По ту сторону двери

Они уехали на рассвете. Ещё задолго до того, как розово-желтое солнце выглянуло из-за горизонта и начало нещадно поливать выжженные засухой поля, Регина поднялась с кровати, из тепла одеяла и Эмминого тела, спустилась по скрипучим ступеням на кухню, наскоро умылась в тазу и сложила в седельные сумки весь их нехитрый скарб. Потом долго ходила со свечой по комнатам, смотря сквозь колеблющееся пламя на привычные стены, вспоминая и борясь с подступающими слезами, и лишь когда оказалась в библиотеке, дала волю эмоциям. Здесь прошло ее детство — сначала радостное, как песня соловья весной, затем сиротское, пропахшее пылью старых фолиантов и нафталина, детство книжной девочки, которая знала жизнь и любовь лишь по страницам романов или старых учебников, привезённых отцом из Европы. Здесь она познавала мир в том его виде, который был ей доступен, и могла ли предположить, что однажды станет такой, как сейчас — с головой окунувшейся в полную опасностей жизнь, которая раньше была ей знакома лишь по книгам. Могла ли знать, что полюбит другую женщину и ляжет с ней в постель, не стыдясь ничего, а лишь радуясь тому, как сильны ее чувства, и могла ли предвидеть, что собственной рукой уничтожит последнее звено, связывавшее ее с прошлым, с родителями, со всей ее тяжелой жизнью в Кентукки? Она присела на корточки, взяла первую попавшуюся книгу, стряхнула пыль. Корешок давно выцвел, и первой страницы не хватало, и Регина вслух прочитала побледневшие от времени первые буквы текста: Весною — рассвет. Все белее края гор, вот они слегка озарились светом. Тронутые пурпуром облака тонкими лентами стелются по небу. Летом — ночь. Слов нет, она прекрасна в лунную пору, но и безлунный мрак радует глаза, когда друг мимо друга носятся бесчисленные светлячки. Если один-два светляка тускло мерцают в темноте, все равно это восхитительно. Даже во время дождя — необыкновенно красиво. Сзади раздались осторожные шаги, и заспанная Эмма встала на пороге, глядя так, как она одна умела — одновременно хмуро и печально. — Почитай ещё, — попросила она осторожно, откидывая прядь растрепанных волос со лба. Она выглядела такой по-детски трогательной и беззащитной, что у Регины сердце защемило. Она подумала, что просто умрет, если с Эммой что-то случится, просто перестанет дышать, потому что в Эмме и только в ней сосредоточилось все, о чем можно было мечтать, все, чего хотела та грустная и одинокая девочка, которая часами сидела над старыми книгами, убегая в придуманные миры от собственных тяжких мыслей и представляя себе какие-то расплывчатые образы, странные видения, сильные, смелые и прекрасные, которые придут однажды и спасут ее, уведут в неизведанную даль и сделают счастливой. Только вот она всегда думала, что эти образы — мужские, а оказалось, что принц — это красивая сильная девушка с копной светлых волос и горькой складкой губ, но Регине не нужен был никто другой. Осенью — сумерки. Закатное солнце, бросая яркие лучи, близится к зубцам гор. Вороны, по три, по четыре, по две, спешат к своим гнездам, — какое грустное очарование! Но еще грустнее на душе, когда по небу вереницей тянутся дикие гуси, совсем маленькие с виду. Солнце зайдет, и все полно невыразимой печали: шум ветра, звон цикад… Зимою — раннее утро. Свежий снег, нечего и говорить, прекрасен, белый-белый иней тоже, но чудесно и морозное утро без снега. Торопливо зажигают огонь, вносят пылающие угли, — так и чувствуешь зиму! К полудню холод отпускает, и огонь в круглой жаровне гаснет под слоем пепла, вот что плохо! — Что это? — Эмма сделала несколько шагов к ней. Регина смотрела на неё во все глаза, а книга слегка дрожала в её руке. — Не помню… — ответила Регина задумчиво, и Эмма уловила на ее щеке отблеск засохшей слезы. — Ты плакала? Регина отвернулась, глядя в темноту библиотеки, где пылились разбросанные книги, а потом Эмма обняла