RUN BOY RUN

Протереть, убрать сгустки крови, максимально очистить кожу. Продезинфицировать спиртосодержащим раствором. Промокнуть бинтом. Повязать бинт вокруг. Закрыть водолазкой. Этот уже привычный ритуал в этот раз давался слишком тяжело. Возможно потому, что сегодня он как никогда был физически вымотан. Хотя, скорее, потому, что спину буравил взгляд. Взгляд, который, казалось, может подчинять себе целые города, который вынуждал, приказывал, и медленно, незаметно убивал. Он не боялся этого взгляда, как не боялся его хозяина. Страха не было более. Это чувство давно было в нем мертво. Сначала дорогой учитель, Рицу Минами, вытравлял в нем страх. С болью, с кровью, со слезами, с сексуальным насилием. Затем Аояги Сэймей. Со смертями, с вырезанным именем на шее, с принуждением, и вновь с болью. Но страх все еще оставался, там, далеко, в той частичке души, что принадлежала лишь ему самому. В той, которая могла произносить «Я люблю тебя, Рицка», в той, где он мог позволить себе объятие, тепло… пускай даже по приказу. В той, где он оставался человеком. Но если ты — человек — то ты испытываешь страх. Потому искусственный интеллект так и останется искусственным: ему чуждо чувство самосохранения. Агацума Соби расстался со страхом в тот день, когда покинул Аояги Рицку. Агацума Соби перестал быть человеком в тот день, когда его забрали у Аояги Рицки. До встречи с Рицкой в нем, день ото дня, взращивали идеальную машину, его лишали воли, чувств, эмоций. Убивать — вот его цель. Исполнять приказы. Быть рядом тогда, когда это нужно. Выжимать себя на все сто, нет, двести процентов. Быть лучшим Бойцом. — Ты закончил? — Сэймей напряжен. Чуть прищуренный взгляд скрывает глаза, полные нетерпения и злобы. Черные, бездонные глаза. Соби кивнул, разворачиваясь и опуская взгляд. Говорить — нельзя. Быть послушной молчаливой собакой — можно. — Меня так это раздражает… запах твоей крови. Он всюду. Он пропитал этот дом, и ты воняешь кровью, и даже я… Ты знаешь, что тебе нужно сделать, чтобы не злить меня еще больше? — задает Сэймей вопрос, выходя в комнату. Ответ на него Соби давно знает. Кончик сэймеева хвоста дрожит, ушки разведены в стороны. — Быть лучше. Усилить защиту. Чтобы больше не получать ранений и не смердеть так, что дышать приходится твоей кровью. Понятно? Соби вновь кивает, стоя за спиной. Впрочем, он мог бы и не кивать. Приказы Сэймея не обсуждаются. — Завтра мы встречаемся с Brightless. Было бы логично предположить, что их главная слабость — свет, но это не так. Подумай, как ты сможешь уничтожить их. И нет, я помогать не буду. Все на тебе. Благодари хотя бы за такую подсказку. Сэймей прислушивается, жадно вгрызаясь в тишину, надеясь услышать со стороны Соби хоть какую-то реакцию: шумного вдоха или выдоха, скрежета зубов. Он даже касается нити Связи, дабы ощутить, что чувствует Боец, прощупывает его пульс, но тот абсолютно спокоен, и повода к выплеску злости не дает. Сэймей даже расстраивается на мгновение: уж больно ему хочется сделать безмозглой псине больно. — Далее. Выше по таблице идут Careless. Вот с ними может возникнуть проблема. Их нужно устранить до нашего совместного боя… — Сэймей ложится на диван, закидывает руки за голову, все также не смотря на своего Бойца, — не думаю, что они проиграют в завтрашнем бою, а потому придется немного… Разрешаю даже не обоих. Одного будет достаточно. Глаза Соби распахиваются от удивления. Он, вскинув голову, смотрит на расслабленного Аояги, сжимает пальцы в кулаки. Вновь нарушать правила? Вновь убивать? Опять — вне Системы? Сэймей не меняется, он как всегда подл… «Сегодня день рождения мамы». С этой мыслью Рицка просыпается. Он перестал бояться мать, потому что физически стал сильнее ее. Он боится теперь за нее, ведь она может навредить себе во время приступа. Благо, не так давно отец поменял работу, а потому стал находиться дома чаще. В его присутствии маме стало получше, и проявления беспричинной агрессии почти исчезли. Хотя в душе Рицка понимал, что злится она лишь на него одного, «неудавшегося сына», убийцу сына «удавшегося», «талантливого, доброго и чуткого». Юноше было больно слышать это каждый раз, но сказать матери о том, что ее «дражайший» сын жив, он не мог. Она бы не поверила, а у него не было на то доказательств. Он пытался поговорить с отцом по этому поводу. Тот, конечно, не стал крутить пальцем у виска, но тоже не