По ту сторону двери

Первые несколько секунд после того, как Эмма ударила Лили, красная пелена застилала ее глаза так густо, что она ничего не видела и лишь невероятным усилием воли удерживала себя от выстрела в мгновенно успокоившегося бандита, который, подняв обе руки на уровень груди, смотрел на неё насмешливым взглядом и молчал. Потом бешеный дурман в голове девушки немного рассеялся, и Эмма, встрепенувшись, искоса взглянула на лежавшую в углу Регину. — Ты цела? — Низким хриплым голосом спросила Свон, и по ее тону можно было подумать, что она вообще мало осознаёт происходящее вокруг, но чуткая Регина поняла, что Эмма просто находится в состоянии шока. — Да, — пробормотала она и с трудом поднялась, не отрывая взгляда от покрытых чёрной копотью и кровью рук Эммы, которые слегка дрожали. Джонс, так не добравшийся до патронташа, смотрел на Свон с усмешкой и одновременно с нескрываемой, ослепительной ненавистью. По его виску ползла тягучая капля пота, а обнаженная волосатая грудь высоко вздымалась. Он был похож на подобравшееся для прыжка животное: сильное, гибкое, страшное и очень опасное, однако выжидающее удобный момент, чтобы напасть. — Что у тебя с руками? — Хрипло спросила Регина, подходя ближе. Эмма, не глядя на неё, продолжала целиться в Джонса, который то и дело посматривал на своё оружие, но явно опасался дотянуться до него. — Нужно было освободиться… — Пробормотала Эмма, встряхнув головой. Ее волосы спутались и завились от жары и лезли в лицо, закрывая обзор. — Неважно. Я в порядке. Она кивнула Киллиану, который словно оцепенел, пристально глядя в дуло ее пистолета. — Сядь на кровать, выродок. И даже не думай брать свою пушку. Я сейчас очень и очень нервная… Мужчина, не сводя с неё неподвижного, ненавидящего взгляда, медленно, спиной, отступил и сел, вцепившись побелевшими руками в кровать, а Эмма, наконец, посмотрела на Регину. — Он не…? Взгляд ее скользнул по лицу возлюбленной к груди и ниже, к бёдрам и босым ногам, и Регина поняла, что Эмма неосознанно ищет следы насилия. — Все… хорошо… — С трудом сказала Регина, пытаясь не вызывать в памяти вид дёргающейся на Киллиане Лили. — Джонс не трогал меня… — А она? — Эмма кивнула себе за плечо, где валялась лицом в пол сестра Киллиана. Регина мотнула головой. — Развяжи мне руки, — сказала она, поворачиваясь спиной к Эмме. — Я больше не могу терпеть… Свон аккуратно и быстро нагнулась, отбросила патронташ Джонса далеко в угол и освободила Регину от пут. Потирая затёкшие, багровые запястья, женщина опасливо посмотрела на лежащую ничком Лили, которая не подавала признаков жизни. — Ты убила ее? Эмма бросила брезгливый взгляд на девушку и покачала головой: — Думаю, вряд ли… Хотя это было бы удачей. Джонс, сгорбившийся на кровати, нахмурился и ткнул в Свон пальцем. — Если она умерла, ты покойница, грязная сука! Я тебя из-под земли достану и убью так медленно, как смогу! — Заткнись, ублюдок! — Взорвалась Эмма, которую трясло до того сильно, что Регина вынуждена была положить руку ей на плечо. — Эмма, успокойся… — Сказала она тихо и спокойно. — Тебе сейчас нужна холодная голова, а кроме того, надо обработать руки, иначе начнётся заражение. Эмма, словно не понимая, о чем идёт речь, медленно уставилась на свои кровоточащие, обожженные ладони. Потом перевела мутный взгляд на Регину. — С тобой точно все в порядке? Регина попыталась улыбнуться, но дрожащие губы не слушались, и улыбка вышла кривой, словно ей было больно. — Как мило, — усмехнулся с кровати Джонс, потирая щетинистый подбородок. — Я так понимаю, ты не упустила шанс залезть под юбку этой южной красотке, да, Свон? Эмма уставилась на него и ее снова затрясло от злости. Ладонью Регина ощущала дрожь, пробегающую по крепким мышцам Свон, словно рябь на гладкой поверхности океана. — Закрой пасть, а то мне придётся всунуть в неё тряпку и завязать… — Угрожающе проговорила