RUN BOY RUN

Рицка не спал всю ночь. Сон упрямо не шел, что, впрочем, было не удивительно. В голове то стояла оглушающая тишина, то от гула мыслей хотелось кричать, чтобы хоть как-то заглушить их. Мысли эти затмили собой все: и трудности в общении с Соби, и интриги Минами, и предстоящие противостояние армии директора… Надо было поговорить с Азуми. Постараться ей объяснить. Можно было попытаться убедить ее в том, что и он, и она — они оба слишком молоды. Что, возможно, девушка ошиблась. Ну не может беременность проявиться чуть больше чем за неделю, даже он, парень, и то знал о таком. Да, все верно. Это просто ошибка. Или не ошибка, а своеобразная попытка Такаги-тян вернуть Рицку домой?.. Слишком жестокая и эгоистичная, надо сказать, попытка. Он не был зол — ни на себя, ни на Азуми, нет, что было странно. Он был удивлен, неприятно шокирован, он был расстроен, но искренне уверен, что Азуми ошиблась. Аояги не хотел, не был готов к такому… Тем более он не был готов к этому сейчас, когда его жизнь перевернул Минами со своими планами. Если бы не директор, все было бы гораздо проще… А теперь? Теперь у этого ребенка просто-напросто могло не быть отца. Однако и настоять на прерывании беременности Аояги не мог. Просто не смел — он не имел на это права. С первыми лучами солнца Рицка выскользнул из кровати, так и не сомкнув глаз, на автомате принял душ, умылся и почистил зубы. В зеркало не смотрел — этим утром ему было противно видеть свое отражение. Голова раскалывалась от боли, мешая новым мыслям зарождаться в утомленном мозге. На время в черепной коробке была лишь оглушающая, но столь нужная сейчас тишина, которая давила изнутри на виски, распирала. И все же шальная мыслишка закралась: надо было изучить главу с телепортацией и попрактиковаться — в мгновение очутиться у Азуми дома было бы очень кстати. Но сразу отпустило: Соби как-то рассказывал, что телепортироваться Бойцам разрешают только к концу обучения: слишком велики риски очутиться не там где надо или и вовсе расщепиться по дороге. Рицка стоял перед шкафом словно в анабиозе, не зная, что же следует надеть. Впрочем, от одежды вряд ли что-то зависело. Наконец собравшись, он на мгновение заглянул в спальню Соби. Мужчина спокойно спал в той же позе, в которой Рицка застал его накануне. Сердце ощутимо сжалось: с одной стороны, бросать Агацуму без объяснений не хотелось, с другой — смотреть ему в глаза и что-либо рассказывать… Рассказывать и оставлять одного. — Я вернусь, Соби… И он ушел, оставляя после себя вещи в шкафу, зубную щетку в ванной комнате, милое желтое полотенце, подаренное Саган, и записку, в которой обещал вернуться в ближайшее время и просил не беспокоиться. «У Азуми проблемы, она попросила помочь. Ей больше не к кому обратиться. Я вернусь так быстро, как только смогу. Не сердись, пожалуйста». Однако перво-наперво следовало предупредить о своем отбытии Минами. Рицка шел по пустым тихим коридорам, так никого и не повстречав на своем пути. Он помнил дорогу до кабинета директора по предыдущим приездам в Школу. В столь ранний час выспрашивать ее было бы просто не у кого. Директор, казалось, его ждал. Сидел, одетый с иголочки, в своем кресле, пил горячий чай, и смотрел равнодушно, будто был совсем не удивлен Рицкиному появлению и заявлению. Рицка решил не посвящать директора в личные дела, просто сказал, что ему нужно срочно быть дома, и что он обязательно вернется. Минами был совершенно спокоен, разве что задал пару общих вопросов, предупредил, что за ним будут следить, и дал два дня на решение своих проблем. — И не трогайте Соби, пожалуйста, — в голосе слышалась плохо скрываемое раздражение. — О, мальчик. Этот Боец сам кого хочет тронет… — Тогда мне пора. Машина с молчаливым водителем рванула в город. Рицка искусал себе все губы от волнения, пытался, было, отвлечься на учебники, но не мог понять ни единой строчки. Смысл ускользал, словно песок сквозь пальцы. Он весь был сконцентрирован на тех двух словах, в дрожи и слезах ее голоса. Два слова — я беременна — что обухом по голове, уничтожая в ноль все иные мысли. Два слова, и хотелось уничтожить весь мир только ради того, чтобы она была в безопасности. Чтобы быть с ней… Но готов ли он к ребенку? Он не был уверен. Готов ли он был связать с ней жизнь? Он даже не думал о таком. Готов ли он был признаться, что любит ее? Выбрал ее? Одно дело встречаться, а ребенок… Это обязательства и ответственность на всю оставшуюся жизнь. А как же Соби? Что будет с ним? Он ведь обещал помочь ему… — Остановите, пожалуйста, машину. Мне нужно выйти, — голосовые связки сдавали, слова скрипели словно петли заржавевшей двери. Машина плавно остановилась у обочины, и Рицка опрометью выскочил наружу. Отбежав на приличное расстояние, он раскрыл рот и закричал что есть мочи, до слез в уголках глаз и едкой боли в глотке. Оставшуюся дорогу он был практически спокоен. Тяжелые, грузно давящие мысли вперемешку с искрами страхов то и дело прорывались отчаянными всполохами в сознание, но Рицка обрубал их на корню. Встряхивал головой, делал несколько