RUN BOY RUN

Происходящее начало приобретать черты бойни. Студенты Семи Голосов пытались дать отпор, но соотношение сил было не равным, и все чаще фигурки еще совсем детей падали в траву. Просто лишенные Силы, обездвиженные или же мертвые — понять было трудно. Жертвы-медики за всеми не успевали: их самих хватали, и заставляли лечить Бойцов противников. А если те не подчинялись, то к ним применяли такие заклинания, что казалось, будто каждый сантиметр костей ломался, а мышцы скручивались в узлы. Выносить эту боль было невозможно, и они сдавались. Судзуки, как и все прочие из отряда сопротивления, получил сообщение от Наны. Однако на него никто из Бойцов и Жертв подозрительно долго не отвечал: в эти минуты, когда заклинания буквально смертельным дождем лились, невозможно было просто выйти за территорию и найти пострадавшего. И тогда Судзуки решил, что его время, наконец, настало. Одеревеневшие мышцы с трудом позволили спуститься с ветвей дерева на землю и как можно скорее скрыться от чужих глаз. Перемахнуть через забор было существенно тяжелее, нежели утром, но то было мелочи. Он мог помочь. «Ты можешь дать более точные координаты того, кого за территорию вынесло?» — отправил Нане негнущимися пальцами сообщение, отступая дальше, вглубь леса. Ответ пришел моментально: «Две минуты.» В то же время Нана боролась с мощной DDoS-атакой, обрушившейся на сервера Семи Голосов. Несложно было догадаться, что это была попытка взломать систему безопасности и добраться до нее: ребята Рицу, наконец, сообразили, что она поддерживает противника, и решили вытащить ее из бронированного убежища. Но Нана с тех пор, как Возлюбленным удалось взломать систему безопасности, настолько усилила ее, что проникнуть сейчас в кабинет можно было только выломав бронированную дверь или стену. Или и вовсе пустить усыпляющий газ по вентиляции… «Прямо-таки сюжет дешевого боевика». Высмотрев наружными камерами, насколько это возможно, примерное местоположение пострадавшего Бойца, скинула координаты Судзуки. На одном из экранов, который транслировал картинку с внешнего периметра на востоке, наметилось шевеление. Цикличное, не прекращающееся шевеление. Казалось, что кто-то настойчиво требовал ее, Наны, внимания, пока она пыталась отбиться от нескончаемых атак. — Да кого там черти дерут… — выругнулась она, и, оттолкнувшись пяткой, подкатила к нужному экрану. Чертыхнувшись, подтянула к себе клавиатуру, и в считанные секунды увеличила изображение. — Агацума… Аояги… Быть не может, — увеличила на максимум, и, признавая Нелюбимых, воскликнула во весь голос. — Живые! Экранный Рицка, видимо, завидев поворот камеры, подпрыгнул, и пуще прежнего замахал руками. Стоящий позади Агацума едва кивнул головой. А за ними… … А за ними были десятки человек, и они явно были Системными. Но воодушевление Наны быстро сошло на нет, когда она услышала стук, нет, грохот за дверью, а следом в истеричном визге зашелся инструмент. Она поняла, что снаружи начали срезать дверные петли. Высланные координаты были точны настолько, насколько могли быть в их ситуации. Поломанные ветви, сорванная листва и огонек спасательного маячка — все это указывало на то, что Боец совсем рядом. Выбежав на открытую поляну, Судзуки заметил привалившегося спиной к стволу дерева парнишку. Бледного, с обескровленными губами, его лихорадило, а нога была неестественно повернута. Наверняка сломана. — Привет. Я Судзуки Като. Пришел к тебе… на помощь. Ты как? Что болит? Незнакомец — Като не мог сходу вспомнить, как того зовут, — вымученно улыбнулся, кивнул на ногу. — Вроде ничего не болит… сильнее, чем это. Еще и Силы в резерве не осталось… Като покачал головой, сел на корточки рядом. — Как хоть зовут тебя? — спросил он, доставая из рюкзака воду. Подал ее парню напротив. — Комацу Кибо… — слабо пробормотал тот. Судзуки, не желая тратить время зря, взял его за руку, взглянул в глаза со всей серьезностью. Собеседник сразу понял, что тот хочет сделать и прикрыл веки. Его губы поджались, словно пытались заглушить боль. — Придется… Кибо кивнул, попытался расслабиться, а в следующую секунду его губ коснулись чужие. Сухие, обветренные, но