поверил. Могила, похороны, экспертизы, расследование — он сам хоронил своего сына, и он уже давно смирился со смертью Сэймея. Сегодня выходной. Днем он будет дома, поздравит маму, а на вечер они с ребятами договорились посидеть в кафе. Нацуо и Йоджи, Яей и Юико… и еще какая-то девочка, которую позвала Юико. «Никак свести меня с ней хочет» — фыркнул тогда Рицка, но обижать ее отказом не стал. Сколько бы лет ей не было, но она так и осталась такой же впечатлительной девчонкой. Луговые цветы, коробка шоколадных конфет ручной работы и две картины по номерам. Маму нужно было занимать, отвлекать, и желательно, чтобы в ее руках были максимально безопасные предметы. Кисти, краски и холст с размеченными и пронумерованными участками подходили идеально. Отец встретил сына с улыбкой, открывая дверь в дом. Дом, который для Рицки таковым и не стал. — Риц-ка-а-а! — Мисаки выглянула из кухни, протягивая руки к сыну. Тот, разувшись и передав подарки отцу, обнял маму. Он был выше нее ростом, крепче и шире в плечах. Обнимая ее, он почувствовал, насколько та хрупка и беззащитна, и на секунду ему стало грустно. — Здравствуй, мама. С днем рождения. Я принес тебе картины — Рицка отстранился, и, чуть склонив голову, посмотрел маме в глаза. Теплые, светящиеся добром и любовью. Он давно не видел их такими. Обед проходил на удивление хорошо. Мама с удовольствием приняла подарки, весело щебетала за столом, спрашивалась о делах Рицки, и сетовала на то, что он должен жить с ними. Отец высказался за то, чтобы оплачивать аренду квартиры сына, и Мисаки его поддержала. На столе были любимые блюда Рицки, но не «прошлого» Рицки, а настоящего: салат с яблоками, удон с овощами и острым соусом и мясо. — Мама, мы договорились с друзьями встретиться в кафе, перекусить… а я так наелся! — Вот и правильно, нужно есть дома, а не шататься где ни попадя и есть не пойми что! Сколько раз мы приглашали тебя к себе за последний месяц? Рицка переводит взгляд на отца, понимая, что мама начинает закипать. Тот кладет руку на плечо Мисаки, но ту уже во всю несет. — Ты бы мог пригласить своих друзей сюда! Почему ты не хочешь знакомить нас со своими друзьями? Ты чего-то стыдишься, Рицка? Стыдишься меня? Ты не любишь меня, Рицка? Скажи, ты любишь свою маму? Мисаки начинает плакать, закрывая лицо ладонями, и от этого в груди у юноши все сжимается от боли. Он ничего не может сделать, ведь знает, что притронься он к ней сейчас, и будет только хуже. Но ситуацию спасает отец. Рицка, кивая и одновременно прощаясь, бесшумно выходит из-за стола, обувается и покидает дом. Все настроение и все надежды на улучшение состояния мамы рассыпаются в прах. Юноша смотрит на часы, и переходит на быстрый шаг, направляясь к остановке. Каждая ночь была темна и холодна, будто он находился под куполом Системы. Системы, в которой ему больше нет места. А ведь раньше она была его другом и верным соратником. Азарт, Сила, бурлящая, дикая, неистовая, Сила, которой он управлял, подчиняя ее себе. Вспышки заклинаний, серебристые бесплотные иероглифы в воздухе — «Повержен». Чувство ликования, радости, — вот, Сэй, смотри, что я сделал ради тебя! Смотри, сколько крови, смотри, как они плачут! Я растоптал их, уничтожил, стер в порошок, — ради тебя, для тебя! Сэй, ну похвали же меня! Смотри, на мне ни царапины, видишь? А заклинания растворения, как тебе? Мощно, правда? Вот, Сэймэй, как я умею! Ну же, скажи мне, что я молодец… Улыбка спадает. Радость улетучивается. Чернота глаз напротив холоднее тысячи собранных воедино Систем, она режет по живому, расчленяет заживо. — Место, Нисей. Знай свое место. Ты никогда не получишь от меня того, чего желаешь. Ни похвалы, ни ласки, ни нежности, ни доброго слова. И приказов ты тоже не получишь более. Он подскакивает на постели, хрипло дыша. Холодный пот стекает по спине, волосы лезут в лицо, оплетают влажную шею, душат. Он пытается встать, но все, что ниже пояса, привычно не слушается. От этого хочется кричать, и он кричит в голос, бьет себя по ногам кулаками, проклиная свою слабость, ничтожность. «Сэймей больше никогда не будет рядом» — мысль прошивает сознание, все его существо, он падает обратно на постель и его начинает судорожно трясти в истерике. — Сэймей… Сэй, милый, любовь моя, боль моя…! — сипит сквозь слезы Нисей, корчась на кровати, — Спаси меня, вылечи меня, я твой пес, твой верный пес, прикажи — и я умру, ты — мое все… прикажи