глубоких вдохов и выдохов и возвращался к учебнику. В нем было немало полезной информации, которую Рицка то и дело подчеркивал карандашом, а на особенно важных главах и вовсе заминал уголки страниц — перечитать на будущее и испробовать на практике. Новые знания упорядоченно оседали в голове, так что по прибытию в университет Кэйо Рицка не только почти полностью его прочел, но и многое понял. Кое-что он уже знал от Соби, на практике или от Йоджи с Нацуо. Что-то когда-то давно ему рассказал сам Рицу, кое-что — Нагиса, и сейчас он, читая абзац за абзацем, то и дело припоминал, когда и при каких обстоятельствах он узнавал те или иные факты. Авто наконец остановилось, и Рицка вышел наружу, потягиваясь и разминая затекшие ноги. Крутанул головой — шея от чтения тоже затекла. Задумчиво почесал подбородок, окончательно принимая решение ничего не рассказывать девушке ни про угрозы Минами, ни про Систему, ни про свою возможную смерть. Он верил, что они смогут победить Рицу и его армию, вместе с Соби спасут Систему неизвестно от чего… И у него получится вернуться к Азуми. Так, будто ничего и не было. Она не должна ничего узнать. Такаги улыбалась. Слегка печально, чуть опустив голову, не спеша подошла к Аояги, взглянула смущенно исподлобья. Глаза предательски блестели, но голос ее, на удивление, был тверд: — Привет. — Здравствуй. Ко мне? — голос от долгого молчания сипел. Девушка кивнула и они без лишних слов сели на заднее сидение. Так же, не произнося и слова, доехали до соседнего с домом Рицки квартала и вышли из машины. Ему было гулко. Пусто. Страшно. Если еще месяц назад он видел свое ближайшее будущее в стенах университета, то сейчас оно сталось слишком путанным, зыбким, неизвестным… «К черту!» Рицка прикусил щеку изнутри и уверенно сжал пальцы на ее запястье, ведя за собой. Уже зайдя в квартиру отпустил ее руку, оставив на коже заметный красный след. — Будешь чай? Прошел на кухню, повертелся, осматриваясь, достал две кружки — свою любимую, и ту самую, из которой любила пить она. Она сбросила босоножки, следуя за ним. Тихо села на стул, подперла подбородок рукой, уставилась в окно. — Давай. Поставив чайник, Рицка сел на стул напротив, протянул к ней руку, заставляя обратить на себя внимание. — Ну как ты?.. Она пожала плечами, взгляд ее бегал, будто она боялась смотреть ему в глаза, а губы дрожали. — Не понимаю ничего… Рицка хмыкнул — он понимал еще меньше. Но он не испытывал из-за этого какого-либо разочарования. Злости или чувства несправедливости. Это была жизнь. И то, что случилось — просто очередной поворот. Возможно так было решено судьбой. И хотя он к такому не был готов, как и ко всему, что происходило последнее время — он решил принять все происходящее с открытым лицом, прямо, без утайки. Он решил, что будет делать все от него зависящее, будет поддерживать в себе и других веру и стремиться к счастливому исходу. Люди никогда не готовы к трудностям и потерям, — судьба, фатум, спрашивать не станут, отсрочки не дадут, а просто подведут к тому, что тебе предначертано. Поставят перед фактом и расхлебывай сам. Не справился, упал — слабак, пробуй еще. Смог по итогу выдержать испытание — значит обрел бесценный опыт и стал сильнее. — Я с утра сходила в клинику, там подтвердили. Сказали, что плоду уже второй месяц. Я спросила, как такое возможно, ведь у нас с тобой… было… всего лишь неделю назад, но врач посмотрела на меня так, будто я что-то утаиваю от нее. — Но ведь у тебя никого?.. — Нет, Рицка. Никого. Уже месяцев семь как ни с кем, правда. Чайник закипел и взял свистком высокую ноту, на что двое испуганно вздрогнули. Рицка подкинулся, отходя к плите. — Что мне делать, Рицка? Если он так и будет аномально быстро развиваться, то надо скорее идти и записываться на аборт… Рицка, стоя к девушке спиной, прикрыл глаза, и промолвил. — Сейчас мы поедем с тобой в клинику. Я бы хотел во всем сам убедиться. И если все так и окажется, как ты сказала… Щебетание птиц за окном, радостные детские крики, пар, исходящий из чайника. Жестяная банка с чаем отбивает солнечного зайчика от падающего на округлый бок луча солнца. Мир не замер, он все также существовал — с ними или без них. — Никакого аборта, Азуми. Я приму этого ребенка. Если ты готова стать его матерью. — Примешь?.. — на выдохе прошептала она. — Я приму его и буду с тобой, — он развернулся, кидая на нее прямой уверенный взгляд. — А когда я вернусь из академии… Ты согласна стать моей женой? Глаза ее, не веря, забегали по лицу Рицки, ладонь, лежащая на столе, заметно дрожала. Ее губы были открыты, но связки не слушались — она была так взволнована и ошеломлена, что не могла произнести и слова. — Да, Рицка… Да, я согласна! Он сделал шаг к ней и опустился на колено, прикрыл глаза, и положил голову на ее колени. — Прости, что не успел купить кольцо… Ее слова оказались правдой. Стоя у ожидающей его машины Рицка в задумчивости потер костяшками пальцев губы, пытаясь осознать произошедшее. Еще несколько минут назад у него была надежда на то, что беременность Азуми — ошибка, или ее хитрая