RUN BOY RUN

Кио, поставив на стол полный бутылок пакет, совершенно бесстыже плюхнулся Соби на колени, перекинув руку через шею, прижался к груди. Посмотрел на Рицку внимательно, даже чуть прищурившись, и раскрыл рот от удивления. — Так, я что-то не понял… — протянул он, как-то моментально обмякнув, — Какого хрена Рицка без ушек?.. Соби, как тебе не стыдно! У него вообще-то девушка есть! В искренность столь яркого возмущения поверить было сложно, но это было произнесено таким тоном, что улыбку сдержать было нельзя. Если бы все произошло в точности так, как предполагал Кайдо, то Аояги бы покраснел, вспыхнув смущением, но сегодня и сейчас у него было такое настроение, что хотелось подыграть. Было решительно непонятно, с чего вдруг Кио решил, что уши младшего Аояги достались Агацуме. — Кио, я ведь уже не маленький… — аккуратно начал он, а Соби, заметив лукавый огонек в лиловых глазах, продолжил. — Мне разрешили присоединиться, — произнес, прикрыв глаза и сдерживая губами рвущийся приступ хохота. Кио в спектакль на удивление поверил, — птичка-наивняк, — а потому вертелся на коленках Агацумы, пытаясь поочередно прочитать наглую ложь то в его глазах, то в глазах Рицки. — Да вы че, ребят… — глухой не верящий стон. Соби переглянулся с Рицкой, выдержал вопросительно-возмущенный взгляд Кио. Останавливаться издеваться над другом ему, видимо, не очень хотелось. — Надеюсь в следующий раз Рицка позволит мне… Я ведь никогда с женщиной… Кио вскочил, и, зажмурившись, принялся отмахиваться руками. — Так ты Рицку… Или Рицка тебя?.. Чертовы извращенцы! Оба! Ладно-то этот, с его послужным списком его только могила исправит, но ты, Рицка! Как ты мог?! Юноша, не выдержав, расхохотался, хватаясь руками за живот. Соби вторил ему размеренным приглушенным смехом, краем глаза наблюдая за стенающим, бегающим вокруг котацу, Кайдо. Рицка ушел через пару часов, оставляя мужчин одних. Кио, проводив его, выудил из пакета последнюю бутылку, отвернул пробку и прижался к горлышку губами. Замер, чуть задрав голову, но так и не сделав глотка. — Тебе не хватит ли? — спросил Соби. Нарочито сделал большой глоток, отставил бутылку, сел напротив, устало падая на подложенные под голову руки. — Не-а. Не хватит, — слегка едко ответил Кио, выглядывая из-под персиковой челки. Соби вздохнул, уперся ладонями позади себя, чуть откинулся назад. — Как Шиеко? Кио передернул плечами, потянул пальцами челку; долго и сосредоточенно собирал воедино все прядки и убирал их за ухо, будто от этого зависел его ответ. Взглянул прямым сосредоточенным взглядом, без улыбки. — Ее не стало год назад, — наконец произнес он. Соби прищемил зубами кончик языка. По правде ничего говорить не нужно было, да и не хотелось. Смерть Шиеко была неизбежна — рано или еще раньше. С ее болезнью она не могла дожить до старости. Всякие слова сейчас были бы лишними. Грубыми. Грязными. А потому в них не было никакого толка. Кио не нуждался в утешении, да и из Соби утешающий был наипаршивейшим: эмпатия — это не про Соби. И они оба это прекрасно понимали. — C Шикико все в порядке, — продолжил друг, — похороны перенесла спокойно, да и вообще держалась и держится молодцом. Унаследовала дом, как мы и договаривались с ее матерью, все так же не зовет в гости… Взрослая совсем стала. Я ей не нужен больше. Да и был ли нужен когда-либо… Горечи в голосе Кайдо не было. Лишь тоска. Тоска и грусть, но столь светлая, подобно трепетному солнцу в зимний день, что нежно и старательно продирается лучами к стылой земле. Сквозь густые холодные облака, сквозь своих же близнецов — ответные искры от снега, сквозь бетон и тени, стремится оно коснуться земли, отдать тепло, которого и так мало… — Хочу когда-нибудь написать ее портрет, — раздалось между губами и стеклом горлышка, прежде чем они вновь соприкоснулись друг с другом. Мало кто любит прощаться, ведь чаще всего мы прощаемся с людьми, которые нам дороги, с теми, с кем мы расставаться на самом деле не хотим. А потому частенько провожаем до аэропортов, вокзалов, станций метро и дверей в дом, в надежде запечатлеть еще один, два, три — крошечных мгновения в памяти. Совместные мгновения. Мгновения, что даже спустя долгие годы так и будут оставаться терпкими на вкус. Все плохое в жизни со временем забывается, истончается-истирается и блекнет, но воспоминания о прощаниях не утрачивают своей болезненной горькой силы спустя многие дни. С теми же, кто нам безразличен, мы прощаемся с легкой душой и светлой улыбкой. Чаще же стараемся этого не делать, если обстоятельства или вежливость к этому не принуждают. Рицке нужно было попрощаться с Азуми. Попрощаться так, чтобы не только сохранить ее сердце в целости, но и не оставить в ее душе печали. С другой стороны, дать надежду в то, что он вернется тоже было неправильно: в этом он не был уверен на все сто процентов. Хотел ли он, чтобы она его ждала? Хотел ли он вернуться к ней? Он предполагал, что его ждет впереди: кошмар, который никто не сможет с ним разделить. Но