RUN BOY RUN

Нисей находился без движения до самого вечера. Слепо смотрел в окно, сидя в своем кресле, и не думал ни о чем. В его голове было пусто. Мертво. Он врал себе все эти годы: думал, что между ними давно все кончено, что больше не стоит надеяться и верить. Он больше не нужен ему и не будет нужен никогда. Как смело его тело так предательски поступить с ним, встать преградой между ними? И единственная ошибка стоила ему всего: у Возлюбленного все также был Боец. Боец, который сражался, Боец, который никогда не проигрывал. И это был не он, не Акаме Нисей. Но даже тогда крохотная надежда в то, что однажды Сэймей вернется к нему, оставалась. Между ними все еще была Связь. Тонкая, легкая, ненадежная, как крыло бабочки, она подпитывала его. Ровно до последнего момента. Глаза заволокло влажной пеленой, и он стиснул зубы, сжал пальцы в кулаки, злясь на себя за свою слабость. «Все, что касается Пары… Что касается вас, вашей Связи… Самое чистое и искреннее. Не надо стыдиться этих слез» — когда-то шептала ему Система. Такими она создавала Пары; для любви и во имя ее она существовала. «Но что же ты скажешь на это, а? Для смертей, для разлук, для слез родила ты нас? Почему ты допустила это? Почему не уберегла несчастных? Ведь ты могла, могла, черт возьми… Ограничения, блоки, запрет на смертельные заклинания, возрождение… Ты могла бы не допустить того, чтобы люди в тебе умирали. Ты предала нас, своих детей!». Но Системе нечего было ответить. «Боец никогда не причинит боль своей Жертве. Боец никогда не предаст свою Жертву. Боец всегда должен действовать в интересах Жертвы». Нарушившему все законы отребью было не место рядом с Возлюбленным. Он должен был принять наказание с высоко поднятой головой, осознав свою ошибку. Сколько их он совершил за эти дни, полагая, что так будет лучше? Что, избавившись от Агацумы, у него будет больше шансов сблизиться с любимым? Но он облажался. Отчаявшийся, испуганный, потерянный, одинокий, он сделал только хуже, в попытке привязать Аояги к себе, и тем самым его потерял. Потрескавшиеся иссушенные губы раскрылись, когда безжизненный взгляд зеленых глаз встретился с клонящимся к закату солнцем, и пропели: — And I meant every word that I said When I said that I love you I meant that I love you forever.* И входная дверь их квартиры больше никогда для него не откроется, не впустит внутрь. Он не увидит его карие, холодные глаза, не услышит его голоса, в котором сила, власть и бархат, не вдохнет его запах, в котором страсть, уверенность и древесный шлейф шли нотами сердца. Нисей склонился, уткнулся лбом в стену, цепляясь пальцами за подоконник. Если бы он мог, он бы потушил Солнце, остановил гребаную Землю, излечил себя… Но вернуть Аояги Сэймея он бы все равно не смог. — And I'm gonna keep on loving you Because it's the only thing I wanna do I don't wanna sleep I just wanna keep on loving you.** В комнатушке было пусто и зябко, сыро, пахло плесенью. Судя по тому, что его не поднимали по лестнице и не везли в лифтах, он все еще оставался в подвалах школы. Они заперли его, боясь, что сбежит. Как преступника, диковинного зверя, который кусался и царапался. Но Рицка не был зверем, хотя и носил ушки и хвост. Он не собирался вырываться, драться, скалиться, выплевывать ругательства. Он был совершенно не опасен, тем более, что он не только не умел пользоваться Силой, но и вовсе не чувствовал ее. «Почему я послушал Систему? Зачем ей понадобился Соби? Почему они говорят о том, что я какой-то… «Универсал»? Что, черт возьми, это значит?». Он обхватил себя под коленками и положил на них голову. Пытаясь восстановить в памяти лицо Соби, он понял, что совсем не вспоминал о нем. Что почти не помнит некогда любимых черт. Лишь что-то размытое, абстрактное, — голубые глаза (на деле они были льдисто-голубыми, хотя их взгляд всегда был теплым), светлые волосы (если точнее — пепельно-русые у корней и почти пшеничные на концах, длиной до середины лопаток), высокий и худой (угловатый, еще не до конца сложенный, но гибкий), в смешных круглых очках… Что совершил чудовищную ошибку, проявил слабость, невольно произнося его имя. На что он надеялся? Что стоит ему произнести имя Бойца, и он тут же окажется рядом? Его волшебным образом материализует Система? Защитит? Вырвет из лап Минами-сана? Юноша замотал головой, кусая кожу на запястье. «Подло, подло… Система не виновата в том, что я бегу за помощью к Соби. К Соби, которого все используют, Соби, которого братцы Аояги сделали рабом. Я такой же, как и брат… Омерзительно». Он переживал за мать, и очень хотел узнать, в порядке ли она. Она будет ужасно волноваться, когда он не ответит на ее звонок: телефон был изъят и аккуратно лежал на крае стола кабинета Рицу. Наверняка поднимет панику, и ее здоровье опять пошатнется… Рицка не знал, сколько просидел так — сжавшись в комок на жесткой постели, в звенящем тишиной полумраке. Минуты, часы, сутки, вечность… Мысли переполняли голову, он пытался их угомонить, привести к порядку, но они ускользали, продолжая свое броуновское движение, и нет-нет, но кусались, царапались, заставляя сердце взволнованно ускорять свой бег. Немилосердно хотелось пить, но единственная дверь в комнате вела наружу, и она была заперта. Он лег на бок, сжавшись и обнимая себя, и провалился в беспокойный поверхностный сон. — Поднимайся. Пошли. Кровать под ним затряслась от мощного удара, запястье оказалось в захвате сильной мозолистой руки, которая с легкостью вырвала его с постели. Рицка упал на колени, мигом просыпаясь, а когда его дернули еще раз, поднялся. В проеме виднелся еще чей-то силуэт, который не было видно из-за врывающегося в комнату света. Боец и Жертва. Втроем они направились куда-то наверх по лестнице. Парень был одного с ним возраста, но комплекцией был много больше, потому тащил его, будто маленького, за руку, а его Пара шла на пару шагов позади. Широкие безликие коридоры ему ни о чем не напоминали: когда он был здесь ранее ему оказывали более радушный прием и не запирали в подвалах. По дороге им никто не встретился, — Рицка даже ни разу не услышал чужих шагов или голосов. Редкие лампы освещали серые ровные стены и бетонный пол, и не было им конца. Двое неизвестных не произнесли ни слова, ровно до того момента, как остановились перед тяжелыми высокими ангарными дверьми. — Заходи, — послышалось сзади, а тот, что тащил за руку, в этот момент толкнул дверь. Рицка сразу понял, что они находятся на Арене: он видел подобную во дворе. Здесь, видимо, была тренировочная: стены перерезали трещины и глубокие борозды, пол кое-где был опален, по всему периметру камеры, датчики, детекторы дыма, по углам — сети, на стенах — похожие на водометы приспособления. Прожекторы освещали все поле, на котором его уже ждали Нацуо и Йоджи. Загорелые, ухмыляющиеся; на миг Рицке показалось, что они тоже замешаны в его похищении, но спустя несколько секунд он понял. Для подтверждения теории юноша подошел ближе, остановившись в паре шагов от друзей. Их лица были бледны, а в глазах затаился страх. Страх вперемешку со злостью. И он даже догадывался, на кого они злились. Да, он был уверен, что Мимами угрожал и им. Рицке хотелось зарычать от досады, но он лишь сухо кивнул ребятам в немом приветствии. Он был виноват во всем. Нет, не Минами Рицу, и не его замыслы и чаяния, нет, а он, Рицка. «Если бы меня не было на свете им не грозила бы опасность». — Итак, — громогласный голос разнесся по залу, эхом прокатываясь по полукругам стен. — Нацуо, загружай Систему и забирай в нее Нелюбимого. Без Связи. Младший Аояги зябко пожал плечами — больно давно ему не приходилось слышать свое Имя. Нацуо вышел вперед, оставляя Жертву, смотря единственным глазом в глаза Рицке. Он будто хотел что-то сказать, но лишь поджимал губы и морщил нос. — Я — Боец Zero. Активация боевой Системы! Взрывная волна энергии низким раскатистым гулом прокатилась по тренировочному залу, ударив Рицку в грудь. Однако она была невидима — все потому, что