манипуляция, чтобы заставить его вернуться. Но слова врача в женской консультации подтвердили все опасения, выбивая почву из-под ног. Он будет отцом ребенка. Он, семнадцатилетний парень, который вот только научился жить самостоятельно, он, не имеющий должного опыта себя-то обеспечивать, он, не так давно посещающий психолога, он, некогда влюбленный во взрослого мужчину… Или не «некогда»?.. Рицка закусил пылающую нижнюю, ощущая импульс глухой боли, отдающей в челюсть. Азуми убежала на пары, оставив его наедине с растерянностью. А он пытался понять, как такое возможно, что ребенку уже восьмая неделя, при том что они занимались сексом с неделю назад. Конечно, Рицка мог сдать днк на установление отцовства, но он был практически уверен, что Азуми не врет, и у нее действительно давно никого не было. Он помнил, как исказилось ее лицо при первом проникновении: такое не подделаешь. Ей явно было больно… поначалу. Но память о том, что было после первых движений, и как все завершилось, подводила. Как по-волшебству все, происходящее в ту ночь, забылось. То была очередная загадка, разгадать которую ему не представлялось возможным. Буквально несколько дней назад он думал о том, что ему предстоит принять решение и выбрать из них двоих — Азуми или Соби. Но сейчас, возвращаясь в лучах утреннего солнца в Академию, он мог лишь усмехнуться тем наивным мыслям. Меньше чем за сутки он стал ощущать себя так, словно стал старше на целую вечность. Выбор был сделан. Он не мог изменить его — сам был виноват в случившемся. В нынешних обстоятельствах бросить же Такаги он не мог: оставить мать без мужа, а ребенка — без отца казалось ему чудовищным. Этот выбор был сделан за него. Песок бежал между пальцами Сэймея горячей струйкой. В заклинаниях тренировочных Боев он был самой часто используемой из материй. Его было много, он был повсюду, и потому отлично подходил для оттачивания заклинаний — дополнительные усилия на создание материи не требовались. В иных условиях — например у морей, озер или рек — песок можно было бы заменить на воду, ведь они были похожи по органолептике. Вдобавок ко всему он отлично противостоял огню. Использовать в заклинаниях песок и энергию Солнца Сэймею довольно быстро надоело, и он хотел уже обсудить с Муазом возможность перейти к выдуманным материям, а еще лучше — к заклинаниям с остановкой времени… Однако Сэй все еще сердился на учителя, и не мог понять, как он мог поступить с ним так… И не сколько произошедшее насилие как факт беспокоило его — да, его одолевали кошмары, мучили приступы паранойи, — сколько вконец раздавленная самооценка. Нет, из-за такого — двух членов в своей заднице — он на себя руки не собирался накладывать, но тягостные мысли посещали его чаще и чаще. Мысли и отвращение к мужчинам. Пожилая кухарка, Нала, была единственным его другом здесь. Они как-то быстро сблизились: ей нужен был помощник, а ему надо было занимать руки и голову. За готовкой она рассказывала о своей жизни — в других обстоятельствах ему бы не было до нее никакого дела, но ныне только с ней он чувствовал себя в безопасности и как-то отвлекался. Лишь ее компания приглушала подтачивающие его изнутри отвращение, разочарование и страх. Он ведь уже и забыл, каково это — бояться… Она спасала его от мыслей, что лишали уверенности, не давала ему проваливаться в руины разрушенных надежд. Все чаще Аояги думал о том, что ему к черту не сдалась власть над миром — ни над Системным, ни над каким иным, — и все, чего он хочет, так это остаться одному на уединенном острове. А лучше с Рицкой. Где-нибудь, где будет вечное лето, не как в этом чертовом Лондоне, где будет тишина, покой, где никому ничего не надо будет доказывать… … Но Рицка вряд ли примет его назад, если он вдруг ни с того ни с сего вернется. Потребуется уйма времени, чтобы вновь завоевать его доверие и расположение к себе. Он ведь уже не будет относиться к нему так, как до разыгранного самоубийства: то, что он забрал у Рицки Соби было для брата последней каплей. Возлюбленный взорвал все мосты позади себя, обрубая всякую связь с прошлым. И только потом узнал, что впереди не бескрайние, готовые к его покорению, земли, а океан. Далекий, глубокий, не переплыть его, не обуздать. У него не было ни прошлого, ни будущего, одно зыбкое настоящее, за которое ему день за днем становилось противнее держаться. — … только пару седых прядей в висках. Я тогда еще совсем девчонкой была, влюблялась в каждого встречного, и когда нам устроили встречу, то и вовсе пропала. Он мне обещал одно, другое, третье, и говорил, как нам будет хорошо вместе, если я уеду с ним, и, мол, приданного не надо, ты сама драгоценность… Но с каждым свиданием я все меньше верила его сладким речам. Подружки надо мной смеялись. Упрекали, мол, как ты смеешь, дура, такого мужчину упускать. Он был знаменит, статен, богат… А я смотрела на него, в его зеленые глаза, такие красивые, что от одного взгляда можно было голову потерять… И не влюблялась. Наоборот, будто прозревала. Шестое чувство подсказывало, что он не так прост. В шатре были лишь они