мягкие. Мгновение — и Связь установилась. Силе потребовалось еще несколько секунд, чтобы достигнуть перелома и унять боль. — Прости за это, — прошептал Судзуки, отодвигаясь, но все еще держа руку Кибо в своей. — Да ты украл мой первый поцелуй, негодник! — хохотнул тот. Хохотнул с веселостью в голосе, отчего Судзуки на душе вмиг стало легче. — А ты лишил меня чистоты… Я ведь был Чистой Жертвой до этой минуты… — наигранно-жеманно произнес он, и облокотился на дерево рядом со своим новоиспеченным Бойцом. Плечом к плечу. — Надо будет телепортироваться к кому-то, кто поможет выправить ногу. А потом я в тебя столько Силы волью, что ты совсем скоро будешь скакать козликом. — Обещаешь? — на выдохе спросил Комацу Кибо. Като кивнул, сжимая его ладонь в своей. — Как думаешь… Мы сможем победить? — наконец, произнес Кибо заплетающимся языком. Сила новоиспеченной Жертвы пьянила не хуже наркотиков, делала апатичным, вялым, счастливо безразличным к происходящему. — Если честно… Я думаю, что нам поможет только чудо. Только забежав на территорию школы, Соби быстро распределил Пары, дал необходимые указания. Вводных, предоставленных Наной, было немного, а времени на подготовку стратегии и того меньше, потому приходилось опираться на собственные опыт и чутье. Бойцы и Жертвы отработанными движениями активировали Имена, раскрыли Системы, и разбежались в разные стороны. Лишь Рицка остался рядом. Смотрел с тревогой во взгляде. С волнением жевал нижнюю губу. — Будь осторожен, Соби, — голос предательски дрогнул, так что Рицка даже сморщил нос, злясь на себя. — Буду. Обязательно. А ты держи всегда защиту. Даже если отнимает много Силы, неважно. Безопасность важнее, — ответил Агацума, внимательно вглядываясь в глаза Рицки. А хотелось другого. Притянуть к себе, обнять крепко-крепко, зарыться лицом в густые темные волосы. Поцеловать губы, с которых еще вчера срывалось его имя на все лады, что еще вчера прикусывал, стоны с которых разделял… Или лучше в Пару встать, закрыть от заклинаний, не дать никому и пальцем тронуть… Тогда уже лучше было бы его и вовсе не отпускать. Но нет. Рицка не зря тренировался столько месяцев, столько книжек прочел. Он теперь Боец. И Жертва, тоже. И он готов к этой битве как никто другой. — Мы еще встретимся, Соби. Ты ведь обещал… быть рядом. И я обязательно буду рядом, тоже. Агацуме стоило немалых сил удержать себя в руках. Пальцы в кулаки сжал с такой силой, что костяшки начали ныть. — Я на восток. Тебе лучше направиться южнее. И… Будь осторожен, Рицка. И, собрав всю волю в кулак, развернулся и поспешил на помощь. — Месть должна быть рассудительной и холодной. Как острие меча острой, как ветер на вершине гор ледяной. Полупрозрачные сиреневатые клинки поднялись в воздух и с махом руки раскинулись в разные стороны, поражая противника. Сила дрожала в Рицке, требовала выхода, и со стопроцентной четкостью принимала те формы, которые его разум придавал ей. — Если она тебе голову туманит, если маревом глаза застилает, Значит тебя совсем скоро не станет! Земля задрожала, начала трескаться, и трещины эти со скоростью штормового ветра направились к фигурам в темно-синем. Из земли, достигнув противника, вырвались непонятные существа, состоящие из энергии, да с таким звуком, словно открылся портал из потустороннего мира. Они набрасывались на своих жертв, но не убивали. Они высасывали Силу, оглушали, не давали двигаться. Рицка удовлетворенно улыбнулся, ощущая, как приятно энергия течет по венам. Как циклично спешит от мозга, по шее, через сердце, живот, расходясь по конечностям. Казалось, что Силы в нем бескрайний океан, и она была послушна, могущественна… Соби потерял счет времени, потерял счет жертвам. Заклинаниям, которые он произнес. Людям, которых видел. Все смешивалось в какофонию звуков, чувств, а Сила шла с трудом. Потеря крови в лабиринте памяти сказывалась немотой в конечностях и нехваткой воздуха. Сердце стучало в ушах, а тело с трудом держалось в вертикальном положении. Яркая вспышка справа на долгие секунды ослепила до белого шума, заставив, уже после, изображение расплыться. Черные купола Систем нахлестывались