Эмма, делая шаг по направлению к Джонсу. Тот гаденько усмехнулся, скрещивая руки на груди. — Мне Руби рассказывала про твои штучки в постели. Много и подробно рассказывала. Она была довольна тобой, пока ты ее не послала подальше. Он перевёл взгляд на стоящую рядом с Эммой Регину. — Держу пари, она здорово трахается, эта малышка Свон. Могу понять, почему ты бросила своего муженька и пошла за ней куда глаза глядят… Что она тебе делала? Он поднял руку с расставленными указательным и средним пальцами и просунул между ними язык. — Это? Это она тебе делала? Лизала тебе между ног? Руби говорила, что ей так никто не отлизывал, как Свон. Сам-то я этого не делаю, мужик не должен трогать бабу ртом. Эмма взвела курок. — Ещё одно слово, — процедила она, стиснув зубы так, что Регина услышала их скрип. — И твои мозги украсят эту стену. Я не шучу. Усмехнувшись, Джонс откинулся назад и привалился к стене, изучая измученное лицо Эммы. Казалось, он не испытывает ровно никакого страха, несмотря на то, что пистолет был направлен прямо ему в лоб. — Ты не убьешь меня, Свон, — он оскалил пожелтевшие от табака зубы. — Я повидал баб с оружием. Вот сестра моя… она бы смогла вышибить человеку мозги, а у тебя кишка тонка. Ты слишком добрая для всего этого дерьма. Ты не замараешь ручки кровью безоружного человека. Эмма вдруг усмехнулась и даже немного расслабилась, но пистолет не опустила. — Зря ты пытаешься играть со мной в игры, Джонс, — ее голос слегка дрожал, но руки — Регина это видела — перестали. — Ты разве не знаешь, что женщины эмоциональны, и дразнить их, я уже молчу про то, чтобы угрожать, когда в тебя тычут пушкой, не стоит. Вдруг я решу сделать… так? Она пальнула в стену рядом с головой Джонса. Оглушительный звук выстрела был таким неожиданным, что Регина невольно вздрогнула, отшатнувшись назад. Куски отлетевшей штукатурки брызнули в разные стороны, задев лицо бандита. Он схватился за щеку, и видно было, как сквозь пальцы его левой руки просачивается кровь. — Сумасшедшая сука! Регина почти физически ощущала ненависть Джонса, который, держась за щеку, смотрел на Эмму так, будто сейчас кинется на неё. — И что? — Осклабился он, ладонью стирая кровь. — Это все, на что ты способна? Напугать меня царапиной? Ты просто трусливая мразь, которая… Эмма выстрелила вновь, теперь уже с другой стороны. Опять треск, грохот, и неприятный стук посыпавшейся штукатурки, однако в этот раз Регина умудрилась не вздрогнуть. — Давай, трать патроны, Свон, — глумился Джонс, уже не закрываясь рукой. — Скоро они кончатся и придётся вступить со мной в рукопашную… Вот тогда и посмотрим, кто кого… Это ведь тебе не девок трахать, я быстро не сдамся! В следующий момент все произошло так быстро, что Регина не успела опомниться и что-то сделать. Ее пальцы ещё ощущали горячую кожу Эммы под рубашкой, хотя сама Свон уже была в стороне. Она сделала шаг в сторону Джонса, видимо, намереваясь ударить его, и в этот момент какая-то сила вдруг потащила Регину назад и вбок, и она поняла, что падает, спина ее с громким стуком ударилась о твёрдую поверхность, а в голове будто взорвался сноп искр. Твёрдая рука сдавила горло, и голос, раздавшийся над ухом, не мог принадлежать никому, кроме Лили: — Не так быстро, тварь! Не дергайся! Это она дернула Регину за юбку и повалила на пол, прижав коленом ее ноги, а рукой — горло, и то твёрдое, что упиралось в бок женщины, было ножом, который Лили извлекла из-за пояса, пока Джонс отвлекал их внимание гадкими шутками. — Молодец, сестрёнка, — сказал он, скалясь в сторону Свон, продолжавшей целиться в него. — Я знал, что ты не раскиснешь от легкого удара по голове. — Легкого? — Лили ещё сильнее стиснула Регину, обездвижив ее. — Если бы тебя так шарахнули, ты бы уже здоровался с дьяволом в аду, братец… Счастье, что у меня крепкая голова. Эмма, обезумев от страха, переводила пистолет то на