RUN BOY RUN

Теперь, когда Неслышимых почти ничего не зависело, когда они выполнили все необходимое Минами Рицу, когда тот, восстановив зрение, стал дееспособен, они могли приступить к ритуалу избавления от Имени. Сенсей утверждал, что после воссоединения их пара не сбавит в Силе, поэтому они были уверены, что ничего не потеряют, напротив, только приобретут. Они станут Чистыми Бойцом и Жертвой. Чистые мобильны и безопасны: ты можешь стать чьей угодно Жертвой или Бойцом, приняв чужое Имя. Боец может, в особо извращенном варианте (а под ним подразумевалось трио Beloved), стать третьим в Паре. Правда, такую сильную Жертву надо еще поискать… И менять это Имя бесчисленное множество раз. Насильственный или вынужденный разрыв Связи с Чистым Бойцом сводит на нет риск его смерти. И помимо этого Неслышимые не потеряют в боевой мощи. Это ли не сказка — родиться Чистым…? «Агацума Соби — редкостный придурок, раз не догнал этого». Они осознавали, что рано или поздно их пути разойдутся. Как это произойдет — в бою ли (коих в планах Минами-сенсея предстояло бесчисленное множество), от того что они устанут друг от друга или от Системы с ее правилами, или потому, что их пути разойдутся — семья, дети, новые интересы, жажда приключений… А Связь, как известно, очень непросто ослабить, чтобы после ее можно было максимально безболезненно разорвать. Все же они люди, разные люди, не единое целое. Они не близнецы, не братья. Они не родственники. Что между ними есть помимо общего Имени, кое-дает Система? Связь, основанная на взаимоотношениях. И по какому принципу она дает Имена? Как она отбирает пары? Явно не по совместимости: Рёске и Судзуки знали с десяток Пар, которые извечно находились в разладах, а те совсем не способствовали укреплению Связи. Правильно ли было утверждать, что они были выбраны друг другу по ошибке…? А потому довериться директору-педагогу, который о Системе знает, по их мнению, все, было решением пусть и рискованным, но, на их взгляд, рациональным. Судзуки нет-нет, но сомневался в необходимости затеи: не проходило и вечера, чтобы он не срывался в отчаянном приглушенном (он искренне считал, что Рёске его не услышит) крике. Ему было страшно. Он не хотел, чтобы его Боец умер, не хотел быть изувеченным (оставшимся навсегда без Связи, без Имени, без возможности вновь быть в Системе), не хотел… перестать быть нужным Рёске. Сенсей не исключал одного из этих вариантов, но был уверен, что на успешность хода дела крайне влияла их вера. Вера друг в друга, вера в Связь и Силу. И, немножко, везение. В таком случае ритуал пройдет безукоризненно. Ведь так…? Сэймей сидел на согнутых в коленях ногах и сложенных на них руках. Он внимательно слушал Муаза, а именно так звали того человека, к которому он, преодолев половину земного шара, так упорно стремился попасть. Молодой мужчина был сосредоточен и напряжен, несмотря на то, что в шатре было невыносимо жарко, а солнце пустыни только приближалось к зениту. — Вопреки распространенному мнению о полезности духовных практик, медитаций и всего прочего, Сила в теле Бойца берется не из чакр. Возможно тебе, Халил*, будет действительно легче почувствовать ее, обратившись к какой-то части тела. Представив огромный источник, сосредоточенный в точке внутри тебя, вытянуть Силу из нее, распахнув огромным полотном. Или, наоборот, стянуть ее со членов, аккумулировать в одном месте. Обычно, из-за простоты, это область живота, сердце или солнечное сплетение — центр тела. Этому, конечно, учат, но каждый Боец позже сам для себя определяет технику, с которой ему проще всего призвать, почувствовать Силу и раскрыть Систему. Однако ты должен знать четко, как день и ночь — источником Силы является мозг. Наши мысли. Наши побуждения и желания. И рот — как рупор этой силы. Не знаю, объясняли ли это Жертвам у вас в школе… Поэтому если ты вдруг не чувствуешь Силу, а такое бывает, не надейся, что тебе помогут успокоение, медитация, чашка чая или расслабляющая