RUN BOY RUN

Чернота обступала его со всех сторон. Чернота лизала его пятки и смотрела снизу-вверх, покорно, заискивающе, подобно трусливой дворняжке. Когда он ускорял шаг, Чернота скакала за ним вприпрыжку, вывалив на бок язык. Пока рядом был Сэймей, она находилась далеко, но стоило резко обернуться, то можно было заметить ее пугливо прячущуюся тень. По ночам она душила его в объятиях, и, если сильно постараться, можно было представить, что она делает это ласково и даже с любовью. С каждой забранной им жизнью он ощущал, как она, сгущаясь, занимает все больше места: все также позади, но неизменно с ним. Такая верная, такая преданная… В какой-то момент она и вовсе перестала прятаться — Чернота стала занимать столь много места, что в этом не было необходимости. Теперь она не пугалась его взгляда, напротив, она осмелела до того, что то и дело щерила свою пасть с измазанными в крови клыками, и счастливо повизгивала, когда Возлюбленный отдавал очередной смертельный приказ. Первое время он не понимал, чем Чернота питается: она с радостью оставляла ему сожаление, раскаяние и боль, последнюю усиливая в стократ. Но после очередного боя Аояги-старший как-бы невзначай отметил, что заклинания Бойца изменились. Будто из них высосали все краски. Через некоторое время Соби начал осознавать, что перестал испытывать радость и счастье — последнее если и посещало, то редкими мгновениями, которых вскоре вовсе не осталось. Раньше живопись – интересная композиция, удачно падающий свет, послушные краски – приносила ему счастье; иногда оно набрасывалось на него яркой вспышкой, обыкновенно, когда перед глазами расплывался яркий закат, или же небо брезжило рассветным маревом; был счастлив, когда Сэймей отдавал приказ – тогда он чувствовал, что он все еще необходим, а потому – он живой... Но вскоре Агацума перестал писать картины и даже не делал набросков: он просто не ощущал ничего, когда занимался любимым делом. Одну лишь глухую, стылую, безликую пустоту. Он не радовался солнцу, столь редкому в Лондоне гостю, не испытывал удовлетворения от чтения, не мог наслаждаться едой. Музыка вызывала головную боль и раздражение, не наполняла эмоциями, не вдохновляла. Чернота забирала все себе. Но вырвавшись на свободу он решил встретиться с ней лицом к лицу в последней битве. Не во славу Имени, не с помощью Силы, не в Системе, а в его собственной битве. В самой сложной битве, самой жестокой, не на жизнь, а на смерть. Битве с Чернотой в самом себе. И вот, когда она почти полностью поглотила его, появился Рицка. И Чернота задрожала своим бесформенным желеобразным телом, задергалась, изрыгая из себя все то светлое, нежное, трепетное, что она выкрала за долгие годы. Как же ей было страшно…! Она спешно покидала тело Агацумы Соби, забирая с собой всю ту стотонную боль, что она сотворила… — Я не хочу ей врать… — Рицка зарылся пальцами в волосы, пряча лицо. — Но и подвергать ее опасности не могу… Вы с братом хорошо постарались, чтобы отбить у меня еще в детстве всякое желание взаимодействовать с Системой. И я не хочу, чтобы она имела к ней хоть какое-то отношение. — Рицка, ты… не лжешь ей. Ты оберегаешь ее. Система давно уже не место для романтических свиданий и признаний в любви… Вам действительно не нужно это. — Оберегаю? Хочешь сказать ты тоже меня оберегал, умалчивая правду? — в голосе юноши нет-нет, но проскальзывали льдистые нотки. — Рицка… — тяжелый выдох всей грудью, — Это другое. Тут был и приказ Сэймея ни слова не произносить про школу, и моя уверенность в его смер… — Соби впервые в своей жизни попытался, было, оправдаться, но не тут-то было. Рицка поднял ладонь, безмолвно прося замолчать. — Просто я был ребенком. И ты прекрасно осознавал, что я ничего не пойму. А уж тем более не осознаю мотивов твоих поступков. В этом нет твоей вины. Я только догадываться