Джонса, то на Лили, которая передвинула руку выше и теперь прижимала лезвие ножа к горлу Регины. — Отпусти ее! — И не подумаю, сучка! — Лили дернула рукой с ножом, и Регина вскрикнула от боли. — Убери свою пушку, а не то я твоей любовнице прорежу второй рот под подбородком! Я-то в пол тыкать не буду, не промахнусь! Лежащая на полу Регина поймала взгляд Эммы, и в нем было столько боли и приглушенного отчаяния, что внезапно ей стало страшно не за себя, а за Свон, которая сейчас боролась с сознанием собственного бессилия и ужаса от того, что ничего не может сделать. Она чувствовала едкий запах пота Лили, которая навалилась сверху, ощущала дрожь ее тела и исходящую от девушки ярость и понимала: на этот раз их ничто не спасёт. Из этой комнаты есть выход только одной из двоих. Слишком часто им везло, слишком многие пытались убить их и не смогли. Пришёл час расплаты, вот только почему сейчас, когда так много не сказано, не прожито, не продумано? Почему ей суждено умереть именно тогда, когда она поняла, что такое счастье? На мгновение мир вокруг замер, остановился, и Регина подумала о тёплых губах Эммы на своей шее, о бурлящей воде источника, о пещере, где она впервые в жизни познала, каково это — быть с любимым человеком, об отцовских глазах и улыбке матери, а потом она медленно перевела взгляд на обезумевшее лицо Эммы и решительно сказала: — Стреляй! Бешеные, помутневшие глаза Джонса метнулись к Регине, которая больше не пыталась вырваться. Даже Лили на миг замерла и перестала прижимать нож к шее женщины, и Эмма потрясённо переспросила: — Что? — Стреляй, — повторила Регина тихо и спокойно. — Убей одного из них, а со вторым ты справишься, я знаю. Опомнившись, Лили сжала ее так крепко, что Регина вскрикнула от боли. — Что ты несёшь? Заткнись сейчас же, а то я вспорю тебе горло, тварь! Застывший на кровати Джонс вдруг вскочил и сделал шаг по направлению к Эмме, но она мгновенно перевела дуло пистолета с Лили на него. — Не двигайся! Стой! Глаза бандита метались от Эммы к сестре, навалившейся на Регину и лихорадочно прижимающей нож к ее горлу. — Я убью ее, бросай пистолет! — Завизжала Лили, а Регина, не сводя взгляда с Эммы, опять так же спокойно и медленно произнесла: — Пусть убивает, не слушай ее. Зато ты спасёшься и найдёшь золото, так что стреляй и не думай обо мне… Стреляй! — Молчи! — Горячее дыхание Лили опалило щеку и ухо Регины, когда она наклонилась, вжимая нож в беззащитное горло женщины. — Молчи, а то я… — Стой… — Вдруг медленно сказал Джонс, словно что-то вспомнил и приложил руку ко лбу. — Стой, Лили, ее нельзя убивать, она что-то знает о золоте… Регина почувствовала, как холодная сталь ножа слегка двигается у ее горла, и подумала, что не успела сказать Эмме, как она ее любит, а ещё о том, что она почувствует, когда ее жизнь будет вытекать прямо на этот грязный пол, а потом она закрыла глаза, и в этот момент прозвучал выстрел. Регина ещё не успела и осознать, что произошло, как руки обхватывавшей ее Лили медленно разжались, давление тела ушло, а Джонс уже с ревом бросился к Эмме. Оглянувшись, Регина увидела запрокинувшуюся назад Лили и аккуратную дырочку прямо в середине ее лба. Потом она услышала звук двух сшибающихся тел, бешеный рык мужчины и сдавленное дыхание Эммы. Бандит успел перехватить руку Эммы с пистолетом и теперь стоял, прижав ее спиной к стене, и держал девушку за горло, а она колотила его свободной рукой по лицу и груди, но обезумевший Джонс был гораздо сильнее. — Вот и смерть твоя пришла, Свон, — прошипел он и, согнув колено, изо всех сил ударил Эмму в живот, от чего она согнулась пополам, хрипя от боли, и Джонс вынул пистолет из ее ослабевшей руки. — Прощай, тварь! — Сказал бандит, направляя пистолет на Эмму, тогда одновременно прозвучало сразу три громких звука: крик Эммы, выстрел и сдавленный, крякающий возглас Джонса, который внезапно