RUN BOY RUN

Нисей приставил ко лбу ладонь, жмурясь от ослепительно яркого солнца. Он выискивал глазами стоящий в стороне шатер, в котором вероятнее всего мог находиться Сэймей. Его возлюбленный. Возлюбленный, невинность которого принадлежала ему по праву, но которую забрали насильно какие-то ублюдки. Ноги, крепкие, надежные, слушались, как прежде. Как же ему не терпелось развлечься! Он столь давно не был в Системе… Лысый был первым на очереди. Да и оставшиеся не могли остаться безнаказанными. Чуть больше недели назад Нисей ни с того ни с сего почувствовал боль: к ней он привык и давно не придавал ей значения, но в этот раз она была иной. Эти ощущения… Принадлежали не ему. Сначала боль россыпью ударов прошлась по телу, а после стала скапливаться в низу живота, отдавать в челюсть и горло. Сложить два и два было несложно: Аояги, находящегося в тысячах километров от него, избивали и насиловали. Тот день был похож на какой-то ад. Нисея корчило на постели чужой болью весь день; он плакал и молил всех богов, чтобы те оберегли Сэймея. К вечеру отпустило, и тогда же он начал собирать вещи — необходимо было забрать любимого. Система ворвалась в его сон той же ночью, сказала, кто такая — Нисей поверил ей сразу, стоило показать ему картинку с изнасилованным Возлюбленным — и попросила помочь в обмен на здоровые ноги. Расспрашивать как, что и почему Акаме не стал, как только узнал, что его напарником будет бывшая Жертва. Он любил, по-прежнему любил Сэймея, тосковал по нему, не мог спокойно спать, не зная что с ним и как… Однако теперь Нисей был научен ошибками прошлого, и вешаться Сэю на шею со своей любовью не собирался. Он решил что просто будет рядом, защитит, поддержит, но больше никаких приставаний, подобострастных взглядов, и исполнения безумных Сэевых приказов. У него есть гордость. Он больше не подстилка. Он устал что-либо ему доказывать, стремиться завоевать его расположение, пытаться добиться взаимности. Хватит с него. Отныне Сэймей будет его добиваться. Если это будет ему нужно. Мягко отворив полог, Нисей бесшумно скользнул в шатер: тот внутри казался просторнее, нежели снаружи. Лысый сидел, подогнув под себя ноги, протирал покрывшийся испариной лоб лежащего на матрасе Сэймея, и вошедшего не услышал и не увидел. — А вот и ты, урод, — без лишнего пиетета произнес Акаме. — Знаешь, завоевывать его доверие надо было до того, как вы с дружками порвали ему зад. Ничего не выйдет. Пошел вон. Лысый напрягся, повернул голову, готовый в любую секунду раскрыть Систему. Силовое поле чужака он не ощутил, хотя шестое чувство подсказывало ему, что Сила его едва ли не безгранична. — Че застыл, ублюдина лысая? Хочешь подраться в Системе? Она мне рассказала, как ты со своими дружками над Сэймеем издевался. Так чего же ты не пустишь в ход кулаки, здоровяк? Ну же! Лысый и в ширь, и ввысь здорово превосходил Нисея, но тому было плевать на физическое различие. Ярости в нем было столько, что он мог поднять на воздух все это злачное местечко. Акаме вышел наружу, запустил ладонь в волосы, показушно зачесывая их назад, и горделивой походкой отошел подальше от шатра Сэймея. Лишь паясничество удерживало его на грани от того, чтобы не убить каждого, кто встанет на его пути. Аояги проснулся чуть позже от оглушительного грохота. Было такое ощущение, что произошло землетрясение или подорвалась мина. Почва под ногами дрожала, шатер ходил ходуном. Почти сразу опоры вырвало из песка и они грохнулись внутрь, накрывая Сэя плотной запылившейся тканью. Тот пытался выбраться наружу с добрую минуту, и, наконец, продрав перед собой плотное полотно, увидел обрушившийся, рассыпавшийся на огромные куски останец, поднявший плотное облако рыжей пыли. Пока Аояги освобождался из западни, пыль осела, и его взгляду предстал стоящий на своих двоих Акаме, который лениво тыкал мыском ботинка кровавые ошметки лежащего рядом лысого Бойца. Кажется, Нисей раздробил тому правую руку и правую ступню. Бойцы находились поодаль, потому Сэй видел разве что кровь вперемешку с мышцами и сухожилиями, да торчащую плечевую кость. Предплечье с кистью было оторвано. «Он просто раздавил его глыбой камней, черт возьми…» — Что ты… — Привет, Сэймей. Будь так любезен, скажи, кто еще забрал твой хвост? Чудный хвост такой был, пушистый. Ты его прятал, правда, все время, но я то знаю! Система сказала, что их пятеро было. С первым мы уже закончили, да, мой лысый дружочек? — Акаме попытался плечом стереть с лица кровь, но только размазал. — Я совсем не переношу жару, так что давай быстренько с ними разберемся и свалим отсюда поскорее… Капельницы с сывороткой ставили им в подвалах лабораторий Нагисы. В процедуре не было и толики болезненности, но она отняла много времени. Рицка пытался поначалу читать учебник, но одной рукой держать книгу и одновременно переворачивать страницы было проблематично. Соби дремал тихонько на соседнем кресле. Ночами он нередко пропадал, а о том, куда именно и чем занимался, Рицке не рассказывал, потому пара часов сна для него были настоящим подарком. Однажды Аояги даже заметил на запястьях Агацумы синяки, но на вопрос, что произошло, получил лишь легкую улыбку. Когда же Рицу вытащил катетеры, Рицка не ощутил ничего особенного, — какой-то внутренней силы, — лишь неприятное тянущее ощущение в месте, где игла вышла из вены. Агацума проснулся, проморгался — очки, засыпая, он даже не снял — и, поднявшись, без лишних слов ушел. Рицка проводил его долгим взглядом и тяжело вздохнул. В груди ныло тоской. Рицка время от времени возвращался к воспоминанию о поцелуе Соби — первом и единственном поцелуе спустя столько лет, — и пытался разобраться, что он чувствовал в те мгновения. Что он вообще думает по этому поводу. И раз за разом в животе ухало, словно от падения с высоты, внутренности сжимались в комок, а щеки горели. В этом поцелуе была… страсть. Жажда. И тоска. Тоска, в которой таилось извинение и прощение. Слышались слова «я так скучал по тебе» и просьба не отпускать. И желание. Столь четкое, явственное желание. Это было ошеломляюще, однако, прокручивая ту сцену раз за разом в голове, он не испытывал сожаления, неловкости или стыда. Если бы время можно было повернуть вспять, он поступил бы так же. Он бы все равно поцеловал Соби. Вот только не думать бы в тот момент о кольце… Мысли об Азуми не вызывали ничего, кроме тревоги. Он пытался копаться в себе, выискивая хотя бы одну причину, по которой его тянуло к ней, и не мог ее сформулировать даже в голове. Да, она была доброй, красивой, интересной девушкой, она была мила и скромна, с ней было легко, спокойно, хорошо… … но он не чувствовал, что любит ее. Рицу сказал лишь о том, что после сыворотки для сотворения заклинаний Система им не потребуется. Ему это было выгодно: Система у Рицки никак не раскрывалась, как он не старался, сколько бы он методик не изучил. Аояги мог войти в нее по приглашению, причем только лишь по Собиному приглашению. Тот никогда не отказывал, и срывался к нему каждый раз — в дребезжащих сытыми цикадами вечерах ли, просыпающихся с первыми птицами рассветах ли, в обед, когда обезумевшие с голоду студенты, оккупировав столовую, расталкивали локтями всех зазевавшихся, посреди своих мастер-классов. Между Рицкой и Соби существовала ниточка Связи, но столь тонкая и ненадежная, что ее едва хватало на раскрытие. В бою против сколь угодно слабых противников их пара не выстояла бы. А потому Рицке следовало тренироваться в авторежиме. Набираться опыта. Крепнуть. У Рицки отлично получалось поддерживать стабильность Системы, сражался он уже уверенно, заклинания, хоть и имели простую структуру, но выходили мощными и точными. До уровня Соби — завораживающе красивых, стремительных, эффективных отклоняющих, против которых ни одно защитное не помогало, — ему было далеко, но Силы в Рицке было столько, что она почти окупала отсутствие опыта, скорости и эстетики. Рицка готовился ночи напролет, придумывал заклинания, вертел строки так и эдак, меняя слоги-ритм-ударения, прикидывал, сколько в какое потребуется вложить Силы… Сам призыв Системы оставался его слабым местом. Как и защита: обучать его как Жертву было некому. — Завтра вы выдвигаетесь