одни. Сэймей помогал Нале на кухне — мыл, чистил и нарезал овощи, рубил мясо, таскал тяжелые мешки, подметал и мыл посуду. Первое время у него даже такая нехитрая работенка получалась из рук вон плохо: хозяйские дела за него всегда делали другие, но Нала на него не сердилась. Она была уверена, что из Сэймея выйдет толк, и она была права. Сей молодой мужчина, которого все звали Халилом, был хорошим слушателем, что время от времени задавал правильные вопросы. Правда сам он отчего-то постоянно молчал и о себе вовсе не рассказывал. Кухарка не переставала верить, что рано или поздно он свою историю поведает, ведь такие задумчивые и молчаливые скрывают под собой, как правило, что-то очень интимно-болезненное, что-то, что даже показывать другим стыдно и боязно. За свою долгую жизнь Нала успела усвоить, что любая ледяная корка рано или поздно сходит. Достаточно разговаривать с человеком, не давать ему быть одному, занимать делами и акцентировать внимание на чем-то хорошем. — И ты поняла что с ним было не так в итоге? — Не сразу. Мне уже потом, когда он покинул наш город, рассказали. Он хоть и был молод, но у него было две жены, дети. А меня он хотел сделать очередной своей… Женщина сцедила воду, вылила ее в миску и высыпала промытый рис в огромный казан, к уже поджарившемуся с луком и морковью мясу. — Но меня это не устроило. Ни тогда, ни потом. Я должна быть единственной, и никак иначе. Сэймей невольно вспомнил о Нисее, своем «единственном». Бойце, которого он покинул. Человеке, который готов был сделать для него все что угодно… Он готов был убить — не другого, но себя — ради него. Извечная наглая улыбка-ухмылка сытого кота, как он рвался в бой бешеным псом, и склонял, одного за другим, к коленям — не своим, но хозяина. Как грациозно, хищно он двигался в Системе, — порой это завораживало. Услышал в своей голове Нисеев заискивающий голос, или его театрально-капризное хныканье. Вспомнил ту ужасную ночь, когда окровавленного, переломанного, лежащего в неестественной позе Акаме поливал дождь, заливал глаза, нос, смывал кровь с кожи. Как безжизненные глаза невидяще смотрели на ноги, которые больше его не слушались. Вспомнил его последнюю отчаянную истерику — дрожащие обжигающе-горячие ладони, влагу в глазах, на щеках, под носом, вспомнил, как Акаме умолял, и цеплялся, и шептал лихорадочно, и прижимался телом, насколько это было ему по силам… … нож выпал из пальцев со звоном. Внутренняя дрожь нахлынула волной цунами от мозга, через сердце и грудь, к кончикам пальцев на руках, и Аояги невольно согнулся, хватаясь за сердце, пытаясь его унять. В глазах противно защипало и сделалось мокро. В горле засвербело кислым склизким комом, который перекрыл доступ кислороду. Он хватал воздух ртом, но в ответ раздавались только сиплые хрипы. Сэймея трясло как в лихорадке, а воздух упрямо не желал попадать в легкие. В ушах стоял шум от бухающей в сердце крови, он заглушал любые звуки, становясь с каждым толчком громче и быстрее. Где-то на задворках сознания донесся женский крик, но перед глазами уже поплыло. Тело повело, и ноги, не слушаясь, подогнулись. Чернота накрыла Сэя с головой уютным покрывалом. Ослепительно-белое бесконечное пространство, в котором не было ничего и никого. Пустота, тишина и ирреальный белый, столь яркий, что глаза приходилось прикрывать ладонями. Ему это что-то напоминало, а, если точнее, мир Системы, правда парящих в вышине тел не наблюдалось. Самой Системы, впрочем, тоже. Сэймей осмотрел себя, свои руки, босые ступни, белые брюки, вместо бурнуса — куртка эта дурацкая, с Нисеева плеча… Ступням не было ни холодно, ни тепло, ни мягко и ни твердо. Он ничего ими не чувствовал. В голове не было ни единой мысли, словно пустота этого места забралась и в его голову. В душе царил безмятежный покой. Ущипнул себя за руку — ощутил легкий укол боли — это обрадовало. Бесчувственность его не воодушевляла. По привычке постриг ушами, но вовремя опомнился — их у него забрали. Сэймей выдохнул полной грудью. Его уже начали раздражать эти проделки Системы — вечно он попадал туда, не зная куда, и таскали его без всякого разрешения, словно новорожденного котенка. Ощущать себя чужой марионеткой было противно. — Система! Выходи! Мне назад надо — сейчас не самое подходящее время для разговоров… После того, как его изнасиловали, ему очень не хотелось оказаться без чувств в этом змеином логове. Если бы он хотя бы был в своем шатре… Но ему никто не ответил. Ни через минуту, ни после длительных настойчивых окриков. Аояги несдержанно всплеснул руками и побрел вперед, куда глаза глядят. Шел он, по собственным ощущениям, долго, стараясь думать о чем-то отвлеченном. Раздражение нарастало, но выплеснуть его было не на что и не на кого. — Куртка… Сэй вывернулся из одежки Нисея как ошпаренный, бросил ее на белоснежный пол, и с небывалым удовольствием потоптался на мягком вельвете, понося бывшего Бойца на чем свет стоит. Удовлетворенно выдохнул. Полегчало. — А ты вообще уверен, что находишься там, где ты думаешь? Голос был мужским. Впервые — мужским. Незнакомым, чуть