выгнулся, открыв рот и запрокинув голову, повернулся назад и увидел Регину, только что воткнувшую ему в спину нож Лили. Револьвер с громким стуком выпал из руки бандита, он потянулся к Регине, страшно вращая белками, но она отступила на шаг, и, промахнувшись, Джонс упал на колени, а Регина бросилась к Эмме, бессильно привалившейся к стене. — Ты ранена? — Она откинула мокрую от пота прядь волос с бледного лба. Эмма покачала головой. — В стену… — Прошептала она и закрыла глаза, подтягивая колени к груди. Регина обхватила ее голову руками и притянула к себе, чувствуя, как содрогается худое тело девушки. Потом обернулась. Джонс, все ещё корчась, согнулся на полу рядом со своей мертвой сестрой. Вскоре он затих, и отвратительные звуки агонии прекратились. Джонс умер. — Собаке собачья смерть, — Регина зарылась лицом в пропахшие кровью и гарью волосы Эммы и вдруг почувствовала, что плачет. Что, наверное, начала плакать ещё тогда, когда Лили придавила ее к полу и стала прижимать нож к горлу. Пошевелившись, Эмма подняла безвольную руку, покрытую кровавыми ожогами, и медленно положила ее на плечо Регины. — Ты спасла меня, — прошептала она, утыкаясь в шею женщины. — Спасибо… Голос ее шелестел, словно узенький, текущий по камням ручеёк, и Регина, прижимая к себе Эмму, не сдержала подавленного рыдания. — Ты спасала меня гораздо чаще, — сказала она и закрыла глаза, чувствуя, как сбегают вниз по щекам тёплые редкие ручейки очищающих слез. **************** Обрабатывать обожженные руки Эмма не соглашалась до тех пор, пока они не вытащили оба тела во двор. Уже светало, в окно пахло свежестью и лесом, а небо заметно посветлело, и оставлять мёртвых бандитов в доме Свон не хотела. — Их надо закопать и поскорее, — твердила она упрямо, и, хотя Регина настаивала, что раны Свон нуждаются в уходе, ей пришлось согласиться, потому что вид даже мертвых Джонсов в ее комнате был невыносимым зрелищем, а потому они вдвоём дотащили Киллиана и его сестру до лестницы и сбросили вниз, на первый этаж, не утруждая себя тем, чтобы волочить их по лестнице. Регина спрашивала себя, в какой момент она из книжной домашней девочки превратилась в убийцу, которая спокойно и почти безэмоционально тащит сначала один труп, а потом второй и безжалостно протискивает его в проем между редкими уцелевшими балясинами, чтобы затем услышать жуткий звук падения безвольного тела о щербатый неровный пол. Она спрашивала себя, почему не ощущает ничего: ни сожаления, ни стыда или раскаяния, — ничего, кроме страшного отвращения и желания поскорее закончить, закопать двух нелюдей в саду и уехать из своего осквернённого дома, где отныне даже воздух отравлен теми страданиями, что причинили эти люди ей и ее возлюбленной. Она мельком взглянула на Эмму, которая стояла в холле возле двух сваленных в кучу тел: упавший вторым Джонс лежал на Лили, нож из его спины они вытащили, и он выглядел даже умиротворенным, тогда как Лили, с залитым кровью лицом, сохранила выражение злобы и ужаса, постигшего ее перед смертью. — Я вырою яму, и мы закопаем их, — сказала Эмма, отводя взгляд от распластанных на полу тел. Регина спустилась на первый этаж и подошла к ней. В открытые настежь остатки дверей тянуло запахом росистой травы. — Я сама вырою яму, а ты иди согрей воды. Твои руки нужно забинтовать. Эмма криво усмехнулась, и на ее лице мелькнуло знакомое Регине выражение — так мужчины иногда смотрят на беззащитных, по их мнению, женщин. — Ты не выроешь ее так быстро, как я, Регина, не глупи, — сказала она, и уже двинулась к телам бандитов, но женщина схватила ее за предплечье, останавливая на полпути. — Это ты не глупи, — Регина хмуро взглянула на лицо Свон. — Я знаю места в саду, где были ямы, их не нужно копать, просто расчистить. Ты недавно оправилась от раны, и у тебя искалечены руки. Иди на кухню и согрей воды, а я быстро управлюсь. Ее тон и