из-за разных Имен требовалось поочередное вступление в Систему. Нацуо был в ней (Рицка слышал характерный писк) и теперь ему предстояло пригласить Рицку, а тому, на правах его Жертвы, войти в нее. — Рицка-кун… — оживились динамики голосом Минами-сана. — Для того чтобы войти в Систему с разноименным Бойцом, произнеси следующее… Рицке хотелось возразить, что в совместных с Соби боях ему не требовалось запрашивать вход в Систему: Соби делал все сам. Но тут же осознал, что Соби был Чистым Бойцом, и, вероятнее, вход в Систему с ним осуществлялся проще. — Я, Жертва Loveless прошу дать доступ в Систему и сражаться с Бойцом Zero, — повторил он за голосом из динамиков. — Разрешаю, — глухо отозвался Нацуо. — Войти в Систему! Воздух в миг стал плотным, почти осязаемым, жарким. На висках выступили капельки пота. Он даже зажмурился на мгновение, но, раскрыв глаза, понял, что темнота купола Системы не сковывает его. Он все также стоит в ангаре, на тренировочной площадке, смотрит на Нацуо и, чуть позади, Йоджи, но… — Его не пустило, — голос Нацуо звучал будто через радиопомехи — скрипучий, с шипением на фоне. — Я все еще один. Гробовое молчание повисло в воздухе. Рицка развернулся, пытаясь под потолком найти рубку, из которой за ними велось наблюдение. За толстым стеклом стояли директор Лун, а рядом с ним — Нана. Они о чем-то переговаривались и смотрели вниз, на приборную панель, изучая показания датчиков. Спустя пару минут Рицку попросили еще раз войти в Систему: сначала под именем Zero, потом — в качестве чистой Жертвы. Но ничего не менялось: раз за разом энергия окутывала его тело, тут же отпуская, а в Системе находился лишь один человек. Позже последовал приказ Йоджи на вход в Систему к Нацуо, что произошло быстро и без сбоев. Рицка в растерянности наблюдал за друзьями и совершенно не понимал, что происходит. — Хорошо, Рицка-кун, — голос Рицу был все также бесстрастен. — Вероятно, потребуется создать Связь. Ты не против, если… Эти слова были всего лишь формальностью, потому как в следующее мгновение Нацуо прижался к нему всем телом и бесцеремонно поцеловал в губы, с силой проталкивая язык между ними. Рицка запротестовал, но встретившись с разъяренным взглядом шатена, чуть успокоился. Таким же образом когда-то давно Соби устанавливал между ними Связь. Впрочем, целоваться с другом (а, вернее, позволяя себя целовать), парнем, было ужасно смущающе и странно. Он представлял, что чувствуют братья в этот момент, какие мысли крутятся в голове у Йоджи, в который раз проклиная себя. — Появление Связи зафиксировано, — произнесла склоненная над клавиатурой Нана. — Укрепляю на пятнадцать процентов. Минами кивнул, включая микрофон. — Достаточно, спасибо, Нацуо. Мы укрепили на время вашу Связь, но не переживайте. Как только вы покинете эти стены, она обречена на разрыв. Но Связь настолько тонка, что вы ничего не почувствуете. Итак, еще раз. Нацуо, начинай. Взгляд Аояги метнулся к Йоджи: тот давно устал стоять посреди арены, и сидел где-то в углу, уткнувшись лбом в согнутые колени и медленно перебирал пальцами волосы у корней. Он явно не наблюдал за тем, что происходит, и в общем вид у него был подавленный. Спустя еще несколько попыток входа в Систему уже со Связью, Рицу приказал Нацуо свернуться. Все были вымотаны, Рицка дышал устало и пил уже третью бутылку воды. Ничего не происходило. Он все также оставался просто на арене, не входя в поле Системы. После недолгого совещания динамики оживились: на этот раз говорила Нана. — Рицка, пока мы пытаемся понять, что происходит, и у нас еще есть несколько вариантов. Потерпи, ладно? Так вот. Попробуй произвести вход самостоятельно. Если ты Универсал, то объединяешь в себе способности и Жертвы, и Бойца. Поэтому, являясь Бойцом, раскрыть Систему в теории можешь самостоятельно. Паре Zero приказали подняться в наблюдательный пункт, и они, напоследок мазнув Рицку взглядом, удалились. Вина и растерянность, страх и удивление — и у них были болезненные точки, о