могу, насколько сильна Связь Пары… И какой она была у вас с братом. Даже представить страшно… — слова давались явно с трудом; Рицка не поднимал головы, не желая встречаться в этот момент взглядом с Соби. Голос предательски дрожал, и он отдавал все силы, чтобы не дать слезам, жалким, ненужным сейчас слезам, выплеснуться наружу, — Что ты пережил… С Минами-саном… С братом… Мужчина молчал, не поднимая в ответ глаза от переплетенных пальцев. И в очередной раз давал себе клятву, что Рицка никогда не узнает о живых кошмарах его прошлого. Прошлое… прошло. В это хотелось, до сердечной агонии, верить. Юноша рвано выдохнул, унимая дрожь и стискивая пальцы в кулаки. — Сэймей отличная Жертва… — тихо промолвил Соби, вставая с постели, но ладонь Рицки неожиданно сомкнулась на запястье мужчины, и от этого у него мгновенно сбилось дыхание. Пульс выстрелил за сто семьдесят ударов в минуту, уши словно ватой заложило. Рицка поджал губы, и, упрямо качнув головой, одним взглядом призвал Соби вернуться. «Не сбежишь в этот раз! Не дам!» — читалось в его глазах, но холода, столь ему — Соби — привычного, в них не было. Ведь это Рицка, не Сэймей... Мужчина вновь сел на кровать, внимательно смотря в требовательные лиловые озерца напротив. — Дай угадаю, что ты хотел сказать. «Сэймей отличная Жертва. Это я слабый Боец». Я прав? Агацума замолчал на несколько мгновений, поправил очки на переносице, пытаясь собраться с мыслями. — В последнее время, когда между нами начала слабеть Связь, я сам подсознательно тянулся к нему. Пускай я и Чистый Боец, но, как у всякого наделенного Именем Бойца, у меня есть потребность поддерживать Связь с Жертвой. Это самый настоящий инстинкт самосохранения, только не человеческий, а бойцовский, у Жертв он не так развит. В последних боях я чаще всего сражался один, но Сэймей находился со мной в Системе, делился Силой… Очень редко, но делился, однако в боях не участвовал… Не подумай, Рицка, я не жалуюсь, нет! Для меня было честью и настоящим доверием — сражаться в одиночку для твоего брата. Неся на шее его имя. Принимая на себя ограничители. Но из-за того, что даже в Системе мы держались вдалеке друг от друга, наша Связь угасала, а потом и вовсе погасла. Я не смог ее удержать. Она… будто растворилась. Вот поэтому я плохой Боец. Я ничего не сделал, чтобы предотвратить это! — Может и так, Соби… Я… Я совсем ничего не могу тут сказать. Может, Система наконец осознала, что вы не подходите друг другу, и решила избавить вас от этого бремени. Вы страдали, оба, и она, наконец, поняла это… Так ведь не могло больше продолжаться. Сэймей ведь приказывал тебе… убивать — Рицка не задавал вопрос. Это было утверждение. Он знал о том, что были жертвы, ведь начались они еще до инсценированной сэймеевой смерти. Но Рицке не хотелось думать о том, скольких они лишили жизней. Это было чудовищно. Его брат был чудовищем, но даже несмотря на это Рицка его по-прежнему любил. Любил и скучал по нему. — Я… Да, я убивал, Рицка. Я калечил. Я заставлял людей страдать. И это омерзительно. Но ты должен понимать, что в моем мире приказ Жертвы — превыше всего. Превыше чисто человеческой морали и нравственности. Превыше первых, всех, заповедей. Мне не должно было быть до этого никакого дела, я не смел даже задумываться об этом, ведь я выполнял свое предназначение. Но я не выдержал, и потому я плохой Боец. Я сбежал, ослушался свою Жертву. — Соби! — выкрикнул Рицка отчаянно, — Пойми, важнее то, что ты замечательный человек. Ты человечен, Соби. Ты мужественный и храбрый. Ты раскаиваешься в своих поступках и умеешь сострадать. Ты верный друг. Ты видишь в мире красоту и преобразуешь ее в свои работы. Они прекрасны. И ты… Прекрасен и чист. Это… важнее. Агацума чувствовал себя неуверенно, неуютно. Это было так непривычно и странно… Он не чувствовал себя так даже