к Чоме. В операции будут принимать участие несколько человек. Все они будут находиться в вашем распоряжении. О ее ходе Соби уже проинформирован. Тебе предстоит лишь оказать боевую поддержку, — сухо произнес директор, делая какие-то записи в журнале. Захват Чомы Кио прошел за пару минут. Ужасающих, шокирующих, волнительных. Рицка совсем не ожидал, что все будет так быстро, просто, и безжалостно. По сути он и вовсе был там не нужен: вот дверь без всякой Системы взрывается щепками от незатейливого заклинания одного, другой из группы тут же глушит звук своим, и вот уже пятерка во главе с Соби шаг в шаг врывается в квартиру, вырывает из кровати беззащитную женщину и оттаскивает ее наружу к машине. Телепортироваться нельзя — слишком большой след Силы останется, Чома безсистемная, а телепортировать безсистемных — слишком ресурсозатратно, да и расстояние большое. Рицка был так сильно ошеломлен, что не мог двинуться с места. На загривке волосы встали дыбом, а по предплечьям пошли мурашки. Только теперь он по-настоящему осознал сколь огромную силу сосредоточил в своих руках Минами. Нападения на оставшихся членов Семи Лун Рицке дались проще: страх больше не парализовал тело, и он вполне справлялся со своими задачами: усыплял домашних, разбирал по кирпичикам стены, раскалывал, как грецкие орехи, сейфы с документами, оглушал Силой. Никто в процессе операций не страдал, лишь пару раз Рицку по неопытности цепляло — свои синяки и ссадины залечивать у него, правда, никак не получалось, — и это давало ему столь нужную иллюзию спокойствия. Иллюзию, что он держит ситуацию под контролем. Рицу обещал не причинять членам Совета вреда: не пытать, не морить голодом, не калечить. Это было условие, с которым Рицка согласился стать пешкой Минами. Спустя неделю тюрьма Семи Лун собрала под собой всех участников Совета. Допросы проводил Минами с приближенными из своей армии. Армия, которая состояла из отщепенцев Системы, никому ненужных Бойцов, оставшихся без своих Жертв, людей забытых, брошенных, Бойцов, которым был закрыт доступ в Систему за какие-то провинности. Директору нужна была вся имеющаяся информация, ведь каждый член Совета знал только свою часть. Несмотря на то что Рицка и Соби считались предводителями армии Минами Рицу, знали они далеко не обо всех планах директора и получали минимум информации. А потом случилось то, чего они так ждали, и чего так боялись. Британская Аристо, организация, держащая под собой весь системный мир Британии, выразила ноту протеста Семи Лунам в ответ на попытку взломать их базу данных со всеми системными Бойцами и Жертвами. Рицу сделал это открыто, по-дилетантски, причем специально, лишь бы создать повод к конфликту. Он вновь потребовал найти и депортировать Аояги Сэймея в Японию, на что Аристо дала ожидаемый отказ. Аояги Сэймей не был зарегистрирован в Великобритании ни как Боец, ни как гражданский, а утруждать себя тем чтобы копать под него через Акаме Нисея они не собирались. Для урегулирования ситуации была подключена французская сторона — организация «Белая Роза». К атаке на французскую базу Роуз Бланш в Монтрей-Белле их команда из двенадцати человек готовилась тщательно. Пафосный старинный замок, который приобрела «Белая Роза» для своей резиденции, имел множество потайных ходов, о наличии которых стало известно лишь после того как Рицу перевел приличную сумму хакерам-близнецам Faceless. Вместе с ними, а также остальными участниками операции они изучили замок, накинули несколько возможных вариантов проведения атаки и отступлений, выяснили, где находятся сервера и пункт управления, как часто сменяется охрана и где расставлены камеры видеонаблюдения. Этой операцией Рицу намеревался во-первых отключить всех французских Бойцов и Жертв от Системы, а во-вторых уничтожить все данные по ним. «Роза» объединяла собой почти всю системную Европу, и была самой крупной подобной организацией. Они с легкостью могли помешать его планам по завоеванию мира. Именно поэтому Минами решил нанести первый неожиданный удар по ним. Французам, для того чтобы собрать системных и перекинуть их в ту же Аристо, потребуются годы. Элементарно. И никаких потерь, ранений и шума. Но то была лишь теория. По ночам Рицка созванивался с Азуми. Она уже сделала первый скрининг, который показал, что с плодом все в порядке и он развивается как самый обычный ребенок, несмотря на то, что фактически ему было пять недель, а по развитию — вся шестнадцатая. Врачи переживали, будет ли тело Азуми готово к вынашиванию ребенка в столь короткий срок, но пока все шло хорошо. Однако никакого объяснения, почему плод развивается столь стремительно, у них не было. По всем показателям он был здоров, как и его мама. Округлившийся живот уже был заметен. Они ждали мальчика. Англия встретила Возлюбленных как назло (Сэй очень хотел, но все же не смог повозмущаться) солнечной погодой. Сэймей не желал оставаться в Великобритании, и Нисей без лишних уговоров согласился оставить квартиру. Продав ее, они выручили столько денег, что отныне были не ограничены в них. Впрочем, это решение было единственным, на что Нис согласился. Акаме и Аояги срались по каждому поводу, орали друг на друга до охрипших глоток, и Сэймею раз за разом думалось, что еще немного — и он сойдет с ума. Если раньше Нисей без вопросов выполнял его приказы, следовал за ним, слушался, то сейчас, казалось, поставил себе целью довести бывшую Жертву до белого каления. Он совершенно изменился: часто уходил на ночь из дома, в его комнате царил жуткий беспорядок, на кухне он частенько оставлял за собой грязную посуду, курил прямо в комнате. Такого поведения Сэй от него не ожидал. Если же они не ссорились, то молчали, разойдясь каждый в свой угол. Сэймей понимал, что с этим надо что-то делать. Так не могло продолжаться. Кошмары у Аояги с недавних пор стали регулярным явлением. Против них не помогали ни успокоительные, ни снотворное, а алкоголь он на дух не переносил. И если раньше ему снилось, как его насилуют, то теперь, после возвращения, — вышедший из-под контроля Нисей, который методично убивал всех тех, кто его насиловал. За то недолгое время, что Нис пробыл в качестве Бойца Сэймея, он не забрал ни единой жизни, не сделал он этого и в «чистилище». Вот только во снах он был опасен, жесток и неумолим. Сэймей такого Акаме боялся. И вот очередная ночь и повторяющийся кошмар. Аояги метался по постели, тело то и дело потряхивало, он неразборчиво стонал, а грудь и спина покрылись испариной. Нисей, возникший в комнате из воздуха, отбросил пиджак на стул и присел на постель Возлюбленного. Его, находящегося в десятках километров от дома, дернуло среди ночи чужим — Сэевым — страхом, так что он стремглав выпутался из объятий голой блондинки и телепортировался. Вернулся в самый разгар Сэева кошмара: тот бормотал себе под нос. Звал на помощь. И просил «не убивать их». Акаме провел ладонью по щеке, убрал с влажного лба густые кудри. Желание воспользоваться беззащитностью бывшей Жертвы было невероятным — возбуждение не схлынуло, а алкоголь добавлял смелости. — Сэй… — тихо позвал он, поглаживая того по предплечью. Брови изогнулись, глаза спешно распахнулись, и Аояги дернулся назад, впечатываясь затылком в изголовье кровати. — Какого… Хрена ты творишь, придурок? — хрипло огрызнулся Сэй, кривя губы от боли и раздражения. — Тебе опять кошмары снятся. Решил помочь. — Засунь свою помощь себе в задницу… — усталый стон в ответ. — Я бы с удовольствием засунул ее в твою задницу. Вместе с языком или членом, но не думаю, что ты от этого будешь в восторге. По крайней мере не сейчас. Так что давай, двигайся. Аояги приподнялся на локтях, буквально задохнувшись от такого заявления. В ответ Нис расстегнул пуговицы рубашки, снял брюки, носки, и полез в кровать к любимому. — Убирайся от меня! — истерично выкрикнул Сэймей, задрыгав ногами. Он был уверен, что Акаме развернется и уйдет, но тот посмотрел на него так, что внизу живота Сэя ухнуло. Этот его фирменный взгляд, леденящий, опасный… Без лишних слов Нисей забрался под одеяло, распахнул объятия, подзывая Сэймея ладонью к себе. — Я не буду приставать, не бойся. И я больше никогда не сделаю