музыка. Не помогут, оно так не работает. Перво-наперво ты должен очистить разум и создать в своей голове четкий образ… Впрочем, об этом позднее. Время от времени он ощущал дежа вю, словно он и не прекращал в тайне ото всех какое-никакое, но обучение. И это чувство не было безосновательным. Вот только вместо дерзкого необузданного Акаме учеником становится он сам — странное, неприятное ощущение собственного несовершенства. Он ведь уже не мальчишка, а возникало чувство, будто он вновь маленький и его передали в незнакомые руки первого в жизни школьного учителя. Сэймей не любил ощущать над собой чужое превосходство, словно и не было тех долгих лет, в течение которых он доказывал — себе, и, в первую очередь, окружающим, — что он — лучший. Он предпочел бы обучиться самому, но вот беда — одно дело, если ты Боец от рождения, и другое — если вот уже десяток лет ты Жертва, причем сильнейшая Жертва, о которой ему было известно. Он был вынужден полностью перекраивать свои привычки, сознание, и, черт возьми, многое запоминать. Нужно было научиться думать не как Боец, а в том числе и как Боец… Непростая задачка, мягко говоря. — В этом и заключается главная проблема Жертвы, которая должна обучиться азам Бойца — Жертвы привыкают полагаться на других. Современные системы обучения отвели Жертвам главные роли в Паре, но между тем сделали их аморфными, ленивыми. Ты думаешь, что я не прав? «Я — Жертва, я стратег, я мозг Пары». Чушь собачья. Жертва — лишь вместилище Силы для Бойца, да игрушка, в которую нет-нет, но летят кандалы. Роль Жертв слишком преувеличена. Почему тогда Бойцы могут сражаться в Авторежиме, неплохо владеют внушением вне Системы, чутко улавливают Силу системных, вполне сносно сами залечивают раны? Жертвы же вне Системы почти бесполезны. Да, они могут, после длительных и нередко бесполезных тренировок, стирать человеческую память. Они могут неплохо подавлять волю, но чаще всего они не развивают эти навыки: за них все делает Боец. Я читал о мальчиках из пробирки, проекте Zero, в котором Жертва могла практически управлять людьми. Но ты ведь сам прекрасно понимаешь, что Zero — искусственные. Как генномодифицированные продукты. В них зашили максимум полезных для Пары качеств и способностей, хотя и у них были недостатки. Без этого, к сожалению, никак. Но теперь все изменится, Халил. Теперь ты действительно будешь главным. Главным и независимым. Свободным от Жертвы, свободным от Бойца. Ели ты постараешься, то сможешь увеличить свою мощь до… Нет, не просто до Бойца или Бойца в Авторежиме с Жертвой в Системе. До силы, которой обладает целая Пара. Никакой урезки Силы, никакой одной четвертой, половины… понимаешь? Ты — сам, один, — Жертва и Боец в одном лице. Одно целое, неделимое. А потому перестань тянуться, перестань оглядываться, полагайся только на себя… Понимаю, что это привычка, но привычка дурная. Ты потерял обе Связи почти одновременно и даже не почувствовал этого. Подумай, зачем она тебе вообще тогда? Правильно, не за чем. Ты больше не нуждаешься в Связи. Не нуждаешься в Бойцах. Тебе никто не нужен. Сэймей смиренно кивнул, пытаясь осмыслить услышанное, а перед глазами нет-нет, но возникал призрачный силуэт мужчины в инвалидной коляске. После обеда занятия продолжились. Шатер, жаркий шумный улей, полный белых пчел, вновь опустел, в нем остались лишь Сэймей да Муаз. — А теперь попытайся вспомнить все выбросы Силы, что с тобой случались. При каких обстоятельствах это происходило? Что являлось катализатором этих выбросов? Каким образом это проявлялось? Какие ощущения у тебя возникали? Задумывался ли ты вообще о том, что это нетипично для Жертвы?.. Сэймей лихорадочно перебирал в памяти все случаи, когда он пользовался Силой вне Системы. Когда она, накопившись, душила его, не находя выхода. Последнему Сэй не придавал значения: в Системе Агацума почти научился справляться в одиночку, а потому, пока им не встретился достойный противник, нечего тратить Силу