ее сзади и прошептала, обжигая шею горячим дыханием: — У нас будет свой дом, новый дом, и там будут другие воспоминания, и ни одно из них не причинит тебе боль… Регина улыбнулась, отдаваясь сильным объятиям, в которых было так хорошо и тревожно одновременно. Она ощущала легкий запах Эммы, присущий только ей аромат зеленого луга и солнца, нежное тепло ее тела, и внезапно все страхи и тревоги улетучились. В конце концов, пока они вместе, ничего плохого не случится, просто не может случиться, потому что все самое ужасное уже было, а теперь им нужно найти это золото и навсегда покинуть страну, чтобы начать новую жизнь, и эта жизнь, конечно, будет сложной и насыщенной, но пока они будут друг у друга, им все по плечу. Эмма сзади зашевелилась и поцеловала Регину в шею. Ее мыслительный процесс был далёк от туманных размышлений, потому что она думала о предстоящем тяжелом путешествии — возможно, самом тяжёлом из всех, что выпали им на долю, и ею владели смешанные чувства: одно из них, яркое и сильное, было похоже на Регину — такое же опасное, влекущее и нестерпимо-обжигающее, а второе было тревогой за прекрасную женщину, которая почему-то полюбила ее, Эмму, девчонку с тяжелым прошлым, и она не могла определить, какое чувство сильнее. — Пора ехать, — произнесла Эмма спустя неопределенное время, говоря куда-то Регине в волосы. Она была права. Солнце уже позолотило верхушки гор, видневшихся в окне, и нужно было торопиться. Дым от пожара будет заметен и днём, и ночью, но если они уедут сейчас, возможно, им удастся скрыться незамеченными. И Регина грустно кивнула, думая о том, что она последний раз стоит в отцовском доме, а потом они вместе спустились вниз, забрали седельные сумки и вышли навстречу рассвету. Дом занялся почти сразу. Сухой и старый, он запылал как огромный стог сена, но Эмма не дала Регине смотреть, как горит ее прошлое, поэтому дым они увидели уже тогда, когда спустились к реке. Регина глотала слезы, но Эмма гнала лошадь так быстро, что приходилось поспевать, и понемногу Брассфилд остался позади, и высокий чёрный столб, стоящий над лесом, все уменьшался, пока не превратился в небольшую черточку на горизонте. Вдали уже виднелись отроги гор, и Эмма, наконец, остановилась, глядя на приближавшуюся Регину. Ее лицо блестело от пота: утреннее солнце было беспощадным и жгло кожу даже сквозь ткань рубашки. — Мы правильно едем? — Спросила Эмма, когда Регина приблизилась и взяла протянутую Эммой флягу с водой, так жадно отпив несколько глотков, что капли сорвались с уголков ее губ и проделали влажные дорожки на подбородке. Девушка подавила желание коснуться их языком. Регина кивнула. — Наверное, мы будем на месте завтра к вечеру. И протянула Эмме флягу, опустевшую наполовину. — А если там ничего нет? — Сухо спросила Регина, глядя, как девушка пьёт. — Ты об этом думала? Эмма беспечно пожала плечом. — Ну и что? — Что нам тогда делать? — Регина подъехала ближе, вглядываясь в истончившееся лицо возлюбленной. Утром она перевязала плечо Эммы и убедилась, что рана заживает прекрасно, но сейчас, под беспощадными лучами солнца, было видно, как похудела Эмма, и это ее беспокоило. — Нам некуда будет идти… Эмма внимательно посмотрела на неё, словно пытаясь определить, что стоит за этой короткой фразой. — Для тебя это что-то изменит? — Спросила она, и Регина покачала головой. — Просто я думаю, что мы тогда будем делать… Без денег и дома… Уголки губ Эммы чуть тронулись, и она приподняла потертую шляпу, словно приветствуя встреченного на улице знакомого. — Об этом не волнуйся, — с дразнящей улыбкой сказала она. — У меня есть запасной план. — Что за план? Эмма снова улыбнулась. — Давай сначала найдём чёртову шахту, а потом уже подумаем об этом, ладно? К вечеру жара чуть спала, и они остановились, чтобы напоить усталых лошадей, в удобном месте на берегу реки. Вода здесь делала изгиб, и благодаря