тогда, когда его прилюдно избивала его же Жертва. Когда Рицка, злясь, кричал на него. Когда слепец Минами насиловал его перед Возлюбленными. Больше всего его страшила эта исповедь. Исповедь перед Рицкой. — Мы даже не почувствовали, как перестали быть Парой, как между нами прервалась Связь. Я только потом осознал, насколько это чудовищно… Как будто одним движением кто-то стер все то, что происходило с нами за долгие годы. Это ведь была большая часть наших жизней. Вся моя сознательная жизнь, и она была завязана на Жертве. И если со мной все понятно, то почему по Сэймею не ударило, я не понимаю… Он ведь тогда и с Нисеем Связь потерял… Но он будто и не заметил этого. — Он одновременно лишился двух Бойцов? — Рицка в невольном ужасе прижал ладони к груди, стискивая в кулаке мягкий ворс халата. Соби кивнул, переводя взгляд в окно. Там, снаружи, кипела жизнь — яркая, многогранная, пахнущая восхитительным кофе из кофейни на углу. А здесь, в его тихой гавани-комнате, время остановилось. И хотелось, чтобы оно никогда не запускало свой ход. — Рицка… я не понимаю, как это возможно. Вероятно, потому, что его Связь и с Нисеем и со мной медленно, но верно, исчезала. Вдобавок к этому он Жертва, а Жертвы по умолчанию более стойко переносят разрывы Связи. А если принять во внимание, сколь силен был Сэймей… Рицка задумчиво почесал затылок, вздыхая. — Надеюсь, что после того, как мы сделаем то, что хотел Минами-сенсей, Система перестанет существовать для меня. Я и сейчас-то ее не чувствую… Да и Минами-сан сам не чувствует. Они несколько дней мучали– меня, Йоджи с Нацуо, студентов, себя в конце концов… Все в пустую. Даже немца какого-то нашли, думали у него получится меня затащить в Систему, представляешь? Но я так и не смог войти в нее. Не понимаю, что Минами-сану нужно от нас с тобой таких… — Да. Странные из нас завоеватели получаются. Рицка откинулся спиной на постель, раскинув в стороны руки-ноги. — Я придумал нам новое Имя. Мы теперь Бессильные! Ты потерял возможность войти в Систему, а я, мало того, что не имею Силу, так и теперь и вовсе бессилен после твоего лимонада…! Соби улыбнулся его словам. Впервые за долгое время. Телефон упрямо молчал. Вернее, нет, он разрывался от звонков, но это были не те звонки, что он так ждал. Спустя несколько дней как он смог устроиться на работу в одном проекте, он понял, что если Сэй попытается ему позвонить, то никогда не дозвонится — такова участь координатора. Пришлось купить дешевенькую отдельную трубку и не забывать ее заряжать, поставить громкость на максимум, чтобы ни в коем случае не пропустить, и то и дело срываться к телефону, когда приходила очередная смска со спамом… Аояги улетел в Стамбул. Его номер отзывался бездушным «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети». Больше по поддельным документам Сея номеров зарегистрировано не было. Но Акаме не переставая верил и ждал, забываясь почти в круглосуточной работе, звонках, договорах и соглашениях, криках и мольбах. Ранними утрами он ездил в реабилитационный центр и с небывалым рвением стремился поставить себя вновь на ноги. Он не интересовался прогнозами на выздоровление, не радовался крошечным, но успехам. Понимая, что еще слишком рано радоваться, слишком малого он достиг. Со временем пузырьки с обезболивающими и таблетками от бессонницы покрылись пылью. Но этого было недостаточно. Он как загнанная собака с языком на плече стремился вперед, быстрее, дальше. Но впереди, в зыбком тумане, больше не было фигуры Аояги Сэймея, к которой он так отчаянно стремился. Рицка ушел от него когда начало смеркаться: его уже ждала Азуми, вконец измученная шоппингом. Они договорились встретиться завтра утром втроем, наконец познакомиться и пройтись по самым интересным и популярным местам. Покататься по каналам и поесть мороженое, покормить голубей и