зазря. Он не мог пока вспомнить, когда случился первый неконтролируемый выброс Силы, но на ум сразу пришла первая же встреча с Нисеем. Лодка. Озеро. Неужели уже тогда он сочетал в себе силы и Бойца и Жертвы? При знакомстве с Муазом он лишь поверхностно рассказал о том, что у него было два Бойца и что Связи с ними у него больше нет. Ему совсем не хотелось говорить о Нисее. Сэймею было… неприятно говорить об этом предателе. Как будто раз за разом проводишь лезвием по заживающему, успевшему покрыться коричневой корочкой, порезу. И больнее и больнее с каждым разом. Вместо этого он рассказал о недавнем случае в кафе, когда из-за злости на Агацуму все стекло в баре разлетелось осколками. — Давай убежим вместе! — Я умоляю тебя, Рицка. — Я позабочусь о ней. — Обними меня…** Злость. Раздражение. Усталость. Ну что за странный глупый взрослый! С ним точно что-то не то: как можно умолять меня убежать вместе с ним, просить обнять и одновременно говорить такое о моей маме? Об этом ведь даже думать страшно, а он так обыденно это произносит! Пускай она и делает со мной плохие вещи, но это совсем не значит, что… Я не злюсь на нее, пойми же, Соби… Почему он так себя ведет? Взял бы и сказал, что его так расстроило, так ведь нет — молчит рыбой! Глупая рыбка, гуппи-гупяшка… Обнять. А он такой горячий, близкий, такой откровенный сейчас, будто снявший с себя все лживые маски, будто… уничтоженный? Что же произошло? Нет, Соби время от времени ведет себя странно, но сегодня… совсем на него не похоже! А еще он поцеловал. Так нежно, так осторожно, будто боялся меня сломать. С таким трепетом, будто умолял… спасти? Черт возьми, что за демоны в нем сидят?! Теперь мои слова показались мне жестокими. Нет, Соби, плачь, если тебе будет легче, плачь, прошу тебя! Просто мне так непривычно, просто так… больно — видеть его таким! Я не понимаю, совсем не понимаю, что с ним и как ему помочь… — Обнимай меня иногда. Пожалуйста. Я стискиваю его так сильно, насколько это возможно, и мне так жутко… Не потому, что мама, ушедшая в магазин, вернувшись, не увидит меня привязанного к стулу, а потому что он не говорит правду, и я знаю, и я уверен, что случилось что-то… чудовищное. Внезапно меня отрывает от пола моей комнаты, от земли, нет, не меня — вот же я, все также стою, уткнувшись лбом Соби в солнечное сплетение! — но одновременно вижу все сверху. — Ты знаешь, что случилось тогда? Этот голос… Система! Значит все это сон. Сон о нашем с Соби прошлом! Ведь Система приходит только во снах... Невидимая сила берет меня за руку и осторожно уносит от дома, где сейчас, обнявшись, находятся маленькая копия меня двенадцатилетнего, и двадцатилетний студент Соби. — Ты ведь хочешь знать причину, по которой Соби так необычно себя вел? Тогда нам нужно еще немного вернуться назад. Я не отвечаю, завороженный, восторженный: мы плывем по небу, я и Система, никому не видимые. Темное небо светлеет, солнце возвращается из-за горизонта, но появляется не на западе, а сразу на востоке. Я пытаюсь дотянуться до облаков, но они слишком далеко, чтобы это было возможно. Система будто усмехается, взмахивая свободной рукой, и вот на небе загорается огонь заката. Она взмахивает раз за разом, будто фокусник, и вот неоново-морковный встречается с янтарным, их пересекает карминно-розовый в обрамлении алых росчерков. А потом она отпускает меня, увлеченная своими художествами, и легкими брызгами оставляет капли пурпурного, что, растекаясь, затапливают уходящее солнце коралловым, таким ярким, что режет глаза. — А теперь нам пора. Идем же… — шепчет она, и вновь уводит за собой. Впрочем, как оказалось, недалеко. Мы оказываемся в заброшенном доме, что стоял по соседству с нашим. Я все хотел разведать его с Сэймеем, но… но не успел. — Я заберу тебя чуть позже. Иди. Тебя никто не увидит. Я, кивнув, опускаюсь, но не ступаю, а продолжаю парить над полом. Здесь грязно, много мусора, и пахнет плохо. Окна выбиты, а потому постоянно гуляют