насмешливым. Сэймей выдохнул через нос — крылья раздулись — упер руки в бока. — Что если я скажу тебе, что ты умер? Сэймей тряхнул головой, и, совершенно не меняясь в лице, хмыкнул. — Ага. Конечно. С чего вдруг? — Связь. Вспомнил о Бойце, воспоминания, а их было много, вызвали эмоции, а те, в свою очередь, породили Связь. Которая тут же разрушилась. Твое сознание просто не выдержало такого сильного скачка энергии… — Да такого быть не может. Я ведь ничего не почувствовал, когда Связи разорвались… Они ведь обе почти сразу… — нотки сомнения проскользнули в голосе. А следом нежные ладони легли на плечи и чуть сжали. — Нельзя вас одних оставлять, — Система покачала головой, обходя Сэймея. — Здравствуй, Возлюбленный. — Что это сейчас было? Что вообще произошло?.. Женщина в белых одеждах взмахнула рукой, рассеивая плотный белый туман над ними, открывая вид на уже увиденных однажды бездыханных людей. — Не слушай. Ты просто отключился ненадолго. Твой лысый друг отнес тебя в твой шатер и сейчас сидит рядом. Охраняет. Кажется, ты ему нравишься… Сэймей фыркнул брезгливо, скрестил на груди руки. — Ты уж прости, что я так оторвала тебя. Просто решила, что время пришло… — женщина подняла голову, понаблюдала немного за раскачивающимися в пустоте телами, и вернула взгляд Сэймею. — Теперь эти люди, все до единого, в твоих руках. С этого дня только от тебя, твоего решения, зависит, исчезнут ли они навсегда или вернутся в мир живых. Аояги не стал задавать вопросы, лишь вопросительно изогнул бровь. — В тех, кто был убит в Системе, я долгие годы поддерживала жизнь. Как ты знаешь, все они — здесь. На самом деле они не мертвы, скорее находятся в летаргическом сне. Однако это отнимает немало моих сил, и с каждой новой жертвой ее расход увеличивается… К тому же все эти люди — часть меня самой, и я не могу позволить им бесследно уйти, ведь по моей вине они были убиты. Я никогда не прощу себя за то, что я допустила такое… Но пора что-то менять. Что-то сделать с ними. Я решила передать их тебе. Ты освободишь меня от них в обмен на искупление своих грехов. Ты избавишься от вины и очистишь свою душу. Ты ведь помнишь, сколько из них — твоих рук дело? — Что мне предстоит с ними… сделать? — Аояги поднял голову, пытаясь выискать тех, кто погиб от его приказов. — Я даю тебе возможность возродить их к жизни. Ты можешь хоть всех их сейчас пробудить, вернуть к любимым, к семьям, к миру… Неподражаемому, прекрасному миру, радостей которого они не успели вкусить сполна. Они станут живыми, такими же, как были в тот момент, когда сюда попали. — Но ведь есть какое-то «но», так? — Есть. И это сложнее всего. Видишь ли… Некоторым из них незачем возвращаться. Они не хотели бы больше жить. А некоторым просто некуда. Их никто не ждет… Чьих-то любимых и близких нет в живых, их самих забыли, а сами они провели здесь столько времени, что уже не смогут стать полноценными составляющими общества. Для них будет лучше, как это не прискорбно… Не возвращаться, понимаешь? Выкидывать, а иначе это не назовешь, в мир, в котором их будут ждать одни лишь страдания — я не могу этого допустить. Все они — часть меня, и я желаю им лучшей участи… С этого момента я передаю тебе возможность определять, кто будет жить, а кто — погребен в землю. Для этого тебе придется убедиться в том, что они хотят жить, и им есть куда возвращаться. Куда, к кому, и зачем. Мы должны их… оживить, а не отправлять на верную гибель. — А что если я приму… Неверное решение? А что если я откажусь? Ты наделяешь меня какой-то божественной силой… И огромной ответственностью. Думаешь, мне оно надо? Система тепло улыбнулась, и поманила рукой: спящий плавно опустился к ней, паря на уровне ее груди. — Тебе же там скучно, я ведь вижу. Скучно и одиноко. Там у тебя нет ничего. Ты не нужен этим людям. Я даю тебе шанс начать все с чистого листа. И я надеюсь, что ты мудро воспользуешься как моими дарами, так и этой возможностью. Что касается выбора… Все эти люди будут на твоей совести. Их судьбы зависят от тебя. Я не смогу тебе помочь, подсказать, направить к верному пути. Тебе предстоит принимать правильные решения, которые по итогу спасут и их, и тебя самого. — Но ты не права. Я не один. У меня есть брат, — твердо произнес Сэймей. — А еще Боец. Бывший Боец. На это Система лишь покачала головой. Волосы всколыхнулись от движения, скрывая возникшую на лице улыбку. — Я не могу допустить вашей с Нелюбимым встречи. Вам нельзя встречаться еще какое-то время. Извини. — Ты что-то сделала с ним?! — Нет, — последовал молниеносный ответ. — Но сейчас он делает то, что должен был ты. Много лет назад ты уже подвел меня, и теперь он — моя последняя надежда. Я не могу допустить, чтобы ты и ее у меня отнял. — Что все это… значит? — Ты был избран мной еще при рождении, и я ждала, когда ты подрастешь. Но я пропустила момент, когда ты убил. Я не успела остановить — ни тебя, ни Агацуму Соби. Глупа была, наивна, понадеялась, что ты не подведешь… Что ты никогда и не подумаешь о том, чтобы лишить кого-либо жизни. После этого пришлось менять