сходить, наконец, на биеннале. Соби в связи с последними событиями предстояло много работы: закончить картину, решить, какие он заберет с собой в Токио и подготовить те, что останутся Дину. Картина с бабочкой должна была символично остаться в Венеции, та, что дожидалась его на мольберте, могла не успеть высохнуть, поэтому ее ожидала та же участь. Остались всего три и один графический набросок. И Соби приступил к работе, выкидывая прочь из головы все лишние мысли. — Прости, что так долго, — Рицка, запыхавшись, подошел к девушке, забирая у нее пакеты с подарками, сувенирами и одеждой. Он понимал, что оставлять Такаги-тян одну почти на весь день было неправильно. Однако Азуми вошла в его положение, когда узнала, что Агацума-сан, близкий друг его брата, еще недавно видел его. Брата, которого все считали погибшим, даже самые близкие — отец и мать. Брата, который покинул страну, боясь преследования. Он явно проворачивал какие-то темные делишки, но даже Рицка не знал, чем именно его брат занимается и почему все так вышло. Им явно было о чем поговорить, вдвоем, без лишних ушей. — Меня эта разница в часовых поясах убивает. Все время спать хочу! Даже когда сплю! — с этими словами Азуми заказала чашечку крепкого кофе у вовремя подошедшего официанта. Рицка тоже был не прочь поесть, и особенно — настоящей европейской еды. — Завтра наконец все посмотрим. И вы с Соби познакомитесь. — А он сильно изменился с вашей последней встречи? Зажглись фонари, освещая уютным светом улочки, кафе, канал и людей. Дневная жара и последующий за ней зной спали, а потому наконец на улице было комфортно находиться. Рицка задумчиво молчал, до тех пор, пока не принесли напитки. — Да… Сильно… — он поджал губы, а после неуверенно произнес, — Может сходим потанцевать завтра ночью? — А не рано ли вам по ночным заведениям шататься, молодой человек? — Азуми пригрозила пальцем, приступая еде, но, завидев напускное возмущение на лице Рицки, тут же расхохоталась. — Мне кажется нам здесь не повредит помощь Соби! Рицке казалось, что его закинули в стиральную машинку, хорошенько выстирали и выжали. Соби с удивительной галантностью и учтивостью, которые порой выходили за рамки, загонял их по городу, с особым вниманием относился к Азуми, и та, надо сказать, растаяла. Первое время ей было неловко, но, получив безмолвное согласие Аояги, отдалась в руки придерживающего-стулья-укрывающего-зонтиком-от-солнца-защищающего-от-брызг Соби. Рицка лишь весело посмеивался, а после подключился к незамысловатой игре. — Госпожа, будьте любезны, вашу руку. — Мадемуазель, пожалуйста, присаживайтесь. — Сударыня, ваш самый вкусный, самый хрустящий, самый свежий сэндвич. Аояги украдкой наблюдал за Соби, пытаясь вычислить, что же на самом деле он думает о девушке, и надо сказать, неслабо волновался. Однако Соби не дал ни единого повода к беспокойству, даже тогда, когда Такаги-тян целовала Рицку в щеку. Он был любезен, радостен и постоянно улыбался. Под вечер все трое уже не могли сдерживать смех, ноги ныли, животы были полны съестного, память смартфонов заполнена фотографиями города и смешливыми селфи. Азуми то и дело просила об остановках и передышке. — Я что-то сомневаюсь, что у меня хватит сил еще и на ночные увеселения… — девушка прикрыла глаза, невольно зевая. — Тогда пойдем в место поспокойнее. А там посмотрим: если сонливость пройдет, пойдем куда повеселее, — решил Агацума. Условились встретиться ближе к полуночи в баре неподалеку от отеля ребят. Те решили перед этим вздремнуть, а Соби стремглав направился домой: писать, пока вдохновение не отпустило. В баре было шумно, но не слишком многолюдно: посетители в основном облепили барную стойку, иные скучковались у сцены, где играла какая-то местная группа. Расположившись за дальним столиком, молодые люди заказали напитки. — Хотела сказать, что