тебе больно. Обещаю. Так что иди сюда. Будем твои кошмары гнать. Сэй покусал губу нерешительно, не зная, что ему предпринять. После напряженных, но недолгих размышлений он решил сдаться и нырнул к Акаме, устраиваясь у того на плече. Он больше не боялся чужих прикосновений, и не ощущал, будто его пачкают. Ведь он уже был запачкан с ног до головы. — Спокойной ночи, Сэймей, — прошептал Акаме. — Спокойной… ночи… Наутро Нисей проклинал себя всеми известными ему ругательствами и даже пожалел, что напросился к Сэймею. Рука затекла так, что, казалось, ее только ампутировать, шею невыносимо ломило, однако вид обнаженного, безмятежно спящего Сэймея, закинувшего на него бедро и собственнически обнимавшего, стоило этого всего. Уладить все вопросы, собрать самые необходимые вещи, отдать инвалидное кресло — на все про все ушла пара недель, после которых Возлюбленные умотали в теплые страны. В Таиланд. В Японию им было нельзя — их там ждали Луны, да и Система запретила. — Так, перво-наперво нам нужно изучить, кто остался в Системе. Список кто, что, откуда, как давно… — задумчиво протянул Нисей. — Система даст нам информацию. — С чего мы начнем? Точнее, с кого? — Я вот думаю… — Сэймей пошлепал кончиком карандаша по губам. — Нам перво-наперво браться за людей, которым определенно необходимо вернуться? Или делить их по географическому признаку, тех, кто жил рядом друг с другом? А может… — … хронологически. Давно убитых — вначале, — закончил за него фразу Нисей. Двое переглянулись, застыли, запутались на мгновение взглядами друг в друге. Сэй, осознав, что завис, разглядывая похорошевшего с момента возвращения Нисея, резко дернул головой, отворачиваясь. — Думаю, что хронологически — перво-наперво, но в разрезе с биографией и географией, — подвел итог Акаме. — Мотаться бесконечно по всему свету у меня желания нет. Сколько у нас там жертв, говоришь? — Восемьдесят восемь. — Дважды обретенный рай*… — пробормотал Нисей. — Ну что, тогда за дело? Аояги кивнул, и они легли на свои циновки. Закрыли глаза и почти мгновенно уснули. Уснули и попали в мир Системы. Провести «инвентаризацию», а точнее соотнести выданную информацию с определенным не-мертвым человеком, отняло больше времени, чем они предполагали. На удивление сработаться у них получилось быстро и без нервов. В реальности уже занялось солнце, а они только проверили пятьдесят восемь из восьмидесяти восьми. Система предоставила целые досье, которые она завела на каждого убитого, но некоторые фотографии были настолько плохи, что найти их обладателей было непросто. Однако на одном человеке они откровенно застряли. У них было дело — фотография, описание смерти, место проживания, но не было самого человека. Не было ни одной миловидной двадцатилетней японки, крашеной коротковолосой блондинки с небольшим носом и пухлыми губами. — Слушай, Система! Тут какое-то несовпадение… Дело есть, а трупика нет. Такое возможно? — Нисей крутанулся вокруг себя, в двадцатый раз разглядывая бумажки и оглядывая их мертвую армию. Мертвых было восемьдесят семь. Дел — восемьдесят восемь. Они проверили это несколько раз. Система появилась спустя пару минут, глянула из-за плеча Нисея на дело, и вырвала его из рук. — Я ее освободила. С ней все в порядке. Простите, что заставила вас потратить столько времени. Сэймей, напряженно наблюдая за темноволосой женщиной, поджал губы и подтянул к себе следующее дело. У них оставалось совсем немного времени до полудня. Дольше оставаться в мире Системы они не могли: чем больше они проводили время в Системе, тем сильнее по возвращению их будет мутить и ломать. А это было хуже самого яростного похмелья. Выступать на рассвете — ужасное клише, которое, впрочем, имело основание. На рассвете сменялся караул, и нередко между уходом одной смены и вступлением другой существовал разрыв во времени. Французы беспокоились о своей безопасности — натыкали современных камер, датчиков, регулярно меняли пароли системы безопасности, но от человеческого фактора сберечь себя не смогли. И элементарная халатность сыграла Бойцам Минами на руку. Самолетами — кто до Парижа, кто до Нанта, после — автобусами, арендованными машинами, поездами — их компания собралась в близлежащем городке Бросе. Приезжали парами и тройками с разницей в часы и дни. Так было сложнее отследить уходящие в воду корни. Конечно, первыми, на кого пало бы подозрение в атаке на базу в Монтрей-Белле были бы, несомненно, Семь Лун, однако в операции участвовали люди, которые не числились в японских базах, а потому доказать причастность японцев к нападению было почти невозможно. Рицка был единственным с «японской» стороны, но Минами Рицу еще «не успел» внести данные о нем, — официально как Бойца Аояги Рицки не существовало. Их отряд вышел еще глубокой ночью: пересекли несколько миль леса и полей и встали перед оградой замка. Перемахнуть через высокие крепостные стены с колючей проволокой — раз плюнуть, но и тут несведущего (а они таковыми не являлись) ожидала засада — вдоль всей протяженности стен датчики давления прямо под газоном. Прыжок, шаг, и данные о незаконном проникновении поступают на пост охраны, а там люди в бронежилетах с автоматами наперевес, голосистые собаки, и вся эта неприятная суета, которой следовало избегать. Нет, тратить Силу на заклинания различной сложности и раскидать внешних охранников — это не проблема, но лишняя суета спутала бы карты. Отличить друг от друга брата с сестрой Faceless в обмундировании и шлемах можно было лишь тогда, когда кто-то заговаривал. Пока они отключали систему оповещения, а заодно и пару камер в округе, оставшиеся из группы поднимались с помощью мощных крюков следом. Следующий обход был только через семь минут — прорва времени для их небольшой слаженной команды. Под ногами мягко стелился ровно стриженный газон, за углом, судя по плану, был парк, а к главному входу вел мост, под которым был вырыт ров. Редкие фонари были лишь в саду, а по периметру подсветкой служили лишь лампы на фасадах, подчеркивающие несокрушимые вековые стены замка-крепости. Французы себе ни в чем не отказывали. Монтрей-Белле в отличие от базы Семь Лун не был настолько тесным местом, где главный кабинет Совета соседствовал с камерой для особо опасных заключенных. Здесь были простор, богатство, надежность и безопасность, куда ни плюнь. Минами это раздражало до колик. Французов он не терпел, считал, что они зануды, выскочки и совсем не понимают устоев Системы. Таким не место на пантеоне властителей мира, а потому — в гильотину. Вытянувшись клином свиньей, их отряд направился к замку, к западному входу, разумеется, закрытому на сотни засовов. Если бы хоть кто-то из членов «Роз» умел творить заклинания вне Системы, то наверняка навесил бы защитных по всему периметру замка. Увы, им приходилось надеяться на человеческие системы охраны, которые Безлицые быстро и играючи, не удаленно, правда, но взламывали, да на блокировку телепортации в пределах базы. Минута возле высокой бронированной двери, и вот они внутри главного здания; из снаряжения разве что легкие бронежилеты, шлемы, фонарики, да тросы с крюками и карабинами, с помощью которых они поднялись на стены. Разделившись на два маленьких отряда, они разошлись в разные стороны. Рицка с Соби остались вместе в одном, что было удивительно: как главари каждый из них должен был возглавлять свою половину. Но так решил Минами, а спорить с ним было нельзя. Да и не хотелось. С Соби Рицка чувствовал себя в безопасности. Каждый шаг отдавался эхом в коридорах: как бы тихо они не старались идти, а шума от них было достаточно, чтобы уже через пять минут встретить первых охранников. Зацикленные картинки с камер, на которых все было чисто и спокойно, не помогли. Однако они готовы были принять бой. Собино заклинание, простое, но стремительное, было похоже на извержение вулкана, вот только вместо огня — застывающая ледяная вода во все стороны, ветер и метель. Оно без сожаления обрушилось на двух мужчин, которые уже подняли автоматы и прицеливались. Рицка знал, что это заклинание не убьет, но покалечит серьезно, — это да. — Быстрее! — шикнул Агацума, махнув рукой, и направился вперед. Рицка помог перетащить