друг на друга столь плотно, что потрескивали голубыми, пахнущими озоном искрами, которые вспыхивали в местах соприкосновения. Воздух был наэлектризован настолько, что, казалось, еще немного, и грянет буря. На ясное вечернее небо, еще с полчаса густо усыпанное крошками звезд, наползали грузные тучи. — Отклоняю! — только и успел выкрикнуть Соби, выставляя руку сбоку от себя. Если бы он успел сконцентрироваться, то защитное поле не дало отдачей в бок, сбивая с ног. Агацума качнулся, переставил ногами, и, пошатываясь, медленно побрел дальше. Противник, потерпев неудачу, побежал в обратном направлении — вероятно, искать кого слабее. На кого неожиданная атака подействует, кто не отклонит ее взмахом руки. Сотни голосов сливались в гул. Треск Систем оглушал, вызывая головную боль столь сильную, что Соби мутило. Он не видел ни одного свечения от ограничителя. Ограничители — это для школьников. Здесь Бои шли в кровь, до обмороков от измождения, до разрушения надежд. … На жизнь и на смерть. Откуда-то со стороны школы раздался глухой громкий хлопок, а спустя полминуты повалил дым: снизу, из подвалов. Это Йоджи подорвал лабораторию и уничтожил оставшиеся образцы с сывороткой. На мгновение все на поле застыли, обернулись на шум, но для многих эта секунда стала роковой. Ветер задул неистово, разнося густой дым вокруг, поднял удивленные крики в небеса. Отчаянные — потому что последние. Подогнал тяжелеющие тучи к столкновению друг с другом, как Сила подгоняла противников к новым и новым сражениям. Казалось бы, это побоище должно вот-вот закончиться: безжизненных тел становилось все больше. Однако откуда-то появлялись свежие силы — Бойцы Минами, студенты Семи Голосов, и Пары, прибывшие из Великобритании, — и завязывался новый бой… — Растерянный, больной, Уставший и злой. Ты тот, кто навеки Станет смерти родной! Заклинание Такеды Нозоми перекрестьем обернулось вокруг груди и шеи Соби в виде острой плети. Та сжимала в тисках, вонзалась в кожу, разрезая ее до крови, проникая дальше, глубже. Агацума был застигнут врасплох и не успел выставить защиту: от слабости терялась концентрация, а Силы в резерве оставалось лишь на одно — другое простенькое заклинание. Соби, перебарывая раздирающую на куски боль, взглянул на противника — этот парень был в отряде, совершившем нападение на Монтрей-Белле. В его группе. — Я с самого начала подозревал, что ты нас подставишь. Минами за тебя ручался, но даже он не думал, что ты окажешься такой гнидой… Взгляд Соби сосредоточился на скривившемся в презрении лице Бойца. — Это я предложил подорвать вас. Это я подсказал охранникам замка, куда вы направились. И я, если тебе угодно знать, активировал бомбу на крыше. Конечно, Минами не знал об этом, он был уверен, что подчинил вас. Вы должны были сдохнуть. Но вы как крысы… Выжили, и принесли с собой чуму. Вы, предатели Системы, обязаны подохнуть, все до единого. Потому что нельзя идти против Силы, нельзя ее игнорировать. Она должна стать новой религией. Единственно верной религией. Потому что она… она проявляет себя, понимаешь? А мы, ее адепты, будем разносить знание о ней по всему миру, и уничтожим неугодных, тех, кто станут отрицать ее. — Ты болен… — слабо прошипел Агацума, концентрируясь на удавке. Стоило больших усилий приостановить заклинание, однако Силы оставалось недостаточно, чтобы разобраться с его последствиями: кровь спешно стекала с шеи и впитывалась в ворот футболки. Заклинания с использованием времени и пространства он тренировал и раньше, но результат не достигал ожиданий. Стоило ли потратить весь оставшийся резерв, чтобы проверить? Стоило. Даже если он победит Бойца любым другим заклинанием, то умрет позже от потери крови: Силы, чтобы остановить кровотечение, у него не останется. — «Время» звучит как «ври мне». Лучше было бы «вермя». Как «верь мне»… И я — верю! Возникшая между ними белая пелена окружила две фигуры шаром из тумана, отрезая происходящее снаружи. Мгновение, и она стала сжиматься, а вскоре и вовсе прилипла к телам словно вторая кожа, растворяясь без следа. А после Соби только и успевал наблюдать за тем как меняется перед глазами картинка — с дребезжанием, разбиваясь на фракталы, словно в калейдоскопе, и собираясь вновь, дробясь, и опять соединяясь. Голова закружилась и начало подташнивать, но внезапно все кончилось. Раздался громкий хлопок. Взрыв со стороны академии. Повалил черный дым — Йоджи подорвал лабораторию. Вновь. Агацума даже не повернул головы, зная, что у него получилось. Боли не чувствовалось. Дернул ладонь к ключицам, провел подушечками по коже — крови нет. И Сила в резерве еще была. Улыбнулся невольно и воздвиг вокруг себя щит, встречая уже знакомое заклинание. — Где еще здесь лекари? — выкрикнул Рицка, подхватывая очередного упавшего без чувств студента. Те боролись до последней капли Силы, так что ее даже на сердцебиение и дыхание не хватало. Бойцы и Жертвы, с которыми Рицка и Соби прилетели в Японию, действовали профессиональнее, и медленно, но верно, ряды Минами Рицу редели. Члены Аристо, Системной организации Великобритании, приняв клич Агацумы Соби, раздумывать долго не стали. Агацума был тем, кто в прошлом году выиграл Турнир Трех Островов, и его слову стоило верить. Тем более что у британцев был пример того, что может случиться с ними — Роуз Бланш. Становиться следующими на отключение Системы, или, того хуже, подчиниться обезумевшему члену Совета Системных Японии, они не желали. Впрочем, и сомнения имели место быть: Аристо высказывали опасения, что Соби ведет их в ловушку. Потому отправили не так много Пар, как могли, и заранее подготовили план отступления, о котором Рицка с Соби не знали. Передав бессознательного парнишку подошедшим Жертвам, Рицка поспешил дальше. Оббежал главный корпус: ни души, лишь приглушенные крики вдалеке, да шорох листвы. А вот и звонок, раздавшийся в учебных аудиториях. Пустых, с раскрытыми настежь окнами. Аояги невольно вспомнил свою старшую школу, Яея и Юико, близнецов Саган, которых он здесь пока еще не увидел. Прикрыл глаза, перевел дыхание, как в следующую секунду сильнейший импульс врезался в тело. Он успел только понять, что ему почему-то совсем не больно… Вот только земля очень быстро оказалась перед глазами. И лишь в последнюю секунду, перед тем как сознание отключилось, он понял, что так и не выставил защитное поле, о котором так просил Соби. Казалось Рицка лишь на мгновение прикрыл глаза, а когда раскрыл их, то увидел ослепительно белую комнату. Поднял голову вверх, надеясь увидеть небо, но над ним были лишь обездвиженные фигуры людей. Людей, которые плавали высоко в воздухе. И с каждым хлопком ресниц их становилось… больше? — Зачем?! Почему сейчас? — выкрикнул раздосадовано Рицка, стискивая кулаки, — Сейчас не время, там ведь идет бой! Я нужен там! Верни меня назад!!! — прокричал во весь голос. Он понял, что оказался в Системе. Но сейчас ему было совсем не до нее. — Увы, но я не могу тебя вернуть, Рицка, — произнес нежный — мамин — голос, а после появилась и его обладательница. Возникла из пустоты чуть поодаль, посмотрела нежно, спокойно, так, как всегда смотрела. — Мне нужно назад. Защитить… — Рицка заговорил тише, успокаиваясь, но все еще загнанно дыша, — Там ведь ребята… Я должен помочь. У меня осталась Сила, я должен… Спасти их… Остановить Минами-сана… — Рицка, я знаю о твоем предназначении. Больше, чем кто бы то ни было. Знаю, что ты должен помочь им, спасти их, знаю, как ты любишь их. Именно поэтому ты здесь. Аояги закрыл рот, внимательно взглянул на Систему. Какое-то смутное ощущение начало зарождаться в груди. Выжидающе нахмурил брови, напрягся всем телом. — Потому, что там, в реальном мире, ты уже мертв. Неверяще застыл, не моргая уставился на Систему. Ледяными пальцами медленно ощупал свое лицо, руки, щипнул за бок. Тело — на месте, боль чувствовалась. «Как же так? Бессмыслица какая-то… Я не мог… Не мог умереть!». — Тебя убили в Бою. Я никак не могла это предотвратить. Заклинание… Ты не успел защититься. Оно убило тебя мгновенно. Прикрыл глаза, собираясь с мыслями. Зашептал себе под нос, пытаясь хотя бы таким образом осознать случившееся: — Я — мертвец. Меня больше нет. И не будет… Черт возьми, как вообще это можно принять? Понять? Я… Нет, не понимаю… Повел шеей, сдавил ее сзади