у вас удивительный талант, Агацума-сан! — Вы о тех работах, что были на выставке в Токио…? — Да. Я знаю, что вы дистанционно контролировали весь процесс… Наверное это очень сложно — через чужие руки попытаться донести свой посыл, свои задумки… Мне кажется никто кроме самого художника не сможет сделать все так, как он себе представлял. — У меня хорошие и чуткие друзья, Такаги-сан. Порой они понимают меня лучше меня самого… Мужчина не стал говорить о том, что это была заслуга Кио — от самой идеи выставить работы Соби, до оформления заказов на них. Соби не давал ему никаких указаний, всецело положившись на интуицию друга. — Вы все так же рисуете только бабочек? И расскажите, как вы так сделали, что в зале появилась бабочка? Синяя, большая такая. Безумно красиво получилось! Она была как живая! Как вы так ее сделали? Рицка улыбнулся, прикрывая глаза. Соби заказал ему вино — густоватое, насыщенное, чуть терпкое, такое, какое сам бы Рицка себе не заказал. Он не думал, что Азуми вдруг вспомнит о той синекрылой, появившейся будто по волшебству, бабочке. Хотя почему «по волшебству»? Ведь так действительно и было — то была крупица Силы Соби. — Нет, уже не только бабочек. А та… это мой маленький секрет, юная леди. Я рад, что она вам понравилась… Знаете, мне кажется, если бы я остался в Венеции, я бы всю жизнь рисовал каналы! Азуми расхохоталась, и, расплываясь в довольной улыбке, сделала небольшой глоток замысловатого коктейля. — Невероятно вкусно! Темнота, разряжаемая яркими цветастыми огнями и бликами танцующих под музыку лучей. Горячая, захмелевшая, счастливая Азуми покачивалась в его руках, — медленно, тягуче. Рицка был почти трезв, ведь ему еще предстояло везти девушку в отель и приводить в чувства. Но это потом. Сейчас они, в это мгновение — беззаботные, юные, дышащие счастьем, наслаждающиеся музыкой, что заглушала слова, мысли, крики… Соби оставил их почти сразу, как только они зашли в заведение, строго-настрого повелев Рицке следить за девушкой и чуть что ехать домой. Мужчина был на удивление напряжен, будто находился на взводе, несмотря на то, что порядочно выпил и еще с полчаса назад был совсем безмятежен. Аояги не стал акцентировать на этом внимание: он и так весь день был на иголках, будучи готовым в любой момент к объяснениям и последующим неприятностям. «Ведь Соби не станет говорить ей, что нас связывало? Не обронит ничего такого, что вызовет у Азуми подозрения? Не заикнется о Связи, Бойцах, Жертвах? О Сэймее…?». Но ничего этого не случилось, и Рицка мог, наконец, расслабиться. Они потанцевали еще с полчаса; Такаги-тян не выдержала первой. — Рицка… Может поедем домой? Я уже устала… — Ты себя нормально чувствуешь? — Да… только давай воды купим, хорошо? — В баре очередь. Пойдем на улицу. Там свежий воздух, и магазин неподалеку. Они, разгоряченные, усталые, но довольные, вышли на улицу, неспеша направляясь в сторону магазинчика. Луна висела в небе большим надкусанным блином, светя белоснежным сиянием. Облаков не наблюдалось, а потому свет ее был бесконечен и ярок. Вода мягко ударялась о стены канала, небольшие лодки, застывшие в ночи, глухо перестукивались, а шум людских голосов, сконцентрированных перед входом в клуб, стихал с каждым шагом. Глаза Рицки слипались, Азуми и вовсе еле перебирала ногами. Чуть позади остановилась машина, послышались голоса. — Шон, скорее! А то я уеду без тебя! А следом послышался голос, — сладковатый английский с характерным, японским, акцентом. — Ты думаешь я тебя отпущу? Рицка медленно обернулся, выхватывая разрозненно-хаотичные детали, что после долго, мучительно собирались в единую картину. Черная гондола с явно скучающим гондольером. Влажная брусчатка. Длинноногая блондинка в мини курила и что-то возмущенно кричала в телефон по-итальянски. Темноволосый безухий кудрявый юноша, — явно