Азуми могла бы ему помочь от него оправиться… Помогла, точно, совершенно точно помогла бы. Вылечила своими теплыми нежными ладонями, спокойным голосом, улыбкой, которая стоила всех богатств земных… Орхидея, потеряв по возвращению Рицки из Венеции первый из своих прекрасных цветов, белых, в густых сиреневых прожилках, к третьему дню как-то вся ссохлась. За столь короткий срок она успела обронить все свои цветы кроме последнего, что одиноким навершием венчал обнаженный стебель. Сегодня же Рицка смотрел на Азуми, и чувствовал, что она для него чужая. Однако лишь только мысль об этом была дикой и верить в нее не хотелось… Словно не он обнимал ее ночами, не о ней были его мысли, не с ней он лишился невинности… В эту минуту он не мог осознать, что произошло за те жалкие три дня их разлуки. Для того чтобы разобраться в этом иррациональном ощущении ему явно требовалось время, но даже сейчас он знал точно: с ним что-то произошло. С ним или с ней или с ними. Что-то изменилось, изменило и его самого, неумолимо и безжалостно, так что прошедшие недели с Азуми казались искаженными розовыми очками: такое вычурное, гротескное и абсурдное… Словно кислотно-розовая картинка в калейдоскопе, которая, преломляясь, множится и множится на фракталы при малейшем движении. Она нешироко улыбалась — он чувствовал легкое разочарование. Ее глаза были полны нежности, но его от этого мутило. Она накрыла его ладонь своей, а он чувствовал лишь нарастающее напряжение и раздражение. «Наверняка это просто стресс — уверял себя Рицка, — мозг, зная, что будет впереди, делает все, чтобы уберечь от лишней боли. Вот и все. Всего лишь защитная реакция, примитивная, грубая, но действенная. Может эта реакция на ложь, которую я вынужден ей скармливать? Но если подумать, то я и раньше ей врал…» Его недалекое будущее захлебывалось волной цунами в беспросветной тьме, полной боли, которую будет вынужден причинять другим и боли, которую придется принимать на себя. Во тьме, в которую он входил ослепленный, с завязанными руками — не видно света, не выйти на свободу, не спастись от могучей стихии. «Когда я вернусь, если я смогу вернуться, то все будет как раньше. С родителями. С Азуми и со мной. С Саган… Возможно, даже Соби будет лучше. Как же хочется в это верить…». И мысли эти освещали его неизведанный и страшный путь маяком, свет которого — есть чистейшая надежда и ярчайшая вера. И именно благодаря надежде и вере, на их зов, он намеревался вернуться. — Если же тогда тебя не отпустят, то может я смогу приехать? Мысль внутри черепной коробки настойчиво зашевелилась в явном протесте. Быть может это было предчувствие или интуиция — то сверхъестественное, во что он верил слабо, и особенно в это не хотелось верить сегодня и сейчас, когда ему предстояло проститься с любимой девушкой. Проститься, вероятно, навсегда. — Я не обсуждал эту возможность с администрацией, по правде сказать… У них позиция, что два месяца — это небольшой срок, который абитуриент вполне способен провести вдали от дома… Азуми вздохнула, отвернулась, всматриваясь в происходящее за окном. Оперлась подбородком о ладонь. Нижняя губа, как ему показалось, на секунду задрожала, но она быстро поджала ее. — Небольшой, ты прав… Но все же я бы очень хотела увидеться. Он молчал, внимательно наблюдая за ней. Отметил, что волосы ее, после того, как они получасом ранее попали под дождь, успели высохнуть, и теперь пушились и забавно топорщились. Азуми зачесывала их пальцами, словно гребнем, назад, к затылку, но те то и дело соскальзывали обратно, закрывая то родинку на щеке, то уголок губ, то полупрозрачные веснушки, коими был осыпан ее нос и скулы. — Я упрошу их дать мне круглосуточный доступ в библиотеку. Девушка чуть дернула бровью, все так же не поворачивая головы. — У них там есть ноутбуки и интернет. Я буду тебе писать. Она явно раздраженно хмыкнула, отнимая ладонь от лица. — Слушай, ты предлагаешь мне не ехать? — Рицка потихоньку начал закипать. — Я предлагаю тебе не отмазываться, а признаться. Не знаю в чем, но, видимо, в чем-то, что ты настолько не хочешь обсуждать, что начинаешь увиливать и скрытничать. Что намереваешься увезти с собой на два месяца, думая, что оно само как-то со временем разрешится… Юноша с силой выдохнул ртом, сжал пальцами переносицу, зажмурившись. — Это всего лишь подготовка к поступлению. Причем бесплатная подготовка. Да, есть свои минусы, но это всего лишь на два месяца… — голос его был сдавлен: раздражение пока удавалось сдерживать внутри. — Если ты хочешь расстаться, то так и скажи, — произнесла Такаги твердо, как обрубила, направляя взгляд похолодевших глаз в глаза Рицки. Ему стоило больших усилий не застонать в голос. Раздражение задрожало где-то под кадыком, и убрать его из голоса было задачей невыполнимой: — Ты правда думаешь, что я использую обучение в закрытой академии как предлог, чтобы расстаться с тобой? — он поднялся со стула, обошел стол, подошел к Азуми и поднял ее лицо за подбородок, заглядывая