пальцами, глубоко вдыхая. Волнения, страха не было. Лишь удивление. Он не понимал, что значит умереть. — Но почему после смерти я оказался здесь… Что это за место? Тоже Система? — Да, это часть моего мира. Здесь начал новую жизнь хорошо знакомый тебе человек. По крайней мере ты думал, что хорошо его знаешь. Этот человек, точнее девушка, носит в себе твоего ребенка. — Азуми… Но… Подожди… Что это значит? — Много лет назад она была Бойцом. Подающим надежды, но не слишком умелым. В одном из Боев ее противники не рассчитали с заклинанием, и… Она приняла его на себя, защитила Жертву, и погибла прямо в Системе. Каждый умерший в Системе попадает сюда, где время для него останавливается. Благодаря Силе я поддерживаю в их телах жизнь, замедляю работу мозга, и усыпляю их сознания. — Так это кладбище для Системных? Получается, что если я попал сюда, то и вправду умер… И сейчас здесь становится больше людей, потому что они там… Снаружи… Погибают?.. — Да, Рицка. Ваша битва уже унесла много жизней, и продолжает это делать… Поэтому ее необходимо как можно быстрее прекратить. Однако это место не совсем кладбище. Кладбище — это для тех, кто погиб безвозвратно. А эти люди просто спят и у них еще есть шанс вернуться. Вот только за все то время, что я храню их тела и разумы, Такаги Азуми стала единственной, кого я вернула к жизни. — Почему только она? Почему? Ведь ты… Ты могла предотвратить все эти смерти с самого начала! — выкрикнул, порывисто вскинув вверх руку, и в крике его слышалось отчаяние. — Как ты вообще допустила, чтобы люди в Системе причиняли друг другу боль? Убивали? — Люди сами захотели этого. Им стало мало райских садов, любви, благоденствия. Всего того, что я им давала. Того, для чего я была создана. Им нужна власть. Контроль. Сила. Они хотели, чтобы им подчинялись. Быть со всеми на одном уровне — не про них. Так было испокон веков, так стало и с Системными. — Получается, если ты оживила Азуми… Что ты с ней еще сделала? Ты управляла ею? — Рицка сделал несколько несдержанных шагов к Системе, но та остановила его одним взглядом, не давая приблизиться. Ей нужно было поскорее все объяснить, пока он не выкинул чего-нибудь. Это было безумно сложно — донести до Рицки все именно так, как было на самом деле, а не так, как он успел себе напридумать. Пока не успел обвинить ее во всех грехах. Хотя, уже начал… — Не совсем. Я дала ей некоторые установки, наделила, немного, Силой, и следила, чтобы она выполняла мои приказы… Но в остальном она была таким же человеком, как и прежде. Таким же, как и ты. Ее тянуло к тебе не по моему приказу. Я не контролировала каждый ее шаг, нет. — И я не помню, что произошло… ну, в ту ночь, когда между нами была близость… — Потому что она загипнотизировала тебя. Силой, — продолжила его мысль Система. — Также, как и своих родителей. Она рассказывала тебе, что ссорилась с отцом? Это было правдой. Но как ты думаешь, почему она действительно с ним ссорилась? Да потому что как только Сила ослабевала, он вспоминал, что на самом деле его дочь мертва. Дочь, которую он столько лет оплакивал, которую искал много лет, вновь жива и ведет себя будто ни в чем не бывало. Рицка прижал к ушам ладони и, застонав в голос, помотал головой. Застонал от безысходности. Застонал от отчаяния. Застонал от разочарования. Все было ложью. Вся жизнь — ни что иное, как запутанный, смердящий гнилью, клубок лжи. К горлу подступила тошнота, так что трахею сжало спазмом. Хотелось выблевать из себя все это, избавиться… Чтобы как прежде, чтобы без всех этих не живых-не мертвых, без Системы, без интриг и вранья… — Необходимо было, чтобы она понесла от тебя ребенка, — безжалостно продолжала Система. — В этом и было ее предназначение. Потому я оживила ее. Единственную из всех убитых в Системе за все время. Рицка отшатнулся от Системы, как от прокаженной. Мысли в голове взрывались до мушек перед глазами, и причиняли почти физическую боль. Стало трудно дышать. Кислород не попадал в легкие, дыхание стало поверхностным, частым. Он понял, что задыхается. Что сердце бьется на разрыв, а по телу раз за разом пробегает дрожь. «Кажется, это называется панической