этому образовался чудесный затон, пригодный для купания, а из-за деревьев просматривалась местность, так что можно было не опасаться нежданных гостей. Эмма стреножила лошадей и пустила пастись на небольшую полянку у подножия горы, а сама разложила на коленях карту и принялась изучать ее, пока Регина разжигала костёр. Непонятные извилистые пунктирные линии, испещрявшие карту, были ей непонятны, как и странные значки, наподобие перекрещенных кинжалов или треугольников основанием вверх. Она взглянула на Регину, которая только что закончила прилаживать котелок с водой на перекладине, и улыбнулась, заметив, каким удовлетворением дышит лицо возлюбленной. Регина перестала жить прошлым, теперь у неё было только будущее, и она научилась радоваться простым вещам: например, что они живы и вместе, что костёр горит ровно и сильно, а перекладина, закреплённая на двух срезанных Эммой рогатых ветках, не падает. Регина, словно почувствовав взгляд Эммы, повернулась. — Что? — Детская радость, которая недавно сияла в её глазах, ушла, а выражение лица изменилось. Регина смотрела на Эмму так, как начала смотреть после их первой ночи в пещере, когда они занимались любовью, и этот взгляд можно быть пить, таким он был насыщенным и полновесным. — Помоги мне с картой, — сказала Эмма, подавляя желание подойти к Регине, опрокинуть её в густую траву и зацеловать до потери сознания. Для этого будет время позже, решила она и встряхнула головой, чтобы отогнать неуместные мысли. — Хорошо, — Регина подошла ближе и уселась рядом, поджав ноги и прикрыв их юбкой. Эмма указала на извилистые линии, полосующие карту вдоль и поперёк. — Вот это что? — Это штольни, — Регина провела рукой по лбу, откинув растрепавшиеся волосы. — Здесь показано их расположение под землёй. — Их тут довольно много… — Да, шахта была очень глубокая и длинная, — кивнула Регина. — Это была одна из самых прибыльных шахт отца. — Там опасно? Регина на секунду задумалась, потому что вопрос был глобальным и страшным. Конечно, Эмма могла бы и не спрашивать об этом, ведь понятно, что отступать им некуда, но лезть без специального снаряжения в глубь земли, где в любую минуту может случиться обвал или выйдет газ, это действительно опасно. — Судя по значку… — Регина коснулась красного крестика пальцем. — Клад не расположен глубоко. Видишь отметку? Она указывает глубину штольни. Скорее всего, нам нужно будет просто спуститься и пройти несколько поворотов. Думаю, там даже можно идти в полный рост. — Ты так говоришь, будто была в этой шахте, — заметила Эмма, поднимая левую бровь. — Я была однажды, маленькой девочкой, — Регина улыбнулась своим воспоминаниям. — Упросила отца отвезти меня, он долго сопротивлялся, да и мама была против, но потом в итоге папа все же взял меня. Мы приехали туда тайно от мамы, долго спускались на железной тележке, и это было дико интересно. Люди там все были чёрные, как кочегары, и было жутко жарко. Отец взял с меня слово, что я ничего не скажу маме, но я вышла из этой шахты такой чумазой, что мама догадалась сама. Регина негромко засмеялась. — Потом она долго ругала отца, а он говорил ей, что я наследница этих шахт и должна знать, что в них творится. Эмма посмотрела на изгиб реки и медленно кивнула: — Он был мудрый человек. — В общем, да, я была там и, думаю, вспомню, — сказала Регина, поднялась и подошла к костру, на котором дымился котелок с водой. Остановившись, она посмотрела на Эмму и насмешливо прищурилась. — Что ты предпочитаешь? Бобы или… бобы? Эмма вскинула на неё глаза — такие чистые и серые, что в них, казалось, отражалось небо. Непривычно было видеть такую Регину, после всего, что они пережили и испытали, после Киллиана Джонса и его сестры, после Голда и Робина, и все же она… была. — Не знаю, — протянула Эмма и легла, опершись на локоть. Взгляд её бросал в жар. — Я вообще-то предпочитаю бобы… Регина