в блестящие от влаги глаза, — зря ты так. «Зря ты все испортила» — осталось на его губах, но так и не было произнесено. — Я напишу, как будет возможность. До встречи, — произнес он, склоняясь над ее лицом, и мягко поцеловал лоб. Ему стоило больших усилий вложить в этот жест свою нежность и тоску. Положив пару купюр на стол, Аояги развернулся и ушел, оставляя Такаги одну. Оставляя между ними невысказанность, сомнения и неопределенность. Прощаться так он не хотел точно. Последний цветок орхидеи, еще упругий и свежий, качнувшись от дуновения ворвавшегося на кухню ветерка, сорвался со стебля и упал ярким сиреневым пятном на белую столешницу. Дождь лил не переставая. Небо все также было затянуто пышными темными тучами, что низвергались холодными ливнями всю ночь и продолжали и днем. Прощание с Азуми прошло совсем не так, как Рицка ожидал, и оттого он чувствовал некоторую растерянность и недоумение. Да и сама встреча была… Стоя под зонтом на остановке, наблюдая, как дождь разбивается крупными каплями о прозрачный упругий купол, ему казалось, что несмотря на расставание в душе воцарилось облегчение. Он решил разобраться и проанализировать, почему его отношение к Азуми вдруг так резко деформировалось, чуть позже: объективных причин попросту не было. Агацума хоть и принес существенный душевный раздрай, на чувство к Такаги-тян повлиять не мог. Пошатнувшиеся от прессинга Минами нервы? Тревожная неопределенность, что отсекала все эмоции на корню, заставляя Рицку, тем самым, максимально сконцентрироваться на ситуации? Как бы то ни было, впереди было кое-что посерьезнее любовных терзаний… Конечно, там, в Лунах, с ним рука об руку будет Соби, но полностью полагаться на него было нельзя. Не потому, что Соби мог предать, нет, он бы этого не сделал. Это была его, Рицки, собственная битва, и побеждать чужими руками он не собирался. Соби лишь немного поможет в начале, придаст ему импульс, а дальше он пойдет сам. Один. Так он решил. Мы ведь сами вершим свои судьбы — Соби был ярчайшим тому примером. Он смог разорвать Связь, отравляющую его без малого десятилетие, Связь, что отравляла и все живое вокруг… Его Связь с Сэймеем губила людей. Соби должен был жить. Он наконец-таки начал пытаться жить сам для себя, а не для кого-то, чего-то желать, а не следовать чужой воле, самостоятельно выбирать и принимать решения. Его душа рвалась к раскаянию и прощению, но он наверняка осознавал, как дорого ему это обойдется. Рицка не имел права тянуть Соби за собой, ведь он как никто иной нуждался… В свободе. В надежде. В поддержке. В любви… В том, кто вытащит, избавит его от многолетней стотонной боли, что не давала дышать. Причем сделает это так, что не сломает его — душа Агацумы, заточенная в непробиваемый кокон боли, заставленная блоками — Минами ли, Сэймея ли — была хрупка и неприкосновенна. Надавишь — рассыплется. В том, кто достучится до сердца, тот, кому он поверит этим сердцем, и обретет, наконец, долгожданный покой… Когда-то Рицка думал, что он будет этим самым человеком. Он хотел помочь Соби освободиться и расправить крылья, но обстоятельства складывались иначе. Если он не успеет исцелить Агацуму полностью, то нанесет еще больший вред. И Рицка не мог рисковать. Да, время закалило Соби, сделало его сильнее и смелее, но душа, надежно запрятанная, все продолжала кровоточить, подобно тому, как раньше кровило Имя. До дома было ехать всего ничего; Рицка перед столь важной встречей почему-то не нервничал. О том, что он уезжает на несколько месяцев на учебу, Рицка предупредил родителей сразу же, как только Минами-сенсей коротко посвятил его в свои планы. Отец нашел в сложившейся ситуации повод для гордости («Мой сын такой самостоятельный и ответственный!»), мама же сначала ожидаемо была против, но потом под напором Рицки и мужа, Масаки, сдалась. — Я буду очень переживать, милый… Она частенько плакала. Поначалу искренне, а после напоказ: хотела внимания. Рицка с папой носились вокруг ее, всячески успокаивая и ободряя, придумывая новые аргументы в свою пользу. В день отъезда Рицка не успел толком попрощаться с отцом: тот, опаздывая, убегал на работу. Старший Аояги только и успел, что потрепать Рицку как раньше, между некогда ушками (он очень воодушевленно воспринял новый «статус» сына), и пожелать ему плодотворного обучения. Рицка еще долго смотрел на закрывшуюся за отцом дверь, впитывая в себя это воспоминание, тут же прокручивая его вновь и вновь, как на кассете, раскладывая по полочкам мельчайшие детали, звуки и запахи, чтобы потом достать их и, собрав полную картинку, воспроизвести. Мать же в этот раз была практически в убитом состоянии, еще хуже, нежели тогда, когда он впервые заговорил про академию. Она словно что-то чувствовала — это было видно по ее заломленным дрожащим рукам, по бледной коже, по бескровным губам. И это состояние не могло не передаться Рицке. Ему почудилось на мгновение, что она все знает. Липкий ужас скатился крупной каплей пота по позвоночнику. Ее