решимость, сверкавшая в карих глазах, остановили Эмму, тем более, что после всех переживаний этой ночи она чувствовала себя вконец измотанной. Она помогла Регине вытащить Джонса и Лили в сад, а потом ушла, оставив Регину возле старой, заросшей бурьяном ямы, в которой раньше устраивали барбекю. Яма была достаточно широка и глубока, чтобы в неё поместились два трупа: конечно, не в полный рост, но Регина почему-то подумала, что им уже все равно. — Надеюсь, вы не возражаете против совместной могилы, — вполголоса сказала она мертвецам, лопатой расчищая землю вокруг ямы. Ей вспомнилась отвратительная сцена совокупления Джонса и его сестры, и женщина внутренне содрогнулась. Потом примерилась, с какой стороны будет удобнее сталкивать тела, подошла к краю будущей могилы и оглянулась на примолкший дом. Оно стало кладбищем, ее родовое гнездо, место, где она была так счастлива. Нужно будет сжечь его, решила Регина, сжав зубы. Вряд ли она когда-нибудь вернётся сюда, вряд ли сможет заставить себя вернуться. Пусть очистительное пламя поглотит и счастливые воспоминания, и вещи, хранящие отпечатки судеб живших рядом с ними людей, и то, что произошло сегодня. Она не смогла заставить себя прикоснуться к Джонсам — подойдя к телу Киллиана, уперлась в землю под ним лопатой и, действуя лопатой как рычагом, столкнула бандита в яму. Потом проделала то же с Лили. В яме густо рос бурьян и кустарник, и тела, падая, примяли его, подняв вверх запах сырости и травы. Регина стала присыпать тела землёй, но сильно не старалась, потому что быстро выбилась из сил. Она подумала, что дикие животные все равно почуют запах мертвечины и разроют могилу, даже если засыпать ее до верха, а потому ограничилась тем, что покрыла Джонсов тонким слоем земли, а сверху набросала веток и стеблей росшего вокруг бурьяна. Потом отставила лопату, ощущая, как ноют свежие мозоли на ладонях, и отдышалась. — Прости меня, господи, — пробормотала она, глядя на розовеющий над бескрайними полями Брассфилда горизонт. — Я знаю, что убила человека, но иначе было нельзя. Она чувствовала, что должна что-то сказать, и, хотя вера давно уже оставила Регину, прежнее ощущение смутного стыда за содеянное побудило ее прочитать короткую молитву над свежей могилой Джонсов. Она смогла вспомнить лишь несколько строк из любимого псалма ее няни: Прославят Тебя, Господи, все цари земные, когда услышат слова уст Твоих и воспоют пути Господни, ибо велика слава Господня. Высок Господь: и смиренного видит, и гордого узнает издали*. Она никогда не понимала смысл этих слов, но сейчас они показались искупительными, правда, для кого именно, для неё или для Джонсов — Регина не знала. Не знала она и того, что должна чувствовать в подобный момент, а потому просто отвернулась от могилы и ушла в дом. Обессилевшая Эмма сидела на полу кухни, привалившись спиной к стене, и дремала. Рядом с левой, обожженной сильнее, чем правая, рукой, лежал пистолет, который она схватила так быстро, что Регина испугалась. — А… это ты… Регина укоризненно покачала головой, глядя на ее изнуренное лицо и бледные, запавшие щёки. — Тебе нужно поспать. Вставай, сейчас я перевяжу тебя и ты ляжешь. Эмма подняла на неё взгляд и с трудом сказала, облизывая иссушенные губы. — Нам нужно уехать как можно скорее. Регина опустилась рядом с ней на корточки, взяла за плечи, слегка встряхнула. — Тебе нужно поспать, и это не обсуждается, — жестко сказала она. — Хватит подвигов, Свон, никто сюда больше не придёт, а ты просто не сможешь ехать верхом в твоём состоянии. Эмма устало улыбнулась, глядя в это исхудавшее, но по-прежнему красивое лицо, на котором явственно виднелись следы пережитых мучений. — Ты теперь всегда будешь командовать? — Съязвила она, и полные губы Регины чуть дрогнули, но глаза не смеялись, в них было много боли, любви и жалости. Эмма подумала, что никогда ещё не видела, чтобы кто-то