застывшие, покрывшиеся ледяной коркой тела, в первую попавшуюся комнату, вынул из автоматов магазины и забрал их с собой. Когда все было готово, он пересчитал Бойцов, и, замкнув колонну, двинулся следом. — Первых двух вырубили на первом этаже. Следы замели. Поднимаемся к пункту управления, — отчитался Рицка. Задачей их части отряда стояло отключение Бойцов и Жертв Роуз Бланш от Системы, задачей второй — уничтожить находящиеся в подвалах сервера. Они почти добрались до пункта управления, больше никого не повстречав, но Рицке не нравились это спокойствие и тишина. Он ждал автоматных очередей, он ждал сражений, побега, криков охранников, воя сирены, собачьего лая… Это было ожидаемо, а никак не тишина, прерывая частым дыханием и топотом ботинок. Шестое чувство трубило об опасности, но Аояги не понимал, что происходит не так. Внезапно Рицку сковало по рукам и ногам Силой чужого заклинания, дернуло назад и протащило спиной по каменному полу, так что юноша не успел и вскрикнуть, — рот был зажат. Фонарик глухо упал на пол и откатился к стене, высвечивая перед собой маленький кружок. Аояги в очередной раз был вынужден признать, что защита — его слабое место. Он пару раз дернулся, проверяя путы на прочность, — руки прижаты по обеим сторонам туловища и перетянуты обжигающими цепями — и мотнул головой, ощущая, как чужое заклинание огромной пиявкой высасывает Силу. Соби был уже далеко впереди, как и все оставшиеся парни. Они хватятся его не раньше, чем доберутся до пункта управления. А к этому моменту с ним может случиться все что угодно. — Думаете вы тут единственные Бойцы? Увидели мужиков с пукалками и решили, что это все, на что мы способны? — говоривший на английском с явно французским акцентом Боец будто мурлыкал. — Поразительная глупость не заметить Систему… Неизвестный вышел из тени к небольшому окну, в которое — какое совпадение — заглянул лунный свет. Высокий, стройный, в пижонской рубашке с воланами, рассыпанными по плечам золотыми волосами, с ехидной улыбкой пухлых губ, он был похож на ангела. Ангела смерти. Невербальные у Рицки получались скверно, но в его ситуации можно было только пробовать и уповать на Силу. Он четко про себя произнес, максимально концентрируя Силу, которую стремительно вытягивал из него неизвестный Боец. — Ты в глаза мне посмотри. Силу хочешь выжечь? Жги! Утром, вечером, в ночи, От нее же и умри! Заклинание, принявшее форму слюдяных клиньев, выросло из пола за несколько секунд, повиснув над французом застывшей черной стеной. Боец, услышав за спиной кристаллический треск, замешкался и ослабил контроль, чего хватило для того, чтобы раскаленные путы-цепи брызнули осколками. Блестящие в свете луны кристаллические руки сковали противника так же, как и сам Рицка был только что скован. — Такое мощное невербальное… Кто ты? — вопросил незнакомец, даже не пытаясь вырваться из пут. — Тот, кто отныне изменит всю твою жизнь, — просто ответил Рицка. Он вытянул руку с распахнутой ладонью, а после с силой сжал пальцы в кулак, стягивая до невидимой точки чужую Систему. Рицка действительно не замечал ее ранее — значит шестое чувство его не обманывало… Противник удивленно распахнул глаза: Система была свернута, но он так и остался во власти заклинания. — Как это возможно? — невольно вырвалось у него. — Заклинания не могут действовать вне Системы! Рицка удрученно помотал головой, — времени объяснять не было, — и чуть шевельнул пальцами, осторожно запечатывая рот незнакомцу. Прислушался, услышав быстрый топот, ускоряющийся, лавинообразно нарастающий. Не обращая внимания на подвешенного в воздухе француза, он напрягся, готовясь произнести новое заклинание. Огромный выброс адреналина от неожиданного боя, и вот сердце опасливо колошматится о ребра, отдаваясь набатом в ушах. Ладони вспотели, а пальцы, накапливающие Силу, дрожали от волнения. Однако выбежавшим навстречу был не кто иной, как Соби. Он вынырнул из темноты и, встретившись с Рицкой взглядом, резко остановился в паре метрах от него. — Ты в порядке… — облегченно выдохнул он, наклоняясь, упираясь ладонями в колени, в попытке отдышаться. Он поднял голову, переводя взгляд на бессильно висящего в черном кристалле Силы незнакомца. — Я немного задержался, — Рицка ухмыльнулся, кивая в сторону француза. — Извини, что заставил беспокоиться. Со мной все в порядке. — Эти идиоты… Мы только в пункте управления поняли, что тебя нет. Не надо было тебя… замыкающим делать, но он настоял, — Соби сделал еще пару шагов вперед, останавливаясь точно напротив Аояги. В последние дни Рицка был совсем не тем мальчиком, что жил в его памяти и мыслях, и даже не тем, кого он повстречал в Венеции. Возмужавший, сильный, уверенный в себе, в его голосе отражалась страсть, и мощь, и светлая ярость, его голос был пронизан Силой, и сам он весь чуть ли не звенел ею. Его глаза, живые, яркие, широко распахнутые, горели праведным огнем. Его фигура — власть, могущество, контроль — столь сильно напомнила Агацуме Сэймея, что он невольно задохнулся воздухом от удивления. Он смотрел и смотрел на Рицку, не в силах отвести взгляд. От мягких волос, убранных назад к затылку, от подкаченных предплечий с четко выступающими венами, от запястий и ладоней, которые удерживали Силу твердо, без сомнений. Поджатые в жесткую линию губы, четкая линия челюсти, заострившиеся скулы. Под глазами тени — недостаток сна — но взгляд такой, что без раздумий ставил на колени. Соби удивлял этот Рицка. Поражал. Восхищал. Еще три недели назад он выглядел совсем иначе. Не осталось стеснительности, не осталось сомнений, не осталось слез в лиловых глазах. Агацума прикрыл глаза, ощущая, как взгляд напротив прожигает его всего насквозь, заставляя вибрировать саму душу. Было жарко. Было душно. Было возбуждающе. И сердце… Сердце билось столь часто, но не от быстроты бега. Уже не от бега… Соби распахнул глаза вновь, облизывая пересохшие губы. — Нам нужно уходить. Немой вопрос отразился в глазах Рицки, на что Соби торопливо ответил: — Верь мне. Пожалуйста. Нам нужно идти. У нас нет времени ждать остальных. Я все объясню тебе позже, — обрывисто, но с ласковой интонацией ответил Соби, взял Рицку за руку, и сорвался на бег. Рицка спешил следом, решив, что для вопросов и ответов на них еще будет время. Если Соби просил — просил поверить ему, просил уйти, — он без промедления сделает это. Вскоре они достигли подвалов, но побежали не к находящейся там второй группе отряда, а дальше, к северному выходу. — Это ловушка, Рицка, — кинул через плечо Агацума, ни на мгновение не разжимая ладонь Рицки. — Они не просто сожгут сервера, они подорвут весь замок. Вместе с тобой и мной. Они собираются избавиться от нас. Рицка ошеломленно остановился. — Как… Почему? Что мы им сделали? Зачем им нас убивать?.. Соби остановился следом, развернулся, стиснул ладони на плечах юноши и легонько его встряхнул. — Им плевать на нас с тобой. Мы им как бельмо на глазу. Они сами хотят стать во главе армии, а тут мы оба. Подчиняться надо, слушаться. Да кто они такие — думает эта шайка. Надо их убрать. — Но откуда… Как ты узнал об этом? Соби выпрямился, отводя взгляд. Заиграл желваками, поджимая губы в тонкую линию. — Ответь мне, — упрямо попросил Рицка. Соби мотнул головой, словно необузданный жеребец, и уставился взглядом в пол. — Минами поделился со мной их планами, в обмен на то, чтобы я с ним переспал. Рицка отшатнулся назад, врезаясь спиной в стену. Губы его задрожали, а сам он стал белее мела. Горечь стекала с корня языка по пищеводу, опаляя гортань. Еще мгновение и его стошнит прямо тут, на пол. Внутри все сжалось до пятен перед глазами, а воздух в легких моментально закончился. — Неужели нельзя было… — задыхаясь, прохрипел Аояги. — По-другому?.. — Я считаю это нормальной ценой за нашу с тобой жизнь. А теперь, Рицка, нам надо идти. Иначе моя жертва ничего не будет стоить, — раздался непримиримый ответ. Рицка гулко сглотнул, сделал неуверенно шаг, второй, третий, и порывисто обнял Соби поперек груди, прижавшись вплотную. Он хотел сказать, чтобы в дальнейшем Соби обсуждал с ним такие решения, но не смог. Не мог и не хотел посягать на свободу Соби — больше. Это было его решением: возможно неправильным, возможно абсурдным, но его, и это дорогого стоило. — Уходим, Соби. Они откровенно заплутали. На плане замка эта часть выглядела совсем иначе, и добраться до выхода они должны были уже давно. Внезапно зазвучала сирена: отчаянно громко, и голос по громкой связи: — Внимание всем постам! На территории базы находятся посторонние. Повторяю: на территории базы посторонние. Уничтожить любой ценой! Из-за угла вынырнуло несколько человек в бронежилетах, и, завидя Рицку с Соби, завели автоматную очередь, осыпая их градом пуль. Те мигом завернули в огромный зал с двумя рядами колон по обеим сторонам, и пустились бежать что есть мочи. Звон и свист пуль стих на мгновение, но достаточно быстро зазвучал вновь. — Рассредоточиваемся! Направо! — выкрикнул Агацума, сворачивая налево к колоннам. Рицка свернул и побежал направо, ощущая, как в лицо летят выбитые пулями камешки. Страх подстегивал его ускориться, но тело работало на пределе своих возможностей. В темноте разглядеть впереди бегущего Соби было практически невозможно, а полагаться на слух было бессмысленно: топот десятков ног слился в один общий шум вперемешку с грохотом автоматных очередей. Он нырял между колоннами, прячась за ними, и оставалось неясным, как долго удастся успешно уворачиваться от летящих в него пуль. Из глубины замка раздался мощный взрыв, такой, что даже вековые стены задрожали, осыпая двоих песком и каменным крошевом. — Им удалось взорвать сервера! Защита снята, мы можем телепортироваться! — раздался голос Рицки в темноте. Соби кивнул, жалея, что отпустил его: если бы взрыв произошел чуть раньше, они бы могли уже убраться отсюда. Надо было добраться до Рицки, но свистящие тут и там пули не давали этого сделать. Внезапно раздался вскрик. Это был крик Соби — болезненный, удивленный. Рицка в ужасе едва не остановился, но изо всех сил попросил свое тело двигаться дальше. В Соби попали — и это было наверняка. Из горла вырвался ответный, но не крик, а настоящий рев, который спустя считанные мгновения перебил другой звук. Звук еще одного взрыва. Столь мощного, сокрушительного, что заложило барабанные перепонки. Столь сильного, что Рицку сбило с ног и толкнуло далеко вперед, вырубив на добрую минуту. Неудержимый бесконтрольный огонь хлынул с крыши, а вслед ударной волной зал завалило каменными блоками, деревянными балками и черепицей. Грохот и треск раздавались повсюду, а еще жар, что дышал со всех сторон. Юноша, раскрыв глаза, первым делом проверил дрожащими пальцами ниточку Связи. Цела. «Соби еще жив…» Перед глазами все плыло, в ушах раздавался звон, — оглушило его знатно. Автоматных выстрелов больше не было, но позади раздавались выкрики на французском, которых он почти не слышал. В разрезаемой языками пламени темноте Рицка двинулся к Соби. Сначала ползком, потом поднялся на четвереньки. Коленки тряслись, со всех сторон разгорался огонь, а с потолка то и дело падали деревянные балки, камни, да черепицы, от которых он только и успевал уклоняться. Под распростертым на полу Агацумой, лежавшем на животе, расползалась кровавая лужа. Сердце, сделав мощный толчок, от которого в груди даже стало больно, испуганно замерло. Юноша не верил своим глазам. Он не хотел, не мог принять увиденное. — Нет, Соби… — дрожа, прошептал Рицка, проводя ладонью по перемазанному копотью и пылью лицу. — Я… Это ведь невозможно. Только не ты! Я не могу потерять тебя, Соби. Не сейчас. Не сегодня… — юноша склонился к недвижимому телу, уткнувшись лбом в плечо. — Ни когда бы то ни было! В горле стоял такой ком, что дышать стало невозможно. Истерика трезвонила тонким колокольчиком, пытаясь обратить на себя внимание хозяина, грозясь вылиться слезами и задушенным криком. — Соби… Ты столько не успел сделать. Увидеть. Сколько картин ты еще не написал! Мы ведь хотели очистить твое прошлое. Ты обещал мне, что мы сделаем это! И портрет… — Рицка тихонько взвыл, отчаянно жмурясь. — Ты хотел написать мой портрет. А я… Я столько не успел сказать тебе… Самое важное тебе не сказал! Время было против них, а потому некогда было впадать в отчаяние. Он еще не потерял его. Он сможет. Никогда не пробовал? Тогда самое время! Кому как не ему спасать Соби?! Эмоции схлынули с юного лица, оставляя место бесстрастному равнодушию. Аояги осторожно перевернул Соби на спину, небрежно выставил защитное поле, закрывающее их двоих со всех сторон — от обрушения стен, крыши, колонн, от огня, от безжалостных пуль, — и медленно провел ладонью над грудью и животом мужчины. Кровь спешно выталкивалась в районе нижних ребер, как раз там, где заканчивался бронежилет. Остальные повреждения были незначительны: ссадины да ушибы. И вновь засвистели пули, но добраться до цели было им не по силам: они просто застревали в защитном поле. Огонь подбирался все ближе, дрожали стены, готовясь вот-вот обрушиться, погребая под собой все живое. Но Сила нужна была Соби здесь и сейчас. Рицка решительно выдохнул и прижал ладонь к животу Соби, вытягивая Силой пулю из раны. Та застряла крепко, не желая выходить наружу, и, словно живая, завозилась, доставляя Соби еще большую боль: лоб его наморщился, а изо рта вырвалась кровь. — Нет… Нет-нет-нет! — забормотал Аояги испуганно. — Вот что-что, а умереть я тебе не позволю, Соби! Я же упрямый, ты знаешь. Не отдам я тебя. Даже смерти не отдам, веришь? — юноша шмыгнул носом. — Как бы ты этого не хотел, Соби… Я не отпущу тебя больше! Сила, извиваясь, словно крючком подцепила пулю, осторожно, но уверенно вытягивая ее наверх. Несколько секунд, и вот она вышла из раны, а сама рана начала медленно затягиваться. Рицку трясло от столь мощного расхода Силы, которой в резерве осталось всего ничего. А ведь им еще отсюда выбираться надо… — Риц… — прохрипел Соби, тяжело размежив веки. Открыв глаза, он застонал от боли — та была столь сильна и безжалостна, что Агацума не смог сдержаться. — Соби… Нам надо выбираться отсюда. Я могу держать щит, но на телепорт Силы у меня совсем нет, да я и не умею, а ты говорил… — начал частить Аояги, сжимая ладонь Соби в своей. Соби сжал ладонь Рицки в ответ, заглядывая в любимые глаза. Этот мальчишка спас его. Он спасал его и раньше, и продолжает спасать: от одиночества, от нелюбви, от бесчувственности… Рицка уничтожил черноту души Соби одним лишь присутствием, столь легко, что и не заметил. Пули, огонь и взрывы по сравнению с этим были сущей мелочью. — Пойдем отсюда… — прошептал он. Секунды — и барьер лопнул, подобно мыльному пузырю, во все стороны, а еще спустя мгновение обрушились многовековые колонны, подминая под собой оставшихся французов, пожирая созданной пылью разгоревшийся огонь. Но двое Нелюбимых были уже далеко отсюда. Очнулся Соби лишь к следующему вечеру. За это время Рицка смог найти им квартирку в соседнем Ле-Пюи-Нотр-даме и дотащить к ней отключившегося Соби. Для создания телепорта они объединили Силу, и ее хватило, чтобы отвести их подальше от замка, но ее было недостаточно, чтобы держать Агацуму в сознании. Первое, что он увидел, было лицо Рицки. Он улыбался, но глаза его были красными и припухшими. «Ревел, глупый». Соби погладил Рицку по щеке, слабо улыбаясь в ответ. — Привет, — прошептал Рицка, улыбнувшись ему. Мягкий свет от напольной лампы, расположенной позади, высвечивал силуэт Аояги, и желтое свечение вокруг его головы походило на нимб. — Ты святой, Рицка… — тихо промолвил Соби. — Ты — ангел… Рицка мотнул головой, взял в руки ладонь Соби и, поцеловав ее, впервые за сутки заревел в голос. К пятому дню Соби поправился окончательно благодаря длительному сну, постельному режиму, двум капельницам с кровозаменителями, и Рицке, который крутился вокруг Соби. Готовил, стирал, проветривал комнату, взбивал подушки, кормил с ложки, обтирал Соби, подлечивал — по крупицам — Силой, и неизменно был рядом. С Минами на связь они не выходили: пускай старик думает, что им не удалось покинуть замок до взрыва. Вернуться необходимо было в ближайшее время, несмотря на то, что Азуми, Кио и родители Рицки были живы — спасибо социальным сетям за информацию. Однако прежде всего Рицка хотел сделать это. Именно сейчас, когда в Соби еще жива Сила Рицки, пока сам он смотрит так