которых знал Рицу. Ведь они были почти людьми… — Сосредоточься, — голос Рицу чуть хрипел. — Постарайся выкинуть из головы все мысли. Отринь страх. Я не причиню тебе вреда, если ты меня будешь слушаться. И не трону твоих близких. Просто делай так, как я говорю. Договорились? Рицка коротко кивнул, с силой выдыхая. Размял пальцы, встряхивая ладони. «Попробуй тут не договориться». — Хорошо. Сначала входим в авторежиме. Произнеси «Я, Боец и Жертва Loveless. Загрузить боевую Систему. Авторежим». Рицка провел ладонью по загривку, растирая холодные капли пота и повторил так, как было сказано. И еще. И еще. Он пытался войти с и без Имени: как Боец, как Универсал и как Чистый. Казалось Система и вовсе его не видит. Датчики не показывали повышения концентрации Силы — она была, но будто свернулась кольцами и обмерла в ногах Рицки, так ни разу не отозвавшись на его зов. Осознание накрыло юношу с головой. Он согнулся пополам, держась за живот, опускаясь на холодный пол: голодный, растерянный, уставший, беспокойный, испытавший на себе все многоголосье боли, он смеялся во весь голос под недоуменные взгляды, что неотрывно следили за ним из рубки. — Ну что, довольны? Налюбовались? Хорошая из меня лабораторная крыска? — Рицка яростно подергал за уши, потом — хвост. — Может хватит, а? Что за чушь вы себе напридумывали?! Как вы не можете понять, что я вне игры? Я не нужен Системе, она вышвырнула меня, так что вы хотите от меня? ЧТО ВАМ ВСЕМ ОТ МЕНЯ НУЖНО?! «Плевать на Минами-сана, плевать на Саотоме-сан, плевать на «универсальность», — раздалось в мыслях, и готово было прозвучать вслух, но Рицу покачал головой, отдавая какой-то приказ Нане. В колонках же была тишина. А через мгновение наступила темнота. Юико беспокоилась. Ее ладошка была влажной, она то и дело оборачивалась в немой попытке найти кого-то, а глаза ее были на мокром месте. Яей сохранял невозмутимость на лице, но сам был обескуражен и не знал, что делать. Благо с ними был отец Рицки, с которым они поехали домой к младшему Аояги, в надежде, что тот дома. Впрочем, квартира была пуста: фаленопсис, повернутый к окну, цветущий (он цвел, не переставая: вот-вот распустится еще один цветок), небрежно заправленная постель, две вымытые кружки на решетке над раковиной. — Почему кружек две? — пробурчала в задумчивости Юико, не надеясь на ответ. Впрочем, вопрос был услышан, и на него был даже дан ответ. — Светлые волосы на раковине. Явно не Рицкины, — послышался голос Аояги-сана из ванной. Юико и Яей переглянулись, закричав в голос: — Азуми-тян! Юико даже предположить не могла, что отношения между этими двоими дошли до такой стадии, что она у него… ночует. Девушка закрыла рот ладонью, покрываясь красными пятнами. Впрочем, Яей уже набирал общей знакомой. Разговор вышел коротким и не обнадеживающим: Такаги Азуми действительно ночевала у Рицки дома, но с утра ушла и больше его не видела. И за весь день даже не получила ни одной смс. — Так вот почему вас тоже нет… — ее голос был сухим, безжизненным. — Н-не переживай. Мы с папой Рицки-куна и сейчас поедем в полицию! — Я сейчас тоже поеду! Может, понадобятся мои показания! Посоветовавшись с Аояги-саном они решили встретиться в ближайшем полицейском отделении через сорок минут. — А вы мне расскажете, что за девушка тут была? Я так понимаю это ваша знакомая? — поинтересовался Аояги-сан, закрывая квартиру на свой ключ. — Да, это наша подруга, Такаги Азуми… Она студентка, ей девятнадцать лет. Мы с ней вместе на кулинарные курсы ходили… — взволнованно произнесла Юико, теребя кончики длинных хвостиков. — У нее проблемы с отчимом, и наверняка она опять с ним поссорилась, поэтому и пришла… к Рицке… Мужчина задумался на мгновение, и молчал все то время, пока они шли до остановки. Говорить было не о чем, надо было заявлять о пропаже. Была еще небольшая надежда, что Рицка в университете, но Сого-сенсей, на звонок ответивший, заверил их, что юношу сегодня не видел. У входа в участок стояли двое молодых