атакой». — Я видела будущее — мира, Системных, вас четверых. Изначально именно Сэймей должен был стать Хранителем. Он был рожден с миссией спасти Систему и всех Системных, но убил человека. Очернил и свою, и душу Агацумы Соби, совершив столь тяжкий грех. Таким людям здесь не место. Мне нужен был новый Хранитель. Времени на поиски оставалось совсем мало, и я подумала, что ты мог бы стать неплохой заменой… Я проникла в твою голову, наделила Силой, благодаря чему ты приобрел и способности Бойца в том числе… Но в результате стерла твое прошлое. Это произошло случайно, я не хотела… Его амнезия, с которой он носился столько лет, которую они всей семьей старались вылечить, причину которой пытались разгадать — была всего лишь защитной реакцией мозга на чужеродное вторжение. Точнее, вторжение Системы. Его брат — двуликий Янус, который жестоко издевался над людьми и убивал их. Однако показывал он лишь свою светлую личину. Брат, пустившийся в бега и подстроивший свое самоубийство. Брат, относившийся к своему Бойцу не иначе, как к мусору, и бросавший его без защиты в самое пекло Боев. Минами Рицу, строивший из себя заботливого дядюшку, а после угрожающий ему и его семье пытками и смертью. Уничтоживший Систему для огромной части человечества, пытающий неугодных ему людей… Человек, который вознамерился подмять под себя весь мир, и который делал в этом большие успехи. Неизвестная женщина, именуемая себя Системой, что видела будущее, но не спасала своих детей от гибели. Подсунувшая ему то, чего ему так недоставало — любовь, заботу, участие, — в лице Такаги Азуми. А он и купился, как дурак, и подвоха не почувствовал… И, наконец, Агацума Соби. Человек, который дышал тайнами и секретами, который знал правду, но не говорил ее, которому было приказано любить… Рицка думал, что отпустил его, но на деле стремился к нему долгие годы, вспоминал, думал, плакал о нем. Стремился стать сильнее, для того, чтобы найдя, быть настолько сильным, и вернуть его, забрать у брата… Соби, которому он лгал, и которого предал. Которого… Все еще любил?.. Рицка замер, уронил руки вдоль туловища и засмеялся. Паника с удушьем прошли, на их место пришло безразличие. Как холодной водой окатило, прибило к земле ледяным спокойствием. Он смеялся тихо, зло, мелко дрожа. — Что ж это за жизнь такая получается? Почему так несправедливо? За что, черт возьми? — пошатнулся, медленно сполз на пол, сел, закрыв лицо ладонями. — Просто дерьмово осознавать, что ты ни на что не годен. Что ты — лишь замена. Не лучше, не талантливее, не сильнее. А просто потому что другого не нашлось… Что вся твоя жизнь тебе, на самом деле, и не принадлежит. Что ты лишь кукла в руках кукловода. Но ведь я… Я не просил этого. Я не хотел становиться спасителем мира. Просто… не смог бы. Нет, ты не подумай, что я пытаюсь уйти от ответственности, просто… Я всего лишь хотел быть с близкими мне людьми. Хотел защитить их. Система тяжело вздохнула, обняла себя за плечи. Она готовилась к этому разговору долгие годы, прикидывала реакцию Рицки, но в реальности все оказалось намного тяжелее. Юноша был раздавлен свалившейся на него правдой, а в таком состоянии — отчаянном, доходящем до безумия, — он откажется от ее предложения. А ведь он имел право на смерть. Она не имела права ему в этом отказать. — Я знала, что в последней битве ты погибнешь… Это было неизбежно. Все мои попытки перевернуть ход истории неизменно стекались в эту точку. Возможно я была не настолько настойчива, но я не могла предотвратить твою смерть… И мне жаль, что все так получилось… Аояги, не поднимая головы, хмыкнул себе под ноги. Побился лбом о коленку, тяжело выдохнул всей грудью. — Жаль… Тебе правда жаль? Это говорит мне та, что специально взбултыхала мои мозги, как банку пива, а потом щелкнула замком и все полилось наружу. Не оставив меня — мне. А потом и вовсе распоряжалась моей жизнью по своему усмотрению, прикинувшись святой… Прекрасно зная, что меня убьют. Ты ведь могла меня предупредить! Очередным сном дурацким… — покачался в стороны и упал на спину, раскидывая руки в стороны. Система лишь тяжело вздохнула, покачала головой. Рицка продолжил