сквозняки. Наверное, тут холодно, но я не чувствую этого. Поднявшись по лестнице, я замечаю чью-то фигуру, сидящую на подоконнике у разбитого окна. Несмело приближаясь, я ощущаю движение сзади. Шаги очень тихие, и… знакомые. Я оборачиваюсь и вижу Соби. — Что ты здесь делаешь, Со… — начинаю, было, я. — Нашел, значит. Я вздрагиваю, думая, что меня заметили. Но нет, это заговаривает тот незнакомец. И слова его обращены явно не ко мне. Приблизившись, я застываю, впиваясь взглядом в молодого человека напротив Соби. Это Нисей, Акаме Нисей. Боец моего брата… Я хорошо помню нашу с ним стычку в Лунах. Я понимаю это, а вот Соби, судя по всему, нет. Тогда получается, что это… это первая встреча Бойцов Сэймея! Вот что хотела мне показать Система! Получается они действительно не были знакомы до этого дня…? Вынырнув из своих размышлений, я замечаю, как Соби бьет Нисея, и невольно вскрикиваю. Вечно спокойный рассудительный Соби хватает Нисея за грудки, и я срываюсь к ним, пытаюсь разнять их, но руки проходят сквозь их тела, и я кричу, и прошу остановиться… Но мои мытарства тщетны. Отчаявшись, запыхавшись, я отхожу, не сводя взгляда с побитого Акаме. А потом он достает мобильный, и я слышу голос брата по громкой связи… Я, и Соби, и Нисей. Мы слышим. Все трое слышим. Сэймей жив. Голова Соби опускается, почти падает, и волосы плотным полотном занавешивают красивое лицо. Сэймей жив, но он совсем не рад этой вести. Да, не рад. Не рад своей Жертве, которой служил столько лет. Только дурак этого не поймет… — Ты хотела показать мне, что произошло с Соби в тот день? — в голосе будто совсем нет жизни. Слова блеклые, пустые, даются с трудом. Мне больно, мне тоскливо, мне удушливо. Мне зло. Я злюсь на себя, ведь я не потребовал у Соби правды, не распознал, почему он был таким в тот вечер. Он ведь столько времени потом носил в своем сердце знание, что Сэймей жив, но скрывал это…! Система обдувает волосы теплым ветерком, ласково вороша их. — Потихоньку я буду раскрывать тебе все тайны… Одну за одной… А в конце ты узнаешь причину, по которой ты здесь. По которой я попросила тебя найти Соби. — Я… в смысле «Я — здесь»? Для чего тебе я? И что ты хочешь сделать с Соби? Что ты имеешь в виду? Почему ты не скажешь сейчас? Система расстроенно выдыхает сильным порывом ветра в сторону деревьев, и те опасно накреняют свои верхушки, царапая ветвями холодную землю. — Прости, милый Рицка… Прости меня. Сейчас… слишком рано! И Рицка просыпается, широко распахивая глаза. Он смотрит в потолок, усиленно запоминая весь сон, а после поворачивает голову, встречаясь со спящей Азуми. В это же мгновение будильник выстреливает опостылевшей мелодией, и Рицка протягивает руку над девушкой, нащупывая на тумбочке с ее стороны телефон. На обратном пути он мягко касается губами ее плеча — кожа сладкая, будто клубничное молоко — и довольно улыбается, вспоминая прошедшую ночь. — Просыпайся, соня… — мягко шепчет он, убирая волосы с ее лица, а она забавно морщит нос, тянет на голову одеяло и втягивает шею, пытаясь урвать еще несколько песчинок сна. Рицка хмыкает и запускает руку под одеяло, едва-едва касаясь, щекоткой, проводит кончиками пальцев по ее ребрам, боку, на что девушка недовольно мычит, а спустя пару мгновений начинает вертеться, пытаясь скинуть с себя неприятное ощущение. — Ага, еще чего…! — восклицает Рицка, и начинает во всю щекотать ребра девушки. Такаги-тян мигом просыпается, брыкается, хохочет, пытаясь отпихнуть выспавшегося самозванца, но тот крепко держит, ласково смеясь. Незнакомец из клуба, имя которого испарилось из памяти Соби уже к утру, ушел ровно в тот момент, когда разум Агацумы начал выбираться из тугой вязи сна. Незнакомец около часа рассматривал картину на мольберте — уже законченную — то и дело оборачиваясь и внимательно изучая ее творца. Ночью Шон был горяч и пылок, он беспрестанно покрывал поцелуями его тело, ласкал, нежил, заставлял испытывать оргазм раз за разом, но не произнес и