доверчиво, проникновенно, словно желает, чтобы Рицка спас его. На этот раз спас его душу от самых ее истоков. Пальцы Рицки коснулись висков Соби, и он сделал неглубокий нырок в сознание Агацумы, к его памяти, что была надежно спрятана на протяжении вот уже многих лет. Он знал, что Соби стоило существенных усилий приоткрыть завесу к своим воспоминаниям. На поверхности они представляли собой хаотичные, подернутые дымкой обрывки, меж собой не связанные. Вместе с воспоминаниями пришли ощущения: Рицка чувствовал все то, что чувствовал Соби, переживая те или иные моменты. Это было удивительно, быстро, жестоко… и безумно страшно. Все эти эмоции вышибали воздух из легких, заставляли сердце биться на разрыв, и порождали слезы в уголках глаз. Стук комьев земли о дерево. О крышку гроба, в котором лежал он сам, маленький мальчик, брошенный своими родителями. Родителями, которые, как и он сейчас, лежали под такими же крышками. Нежность руки Минами, что вела по щеке, стирая одинокую слезу. Его плеть, жгучими поцелуями касающаяся спины. Ушки, которые Рицу небрежным щелчком снял со светлой головы. Первое, и, пожалуй, единственное мягкое прикосновение Сэймея — пальцами к шее в деревянном, позабытом всеми, домике. Резная красота на коже, что расцветала цветами кровавых ранункулюсов из-под сэймеева ножа… Чужие глаза — ореховые и карие, голубые и почти черные, но неизменно застывшие, мертвые… От его заклинаний, его губ и рук они становились такими. Вся застаревшая высохшая боль вскрыла шрамы на шее и хлынула кровью: тухлой, гноящейся, бурой, почти черной. Боль тянула к полу, взрывая кожу. Соби трясущимися руками потянулся к горлу, пытаясь направить к нему Силу, дабы приостановить кровавый поток, а в сознании продолжали уже бесконтрольно мельтешить картинки-воспоминания, давно похороненные, забытые. Он пытался отмахнуться от них, и, как слепой, нелепо размахивал рукой. Он ненавидел их, он боялся их, а потому запрятал на долгие годы. Теперь же они сами, освобожденные, набросились на него, дезориентируя, оглушая. Смрадный воздух забивал ноздри, во рту скопилась кровь, и дышать становилось невозможно. Обнаженное прошлое, потяжелевшее из-за пыли времени, легло на грудь грузной ношей, путало-пугало, мешая мысли-помыслы. Он забыл о том, как и зачем оказался втянут в эти воспоминания. Забыл, что он остался не наедине с ними… Следовало успокоиться и вернуть контроль над собой. Мужчина, сделав глубокий вдох, сглотнул кровь и раскрыл глаза. Поймав на себе обеспокоенный взгляд лиловых глаз, Агацума медленно коснулся пальцами щеки Нелюбимого любимого, провел по ней ладонью. — Посмотри на меня, Соби. Посмотри и позволь мне прикоснуться к твоей боли. Отдай мне ее. — Рицка… Это изранит тебя. Ты же видишь, что я не могу контролировать ее. — Не страшно. Вытащи ее наружу. Всю, полностью. Я знаю, что есть еще, что тебе больно, и будет еще больнее, если ты сделаешь это, но я уверяю тебя, я… Нет, мы! Мы вылечим ее. Мы справимся. И не бойся за меня. Пока во мне жива вера в тебя, твое прошлое мне не угрожает. — Подожди, Рицка, не так быстро… Ты можешь быть не готов к тому, что тебя ждет. — Мы должны сделать это, Соби… Ты позволил. Ты решился. Не закрывайся, — юноша требовательно дернул Агацуму за испачканный кровью рукав водолазки. — А я решился уже давно. Мне ничего не страшно, пока ты рядом. «Раскрыть. Вспомнить. Дать воспоминаниям захватить тело. Дать прошлому подчинить мысли. Дать Рицке вторгнуться в разум. Пережить все это вновь». И он сорвал заржавевшие замки и впустил в себя Рицку. Разум Агацумы принимал форму живого лабиринта, в котором стояла безлунная морозная ночь и шел колючий сухой снег. И хотя высокие стены невозможно было перелезть даже вдвоем, они не спасали от завывающего, словно живого, ледяного ветра, пытающегося сбить двоих путников с ног. Они оба оказались в Собином сознании такими, какими были несколько минут назад: Рицка — босой, в свободных брюках и футболке. Соби же, в неизменной черной водолазке и джинсах, обзавелся терновым венцом. Рицка понял моментально, что для того, чтобы освободить Соби, им потребуется вдвоем пройти лабиринт. Это казалось поначалу несложной задачей, однако их ждали ловушки в виде воспоминаний. Самых неприятных Собиных воспоминаний. Они таились за каждым новым поворотом, прятались в стенах, и неизменно неожиданно обрушивались на них, заставляя врасплох. Свет, бьющий в спину из-за тонких штор, высвечивал закрытую дверь кабинета и чью-то темную фигуру. Это был кабинет Минами — если судить по бабочкам под стеклами в рамках, и фигура — то был он сам. Светловолосый, еще мальчик, но уже лишенный ушек Соби, сидел в кресле, вслушиваясь в слова учителя. — Он самый подходящий источник Силы для тебя. Грохот упавшего кресла, скрип подошв о паркет. — Сенсей отдает меня другому человеку. Так вот каково ваше решение! Я думал, что однажды вы напишете Имя! Боль в голубых глазах, отчаяние на лице, а от Рицу в ответ — нечитаемый холодный взгляд. Ему Соби хотел отдать самое себя. До подкорки, до единой, самой глупой, мысли. Без стыда, без страха. Тело, душу, будущее, прошлое, Силу — все это он хотел подарить ему. Но оказалось, что Минами это не было нужно… Отдаленно знакомый голос раздался в кабинете. Мальчик вскинул голову, вслушиваясь, а сенсей продолжал говорить, будто не слышал ничего. — Твое желание отдать себя, твоя жертвенность… Это не вызывает жалости. Ты был одинок, и ты искал лекарство от одиночества. Ты хотел быть полезен, но ты не знал, что можно… по-другому. Сенсей показал тебе только боль, он научил тебя измерять любовь одной лишь болью. И ничего взамен. Я не испытываю к тебе жалости. Я уверен что ты… ты сильный. Ты и был сильным. Но быть сильным — значит знать о своих слабостях и не страшиться их. Не имеющих слабостей людей просто не существует. И бесчувственность — это самая большая слабость. Слабость, что закупоривает эмоции, разрушает изнутри. Соби пришлось усиленно напрячься, прежде чем он понял, что он — уже не маленький мальчик. Что сейчас он находится в своем прошлом, и незнакомый поначалу голос принадлежал Рицке, доброму мальчику, что бросился в его персональный ад. Агацума лихорадочно воспроизвел в голове все только что Рицкой сказанное, — теперь, когда на него обрушилось понимание, слова приобрели совсем иной смысл. Они породили надежду. Они несли в себе силу. А между тем в кабинет вошел Сэймей. Заметив это, Рицка не сдержал удивленного вздоха, но мигом сконцентрировался и продолжил. — Минами больше не имеет над тобой власти. Той власти, на которую способна любовь, Соби. Отринь его, отринь боль, впусти в себя чистое, светлое. Любовь не к человеку, не к Жертве, любовь к миру. И ты поймешь, насколько легче станет дышать, насколько с ней полна может быть жизнь! Сэймей улыбнулся лукаво — такой маленький, а уже научился. И позвал Соби, и протянул руку, и смотрел своими — тогда еще — светлыми глазами… Чистый, непорочный, за этой чистотой Соби и пошел, к ней он стремился, ведь подсознательно хотел ею хотел обладать. У него ее украли… — Ты знаешь, что будет дальше, Соби. Ты хочешь этого? Сэймеев взгляд силен. Он черной дырой притягивал маленького Агацуму против его воли. Лукавая улыбка сменилась недоуменной: что такое, Боец? Ты идешь против своего хозяина? А мне говорили, что ты сильнейший. Лучший. Но как ты можешь быть лучшим, если сомневаешься в своей Жертве… Трещина поползла по картинке, превращая ее в витраж. А после рассыпалась, опадая разноцветными стекляшками к ногам, в припорошенную снегом траву, и растворилась бесследно. Рицка обернулся к Соби, отмечая, что терновый венок на его голове породил еще одну дорожку крови: шипы впились сильнее в кожу. — Я сделал что-то не то? Мужчина лишь кивнул, и двинулся вперед, махнув рукой, чтобы Рицка последовал за ним. — Почему, Соби? — юноша его нагнал, изо всех сил пытаясь попасть в шаг. — Ключ — ошибка, — ответил мужчина, завернув за очередной угол. — Пояснишь? — спросил он, задыхаясь от быстрого Собиного шага. — В конце ты направил усилия на Сэймея. Тогда как в воспоминании ключевой фигурой был Минами. Точнее то, что он отверг меня и мои чувства, и передал Сэймею. Взывать в