наполненные слезами глаза не могли не дать под дых, выбивая из груди воздух — держать себя в руках становилось задачей невыполнимой. Подумалось, что если у мамы случится приступ, то будет даже лучше, ведь она потом не вспомнит, что произошло. — Мама… Она встрепенулась, словно до этого спала с открытыми глазами, и, всплеснув руками, протянула их навстречу. — Иди обними меня, сынок, — прошептала она, улыбаясь сквозь слезы. Это были самые теплые во всем мире руки и самый нежный взгляд, что ему когда-либо дарили… Он чувствовал себя конченным лжецом и предателем, но признаться ей не мог. Не мог сказать: «Мама, ты знаешь, что твой сын будет истязать других людей? Да, это такое обучение. Да, я сам сделал этот выбор. Будут ли мне причинять боль? Да, не исключаю. Возможно мне придется кого-то убить. А может и меня самого не станет. Я не знаю, мам. Это не в моей власти…» Он обнял ее за плечи, такую хрупкую, маленькую, уткнувшуюся ему в грудь, и начал безостановочно гладить по волосам, прижимая к себе, но не мог произнести и слова. Ощущал, как на груди становится влажно, и не заметил, как у самого из уголков глаз потекли слезы — обжигающими быстротечными дорожками, они не желали останавливаться. В носу тоже стало влажно, и он тихонько хлюпнул, так чтобы мама не услышала. Но она, конечно же, услышала. — Я ведь чувствую, что что-то не так… Скажи мне, что случилось? Почему ты плачешь? Она отстранилась, вглядываясь в его лицо. Из-за слез все перед глазами расплылось, потеряло очертания. Он шмыгнул носом еще раз, другой, а хотелось упасть на колени и завыть в голос, закричать что есть мочи, но он вымученно улыбнулся, вновь прижал маму к себе, чтобы она не видела его лица, и выдавил дрожащими губами. — Я очень люблю тебя, мама… Она вздрогнула, цепляясь за его плечи, словно надеялась, что сможет его удержать и уберечь. Уберечь от того, от чего она сама не знала, но чувствовала там, внутри, всей материнской душой. Душа ее металась от необъяснимого ужаса, заливалась слезами, и Мисаки заплакала еще громче, в голос, так что сердце Рицки начало раскалываться на мелкие кусочки. «Извини, пожалуйста, нас, непутевых сыновей. Ты не воспитывала нас такими, просто так… вышло. Мы оба вынуждены были тебя покинуть, и мы оба причинили тебе страдания. Прости нас…» — Мама, прости… Прости нас за все… — Облетела листва с деревьев, Расшатавшись, как мои нервы. Я тебе до сих пор не верю. Но а ты мне все также верен. Раздалась молния, сверкнула где-то вдалеке — гибкая, острая, яркая, — поднимая вслед за собой столб песка. — Интересное заклинание… — прошелестело ветром голоса Системы под потолком, — и сильное. В нем вера и верность… Но надо нежнее, с чувством. Он продолжил по инерции движение рукой, но после замер, обращаясь в слух. — Без адресата оно не имеет силы… Ты сама это понимаешь. — Но ведь это заклинание создано для твоего Бойца, а не противника, — заметила Система, — оно не будет действенным. Сэймей запустил ладонь в волосы и, сев в одно плавное движение, уткнулся подбородком в коленку согнутой ноги. Лишний раз соглашаться с Системой смысла не было, ведь она была права. — Знаешь, а это больно… — раздалось спустя несколько минут молчания. — Больно что? — спросил он скорее из вежливости, нежели ему действительно было интересно. — Когда люди распоряжаются мной так как они хотят… Ответ Аояги мало удовлетворил, но он не стал переспрашивать. Если она захочет, то расскажет: он уже понял, что Системе одиноко. Именно потому она продолжала ненавязчиво наведываться в его сны, приглашала почаще заходить в Систему. — Они научились закрывать доступ Бойцам к Системе. И это каждый раз отдает и по мне. Жертвы открывать не умеют, а блокировать их способности во вне пока не возникало потребности… Сэймей хмыкнул, крутанув запястьем, наблюдая, как в ответ пришел в движение песок. — Да на что ни посмотри, так тебе плохо. Бои уничтожили сотворенный тобой мир, убитых в Системе ты держишь у себя и поддерживаешь в них жизнь, а это забирает много сил… Еще и это. Тихий смешок пронесся под куполом. — Потому-то я и устала… Потому вы мне и нужны. Нелюбимые и Возлюбленные. Аояги опустил руки, внутренне напрягаясь. Даже Имя брата отдавалось вполне ощутимым уколом в сердце. — А ты знал, что раньше Имен не существовало вовсе?.. Сэя эта информация явно заинтриговала, но он сделал вид, что всегда это знал. Сменил позу, скрестив меж собой ноги, а руки на груди. — Надо же. Это в те времена, когда ты представляла собой Эдем? — с некоторой долей сарказма произнес мужчина, поднимая голову вверх. Ветер пронесся мимо, едва не запутавшись в волосах Сэймея, и обмер, свернувшись кольцами у его ног. — Имена попросили вы, люди. Из-за своего страха, из-за своей неуверенности. Истинным — тем, кто был создан друг для друга с самого рождения, — никакие Имена были не нужны. Союз этих двух сердец был союзом полнейшего единения, понимания и абсолютного доверия. Две половинки единого целого… Но со временем люди стали сомневаться, а