людей, которые, завидев двоих ребят и взрослого мужчину, вышли из тени и пошли им навстречу. Они передвигались плавно, и, наверное поэтому совершенно бесшумно. — Здравствуйте. Вы Аояги-сан? — спросил тот, что был выше. Юико тут же перевела взгляд на второго юношу и взгляд его вишнево-карих глаз заставил ее поежиться. Он смотрел так, будто собирался их троих… съесть. Передернув плечами, она хотела, было, позвать Аояги-сана, но тот кивнул головой в сторону. — У них есть информация по поводу местонахождения Рицки. Идемте. И они двинулись в сквер, в противоположную сторону от участка. Тонкий белоснежный фильтр обхватывается губами. В полумраке зажигается огонек, переливается лениво, соскальзывает на кончик сигареты, опаляя ее. Узкая полоска дыма, изгибаясь, поднимается к потолку. Он затягивается, душит на корню пламя и бросает его источник на стол, разрывая металлическим отзвуком напряженную тишину. Рицка сам захотел вернуть Агацуму. И Минами Рицу не мог ему в этом отказать. Мужчина, раскрыв наощупь окно, облокотился о край стола, делая новую, глубокую затяжку. Ободок пламени с тихим шипением прогрызает бумагу, прожигает табак; легкие заполняются дымом, который на несколько секунд заполняет их полностью, а после выходит из уголка приоткрытого рта. Луны стоят на ушах в попытке найти Соби. Совет уже закрыли ему доступ к Системе, и теперь прочесывали половину земного шара в его поисках, дабы доказать ему (а, может, себе), что это была последняя капля в чаше их терпения. Наблюдать за тем, как они пытаются доказать вину Соби в убийствах системных, массовом гипнозе внесистемных и, наконец, насильственном разрыве Связи с Жертвой… Было неповторимо захватывающе. И смешно до рези в животе. Боец Beloved был их головной болью, назойливым комаром, клещом, которого невозможно было вытащить. И теперь, когда он остался без протекции Жертвы, они решили, что смогут привлечь его к Суду. Сэймей всегда отличался хитростью, здравомыслием и умением стратегически мыслить. Если бы Агацума самолично расправлялся с противниками, то, Минами был в этом уверен, доказать его причастность к смертям было бы значительно проще. Но под руководством старшего Аояги следы утекали в воду. Beloved думал на шаг вперед и у него всегда были запасные выходы даже из самых запутанных лабиринтов. Последним таким примером, завершающим аккордом личного реквиема, было собственное инсценированное убийство с участием, как постфактум выяснилось, человека, очень на него похожего. Найти Агацуму быстрее Совета — это полбеды. Но как вернуть ему Систему? Поможет ли он запустить Рицку в Систему? То, что сейчас происходило, никак не вписывалось в план. Ладно еще, что Такаги не Боец Loveless, но вот то, что Система не пускает Жертву, а Сила практически на нуле… Теперь, когда на него — Минами Рицу — обращено повышенное внимание, у него не остается шансов на ошибку. У него — не остается. Но есть еще Саотоме. Есть еще Саган. Последняя влетела в его кабинет поздно ночью. «Бежала» — проносится в мыслях, когда дверь распахивается, а тишину разрывают ее хрипящее дыхание и крики. — Где Рицка?! Что ты сделал с мальчиком? Ты под колпаком у Совета, ты понимаешь это? Ты осознаешь, что будет, когда они пронюхают, что ты выкрал Рицку? А если узнают, для чего он тебе понадобился? Да нас с тобой уничтожат, сотрут в порошок… — начала она с ходу, нарезая нестройные круги по кабинету. Спокойно выслушав бесцеремонную, наглую, невоспитанную девчонку, он склонил голову, подпирая щеку ладонью. — Я ждал тебя. Женщина фыркнула, хлопая от досады ладонями по бедрам, и ногой захлопнула дверь. Чашка из еще более дорогого, чем ранее уничтоженного, сервиза, тоненько зазвенела в ответ. — Ждал. Меня. Ну и гад же ты… — она все еще пыталась восстановить дыхание и чуть успокоиться. Дорога вышла изнурительной, долгой, нервной. Она была зла, взволнована. Она… боялась. Но ни в коем случае не могла позволить Минами узнать о том, как ей страшно. — Рицка предложил найти Агацуму. Одному