слова, ни разу не назвал его по имени. Этот странный человек, казалось, мучился от боли и сожаления: его глаза были так печальны, что и ему самому становилось больно… Вместе с тем он отдавал всего себя, всю свою страсть. Шон был внимательным любовником, не спешил с проникновением, сконцентрировавшись на удовольствии своего партнера. Казалось, он занимался не сексом, а любовью. Но ведь со случайными не-знакомцами не бывает любви?.. Определенно не бывает такой нежности… Возможно Шон представлял кого-то вместо него? И лишь одно слово сорвалось с губ художника, в конце, перед самым оргазмом. «Рицка…». Теперь все встало на свои места. Это было так просто и так… глупо. Что же Соби почувствовал, когда на следующий день увидел Рицку, нежно любимого им Рицку, чей образ он согревал в сердце в течение стольких лет, нежно лелеянного, спрятанного от черноты и защищаемого от скверны — без ушек? Хотя еще вчера нежные комочки были на его голове, и стригли воздух, и прижимались к голове, и забавно топорщились, будто прося их погладить… О… Если бы то всесокрушающее чувство можно было перенести в заклинание, оно бы уничтожило целый город. Оно бы пробило брешь в Системе, оно бы изменило ее суть. Оно бы обрушилось сокрушительным цунами, смертоносным смерчем, расплавленным ядовитым металлом. Рицка смотрел в его глаза с вызовом, и в тот момент только они двое существовали на Земле. По его нахмуренному лбу, сдвинутым к переносице бровям, поджатым в ниточку губам казалось, что он был зол, а по его взгляду — что был отомщен, но почему? Зачем? Он сделал это Соби назло? Но ведь нет, он же и приехал не один, он же… любит Азуми: они жили в одном номере, частенько переглядывались, прилюдно целовались — так почему он смотрит так?! Соби почудилось, будто он упустил какую-то деталь, важную, такую, из-за чего в его руках все рассыпалось, теряя первозданную форму. Он пытался вспомнить, воссоздать то, что могло пробудить в Рицке такие чувства, с недоумением прокручивая все события — последних часов, дней, черт возьми…! Такаги-тян, уйдя вперед, звала их, уже кричала, недовольно морщила нос и щурила глаза — Соби отметил это краем глаза — но Рицка был недвижим и… Да, он был в ярости. Но это — наваждение ли? — продлилось считанные мгновения, и вот лоб юноши разглаживается, на его губы налетает легкая, безмятежная улыбка, и напряжение отхлынывает, уходит — в моря ли, океаны ли, забирая с собой стихающий ветер. — Нас ждут. Идем, — тихо произносит он, опуская голову, тут же отворачиваясь. Они не общались почти до самого отлета. Встречались лишь раз — Соби наконец повел их на биеннале (в первую встречу они просто не нашли сил) и провел экскурсию по паре залов: то была живопись азиатских художников и работы скульпторов. Агацума рассказал им то, что знал из университетских лекций, и только и успевал, что отвечать на вопросы Азуми: та, видимо, была ярой любительницей искусства. Рицка преимущественно молчал, то и дело уходил вперед. «Ты меня избегаешь, Рицка.» Сообщение всплыло на экране мобильного, и юноша невольно спрятал его за спину. Он ответит. Потом. Когда Азуми-тян не будет рядом. «Я чем-то расстроил тебя?» Вибрация маленькой осой жалила руку. Хотелось поскорее избавиться от нее, ответив, но нужно было сдержаться. Он лгал Соби. Грязно, мерзко врал. Он не сказал ему, что является Универсальным Бойцом. Бойцом-Жертвой. Потому что побоялся, что мужчина в таком случае посчитает, что ему незачем помогать. Потому что боялся, что Соби подумает, что его используют. Хотя это и правда было так… Аояги встряхнул головой. «Не забывай, Азуми не знает, что я прилетел в Венецию из-за тебя. Она полагает, что это просто поездка на каникулы. Думает, что ты мой знакомый, друг моего брата. Я лишь не хочу давать ей поводов думать иначе.» «Вы желаете удалить цепочку сообщений?». «Да». И следом еще одна оса. Последняя, но такая, что бьет в самое нервное окончание. «И когда ты так научился манипулировать людьми, Рицка…»