действительно ли их пара — их истинные. И пожелали у богов наделять каждую пару своим Именем, Именем на двоих, чтобы быть уверенным в правильности выбора… Ветерок вновь поднялся, отчего Сэймею пришлось закрыть бурнусом лицо. — А потом они поставили Имя выше всего остального. Выше верности, любви и понимания. Они искренне полагали, что если Имя общее, то это с точностью указывает на истинность пары… А, как известно, Сила у истинной пары намного выше… В конце-концов люди искали своих одноименных уже не для единения душ. Не для любви, что проследует с ними до самого конца. Они делали это ради Силы... Они построили вокруг этих Имен целые институты. Они написали огромное количество трудов, опираясь на исследования Имен… Они стали определять по именам судьбу самого человека, его носившего. — Хочешь сказать это было напрасно? — Сэй невесело хмыкнул. — Да. Имена давались богами, но и богам свойственно было ошибаться… Раньше они сами подбирали людей, что должны были, воссоединившись, стать одним целым. Но довольно скоро им это надоело, и они пустили все на самотек… Потому сейчас немало пар, половины которых не предназначены друг для друга… Имена — одна большая фикция. — А есть ли Истинные сейчас? И как понять, что вот он, твой Истинный? — Тебе правда интересно? Не ожидала… Я была уверена, что тебя вполне устраивает твое нынешнее положение. Сэймей неопределенно мотнул головой. — Истинные существуют, конечно… Это банально, Возлюбленный, но надо всего лишь слушать свое сердце. Оно не обманет… Люди разучились это делать, им легче посмотреть в зеркало и найти на теле Имя. Наличие Имени дает столь необходимое спокойствие. С Именем проще и меньше, как они думают, шансов на ошибку… Он лег на землю, подкладывая руки под голову, и уставился на черный, в зеленых отливах северного сияния, потолок. — Слушать сердце… — глухо повторил за Системой. Когда он в последний раз слушал его? И осталось ли оно у него вообще? У ног Рицки небольшой чемодан на колесиках, за спиной рюкзак, в руках пластиковый горшок с цветком, орхидеей, с сочными жирными листьями и еще зеленым, но голым стебельком. У Соби на плече спортивная сумка, та самая, с которой он улетел из Англии в Италию, и из Италии — в Японию. В руках — сложенный до чемоданчика подарок Кио, — этюдник, да пара подрамников. Водитель, присланный из Лун, молча убрал все в багажник, оставив в покое только Рицкин цветок, сел за руль. — Ну, давайте прощаться, — произнес Соби, чем немало удивил Юико. — Но вы ведь всего лишь на пару месяцев… Рицка пожал плечами и шутливо развел руками, мол, кто его знает, после протянул руку Яею и пожал ее, потом — Кио. Напоследок обнял и Юико. Соби потрепал Юико по голове, пожал ладонь Яея и крепко обнял Кио, похлопывая его по спине. Рицка впервые видел, чтобы Соби обнимал Кайдо… Азуми не приехала, и это было вполне ожидаемо, хотя и немного обидно. Как и не приехали Нули — они закрывали на время кондитерскую и договорились встретиться уже в академии. — Вдруг нам там так понравится, что мы там останемся? — Агацума сложил руки на груди и с незлобным вызовом посмотрел на друга. — Я все еще сомневаюсь, что из тебя получится хороший учитель, Со-тян… Рицка по-детски зашипел, несильно пихнул Кио кулаком в плечо. — Да как ты только смеешь сомневаться! Учитель из него самый лучший! Все кроме Рицки на это засмеялись. Взгляд Соби, внимательно следящий за Рицкой, потеплел. — Ну, нам пора… — Хорошего пути! — Пишите по возможности! — Пока! Солнце последним лучом мазнуло по розовым хвостикам Юико, оставляя густые масляные разводы в тон ее волос на голубовато-синем небе. Двое сели в машину и та увезла их. Прочь из города, от любимых, родных, друзей и близких, но не из их памяти и сердец. Дорога предстояла продолжительная, так что оба могли вполне спокойно заняться своими делами. Рицка, расположившийся на заднем сидении, уселся с комфортом: вытянул ноги и принялся за книгу, которую ему посоветовал Соби — «Сила, Связь и методы управления заклинаниями в Системе». Благо, написана она была не Минами Рицу, методы обучения которого Рицке не импонировали от слова совсем. Соби, на переднем сидении, уткнулся в телефон: улаживал дела относительно своих еще непроданных работ, средств, уже вырученных, решал всякие другие бюрократические мелочи, с которыми ему в ближайшие годы (а может и никогда более) не удастся разобраться. Он решил, что большая часть средств отправится в детские дома и фонды, противодействующие насилию над детьми. Немного — Кио, в благодарность за организацию выставки и помощь, которую он ему оказывал так или иначе все эти годы. И еще кое-что Рицке. Закончив с делами, мужчина принялся за тягостные мысли. Рицка всерьез решил, что сможет противостоять Минами. Минами со своей армией, которой он за все годы управления школой научился искусно манипулировать. Конечно, их с Нулями план был неплох, но кто знает, как сильно Рицу удалось промыть мозги всем своим студентам? Он поселял в их сердцах злобу на весь