье. Молнией мелькнула мысль об Эмме, и Регина, как она ни старалась, не смогла отогнать ее. Что произошло за те три дня, что она отсутствовала? Осталась ли Свон в доме или уехала вместе с Тиной, ведь после того, что случилось, она могла решить, что все кончено, а потому покинуть Брассфилд, забрав с собой и девушку, нуждающуюся в крепком плече и поддержке. Регина перевела дыхание. Пока она была в резервации, ей удавалось не думать об Эмме, да и радость от находки затмила грустные мысли, но теперь все произошедшее в день отъезда нахлынуло на неё с новой силой, и Регина поняла, что ей придётся встретиться с этим лицом к лицу. Переведя лошадь на шаг, она смотрела на виднеющийся впереди лесок, за которым находился ее дом, и только когда подъехала к нему вплотную, поняла, что происходит нечто странное. Из чащи к ней кто-то бежал, размахивая руками, и кричал что-то высоким тонким голосом, но слов Регина не разобрала, лишь видела, что это женщина. Подъехав чуть ближе, она узнала в бегущей фигуре мисс Голд. — Стойте! — Девушка продиралась через чащу, не обращая внимания на то, что ветки цепляются за ее платье и оставляют красные полосы на щеках. — Стойте! Остановитесь! Регина остановила коня и соскочила с него, придерживая повод одной рукой. — Стойте, не ходите туда! — Тина, наконец, добежала до неё и остановилась, тяжело дыша и упираясь руками в колени. Регина с тревогой заметила, что лицо ее залито слезами, а на подоле виднеется что-то красное, похожее на кровь. — Не ходите туда, — прорыдала Тина, дрожа всем телом. — Там вас убьют… — Кто убьёт? — Холодея от ужаса, Регина схватила ее за руку и наклонилась ближе. — Они… — Эрнестина подняла голову и вдруг вцепилась в плечи Регины так крепко, что женщина поморщилась. — Они пришли и… застали нас врасплох… они искали что-то… и Эмма… Ее всю колотило, губы кривились, словно от боли, и Регина, уже не обращая внимания на состояние девушки, затрясла ее, пытаясь добиться членораздельного ответа: — Что случилось? Кто пришёл? Что с Эммой? Под сердцем разливался, словно огромная ледяная волна, смертельный ужас. Эрнестина захлебнулась слезами, а потом прорыдала, глядя прямо на Регину и болтаясь в ее руках как тряпичная кукла: — Джонс и эта девушка… они пришли ночью и напали на нас… Они убили Эмму.