засмеялась низким грудным смехом, который заставлял сердце Эммы биться чаще. Вот они в лесу, из оружия у них пара пистолетов, им предстоит лезть в старую шахту, имея лишь видавшие виды веревку и щербатую лопату, и тем не менее Эмма ощущала себя столь счастливой, что ей хотелось смеяться во весь голос. Она медленно поднялась, не сводя глаз с Регины, и кивнула на реку: — Не хочешь искупаться? Это был не вопрос одной уставшей женщины другой, такой же уставшей и запылённой, это не было дружеское предложение освежиться. Регина сразу вспомнила их первый раз, когда Эмма отдалась ей в источнике, и перспектива ощутить мокрую обнаженную кожу девушки прижатой к её коже, скользкой и податливой, ослепила её. Эмма, все так же не сводя глаз с Регины, подняла руки и стала расстегивать свою пропотевшую рубашку. Все как будто замерло вокруг. Серые глаза светились чем-то бесконечно родным и таким же волнующим, и Регина с трудом дышала, глядя, как тонкие пальцы доходят до самого подола, а затем распахивают рубашку, открывая взору Регины то, что она так жаждала увидеть. Эмма дразняще улыбнулась, уловив, как быстро задвигалась грудь Регины и как расширились карие глаза при виде её обнаженного тела. Продолжая прожигать женщину взглядом, Эмма стянула штаны и полотняные шорты, которые носила вместо белья, и осталась, совершенно обнаженная, прямо под лучами вечернего солнца. На её левое плечо и бок падала ажурная тень от листьев, и она стояла прямо, гордо: прекрасная древняя воительница среди девственного леса, нагая и свободная, и Регина не могла оторвать от неё восхищенных глаз. — Ты идёшь? — Лукаво улыбнувшись, Эмма повернулась к реке и с размаху кинулась в затон, подняв фонтан брызг. Регина, стоящая возле костра, невольно засмеялась, глядя, как она, отфыркиваясь, выныривает и плывет вдоль берега. — А вдруг нас кто-то увидит? — Спросила Регина, укоризненно качая головой. Эмма откинулась на спину и поплыла, поднимая ногами волны. — Никто нас не увидит, иди же сюда! Дрожь в её голосе соперничала с той дрожью, что терзала Регину, лишая её воли и сил сопротивляться. Больше она не колебалась. Быстро распустив шнуровку платья, Регина сбросила его, затем стянула сорочку и медленно подошла к берегу реки. Восхищенный взгляд Эммы, замеревшей в воде при виде этого зрелища, сказал ей больше, чем любые слова, которые могла бы произнести Свон, на мгновение лишившаяся дара речи. Регина стояла на берегу, слегка запрокинув голову, и смотрела вверх, в закатное небо. Она никогда в жизни не делала ничего подобного и никогда не думала, что сможет вот так просто стоять голышом в лесу, ощущая, как ветерок ласкает её разгоряченное тело, и сходить с ума при мысли о женщине, плавающей перед ней и пожирающей её глазами. — Никак не могу привыкнуть к тому, что ты так прекрасна, — сказала сдавленно Эмма, подплывая ближе и вставая так, что вода закрывала её до пояса. Регина перевела на неё взгляд и сильно прикусила нижнюю губу. Боль немного привела её в чувство, потому что желание уже билось сильными толчками где-то внутри, поднимаясь вверх от низа живота к самому сердцу, и это здорово мешало ясно мыслить. — Иди же сюда, — мольба в голосе Эммы возбуждала ещё сильнее её самой, стоящей в искрящейся воде, и Регина медленно начала спускаться по пологому берегу, ощущая ногами мокрый песок и цеплявшиеся за ступни прибрежные травы. Оказавшись в воде по пояс, она облегченно застонала, а Эмма притянула её к себе и сразу, не давая даже вздохнуть, вовлекла в такой глубокий поцелуй, что у Регины сбилось дыхание. Прохладная вода приятно контрастировала с горячей кожей Эммы, прижимающейся к её коже, язык Эммы ласкал её язык, а жадные руки скользили по всему телу, от ягодиц до затылка. Регина задрожала, и Эмма, прервав поцелуй, потянула её на себя, туда, где было глубже, и обе они оказались по шею в воде. Регина обхватила Эмму ногами, чувствуя, как