мне…почему, почему?! Сэймей просыпается в холодном поту, чувствуя, что Связь душит шею. Она тянет в груди, заливает сердце чужими слезами. «Нисей». — Агацума, просыпайся, — произносит он в пустоту и с силой дергает другую нить Связи. Через полминуты на пороге появляется Соби, — в домашних брюках и футболке. Растрепанный, сонный, глаза в пол. — Перенеси меня к Нисею. Быстро. Несмотря на подпорченное настроение Рицка приезжает в кафе, где его уже ждет парочка Zero. Йоджи смеется, что-то объясняя Нацуо, а тот же, будучи чуть более спокойным, внимательно слушает, наливая пришедшему чай. Чуть позже, когда на стол приносят якинику и гребешки, подходят Яей и Юико с подругой. Рицка, еще не взглянув на нее, чувствует ее спиной: дыхание, запах, тепло, от нее исходящее. Он не слышит ее голоса, потому как Юико говорит слишком громко. Будто в замедленной съемке он оборачивается и тут же встречается с незнакомкой взглядом. Где-то там, в реальности, Юико представляет ее, усаживает за скамью, но Рицка все также смотрит на нее, не дыша. Он чувствует ее, как если бы она была частью его самого. Он встряхивает головой, прижимая ушки к голове, пытаясь избавиться от морока и вернуться в реальность. И у него получается. Девушка напротив, — по обрывкам разговоров он понимает, что ее зовут Такаги Азуми — увлечена беседой с братцами Саган и на него совсем не смотрит. Рицка восстанавливает дыхание, вливаясь в беседу. Он совсем не понимает, что сейчас с ним произошло, но совершенно точно знает, что их с Азуми что-то связывает. Через пару часов Рицка осознает, что коварный Йоджи (Нацуо к этому явно не причастен, как думается Рицке) что-то подмешал в чай. Рицка плывет на легких волнах, и не замечает, как Азуми оказывается рядом с ним и уже кладет голову ему на плечо. У юноши совсем нет сил противиться этому, казалось бы, безобидному, но для него самого очень откровенному действу. Он лишь тянет носом запах девушки, смакует, пробует на вкус. С ней удивительно хорошо и спокойно. Или то, быть может, действие зелья Йоджи…? Рицка не может ни на чем более сконцентрироваться. Кажется, Яей и Нацуо организовали армрестлинг прямо на столе, Юико скандирует имя возлюбленного, поддерживая того и держа в руке его очки, Йоджи на месте нет (смылся в туалет или опять с кем-нибудь заигрывает), а светловолосая, и при этом безухая девчонка беззвучно лежит головой у него на плече. — Пойдем… — шепчет она, вылезая из-за стола и утягивая Рицку куда-то. Тот послушно идет следом. Он выше нее на голову, идти приходится мелкими шажками, неудобно, еще и перед глазами все плывет, но он все равно не отпускает ее руку. Они выходят на улицу, и Рицка, не справившись с собственным телом, прижимает блондинку к колонне, находясь непозволительно близко. В отличие от него она, кажется, не пьяна совсем. И, да, она старше… — Я совсем не хотела мешать вашей компании… — начинает она тихо, отпуская руку Рицки и обнимая себя за плечи, — но… Рицка облокачивается рукой о колонну выше ее головы, нависает над ней, смотрит с какой-то жадностью. Пухлые губы и румянец на щеках, острый носик, ресницы, пушистые и темные, и этот пудровый запах… — Мои родители. Мы поссорились недавно. Я даже в больницу попала, отец… отчим… ударил меня. Сейчас я живу у Юико… Прости, что жалуюсь. Рицка хватается за разрозненные в хмельной голове кусочки пазла, силится слить их воедино в картину, но они упрямо рассыпаются, не слушаются… — Ты хороший, Рицка-кун. Юико мне часто про тебя рассказывала. Не злись на нее… она не хотела нас свести, просто сегодня мне некуда было идти… — девушка смущена и смотрит вниз. Она едва ощутимо дрожит, и Рицка не сдерживается от порыва, обнимает ее крепко за плечи, прижимает к груди. Что-то внутри него ликующе отзывается на этот жест, и тянет, тянет, ближе к ней, желает ее, эту незнакомую девушку, взрослую, но беззащитную. Она делает первый шаг, поднимаясь на мысочки и целуя сухие, вытянутые в линию губы. Сознание в ушастой голове вмиг проясняется, становится кристально-чистым, без следов хмеля. Пазл воссоединяется единой картинкой, перестает быть для него загадкой. Он понимает и причину, по которой он свалился в обморок, и то чувство Связи, которое накрыло его с головой несколько дней назад, и то, что его тянет к этой девчонке весь вечер. И Рицке хочется плакать от счастья и выть в голос одновременно. На пазле кровоточащими буквами проступает слово «Loveless».