лишь спустя несколько минут напряженных размышлений: — Что будет, если я все же соглашусь стать Хранителем? И вообще что значит — быть Хранителем? — Если ты станешь им, то Система, в привычном тебе понимании, будет уничтожена. Не останется Боев, насилия, смертей… Система останется доступной лишь только для двоих. Для Истинных. Тех, чьи сердца принадлежат друг другу. Истинные смогут раскрывать Систему для своей Пары и лишь во благо. Ты будешь источником Силы. Ты сможешь видоизменять Систему, и будешь следить за гармонией в ней. Не допустишь того, что допустила я. Страданий, боли, смертей, разлук. — Ага… — Рицка закинул руки за голову, приподнял уголки губ в подобии улыбки. — А если откажусь, то… Минами развернет войну, и перебьет всех ему неугодных. Превратит реальный мир в такой, где Системные будут царями и богами. — Верно. Если ты откажешься, то просто умрешь, как любой другой человек. Тебя не останется… А ваш мир покатится в бездну. — Получается, по факту, у меня нет выбора, так? — он приподнялся на локтях, взглянул снизу-вверх на стоящую чуть в отдалении женщину. — Если я не захочу становиться Хранителем, то просто сгнию в земле. И будь что будет. Но… Но ведь там моя семья, друзья… Я обещал защитить их. И там Соби. Я не сказал ему… Замолк, замирая. Почувствовав, что губы задрожали, прикусил нижнюю. Разозлился на себя за то, что внутренний тремор становится виден невооруженным взглядом. — Даже если ты уничтожишь Систему как поле для Битв, а я стану Хранителем, я все равно не могу оставаться здесь навечно! Черт возьми, я обязан вернуться! Я обещал… «… Я обещал Соби не покидать его». — Твое тело… Я не могу возвратить его в ваш мир. Но я могу дать тебе второй шанс. Ты нужен Агацуме Соби. А он нужен тебе. Я знала, как сильно ты захочешь назад, к нему. Как сильно ты его… Любишь. Как сильно он любит тебя. Именно поэтому я воскресила Азуми. Потому что никакой Судьбе я не позволю разлучить вас с Агацумой Соби. Предательские слезы подкатили к горлу, но Рицка сдерживался из последних сил, не давая им даже на глаза навернуться. Прикрыл глаза и прокашлялся. Сейчас не время для эмоций. Тряхнув головой, посмотрел вопросительно-твердо, требуя пояснений. Система выдержала его взгляд, и, наконец, ласково улыбнулась. — Пойдем. Я все расскажу тебе по дороге. Новая жизнь готова выйти в этот мир. Азуми вот-вот станет матерью, и мы должны принять этого ребенка. Смерть и жизнь, жизнь и смерть… Мироздание циклично. Надувшиеся пузыри Систем взрывались с громким электрическим треском, раскидывая Бойцов и Жертв силой взрыва на добрые десятки метров. А после во дворе Академии Семь Голосов резко стало тихо. Все наделенные Силой, видели это. Кто-то воспринял произошедшее как какой-то технический сбой Системы. Кто-то полагал, что просто не вернулся с того света. Если бы можно было описать случившиеся, то каждый рассказал о своем видении. В сознании всех, и живых и мертвых Системных, промелькнуло видение, в котором — у всех до единого — было бесконечное, залитое нежным рассветным солнцем, пшеничное поле цвета желтого золота. Но оно быстро пропало, и перед глазами вновь появились погнутые, но не сломанные деревья, с которых слетела вся листва, да фантасмагория на небе. Кому-то чудилось, что Солнце приблизилось столь близко к Земле, что заслонило собой весь горизонт. Правда, если бы это действительно случилось, то планета сгорела бы, подобно головешке спички — настолько быстро, что это было бы даже безболезненно. Кто-то, напротив, видел северное сияние на горизонте. Кричащих фениксов, плывущих в воздухе львов, парады планет на фоне млечного пути, который то ширился, то пропадал, стягиваясь в одну-единственную точку: черную дыру. Только что мертвые оживали, раскрывали глаза и рты, и судорожно кашляли, и обнимали подоспевших. Системные искали своих одноименных на поле Битвы: слабые, истощенные, с залитыми слезами лицами, с окровавленными телами, израненные, они бросались друг другу в объятия. Воссоединение. Облегчение. Радость. Не сошедшая боль утраты, омываемая слезами счастья. Пронзительно кричащие в небе чайки — наверняка тоже иллюзия — кружащие