мир. На его несправедливость. На людей, что были к ним жестоки. Что вынуждали их прятаться, скрывать Имена, искать укромные места для Боев. Обычные люди ущемляли их права; они осуждающе смотрели на однополые пары и презирали их. Не понимая, что для установки и поддержания полноценной Связи необходим эмоциональный и телесный контакт. Это было им объяснить невозможно… Но Соби сомневался, что одного Рицки хватит на весь мир. Даже после того, как он раскроет в себе силу и Бойца и Жертвы, если не отвергнет помощь Нулей и им помогут Нагиса и Нана — их усилий все равно будет недостаточно. У Агацумы даже в мыслях не было, чтобы оставить Рицку одного, даже когда у него пробудится Сила. Он знал, что они оба идут на верную гибель, и был готов защищать Рицку до конца… …клятва. Ему нужно было произнести слова клятвы. Той, что его вынудили произнести в сражении с Безлунными, когда все катилось в тартарары. Той, что он давал Сэймею, а сам представлял вместо него Рицку. Принести клятву — значит принести себя в жертву, значит «сражаться до последнего вздоха, до последней капли крови» — буквально. Вот только для клятвы нужна была Связь, которую Рицка не хотел… За Рицку он готов был сражаться — так. Отдавая всего себя, предлагая богам и тело, и душу. Но что-то подсказывало ему, что Рицка клятвы не захочет, и возненавидит Соби, если тот произнесет ее роковые слова. Клятва — это больше, чем просто слова. Она переплетала меж собой обе судьбы, что ей предъявлялись. — Рицка, не хочешь остановиться? Тот угукнул, и Агацума попросил водителя притормозить у обочины. Они ехали по двухполосной дороге, по обе стороны которой высился хвойный лес, и которую освещал скупой свет фонарей. Уже стемнело. Соби вышел первым, подошел к пассажирскому сидению, и буквально подхватил вывалившегося юношу под руки. — Осторожно! — Ноги затекли… — буркнул он в свое оправдание, повиснув в надежных руках. Поставив младшего Аояги на ноги, Боец отошел от машины на несколько шагов, и тот последовал за ним. — Судя по всему мне потребуется очень много практики… — невесело хмыкнул Рицка, пиная мыском мокасина попавшийся на пути камушек. — Такие выводы ты сделал из книги? Я буду стараться уделять тебе все свое время, Рицка. — Ты правда будешь преподавать в Семи Голосах? — Скорее это будет нечто вроде мастер-классов. На других условиях я бы не смог попасть в академию, не вызывая подозрений. Вернее не я, а Шон Крейг. Агацуме Соби вход в Японию заказан. Так что будь осторожен. — Я буду внимателен. И буду приходить на твои занятия, — кивнув, произнес Рицка. — Только если это не будет мешать твоим тренировкам и учебе… Они остановились в самом центре столпа света уличного фонаря. Россыпь звезд уже зажглась на индиговом небе, где-то вдалеке разрезаемом редкими розовыми всполохами. Тонкий месяц выглядывал из-за сизых туч, и вновь скрывался за ними, словно кокетничал. Рицка хоть и вытянулся в росте, все еще смотрел на Соби снизу-вверх, но теперь уже макушкой доставал до его подбородка. Соби потянулся ладонью к волосам Рицки, на что тот прикрыл глаза в немом одобрении. Зарылся пальцами одной ладони до самых корней, у виска, чуть помассировал кожу, нащупал безымянным тонкую бороздку от левого ушка, провел по ней, на что юноша прерывисто выдохнул и невольно подался грудью вперед. Агацума лихорадочно облизнул губы, запустил и вторую ладонь, а после чуть потянул на себя, и Рицка потянулся навстречу. — Со…би… Глаза Соби казались непривычно ультрамаринового цвета, столь глубокого и насыщенного, что это завораживало. Рицка ощущал, что тонет в этом взгляде, во взгляде, в котором были и нежность, и ожидание, а на самом дне — жгучее желание. Аояги захлебнулся воздухом, вцепился пальцами в ворот рубашки как за самое надежное в своей жизни, не смея оторвать взгляда. — Я так ждал тебя, Соби… Я так долго тебя искал… Это неожиданное откровение пронзило Агацуму стрелой, прошедшей через позвоночник: ошеломляюще и ярко. Он забегал взглядом по лицу Рицки, впитывая в себя дрожащие пушистые ресницы, полуприкрытые веки глаз с расширившимися зрачками, искусанные, потрескавшиеся губы, пятна, алеющие на щеках. Раздавшийся звук клаксона заставил их оторваться друг от друга. Впрочем, Боец был даже этому рад — не успел совершить ошибку. — Молодые люди, нас ждут! Соби кивнул, и напоследок проведя пальцами по предплечью Рицки, направился в сторону машины. Встречал их не кто иной, как сам директор. Он явно жаждал этой встречи, и это было понятно: он не видел своего ученика, некогда приемного сына, долгие пять лет. За его спиной чуть сбоку стояла Нагиса, и выглядела она совсем не так, как обычно. От ее привычного образа остался блеклый призрак, безмолвный и пугающий. — Минами, Нагиса-сан. — поприветствовал Соби бывших учителей коротким кивком. — Здравствуйте, Минами-сенсей, Нагиса-сенсей, — твердым голосом отозвался Рицка, выдерживая на себе прямые взгляды. — Неужели единственное, чему научился мой ученик за долгие пять лет, так это обращаться