смотрел на неё так. — Абсолютно всегда, — решительно ответила Регина, вставая. — И тебе, Свон, придётся к этому привыкнуть. Она довела Эмму до ящика, служившего стулом, усадила на него и принесла седельную сумку, в которой хранились нехитрые медикаменты: спирт для обеззараживания, чистые тряпки и корпия, а ещё специальная мазь, рецепту приготовления которой когда-то Генри Миллса научили индейцы. Взяв руки Эммы, Регина внимательно осмотрела повреждения, аккуратно отчистила копоть и сажу, затем смазала ожоги и забинтовала ладони. Все это время Эмма сидела молча, лишь изредка вздрагивала, когда было особенно больно, и едва Регина закончила, устало наклонилась, оставляя на щеке женщины невесомый поцелуй. — Спасибо. — Тебе спасибо, — прошептала Регина, глядя в это любимое усталое лицо. — Я бы умерла, если бы не ты. Она нежно погладила забинтованные руки Эммы, лежащие на коленях. Взошло солнце и заиграло на темных волосах Регины, сделав их каштановыми. Наступал новый день. — Я бы умерла… — Ты спасла меня от Джонса, — Эмма сморгнула внезапную слезу. — Ты спасла меня от гораздо худшего, чем Джонс, — Регина порывисто встала, отпуская ее руки. — А сейчас давай уложим тебя в постель. — Только если ты ляжешь со мной, — пробормотала засыпающая Эмма, и Регина, улыбнувшись, обхватила ее за талию. — Пойдём, солдат, — она потянула Эмму к двери. — Конечно, я лягу с тобой. ****** Когда Эмма проснулась, солнце вовсю палило в окно, и подушка была горячей, как печка, а Регины рядом не было, хотя засыпали они вместе. Разочарованно потянувшись на кровати, Свон ощутила, как болят мышцы ног и едва заметно ноют забинтованные обожженные ладони. Регина сказала правду: индейская мазь и вправду действовала, потому что Эмма ожидала, что после сна и вовсе не сможет пошевелить руками, однако боль была вполне терпимой, только вот двигать пальцами мешали тугие повязки. Повернув голову, Эмма бездумно уставилась на щербатый пол, потом вспомнила ужасные события предыдущего вечера, и ее, помимо воли, охватила неконтролируемая гордость: она защитила Регину, она смогла ее уберечь, они спаслись, а это значит… Но она не успела подумать о том, что это значит, потому что та, о ком она так напряжённо думала, вошла в комнату, умытая, переодетая в старенькое, но чистое платье, и она вся сияла каким-то внутренним светом, который редко проявлялся в ней и тем более был неожиданным сейчас, после всех событий предыдущего вечера и ночи. В руках Регина несла таз с дымящейся водой, а на предплечье ее висело белое полотенце. — Как ты узнала, что я проснулась? — Спросила хрипло Эмма, потягиваясь в кровати. Регина слабо улыбнулась, поставила таз на стул возле кровати и, нагнувшись, потрогала лоб девушки. Прикосновение ее прохладных пальцев было невероятно приятным, и Эмма вся встрепенулась, потянувшись к этой руке. — Я шла тебя будить, — сказала Регина, кладя полотенце в таз. — Тебя надо накормить и обтереть, жара нет, но ты вся мокрая… Нахмурив светлые брови, Эмма открыла было рот, чтобы возразить, что она не больна, а потом вспомнила про свои забинтованные руки. Мыться самой она точно не сможет. — Ты просто настоящая сестра милосердия, — сказала она дразняще, садясь на кровати и глядя в окно, из которого несло жаром. Регина фыркнула и ничего не сказала, только опустила полотенце в таз. — Когда меня ранили саблей, я лежала в передвижном госпитале, — Эмма неловкими пальцами взялась за рубашку и потянула ее вверх, но не смогла снять. Регина опередила ее, отстранив руки, и стянула рубашку, обнажив тонкий стан Эммы. Взгляд ее скользнул по шраму на плече и ниже, к груди, и — Эмма могла бы поклясться — смуглые щёки Регины слегка порозовели. — Так вот там была молоденькая сестричка… — Эмма поднялась, предоставляя Регине возможность стянуть с неё короткие полотняные шорты на завязках, которые она носила вместо нижнего белья. — Я