воспоминании к будущему неправильно: вера должна зародиться во мне в прошлом, а тогда, десять лет назад, я еще не знал, какое будущее меня ожидает с Сэймеем. Рицка вздохнул, несмело беря Соби за руку. — Это так… тонко… — Да, это непросто, Рицка. Твоя задача — правильно подобрать ключи. Все это — одна большая головоломка. Мы, люди, одни большие головоломки, — ответил, тепло ухмыльнувшись, мужчина, и крепко сжал пальцы Рицки. На очередном повороте послышался шорох листвы, а после длинные жесткие прутья вытянулись из живой изгороди, сжались вокруг тел Рицки и Соби, возвращая их в то же самое воспоминание. В следующий раз Рицка сделал так, как подсказал Соби, и это было правильно — больше в то воспоминание они не попадали, а венок на голове Бойца чуть ослаб. Казалось, они никогда не найдут из лабиринта выход, но Рицка упрямо шел вперед, держа Соби за руку. Тот же немного отставал — потеря крови сказывалась физической усталостью, тремором в конечностях; говорил он с трудом, задыхаясь. Выглядел и того паршиво: на шее переходящее к груди кровавое пятно, пропитавшее и повязку, и воротник водолазки. Дрожащие сухие губы были почти синими на мертвецки-бледном осунувшемся лице. И венок колючей проволоки на голове, как живое воплощение терзающих его разум воспоминаний, страхов, прокисших надежд, бесполезной веры и забродивших мыслей. В следующем воспоминании солнечный свет врывался разреженными лучами сквозь запыленное окно покосившегося деревянного дома. Сэймей, еще совсем мальчик, в костюме и белой рубашке, отвел волосы с шеи юного Соби, и что-то заговорил про Имя и Связь. Рицка, как не напрягался, не мог разобрать слов. Соби выглядел покоренным и покорным, Сэймей, даже в юности — уверенным и решительным. Решительность его не ослабла даже тогда, когда своей рукой он принялся выцарапывать Имя, Beloved, прямо на шее только приобретенного Бойца. Полилась кровь, много крови, приподнятые брови Соби подрагивали, он дрожал, сжимал губы от боли, но происходящее, казалось, вовсе не пугало ни его, ни самого Сэймея. Тот улыбался безумно, и плел, как Рицка понял, заклинание. Он создавал Связь, основанную на боли и подчинении. — Соби… Поверь мне, прошу! Никакая Связь не стоит этой боли. Бойцы и Жертвы должны быть союзниками, а не хозяевами и рабами, пойми это. Пара — это союз двоих, это взаимовыручка, доверие, поддержка. Пара разделяет и радость счастливых мгновений, и горе потерь. Пара защищает друг друга, а не только Боец — Жертву. Каждый в паре принимает и отдает. Каждый в паре забоится друг о друге. То, как тебя тренировали… Это неправильно, Соби! — Но ведь я Чистый. Чистый — значит никому не нужный. Для меня получить Имя — счастье. Только ради этого я и живу, только об этом могу мечтать. — Глупый Соби… В мире есть куда больше интересных вещей, чем Бои. Ты вообще когда-нибудь видел Систему? Настоящую? Пшеничное поле, огромные низкие облака, горы?.. — Не заговаривай мне зубы… — Все также ментально ответил безухий светлый мальчик, напрягая челюсть. Ему было больно так, как не было никогда, даже в кабинете сенсея. Но он не мог позволить новому хозяину догадаться об этом. О том, что он столь слаб, что не может выдержать награду Жертвы — Имя. — Соби, ты пишешь замечательные картины. И я знаю, что ты любишь рисовать. Ты любишь наблюдать за природой, ты видишь ее красоту даже в мельчайших деталях. С ней ты забываешь обо всем, чувствуешь себя чище, лучше. Тебе кажется, что она делает тебя лучше, чем ты есть. Но ты и сам по себе лучше, чем ты думаешь. Это учитель вынудил тебя думать обратное. Он забил тебе голову всевозможными упреками, запретами, ограничениями. Он поселил в твоей душе чувство вины перед смертью родителей. Но не ты виноват в их смерти! Он забил твое тело болью, покрыл его своими отпечатками, чтобы ты и дальше, много лет спустя, помнил, кто ты есть. Но ты ему не принадлежишь. Принадлежать могут только вещи, а ты не вещь, Соби. Люди… люди доверяют, и делают это обоюдно. Ты доверял Минами, сейчас ты доверяешь Сэймею. Но тебе они не доверяют. Они боятся, что ты выйдешь из-под контроля, потому подчиняют тебя себе. Они хотят сделать из тебя бесчувственного убийцу. И у них есть лишь одно оружие — это боль, которую ты уже научился терпеть. Но эти двое никогда не отдадут и части себя — тебе. И потому на самом деле они слабы, Соби. Хочешь ли ты этого? И вновь рывок, и вновь они в холоде тонущего в ночных тенях лабиринта. Соби было все хуже, он еле стоял на ногах, опираясь на колючую живую стену. Соби шел против клятв, против прошлого, — Рицка не переписывали его, но очищал… Очищал, стирал боль, воспоминание за воспоминанием, уничтожал тянувшие Соби ко дну приказы. Они побывали в стольких воспоминаниях, что Рицка потерял им счет. И раз за разом взрывал блоки Рицу, Сэймея, Собины собственные, упрямо и методично, и Агацума вскоре почувствовал, как стало легче дышать… Пускай кровь текла из шрамов сопротивляющегося Имени, но зато он ощущал, будто с тянущей к земле шеи сняли вековые камни вины, страхов, насилия, ненависти. — Ну же, Соби. Не сдавайся. Я с тобой. Я не уйду, не брошу… Мы справимся. Ты сильный! Я в тебя верю! Рицка порывисто и крепко обнял Соби, на что тот покачнулся, роняя голову Рицке на плечо. — Давай я помогу… — юноша поднырнул Агацуме под правое плечо, перекинул через себя руку, надежно придерживая с левого бока. — Вот так… Ты молодец, Соби! Мужчина улыбнулся кривой улыбкой, делая вслед за Рицкой несколько неверных шагов. Никакая Сила здесь, в мире иллюзий и воспоминаний, не поможет, не вылечит, не придаст сил. Оставалось только слепое упрямство… … желание жить… … и любовь к Рицке. Очередное воспоминание выплыло осязаемым призраком, впилось в изможденное тело хозяина, вызывая четкую картинку перед глазами двоих. Соби испытывал презрение. Злость. Разочарование. Брезгливость. Все это призрачными клешнями стискивало его, сжималось стальными тросами вокруг шеи, ног, торса, впивалось в кожу, раздирая кожу и заставляя кости жалобно скрипеть. К этой боли добавлялась еще одна, от распирающего анус члена. Его, уже мужчину, насиловал бывший приемный отец. Минами Рицу не гнушался лишить девственности двенадцатилетнего, не постеснялся и сейчас, при посторонних. Сэймею ничего не стоило продать Минами тело Агацумы в обмен на информацию, которой он на деле не обладал. — Старик, ты скоро там? Мы на самолет опаздываем… — пренебрежительно цыкнул Нисей, но голос будто ему не принадлежал. Это был голос Сэймея. Последний то и дело отодвигал тяжелую штору, выглядывал на улицу, наблюдая за скопившимися под окном студентами и поносившей их на чем свет стоит Нагисой. Минами сделал еще несколько движений, придерживая Соби за ягодицы. Тот стоял на мысочках, сжимал пальцами спинку стула, прикрыв глаза. Из отражающихся на лице эмоций — искаженные губы, сведенные к переносице брови и подрагивающие крылья носа. На сухую было больно, анус саднило и жгло. Наверняка Рицу его порвал, ведь у Соби не было секса целую вечность. Приходилось душить в себе вырывающиеся против воли болезненные стоны, чтобы никто — ни Нисей, ни Сэймей, ни сам Минами, не подумали вдруг, что ему нравится. Нет, ему было мерзко. Его тошнило. Ему хотелось выблевать испытываемое им унижение. Разочарование Сэймеем. Презрение к Рицу. — Соби… Мягкий голос, родной, нежный, коснулся плеча. «Рицка…» — Это всего лишь воспоминание. Ничего не значащее воспоминание. Прости, что так долго. Это… сложнее с каждым разом, — произнес тот виновато. — Не смотри, Рицка… Прошу тебя. Не смотри… — Соби задрожал, как и его голос, и попытался прикрыть нагой пах и живот, безучастно покачивающийся вялый член, подрагивающие от напряжения взмокшие бедра. — Нет, Соби. Иначе никак… — юноша-призрак тихонько выдохнул на ухо. Тело дернулось вслед за Минами. Еще немного, и Рицу кончит. Этого допустить было нельзя — иначе Рицка проиграет это воспоминание. — Ты притупи, о время, когти льва, Клыки из пасти леопарда рви, В прах обрати земные существа И феникса сожги в его крови. Зимою, летом, осенью, весной Сменяй улыбкой слезы, плачем — смех. Что хочешь делай с миром и со мной, — Один тебе я запрещаю грех. Чело, ланиты друга моего Не