тугой живот прижимается к её лону, и Эмма, ощутив влагу, не имеющую отношения к реке, хрипло застонала. — Ты такая горячая, господи… — Твоя рука, — Регина, цепляясь за плечи Эммы, провела пальцем по заживающей ране. Эмма прижалась лицом к её шее. — Она меня не беспокоит… Я вообще ничего не чувствую, только тебя. Регина вцепилась в неё, как утопающая, обхватила руками и ногами, вжимаясь в податливое мягко-твёрдое тело, оплела собой, а Эмма, жадно целуя её шею, провела ладонями по спине, коснулась ягодиц, проникла между ними, ощущая горячую влажность, и наградой ей было плавное, жаждущее движение бёдер Регины, которая ничего так не хотела, как почувствовать Эмму внутри. — Пойдём на берег, — прошептала Эмма, отстраняясь и глядя на отрешенно-возбужденное лицо Регины, на котором ярко алели припухшие зацелованные губы. Регина, ничего не видя и не слыша, соскользнула вниз, держа Эмму за руку, повела её за собой, легла в траву, ощущая колкие стебли спиной, и её воспалённая прикосновениями кожа отозвалась сотней иголочек, пробежавших по ногам и спине. Почти теряя сознание от возбуждения, она наблюдала, как Эмма спускается поцелуями по мокрому телу, слизывая каждую капельку, лаская сначала грудь, потом живот, затем мягкие завитки волос, ложится между её ногами, нежно разводит их, а потом её обожгло горячее влажное дыхание, и Регина благодарно застонала, раздвигая бедра, чтобы почувствовать Эмму ещё ближе. Ветер дохнул на них мощным порывом, охлаждая горячую кожу, зашелестели ветви, небо потемнело, но Регина ничего не понимала и не видела, она чувствовала только одно — движение языка внутри неё, медленное и глубокое, и этот ритм, повторяющий то, что Эмма обычно делала рукой, сводил с ума. Она брала её ртом, доводя до исступления неполнотой этого соития, и это длилось и длилось так долго, что казалось бесконечным, и одновременно с тем Регина ощущала, как накатывают одна за другой все большие волны наслаждения, и она мечтала, чтобы Эмма никогда не останавливалась. Она положила руку на голову Эммы, надавила, пусть берет её сильнее, глубже, пусть выпьет всю её, пусть доведёт до таких вершин, на которых не будет иметь значение ни прошлое, ни будущее, ни настоящее, и Эмма не заставила себя просить: не отрывая рта от лона Регины, она вошла в неё двумя пальцами, и сделала всего несколько толчков, безошибочно находя ту точку, прикосновение к которой заставило Регину громко и протяжно стонать, а потом и рассыпаться на части, умерев от наслаждения. Уткнувшись лбом в живот Регины, Эмма отдыхала, все ещё ощущая её вкус на губах. Её рука немного болела, но вместе с тем тело, возбудившись до предела, было полно какого-то странного удовлетворения, будто, доведя Регину до вершины, она дошла до неё и сама, и Эмма не хотела двигаться, до того хорошо ей было. Регина же лежала, глядя в небо и ощущая остывающий на коже пот, и голубоватый свет отражался в её глазах. Она будто парила в воздухе, и её тело казалось ей совершенно невесомым. Она ощущала только сладкую пульсацию между ног и тяжесть Эммы, которая уткнулась в неё, словно Регина была последним в мире пристанищем, куда она так долго добиралась и вот, наконец, добралась. Потом Эмма пошевелилась и подняла голову. Взгляды их встретились, и легкая улыбка скользнула по губам Регины. Она привстала и потянула Эмму за плечи, кладя её на себя. Вздох вырвался из груди Эммы, когда колено Регины коснулось её между ног. — Я люблю тебя, — прошептала Регина, глядя в потемневшие от страсти глаза Свон. Эмма наклонилась, мокрые волосы упали на плечо Регины, а шёпот Эммы обжег её губы и превратился в поцелуй. — Я тоже люблю тебя. ************ Рассвет снова застал их в пути. Эмма то и дело сверялась с картой, но, глядя в прямую спину едущей впереди Регины каждый раз убеждалась: в этом не было нужды. Женщина уверенно отыскивала дорогу среди холмов, которые