к своему учителю без должного почтения? — Неужели дражайший учитель за всю свою жизнь так и не научился относиться к людям вокруг по-человечески, а не распоряжаться ими, будто своими вещами? Рицу хмыкнул, и, будь у него возможность, блеснул многозначительно стеклами очков. Но очков не было. Зато были глаза. — Ваша работа? — обратился Агацума к Нагисе, кивая в сторону Минами. Она лишь слегка кивнула. — Впечатляет? О, это ты еще сыворотку в деле не видел… — Ты ведь тоже не видел, — хмыкнул Соби в ответ и обратил внимание на вещи, что были аккуратно сложены водителем на брусчатку ведущей к главному входу дорожки. — Полагаю, что благодаря вам двоим это случится совсем скоро. Что ж, уже довольно поздно. Пойдемте, покажу вашу комнату. Рицка по старой памяти дернул несуществующим ныне ушком, обращаясь взглядом к Соби в поисках подтверждения или опровержения своих мыслей: неужели у них будет одна комната на двоих? Мужчина, почувствовав его взгляд, пожал плечами, и принялся подбирать вещи. В каком-то из бесчисленных коридоров Нагиса исчезла — Рицка даже не заметил, когда успела. Проводил их до комнаты Минами-сан; несмотря на то, что входная дверь была одна, комната распадалась на две небольшие спальни по правую и левую руку от светлой, с окном во всю стену, уютной гостиной в середине. — Завтра в три пополудни. Не забудьте пообедать. Мне не нужны полуобморочные на Арене… А еще зайдите в учебную часть после завтрака, они помогут вам с оформлением и расписанием. Сейчас вам принесут поздний ужин. Соби выразительно хмыкнул в ответ на заботу Рицу — слова учителя были произнесены привычно — холодно и отстраненно. Не дожидаясь ответа, он покинул комнату, оставляя Рицку с Соби одних. Рицка без слов прошелся по гостиной, заглянул поочередно в обе спальни. — Мне чур правая! — донеслось до Агацумы. — Как захочешь, Рицка. Спустя некоторое время вещи были разобраны, и они оба начали исследовать комнаты на предмет жучков. Для Рицки происходящее казалось игрой — он задорно смеялся, прикидывая новые и новые места, в которых могли быть жучки оставлены, и проверял свои догадки. Стук в дверь прервал их: принесли ужин. — Эх, а в подвалах такого обслуживания не было… — Кнут был, теперь настало время пряников. Соби не оторвался от своего занятия. Он знал, что будь у него Сила, дело пошло бы в разы быстрее. Он проверил даже самые маловероятные места вроде косяков, плинтусов и оконных рам, но после пришел к выводу, что не сегодня, так завтра будут жучки, а потому комната не могла быть безопасным местом для обсуждения планов. — Соби, поешь! Дорога длинная была… Агацума провел рукой по коротким волосам, снял очки и сел за журнальный столик, на котором Рицка уже разложил незамысловатый перекус. Разговор с Муазом случился только спустя два дня после того как Сэймея насильно лишили ушей. Ярость Сэемеева сердца едва остыла, и теперь он требовал ответов на свои вопросы. — Халил… Я несколько раз говорил, что тебе следует обрубить на корню Связи со своими Бойцами, иначе тебе им не стать. Но ты меня упрямо не слушал. — Но ведь Связь… Они уже давно разорваны, причем обе. — Ты ошибался. Уж что-что, а я уверен, ты не вырвал из себя Связь. Подсознательно ты все еще тянулся к ним. И потому я был вынужден помочь: ты топтался на одном месте. Аояги скрипнул зубами, отвел глаза. — Давай я отвечу на оставшиеся твои вопросы. Почему парней было несколько, почему это было насильно, почему без договоренности? Потому что иначе была вероятность, что в тебе зародится новая Связь, а она нам не нужна. От старых бы избавиться… Ненависть, что ты испытывал в те мгновения, и сразу к нескольким людям, не дала ей и шанса образоваться. Муаз тяжело вздохнул. — И ведь получилось. Избавившись от ушей ты стал свободным. — Вы осквернили меня, — сипло выдавил Сэймей. — Чистым и непорочным людям никогда не приобрести абсолютного могущества. Ты не святой, Сэймей, и никогда им не был. А теперь еще оскверненный… Ныне у тебя есть все для осуществления своих намерений. — Я бы хотел вам доложить о смерти моего студента. Сидящие члены Совета Семи Лун подняли настоящий гвалт, засыпая Минами вопросами, словно они не были взрослыми учеными, благородными представителями Системы, людьми, управляющими самой Системой и вершащими судьбы Бойцов и Жертв. — Это была не смерть во время Боя. Это был не несчастный случай… Нет, это хуже. Намного хуже. Его убили. И сделал это человек, что сидит здесь, в этой комнате. Гробовая тишина сковала по рукам и ногам, шестеро переглядывались, отказываясь верить, не понимая. — Для того чтобы ответить на вопрос о том, кто совершил это деяние, мне для начала придется окунуться в историю. Недалекую, но успевшую покрыться пылью времени. Итак… Минами вздохнул, потер пальцами виски, и, уставившись перед собой, негромко продолжил. — Много лет назад мы, юные, опьяненные возможностями нашей лаборатории и собственными амбициями, принялись за изготовление химической формулы сыворотки, которая позволила бы