борозди тупым своим резцом. Пускай черты прекрасные его Для всех времен послужат образцом. А коль тебе не жаль его ланит Моя любовь его прекрасным сохранит! Златогривый лев, гибкий леопард, феникс, с крыльев которого стекал жидкий огонь, ворвались в воспоминание, пожирая его, раздирая когтями, сжигая огнем, оглушая рыком. Рицу, Сэймей и Нисэй застыли, превратились в нелепые картонные фигуры. Мгновение — и на них набросился праведный огонь. Шторы занялись пламенем, что стремительными изящными языками перебрался на стены, шкафы. Лев огромной лапой в один мах сбил бабочек в рамках, и ринулся в огонь, словно тот не способен был причинить вреда. Пламя налипло на его гриву, занимая ее огнем. Леопард разрывал клыками разбросанные бумаги и книги, когтями — ковер ручной работы. Феникс опустился на директорский стол и истошно закричал, взрывая криком воспоминание. Холод ледяного лабиринта был всяко лучше, чем этот сюрреализм. Рицка, путанно выдохнув, обернулся, и подорвался к упавшему на землю Агацуме. Рицка был уверен в Соби, уверен, что у них все получится, но казалось, что призракам, подтачивающим его на протяжении всей жизни, не было ни конца, ни края. Он и сам давно устал и еле держался на ногах. Сила нужна была Агацуме — без нее он мог просто умереть от банального переохлаждения и потери крови. Он и так толком не восстановился после пулевого… Сжав ледяную кисть Бойца, Аояги подышал на нее теплом, растирая в ладонях. Потер щеки, поцеловал их, прижал свою горячую ладонь ко лбу. — Шекспир? — прохрипел сквозь приступ кашля Агацума, смотря расфокусированным взглядом на Рицку. — Да, Соби… Он. Я запомнил мало хороших боевых связок, а свои заклинания не успел обкатать… Подумал, может, стоит классику использовать. — Все верно, Рицка… — голос Соби слабел, и веки непроизвольно смежились. — Соби… Прошу тебя, нам нужно двигаться дальше. Если мы не дойдем до конца… — То останемся здесь навсегда, — одними губами произнес Агацума, не размыкая век. Почему он допустил это? Он ведь знал, что вмешательство в сознание — это не прогулки под луной. В нем можно увязнуть и остаться навсегда. Особенно если это его сознание… Им требовалось починить столько воспоминаний, что на всех них могло не хватить сил. Соби знал об этом с самого начала, но все же поддался уговорам и согласился… Потому что он верил в Рицку. Агацума встал на колено, второе, потом, держась за Аояги, поднялся на ноги. Он знал, что осталось не так много, самое страшное было позади. И Рицка все еще с ним. Говорил, шептал, успокаивал, и прогонял, вытравлял, выметал черное, сгнившее, болезненное. То, что не давало вдохнуть полной грудью, что мучило кошмарами, что сковывало руки, ослепляло… То, что выжигало его веру в себя всю жизнь. Веру в то, что он достоин большего, чем приказы и наказания. Он прозрел. С ним, с лиловооким мальчиком, он прозрел. Соби только сейчас понял, что та застаревшая боль больше не мучит его как раньше. Что в груди не возится огромный острый комок сожаления, вины и ненависти к себе. У них почти получилось. Осталось совсем немного. — Я с тобой, Соби. До конца. Веришь? Агацума ткнулся губами в темноволосую макушку, соскользнул носом ниже, поцеловал взмокший висок. — А дальше? Что будет в конце, Рицка? Ты вылечишь мою душу, а после уйдешь? Вернешься к ней? Юноша замер, задерживая дыхание. Снежинки зависли в воздухе, ветер перестал сбивать с ног, запутался в ветвях лабиринта. — Ты говоришь «я здесь». Говоришь «я с тобой». Но это ведь только сейчас, не так ли? Дальше ты не намерен быть со мной? Рицка не сразу понял, что происходит. Он осторожно выпутался из-под руки Соби, поозирался по сторонам — они, оказывается, были в самом центре лабиринта, — и потерянно взглянул на Агацуму. — Я не понимаю… — Зачем ты делаешь это? Ты хочешь излечить меня… А потом оставить? Ты же бросишь меня. Ты не подумал, что это разобьет мне сердце окончательно? Что ты вколачиваешь мне в сердце нож каждый раз, когда я вижу вас двоих? Но тогда зачем все это? Зачем ты обнимал меня? Почему ты плакал по мне? Зачем целовал? Что все это значит, черт возьми? — Прекрати, прошу тебя. Ты бы никогда… — Ты не разобрался в себе, мальчишка, а думаешь, что сможешь помочь мне. Починить то, что давно сломано. Что никаким образом не собрать, не склеить. На что ты рассчитывал, мальчик? — Соби, это не ты… Это не ты говоришь! Не надо, пожалуйста! — Ты заигрался в бога, маль-чик… — голос Соби сочился ядом. — Меня от тебя тошнит. Ты двуличный, лицемерный маленький манипулятор, трусливый, слабый… Ты бестолковая Жертва, ты никчемный Боец, ты ничтожество. Ты использовал свою девушку, чтобы найти меня. Ты используешь меня, чтобы помочь себе и своим близким. Ты используешь своих друзей, думая, что сможешь с их помощью остановить войну… — Соби! — взревел юноша, и ударил кулаками по груди мужчины. — Ты — Нелюбимый. Ненужный. Я презираю тебя, — механически чеканил голос. — Ты слабак. Ничтожество. Эгоист… Рицка упал на колени, зажимая уши руками, и истошно закричал сквозь нахлынувшие слезы и сдавившие грудь тиски: — Я верю тебе, Соби! Верю тебе, твоим словам, твоим поступкам! Я доверяю тебе, доверяю себя тебе. И я знаю, что ты всегда защитишь меня. Не из чувства долга или по приказу. Я на твоей стороне! Был и всегда буду. Вспомни об этом! Там, тогда, на кладбище… Я звал тебя, а не брата! Я хотел, чтобы ТЫ остался со мной. Не он! И если ты говоришь сейчас то, что думаешь, если действительно так считаешь, то пускай оно так и будет… Но позволь мне помочь тебе, Соби! — Трус. Безответственный. Нелюбимый. Брошенный, — монотонный голос Соби заостренными ледышками оставлял порезы на обнаженной коже Рицки. — От тебя ушел брат. Исчез, испарился, пересек половину земного шара. Из-за тебя… Твоей девушке ты не нужен. Она собиралась бросить тебя, как только начала в тебе сомневаться. Твоя мать несколько раз пыталась убить тебя. Ты даже ей не нужен, Рицка. Ты никому не нужен. Без тебя было бы лучше. Если бы не было тебя, никто бы не страдал. Мир был бы целостен… — Я прошу, позволь вылечить тебя. У нас ведь почти получилось! Мы избавимся от того, что тебе так мешало, и я отпущу тебя. Если ты этого хочешь, мы расстанемся навсегда. Но сначала позволь мне… — Ненужный. Пустой. Нелюбимый. Нелюбимый. Слабак. Плакса… — безжалостный ветер голоса Агацумы рвал на Рицке одежду, кусался, щипал, бил больно, не позволяя тому встать. — Но я не хочу оставлять тебя! Ни здесь, ни там. Я не покину тебя. Я всегда буду рядом! Поверь же мне наконец! Поверь мне хотя бы один-единственный раз! И Соби, задрожав, опал — подломились ноги, — на землю, и растворился в воздухе, оставляя после себя лишь разодранную, пропитанную кровью одежду, и красную от нее же повязку. Рицка, стоя на коленях, застыл, ощущая, как на него надвигается волна ужаса. Она заклокотала из груди, сокрушительной волной распространилась по всему телу, так что его затрясло, как безумного. Он потерял… Он потерял его. Но как это могло произойти? Они ведь проделали такой путь… Рицка не шелохнулся, стоя на коленях, и слепо уставился перед собой, прижимая к груди руки. Метель утихла, оставляя повисшие в воздухе кристаллики льда отбушевавшей непогоды. Внутри все было стыло. Тихо. Мертво. Лабиринт воспоминаний Соби молчал, вторя душе Рицки. — Соби… — тихо позвал Рицка. Голосовые связки сдали, и из горла вместо имени вырвался неразборчивый сип. Юноша прокашлялся, и, пошатываясь, согнул одну ногу в попытке подняться. — Соби… — на этот раз получилось лучше, но все же негромко и слабо. Покачнувшись, он выпрямился во весь рост, осмотрелся вокруг себя. Соби не было нигде в пределах видимости. Лишь его окровавленная разорванная одежда, небрежной горкой валявшаяся на заснеженной земле. — Соби… — позвал он требовательнее. — Соби! — крикнул он. — Прошу тебя… Пожалуйста… Вернись, Соби! — крикнул он сильнее, ощущая, как напряглись связки. Тишина. Пустота. Безмолвие. Боль и страх сковали по рукам и ногам, а в горле образовался комок из подступающих слез и ужаса. — СОБИ!!! — заорал он во весь голос. Но даже эхо не ответило ему. * Число восемь в японской мифологии означает достижение цели: восьмая ступень неба — обретенный рай.