все лежала и смотрела на то, как раненые ее ждут. Она была со всеми так приветлива и нежна, и от неё всегда пахло речной водой… Все ее обожали. Она переступила через белье и осталась совершенно обнаженная, в лучах света, перед взглядом закусившей губу и явно недовольной женщины, которая старательно отводила взгляд от ее тела. — Вероятно, она и с тобой была нежна? — Сухо промолвила Регина и, окунув руки в таз, вынула и выжала тряпку. Эмма сначала недоуменно смотрела на неё в течение нескольких секунд, а потом до неё дошло, что Регина ревнует, и она громко рассмеялась. — Ну что ты, со мной она была нежнее всех, я ведь была единственной женщиной среди всех этих мужчин. Со мной она не боялась, что я ее обхвачу и затяну к себе в койку. И, когда Регина оказалась рядом с ней, внезапно наклонилась, целуя женщину в шею, от которой веяло присущим только Регине ароматом. — И не придумывай себе ничего такого, ревнивица. Регина резко отстранилась, но видно было, что делает она это больше из показного недовольства, нежели из настоящей злости. — Я не ревную, — фыркнула она и провела тряпкой по плечам и ключицам Эммы. Тёплая вода струйками побежала вниз, и Свон издала благодарный стон. Потом опустила голову, пытаясь поймать взгляд Регины. — Ты ревнуешь… — С удовольствием проговорила она и, подняв руку, коснулась губ женщины, провела по ним кончиком пальца. Регина недовольно мотнула головой и продолжила обтирать Эмму, скользя тряпкой по плечам и шее. — С чего бы мне ревновать? — Регина обмакнула тряпку в таз. Ее глаза блеснули, встречаясь с глазами Эммы. — Ты ведь всего лишь неуёмный пожиратель женских сердец, перепробовавший всех девиц Бабули Лукас и бог знает скольких ещё, встреченных тобой до того… Эмма усмехнулась. — Ты мне льстишь. — Как знать, — тряпка нерешительно коснулась груди Эммы, скользнула ниже, к соску, который мгновенно затвердел, почувствовав влагу. Регина стояла так близко, что Свон видела каждую морщинку на ее лице, каждую черту, ощущала запах кожи и волос и умирала от желания почувствовать на себе не тряпку, а прикосновение этих нежных рук. Но суровая Регина продолжала мыть ее с таким невозмутимым видом, будто перед ней стояла не обнаженная желанная женщина, а какой-нибудь деревянный стол, который надо отдраить. Она медленно водила тряпкой по груди и животу Эммы, и сосредоточенно смотрела вниз. Свон закрыла глаза и вздохнула, отдаваясь давно не испытанным ощущениям любви и покоя, которые могли подарить лишь руки Регины. Тихий плеск, прикосновение, шорох тряпки, плеск, прикосновение… Эмма чувствовала тёплые потеки воды на животе и ногах, и ее охватило умиротворение, и показалось, будто она снова стала маленькой девочкой, и няня нежно моет ее в ванне, приговаривая смешную детскую считалочку про поросят. «Этот поросёночек пошёл купаться… этот поросёночек хотел пить». Регина омыла живот и бёдра Эммы, не касаясь интимных мест, поставила таз на пол, а затем приглушенно сказала отстранённым и сухим тоном: — Повернись и встань в таз. Удивленная, Эмма открыла глаза, уловила румянец смущения на щеках женщины, улыбнулась и молча повиновалась приказу. Теперь Регина мыла ее спину, и Эмма чувствовала, как порой дыхание Регины касается кожи, и это было ещё более волнующе, чем само омовение. Тёплая вода скользила по спине, скатывалась на ягодицы и ниже, к ногам, и, когда Регина закончила, то Эмма, повернувшись, тихо сказала: — Спасибо. Регина мельком взглянула ей в глаза, затем выжала тряпку, помогла Эмме выйти и уже собралась наклониться, чтобы забрать таз, когда девушка схватила ее за руку, притягивая к горячему мокрому телу: — Ты не все помыла. И с наслаждением увидела, как вспыхнули щёки Регины, которая выглядела уже далеко не такой спокойной. Она откашлялась, выдавая своё смятение, опустила глаза, но с места не сдвинулась, и видно было, что женщина колеблется. Эмма слегка