планы, — убийца не спасет мой мир, — благо что у тебя был брат… — Рицка… Что ты сделала с Рицкой?! Система, не поворачивая головы, огладила мертвеца по голове, убрала светлые спутавшиеся волосы с лица — крупный нос, выдающаяся вперед челюсть, неправильный прикус, глубоко посаженные глаза с фиолетово-синими синяками на нижних веках. — Я стала его частью, как когда-то твоей. Впрочем, сейчас не время говорить о минувшем. Твой брат жив и здоров, и я гарантирую его безопасность. Можешь не беспокоиться. — Как интересно… И что же тебе нужно от моего брата? — Освобождение. Очищение. Он должен… спасти меня. Спасти всех Системных. Совершить то, чего я так ждала от вас с Агацумой Соби. Отныне это его бремя. Однако, и у тебя не самая простая миссия, Возлюбленный. Ты готов взять судьбы этих людей в свои руки? Сэй в задумчивости покусал губу. В голове шумело от мыслей, догадок, вопросов и разгадок, но чтобы выстроить всю полученную сейчас информацию в порядок, требовалось время. И спокойствие. — Впрочем, спешу тебя обрадовать. Колесить по миру ты будешь не один. Боюсь, не справишься. Слишком уж это… Незнакомец, парящий перед ними, преобразился за несколько коротких мигов. Светлые спутанные волосы удлинились, потемнели до цвета воронова крыла. Фигура вытянулась, стала тоньше, изящнее. Лицо преобразилось — тонкие аккуратные черты, острые скулы, пухлые губы, длинные ресницы. Нисей. — Я думаю, он составит тебе отличную компанию. Рицка осторожно приоткрыл дверь аудитории, заглянул внутрь. Обычно студенты все как один, с презрением и негодованием на лицах, оборачивались на источник шума, встречая взглядами опаздывающего, но после поворачивались обратно, возвращая внимание преподавателю. Так было в университете Кэйо, по крайней мере. Но либо студенты Семи Голосов были иначе воспитаны, либо Соби так интересно вел мастер-класс, что он не увидел ни одной пары глаз. Только ушастые затылки и профили, причем не только девчачьи (Рицка готов был биться об заклад, что половина из присутствующих девочек пришли поглазеть на нового молодого и симпатичного преподавателя), но и мальчишечьи. Все они уставились на Агацуму, точнее, Крейга, высокого стройного мужчину с короткими светлыми волосами. Свободная васильковая рубашка с закатанными рукавами, светлые брюки в обтяжку, смешные круглые очки, а в глазах, движениях, голосе — полная самоотдача и искренняя заинтересованность. Рицка тихонько зашел в аудиторию, сел на свободный стул, возле которого мольберта не было, и принялся наблюдать за присутствующими. Взгляд его то и дело приковывал, и, по правде не мог не приковывать, Соби, что перемещался от мольберта к мольберту, от студента к студентке, подсказывал, объяснял, что-то заявлял громко вслух — что-то общее, что было полезно всем. Он был словно летящая в потоке воздуха птица, — находящийся в своей стихии, спокойный, уверенный и воодушевленный, с горящими страстью глазами. — Не забывайте об источниках света. Это не менее важно, чем перспектива. Кому плохо видно, подходите, смотрите, не стесняйтесь, — рукой указав на тонущий в драпированной ткани кувшин, Соби поспешил к двум девочкам, явно Паре. — И кому нужна моя помощь поднимайте руку, я ко всем подойду. Агацума, склонившись к мольберту, подправил на холсте что-то своей кистью несколькими небрежными мазками, поясняя девушкам свои действия. Макнул кисть в краски, и сделал нечто похожее, но на холсте соседки. Те мило улыбались, Соби же первую минуту не улыбался им в ответ, на что они мило засмеялись, прижимая ладошки к губам. До этого момента Рицка был уверен, что Соби чувствует себя свободно и раскованно, и, завидя, как медленно мужчина прикрыл, а потом раскрыл веки и ослепительно улыбнулся, не мог удержаться, чтобы не хмыкнуть. Подумал, что так соблазнительно строить глазки и улыбаться учителю не подобает. На этот звук Соби, не разгибаясь, обернулся, встречая неожиданного гостя. Несколько секунд на его лице сохранялось то же выражение лица — кроткая искренняя улыбка, в глазах — нежное тепло, но мгновение, и уголки губ опустились, а брови нахмурились. — Крейг-сан! Подойдите, пожалуйста, к нам! Мужчина повернул голову к позвавшему его студенту, выпрямился и отошел. Рицка поджал губы, скрещивая руки на груди и закидывая ногу на ногу. У него осталось два месяца, чтобы провести их с Соби. Возможно ему и жить осталось столько же. Цейтнот вынуждал его по максимуму делать то, чего он желал. Сейчас он желал Соби. Рицка вернулся в их комнату еще до окончания мастер-класса. Записка, оставленная прошлым утром, все также лежала на столе в гостиной. Юноша подошел к нему, с остервенением сжал в кулаке обрывок бумаги, скатал в плотный-плотный шарик, а после выкинул в открытое окно. Поняв, что Соби вернется нескоро, пошел в душ. Горячая, почти обжигающая вода тугими струями хлестала по голове и плечам, разогревая тело, смывая пыль дороги и впечатления прошедших суток. Разум был чист и фальшиво безмятежен, сам Рицка — уверен и спокоен. Он все для себя решил. Ему предстояло еще многое узнать, и узнать за очень короткий промежуток