применять Силу Бойца вне Системы. Вне Системы — это значит, что она бы распространялась на обыкновенных людей… Он чуть поднял глаза, посмотрел на Нану и Нагису, — те не моргая наблюдали за ним, и вновь продолжил. — Ни много ни мало мы хотели подчинить полмира… Отдать его во власть всем имеющим Силу. Мы хотели поставить человечество на колени перед системными, сделать обычных людей людьми второго сорта. Мы устали от них скрываться, мы устали от них прятать свои способности. Если бы мы открыли им свой дар, то они бы никогда нас не поняли, они бы стали бояться нас, а позже, объединившись, уничтожили… Поэтому у нас не было иного выбора, как поставить их на колени. — Кого вы, Минами-сан, подразумеваете под «мы»? — подала голос та самая, что закрыла доступ Соби к Системе. — Немного терпения, уважаемая Чикако-сан. И позвольте продолжить. Я уверен, что тот, о ком я веду речь, уже узнал себя, но спешу заверить, что лучше дослушать до конца — ваше бегство ничего уже не изменит. Только если меня не убьют, — Рицу хмыкнул, провел подушечками пальцев по губам, — прямо на месте… К моменту, как у нас начали получаться первые образцы, я понял, что больше не хочу принимать в этой затее участие. Да, прошло достаточно времени, и я раз за разом возвращался мыслями к нашей цели. И понимал, насколько она бесчеловечна, ужасающе чудовищна и безжалостна. Люди вне Системы… они ведь не виноваты, что родились без Силы. Возможно даже они счастливее нас, Системных. Им не приходится делать многое из того, жертвовать, испытывать боль и причинять ее, расставаться и объединяться… Человеческая жизнь — слишком тонкий инструмент, чтобы врываться в него и расстраивать еще больше… Мужчина поднял голову, перевел дух. Неторопливо, под всеобщее внимание, открыл бутылку с водой, сделал несколько глотков. Сцепил пальцы рук на столе, обвел взглядом присутствующих. — Но проект продолжился несмотря на мое требование о его закрытии. Я не хотел геноцида, не хотел, чтобы от моих рук пострадали люди, но меня не слушали. Со мной разорвали все контакты, а лабораторию перевезли… И спустя десятилетие я узнаю, что на моем ученике, Бойце, втайне от меня, был поставлен опыт с этой вакциной. Об этом мне сказала его Жертва. Им запудрили мозги, рассказали, какую силу они получат с этой вакциной — отказаться даже вы не смогли бы, что уж говорить о детях… Но, как вы уже поняли, вместо силы, распространяющейся без участия Системы, мы получили смерть. Вакцина… не была полностью готова. Или была плохо протестирована. Я… я не знаю. И теперь на моих руках лежит труп мальчика, за которого я, как директор школы, несу ответственность. А еще я несу ответственность перед его Жертвой… Вы даже не представляете, что с ним сейчас творится… В зале вновь стало шумно — шестеро обвиняли друг друга в совершенном, но абсолютно недоказанном убийстве, пока Минами не произнес роковые слова, тихо, но они прозвучали как гром среди ясного неба. Их услышали все. — Этим человеком была Саган Нагиса. Если бы ему не вернули зрение и он не обладал столь быстрой реакцией, то бутылка воды, полетевшая в его сторону, влетела бы прямо в переносицу. Это явно было бы больно. Но она врезалась в стену за спиной Рицу и с оглушительным звоном разлетелась на кусочки, некоторые из которых отлетели обратно на стол. Рицу был невозмутим, лицо Нагисы приобрело более здоровый вид, нежели час назад. — Ты чертов лжец! Как у тебя только язык повернулся заявить такое! Все остальные присутствующие замерли, переводя взгляды с Саган на Минами и наоборот. — Первыми в твоем списке на уничтожение должны были стать Семь Лун. Привычной Силой Системы тебе бы не удалось это совершить. Ведь ты хотела мести… Хотела, чтобы все наши близкие страдали также, как и ты, когда тебе отказали в проекте с третьей парой Нулей. Вернее не отказали… Тебя вынудили уничтожить их, уже родившихся детей. Родившихся… Они ведь искусственные. Рождение — неподходящее для них слово, не находишь? Нагиса отчаянно завизжала, подскакивая с места и направляясь к Минами. Тот пошел ей навстречу, и ловко перехватил тонкие запястья, надежно фиксируя. — У меня есть доказательства присутствия в крови Бойца Бесшумных неизвестного компонента. Ты вколола ему сыворотку, и ты хотела, чтобы он в обмен на безграничную Силу уничтожил весь Совет… Ведь ты этого добивалась? — Ты меня подставил! Ты, ублюдок! Ты все обставил против меня. Это он, Рицу, хочет убить вас всех, это он, Рицу, заставил меня продолжить изготовление сыворотки! Это ему требуется власть. Не слушайте его! Женщина рыдала, сотрясаясь в конвульсиях, кричала что есть мочи. Минами на помощь поспешила охрана, их двоих разняли. Сопротивляющуюся и выкрикивающую несвязные ругательства Саган выволокли под руки из кабинета, и наступила оглушительная тишина. — Полагаю, у вас остались какие-то вопросы? Я готов на них ответить. Горшок с орхидеей занял почетное место на подоконнике в спальне. Все цветы его опали, но новый стебель уже начал свой путь к солнцу.