обильно покрывал высокий лес. Она словно вся была устремлена туда, где их ждал ответ на все вопросы, и ехала быстро, так что лошадь Эммы иногда прилично отставала, и потому, когда они остановились на привал после полудня, Эмма устало соскочила с коня и сказала:  — Ты меня загнала. Регина быстро и рассеянно улыбнулась, но тут же опять посерьезнела. Напоив лошадей, они пообедали тем, что оставалось в седельной сумке, не разводя костёр, и, полежав на траве полчаса ради отдыха, снова двинулись в путь. Вскоре после того, как солнце начало клониться к западу, Эмма поняла, что её преследует странное чувство, будто за ними кто-то наблюдает. Она то и дело оглядывалась, но лес вокруг стоял пустой, и лишь изредка налетал порыв ветра, который шевелил верхушки высоких деревьев. Пели птицы, и река журчала неподалёку, но в остальном местность была абсолютно пустынной, и все же Эмму начало беспокоить то, что она чувствовала. Побывав на войне, Свон научилась доверять своей интуиции, потому что слишком часто видела, как неверие в собственное шестое чувство стоит людям жизни. Она на всякий случай перезарядила оба пистолета и держала один поблизости, под рукой, хотя и понимала, что, если кто-то видит их из чащи леса, то он успеет выстрелить гораздо раньше. Впрочем, уверенности в том, что им есть о чем беспокоиться, тоже не было, а потому она не стала волновать Регину, говоря ей о своих подозрениях. Солнце уже садилось, когда Регина вдруг остановила лошадь и повернулась в седле, схватившись рукой за луку. — За тем холмом должна быть шахта, — сказала она, и Эмма, подъехав ближе, увидела испарину в ямке у основания её шеи. Регина выглядела возбужденной и решительной, и наблюдать за ней… такой… было столь же прекрасно, сколь и являться причиной подобного возбуждения в моменты их близости. Эмма кивнула и оглянулась вокруг. Они стояли посреди небольшой равнины, со всех сторон окружённой небольшими холмами, и солнце садилась за один из этих холмов. Регина повернулась и тронула лошадь, которая не без труда начала одолевать каменистый склон. Эмма шаг в шаг последовала за ней. Когда они поднялись на вершину и остановились, Эмма не сдержала возгласа: поражённая открывшимся зрелищем, она широко открыла глаза, впитывая каждую деталь удивительного пейзажа. Перед ними простиралось плато, все покрытое мелким кустарником, сухое и пустынное, а за ним сразу круто вздымались пики Аппалачей, коричнево-серые, почти полностью лишенные растительности. За один из этих пиков садилось солнце, озаряя его красным светом, и это было так красиво, что обе женщины на несколько минут забыли и о золоте, и о предстоящем тяжелом спуске в шахту, и просто стояли, глядя, как мерцает за зубчатой вершиной гор уходящее солнце. Потом Регина вытянула руку вперёд и негромко сказала: — Вон она. Эмма глянула вниз и в пятидесяти ярдах вниз увидела полуобвалившийся, заросший кустами вход в шахту. Ощущая, как сладко забилось сердце, она сглотнула комок в горле и взглянула на лицо Регины, неподвижно смотревшей на балки, придерживающие своды прорубленного в скале прямоугольника. — Вижу, — отозвалась она, скрывая за серьёзностью тона своё волнение. Регина кивнула и тронула каблуками бока коня, заставляя его двигаться. Медленно, оступаясь на камнях, лошади начали спускаться по склону, и Эмма не могла поверить в то, что они действительно здесь. Они преодолели все опасности и беды и вот, наконец, пришел момент истины. Осталось только войти в эту шахту и найти золото, которое так давно лежало там, в темноте, ожидая смельчака, не побоявшегося рискнуть всем, чтобы добраться к нему. В этот момент солнце блеснуло последний раз из-за горы и ушло за высокий пик, отчего вся равнина моментально потемнела, предметы стали видны отчетливее. Почти уже в темноте добрались они до шахты, привязали лошадей и развели костёр. Оставалось только дождаться рассвета.