наклонилась вперёд, умирая от желания поцеловать любимые губы, но лицо Регины было опущено, и вместо этого Свон забинтованной рукой взяла тонкое запястье возлюбленной и потянула его туда, где все горело и изнывало в ожидании прикосновения. — Не бойся, — прошептала она, заставляя Регину поднять голову и глядя в карие, затуманенные глаза. — Я не боюсь, — едва разомкнув губы, сказала Регина, но вся подалась вперёд, оказавшись лицом к лицу со Свон. — Ты не совсем здорова и… — Я здорова, — прошептала Эмма, скользнув языком ей в рот и тут же убрав его. — Я так давно не чувствовала тебя… Пожалуйста… побудь со мной… Ее тёплый язык скользил по губам Регины, дразня и тут же ускользая. Эмма ещё никогда не была такой нежной и беззащитной, и Регина не выдержала, сдалась с тихим вздохом, коснулась ее языка своим, а Эмма, которая уже ничего не соображала, закрыла ее рот таким страстным поцелуем, что губам на миг стало больно. Одной рукой Свон прижала женщину к своему мокрому обнаженному телу, второй зарылась в темные, распущенные волосы, чтобы чувствовать ее крепче, сильнее и глубже. Два тела слились, обжигая друг друга, мокрая кожа Эммы горела, и она подумала, что, если бы Джонс убил ее, она могла бы больше никогда не узнать, как это — ощущать Регину в своих объятиях, Регину, которая отдаётся со всей силой давно сдерживаемой страсти. Недавно пережитая смертельная опасность лишь усиливала желание, Эмме казалось, что ее кожа стала невероятно чувствительной, что каждое прикосновение отдаётся где-то в глубине ее сердца, а возбуждение было таким сильным, что причиняло боль. В этот момент нежные пальцы ласково скользнули ей между бёдер, и мысли ушли, и подавленный стон завибрировал на губах задрожавшей Эммы. Должно быть, Регина обнаружила, как давно и долго Эмма желает ее, потому что застонала и почти сразу два ее пальца оказались внутри, а Свон слегка раздвинула ноги, подаваясь бёдрами вперёд и ощущая первые спазмы, пронзающие ее до самого сердца. Регина вцепилась одной рукой в плечи целующей ее Эммы, которая была настолько поглощена наслаждением, что отняла губы, уткнулась лбом в висок Регины и долго, протяжно застонала. Она ощущала медленные движения пальцев внутри себя, и ей хотелось ощутить гораздо больше, сильнее, глубже, потому что удовольствие накатывало и отступало, как волна, но и это было мучительно прекрасно. — Господи, да, — простонала Эмма, когда распаленная желанием Регина вдруг переместила руку ей на плечи, обхватывая их, а пальцы ее пришли в неистовство: она двигала ими с такой силой, что, казалось, вот-вот станет больно, но больно не было, и Эмма лишь стонала прерывисто, принимая глубокие толчки, и, когда пришёл пик удовольствия, она чуть не упала, с трудом удерживаясь на дрожащих ногах. Уткнувшись в плечо Регины, она тяжело дышала и цеплялась за ставшее мокрым платье женщины, пока та успокаивающе гладила ее по волосам, оставаясь внутри. — И это ты меня называешь пожирателем женских сердец? — Прошептала, отдышавшись, Эмма, целуя мокрую шею Регины. — Хорошо ещё, что никто, кроме меня, не узнает про твои таланты… Она отклонила голову назад и посмотрела в раскрасневшееся лицо своей возлюбленной, которая выглядела невероятно довольной, хотя и пыталась это скрыть. Пальцы Регины, остающиеся внутри, медленно пошевелились, и Эмма благодарно застонала. Желание вернулось и было не менее сильным, чем в первый раз. — Никто? — Спросила Регина, убирая влажную прядь волос со лба Эммы и широко улыбаясь, в то время как ее пальцы продолжали медленно поглаживать Эмму изнутри. — Никто, — выдохнула Свон, ловя ее губы, чтобы подарить сладкий, невероятно чувственный поцелуй. — Никогда. — Это почему? Эмма почувствовала, как пальцы выскальзывают из неё и разочарованно застонала. Регина, посерьезнев, смотрела на нее во все глаза и ждала ответа. — Потому что я никогда никому тебя не отдам.