местный, чуть старше самого Рицки. Высокий поджарый мужчина, стриженный почти под ноль, в очках, одетый в точности как Соби этим вечером. Ладонь его скользнула по щеке юнца, а уже спустя мгновение они оба забрались в ту самую гондону. Сердце Рицки перестало стучать, и он, застыв, еще несколько мгновений смотрел вслед удаляющейся паре, пока Азуми не возникла перед его глазами. — Рицка…? Что случилось? Юноша сглотнул, мотнув головой, и, ничего не ответив, в два шага достиг крыльца магазина. Будь со мной. Она смотрела прямо в его глаза, глубоко и пристально. Что-то отмечала про себя, время от времени склоняя голову на правый бок. Он убирал падающие на лицо волосы ей за уши, не разрывая зрительного контакта. Они говорили без слов, одними глазами, чуть хмурясь и улыбаясь кончиками губ. Почти не моргая, они стояли друг напротив друга, будто сливаясь в единое целое, читая мысли, разделяя эмоции друг друга. В этом городе все дышало любовью. Этот город затопил их любовью так, что хотелось кричать. И они больше не могли стерпеть это пронзительное, переполняющее, ошеломляющее, сумасшедшее, яркое, чистое, трепетное. Будь моим. Я… хочу этого. Я хочу тебя. Жар поднимался из живота наверх, захватывая легкие. Его глаза подернулись пеленой, а губы приоткрылись. Она испугалась, было, но он мягко прижал ее к себе, так, что она почувствовала, как у него там, внизу, твердо. Ее невольный выдох последовал за этим. Скажи мне что чувствуешь тоже самое. Она прикрыла глаза, обвивая руками его шею и откидывая назад голову. Его губы коснулись ее кожи за ухом, и она задышала поверхностно, часто. В нас разгорается вулкан. Мы — огромные галактики, что тянутся друг к другу. Мы испытываем жажду, жар и желание. Мы задыхаемся. Тебя тянут невидимые нити. Ко мне. Мы несемся друг на друга с огромной скоростью и вот-вот столкнемся… Рицка никогда не считал себя страстной натурой, как, собственно, всех японцев. Его с самого детства учили быть сдержанным, внимательно относиться к окружающим и к их эмоциям, не досаждать им. Не падать с головой в чувство, а жить разумом. Но в ту жаркую ночь он впервые ощутил себя… зверем. Животным. Животным, действующим инстинктами. Нет, он не сделал Азуми больно, напротив, он был чувственен и нежен, но из его головы будто испарились все мысли. Будто не он ласкал ее грудь, целовал желанные губы, не он медленно входил в ее тело. Он хотел этого, хотел ее, именно ее… Но после, много дней спустя, он осознал, что практически ничего не помнил о той ночи. Будто все было в тумане, будто кто-то внушал ему, что он должен сделать это… и управлял им. И это было пугающе-странно. Она выгибалась навстречу его рукам и тихо постанывала. Она одуряюще соблазнительно пахла и облизывала губы, желая заполучить очередной поцелуй. Она плавно покачивалась на нем, закрыв глаза и пространно улыбаясь. Как она была красива тогда… Ты прекрасна. Она улыбнулась, целуя его ладонь, устало склоняясь к нему. Он, подхватив ее под бедра и чуть приподнявшись, начал быстро двигаться, и она вскрикнула, цепляясь за его плечи. Еще… еще немного… Риц-каааа… Утром, заметив безжизненно валявшиеся на полу коричневые меховые кусочки, он не испытал ровно никаких чувств. И сожаления он также не испытывал. — В этот раз ты превзошла сама себя, Нагиса, — мужчина сел в постели, касаясь пальцами бинтов на глазах, — Уверен, они мне понравятся. Она молчала, отрешенно смотря в окно, наблюдая за тем, как младшие играют во дворе. — Подай мне зеркало. Думаю, настала пора увидеть их. Женщина обошла кровать, взяла с комода большое зеркало на тонкой серебристой ручке и вложила его в протянутую руку Минами Рицу. Тот уже снял бинты и сидел с закрытыми глазами. Поднеся зеркало к лицу, он медленно, осторожно открыл их, рассматривая свое отражение. Это были живые глаза. Серые глаза. Глаза, которые видели.