времени, но он решил, что отдаст всего себя и поможет, излечит Соби. Излечит Собино прошлое: вскроет установки Рицу, посеет сомнения в приказах Сэймея; подточит блоки, что те оставили в душе Агацумы, все те ограничения, и уничтожит его нелюбовь к себе. Поможет посмотреть на себя не как на оружие для приказов, а как на человека, личность, со своими желаниями и стремлениями. Мечтами и симпатиями. Вытеревшись полотенцем, юноша надел боксеры и халат, вернулся в гостиную, достал из рюкзака учебник, и, устроившись на общем диванчике, принялся дочитывать теорию установления Связи и проведения Боев с точки зрения Бойца. Соби вернулся спустя полтора часа: завершил мастер-класс, прибрался в аудитории, отчитался в учебке и пообедал. Рицка зря время тоже не терял: учебник был прочитан, и теперь на его коленях лежал труд по японской психиатрии. — Здравствуй, — в голосе Соби не было раздражения или неприязни, напротив, тот будто был рад видеть его. Даже несмотря на то, что он без предупреждения уехал. Нашел его на другом конце земного шара, попросил помочь, привез в место, где его с распростертой дверью ждала тюремная камера, и в итоге бросил. — Привет, Соби. Интересный был мастер-класс. Жалко, что я не умею рисовать, мне точно было бы полезно. Мужчина подошел, поставил на стол треугольник апельсинового сока и булочку. Потрепал Рицку по голове, но ладонь по итогу так и не отнял, а оставил ее перебирать тонкие мягкие прядки. — Ты не пришел на обед. Поешь, голодный же, наверное. Забота Агацумы слегка обескураживала, особенно после того взгляда в аудитории, от которого мгновенно стало стыдно, так что хотелось провалиться под землю, а лучше — извиняться битый час. Но Рицка был уверен, что поступить иначе — ни с Азуми, ни с Соби, — он не мог. — Честно — не очень хочется… — Аояги протянул руку к Бойцу, сжимая пальцы вокруг свободного запястья, и потянул к себе. — Присядь, пожалуйста. Соби пригладил им же самим наведенный бардак на Рицкиной голове и без колебаний сел. Внимательно посмотрел на Рицку, запястье, впрочем, из хвата не вырвал. — Извини, что уехал, не предупредив. Я понимаю, что уезжать из Академии, когда любое неосторожное движение грозит сорваться планам… И нашим, и Минами — неправильно по отношению к тебе и не безопасно, но дело правда было очень срочное… Однако все в порядке. Относительно в порядке… Можешь не переживать. Азуми жива и здорова — это точно. И мы договорились, что такого больше не повторится. — Ты так и не рассказал ей, что происходит? — Нет. Пускай хотя бы она живет в неведении. Для нее так будет лучше всего, — Аояги поглаживал большим пальцем предплечье Соби. — И для меня. Возможно, когда-нибудь, когда нам удастся выбраться из этой ямы, я расскажу ей все, но не сейчас. — Рицка… — У меня есть к тебе две просьбы… — юноша задумался, а после фыркнул под нос. — Черт, я и так у тебя столько попросил, что ждать чего-то большего уже нагло… Но это важно для меня. Я надеюсь и для тебя это будет также важно. — Тогда у меня будет встречная просьба, — ладонь мужчины уверенно легла на бедро Рицки, пальцы собрали махровую ткань, но совсем не сжали кожу. — Если есть что-то, что я могу сделать для тебя, то конечно, Соби! Скажи, что именно мне нужно сделать? Мужчина коротко выдохнул. — Я хочу написать твой портрет. Мне потребуется много времени, а тебе все это время — смирно сидеть. Я очень давно не писал портреты… Рицка гулко сглотнул, роняя голову на обнажившуюся грудь, и невесело хохотнул. Сделал большой вдох, а после шумно выдохнул носом. Подтянул вторую ногу, развернулся удобнее, чтобы видеть Собино лицо. — Тогда, Соби, пообещай мне, что будешь. Будешь всегда. Будешь свободным. Будешь жить, проживая каждый день с наслаждением, будешь путешествовать по миру... Научишься отказывать даже Жертве, не станешь бездумно выполнять приказы и отдавать волю в чужие руки… Сделаешь все, чтобы быть счастливым, и твое счастье больше не будет ни от кого зависеть. Будешь беречь себя, а не кидаться сломя голову в пекло. Не пойдешь в тюрьму с признанием в убийствах, ведь в их смертях виновен брат, не ты… Пообещай мне это. Агацума ошарашенно смотрел перед собой, а после протянул руки и несмело прижал Рицку к груди. Никто и никогда не просил его… быть счастливым. Жить. Отринуть приказы. Это было странно, это было смело, необычно, но в этом был весь настоящий Рицка: не для себя, а для других. При этом его слова не были приказом, — а ведь между ними была какая-никакая, но Связь. Он доверял Соби, и не просто доверял, а хотел, чтобы тот действовал по своей совести и воле. Сам. Сердце юноши билось испуганной пичужкой столь часто, он был так взволнован, что Агацуме за него было боязно.  — Хорошо, Рицка. Если ты этого… — он подбирал правильные слова, ведь это, черт возьми, был не приказ. — Хочешь, то я постараюсь. Рицка отодвинулся, заглядывая в лицо Соби. — А еще… Пообещай мне, что покажешь себя настоящего. Скрытого на многие годы под всеми печатями. Покажешь того Соби, что помнил своих родителей, Соби, который любил своего опекуна, Соби, которого тренировали кнутом, Соби, которого резали на живую, Соби, что уничтожал все и всех на своем пути… Я хочу… Мне нужен весь ты. Со всеми изъянами, слабостями, неудачами, ложью и правдой. Мне нужны все твои слезы и горести, все твое отчаяние и боль, все твои рассыпавшиеся надежды… И твоя безответная любовь. Пообещай, что откроешь мне этой. Раскроешь мне себя. И позволишь это исправить. — Рицка… — Обещаю, что не сломаю тебя. Но я не прошу тебя об этом сейчас. Я понимаю, что довериться мне будет непросто… Возможно ты никогда не сможешь мне доверять. Но я сделаю все, чтобы ты смог сделать это без усилий. Чтобы ты сам захотел, чтобы я помог тебе. Я не хотел всего этого, — Рицка обвел комнату взглядом. — Но это произошло, и произошло по моей вине. Ты здесь по моей вине. Но я все исправлю. У нас совсем нет времени, но я сделаю все для этого. Сделаю все для тебя. Соби прикусил губу, отводя взгляд. А после посмотрел. Посмотрел так, что у Рицки екнуло в груди и сдавило горло от этой боли. — Рицка… Позволь мне?.. Аояги слегка кивнул, пододвигаясь ближе, положил ладонь на Собину щеку, и сам легонько поцеловал потрескавшиеся губы. Соби посмотрел вопросительно — всего мгновение, а после приподнял его за бедра несдержанно и усадил к себе на колени. Раздвинул полы халата, грубо сжимая пальцами голые бедра, переходя на ягодицы, то и дело шаря ладонями под тканью по спине, глубоко, собственнически целуя. Рицка дышал шумно и сбивчиво, цеплялся за плечи Соби, елозил задницей, прижимался вплотную, стискивая бедрами бедра Соби и не мог, и не хотел разрывать поцелуй. Голова кружилась, цветные мошки плясали перед глазами, и он выгнулся навстречу жадным рукам, углубляя поцелуй. Жар захватил тело Рицки, и он несдержанно застонал в губы Агацумы, а тот забирал, глотал эти стоны, впитывал вибрацию Рицкиного голоса, дрожь его тела, вплавляя жаркого распаленного Аояги в себя. Страсть готова была накрыть их с головой буквально через мгновение, которого было достаточно, чтобы Соби остановился, выдохнул и выскользнул из-под Рицки. Рицка недоуменно прижал коленки к груди, обнимая их. — Соби… Напряженная спина, сжатые в кулаки пальцы. — Что случилось? Посмотри на меня, пожалуйста… — Рицку все еще заметно потряхивало, а возбуждение недвусмысленно намекало о себе стоящим членом. — Ты еще не умеешь прятать свои мысли… Связь… Ты как открытая книга сейчас. Я узнал достаточно. Не стоило, Рицка. — Что ты узнал? — в ужасе просипел Аояги, трясясь уже от страха. — Ты думал о том, что не знаешь размера кольца для нее… — Соби зло засмеялся и ушел в свою спальню. Рицка решается обратиться к самому близкому для Соби человеку. Рицу вопросов не задает, но не скрывает того, что получает удовольствие от своей победы. Однако треснутая гордость «помогите мне узнать Агацуму Соби» — ничто, если он намерен понять и узнать прошлое Соби и его самого. Он обещал, что сделает для свободы Соби все, и одиночные тренировки до изнеможения, изучение психологии—психиатрии—Связи до рассвета, бесконечные лекции Минами, от которого физически тошнит — все это мелочи. Он боится приближаться к Соби, понимая, что уничтожил его доверие на корню, но все же делает это раз за разом. Время стучит в его голове монометром, отстукивая время на двоих. Рицка не может оставить Соби так. Если он не исправит его прошлое, то никто другой не сможет этого сделать. Агацума не позволит и сам не сделает этого также — у него просто не хватит сил одному справиться со своими демонами и признаками. А их у него было предостаточно, судя по рассказам Минами. Рицка то и дело следит-следует за ним, проводит ночные спарринги с ребятами из «армии», но заговаривает с Соби редко. Тот обыкновенно отчужден и холоден, но время от времени Рицка ловит его взгляды на себе. Взгляды такие, как в тот раз. Это кажется Рицке немыслимым. Он не понимает. Первые попытки нырнуть в человеческое сознание Рицка предпринимает с Йоджи. Получается, на удивление, просто: даже без Связи он читает его мысли и может окунуться в воспоминания. Через неделю пробует уже с Минами: на очередной тренировке в его кабинете без спроса тянется к сознанию, нащупывает дверь, и стоит только ему приоткрыть ее, как ловит на себе похолодевший до космического холода взгляд мужчины. — Слишком грубо, мальчишка. Но Минами заинтригован. Настолько, что больше не рассказывает о свойствах Системы и особенностях тех или иных связок-заклинаний. С того дня он учит Рицку блуждать по воспоминаниям — оказывается он мог тренироваться сам на себе — и вскользь бросает то, за что Рицка отчаянно цепляется. — Исправлять прошлое невозможно так же, как поворачивать реки вспять, но излечивать души через воспоминания — вполне реально. А спустя неделю Минами заявляет, что Рицка уже достаточно натаскан в Системе и вне ее, а потому ему предстоит принять сыворотку и выполнить первый приказ. Первый приказ в череде приказов по свержению Семи Лун, возглавлению армии отщепенцев Системы и установлению нового порядка на Земле. Первый приказ — доставить одного из членов Совета — Чому Кио — в тюрьму Семи Лун.