ему пока не под силу держать Систему, потому они будут действовать в паре. Он сам его выбрал, не я. Нагиса застыла, раскрыв рот, неверяще смотря в любимое лицо. Как он мог так поступать? С мальчиком, абсолютно невинным мальчиком? Со своим приемным, пускай и взрослым, сыном, с Советом, с ней, в конце концов? Он методично, без какого-либо зазрения совести плевал им в души, пользовался чужими страхами, любовью, одиночеством, привязанностью, выворачивал все это немыслимыми узлами, окунал в черное, вязкое, мешал с грязью… В этом уродстве лишь он один находил прекрасное, нужное для себя, полезное лишь ему одному. — Какой же ты подонок… — вязкая слюна облепила язык, не давала говорить. Она сплюнула на пол, громко, так, чтобы он слышал, насколько ей было от него противно. — Ты омерзителен. Старый импотент, ничтожество, слабак… Жадный до славы, величия, раболепия. Неужели земля носит таких отбросов, как ты… Мужчина развел руками, ухмыляясь. — Нагиса, это еще не все. Зеро находятся в школе и останутся здесь, пока не перестанут быть мне полезны. На несколько секунд она забыла, как дышать, ноги подкосились, и ей пришлось ухватиться за стеллаж. Посыпались книги, сотрясая грохотом кабинет, она закашлялась. Из нее будто разом вышибли весь дух, с силой, жестоко, без сожалений. — Ты не можешь… — с трудом выдавила она, пытаясь удержаться на ногах. «Только не мальчики, только не мои мальчики…». Бесшумно открылась дверь, бесшумно же сомкнулись стальные пальцы на плечах, и, не сопротивляющуюся, увели в ее комнату. — Кстати, я не говорил тебе, что мой отец выставлен в этом году на биеннале? — произносит Дин, складывая в этюдный ящик краски. Соби рассеянно кивает в ответ, хлопает себя по карманам в поисках пачки сигарет. Погода сегодня выдалась на удивление хмурой, прохладной, так что Соби работал в легких парусиновых брюках, да темно-синей рубашке с короткими рукавами поверх белой майки. Тени от недосыпа появились под глазами, мягкие морщинки стали чуть глубже, он чаще обычного курил, отходил от мольберта, и в общем был не в духе. — Давай на выходных сходим, посмотрим. Отец обещал пригласительные достать, а одному мне как-то совсем не хочется. Да и ты наверняка еще не был. В иной ситуации Соби без промедления согласился бы — Венецианская биеннале современного искусства была местом, о котором он мечтал с тех самых пор, как поступил в университет. И вот он уже три недели находится в городе, в котором все было пропитано искусством, а так до сих пор и не прикоснулся к нему. Но теперь, после того, как Система была недоступна для него. После того, как вслед за Связью от него ушла и Сила… Разве был в чем-то смысл теперь? Он любил писать картины: он вкладывал в них свою боль, свою жажду свободы, любви, свое одиночество и отчаяние. Но все это не имело больше смысла, потому что из него вынули стержень. И не собрать себя, не склеить… — Шон… Что случилось? Мужчина облокачивается локтями о парапет, трет ладонями лицо, стискивая зубы. Внутри бурлит грязное, густое, подмывает к горлу, душит, заставляя заходиться в кашле. Вранье. Все его сущее — ложь. Примерный юноша, спокойный, воспитанный, интеллигентный, готовый помочь. Пишет картины, переводит бабушек через дорогу. На деле же лжец, убийца, мазохист, слабак и раб. Отличный образ получилось создать… А теперь даже имя лживое. Ложь… Мерзость. — Не выспался, — сипло отвечает он, не глядя на знакомца. Хотелось остаться одному до зуда под кожей. — Завтра отец собирался заглянуть… Я ему о тебе рассказал, ничего? Хотел посмотреть, что ты пишешь. Соби давит, проталкивает это в глотку, шумно сглатывает раз, другой, прокашливается. Руки трясутся, на висках проступает пот. Это хочет уничтожать, этому нужны жертвы. Нет, не Жертва, а жертва. В роли него самого. — Без проблем, — кивает он, затягиваясь в последний раз и выбрасывая окурок прямиком в мусорку, — Завтра как обычно, — отвечает, не глядя Дину в глаза. Потому что в его собственных глазах плавает черный.