над поляной, вторили человеческим голосам. Люди кричали и плакали. Люди жались друг к другу. И было неважно, кто в твоих руках — друг или враг. Понимание, что бой приведет к обоюдному поражению и огромному числу жертв, пришло слишком поздно. Тогда, когда они не могли уже остановиться. Когда мертвых было больше, чем живых. Но отныне все в порядке. Все позади. Они — живы. А мертвые каким-то чудом вернулись к жизни. Йоджи стискивал голову Нацуо столь сильно, что того даже начало мутить. Нацуо впервые видел, слышал, чтобы Йоджи ревел. А тот ревел в голос, давясь слезами и соплями, пузырящимися у носа, и хлюпал им, и задыхался, и икал. Он ведь никогда не испытывал боли: ему, мальчишке из пробирки, боль была неведома. Йоджи ощутил ее впервые… … когда на его глазах ноги Нацуо подкосились, и тот провалился в бесконечно глубокую расселину. Он успел лишь заметить беспомощность на лице, недоумение, успел вскрикнуть — и одноименного нет. Йоджи тогда ощутил что-то, чего не испытывал раньше. Боль такую, словно его разорвало на куски. Такую, что затрещали кости, что кровь пошла носом. Первородный, не испытываемый прежде, ужас сковал его и хлестал, царапал, бил до пятен цветастых перед глазами. Йоджи дергал Связь, но та была оборвана. Нацуо был мертв — Йоджи знал это наверняка. И лишь потому, что Зеро не чувствовали боли, Йоджи не умер, не ушел вслед за ним. За самым близким человеком. Тем, кому — любовь, нежность, подколы; с кем разделить ушки, с кем трудности взрослой жизни — напополам. Нацуо был его всем. Как бы они не ругались друг на друга на людях — наедине они никогда не повышали голос. И нежные улыбки с утра и на ночь, и поцелуи — осторожные, и желание взвалить на себя больше, чтобы ему было проще, и неизменная жажда подарить как можно больше удовольствия… Неужели этого больше могло не быть? Нана выбежала во двор, помогла поднять незнакомого парня с травы, и тут же рванула к другому концу двора. Высокая выжженная трава неприятно колола голые ноги, пепел, падающий огромными черными хлопьями, словно дождем, покрывал ее тело, забивался в ноздри. Ветер бил в лицо, затруднял бег, и, словно живой, просил ее остановиться. Но она лишь мотнула головой и припустила быстрее. Подбежав к кольцу из людей, растолкала их — те посыпались в стороны, словно неваляшки, и уставилась перед собой. Агацума сидел на коленях, держа на них голову Рицки. Тот лежал с закрытыми глазами, недвижимый и бездыханный. Соби, склонившийся над мальчишкой низко-низко, что-то шептал ему лихорадочно, и оглаживал трясущимися пальцами лицо. Судя по тому, как потрескивал воздух, Агацума направлял весь свой резерв на то, чтобы оживить Рицку. Но было бесполезно. Тот не реагировал. — Вон с дороги! — гаркнула Нана, и пихнула Агацуму в плечо. Соби вскинул голову, смотря потрясенно, словно затравленное животное. Она впервые видела у него такой взгляд. Она впервые видела, чувствовала его страх физически. Минами воспитал его так, чтобы он не боялся. Никогда и ни при каких условиях. Но сейчас Агацуму буквально трясло от ужаса. Нана бухнулась на колени по другую сторону от Рицки, прижала пальцы одной руки к яремной вене, а второй стиснула бледное запястье. — Пульса нет… — тихо, не веря, пробормотала она. Но через мгновение фыркнула, сдувая взмокшую челку. Скрестила ладони, прижимая их к груди мальчишки посередине. Агацума поняв, наконец, что та хочет сделать, вынырнул из-под тела Нелюбимого, зажал ему пальцами нос, и, когда Нана отсчитала «три», выдохнул ему в рот весь воздух. Спустя, казалось бы, вечность, примчал Рицу с дефибриллятором, Соби под руки оттащили назад, и он слышал лишь «Раз, два, три! Разряд». После не слышал уже и этого. Сознание отключилось, не в силах воспринимать действительность. Казалось, что у мозга внезапно закончилась оперативная память, и теперь он ждет, пока кто-то — не он, — нажмет на «рестарт». Но этого не происходило. Перед глазами были лишь снующие туда-сюда люди, сухая безжизненная земля с пожухлой выгоревшей травой, да кривые голые деревья. Небо вновь приобрело привычные ему краски — напустило черноты и разбрызгало белесой краской светящиеся точки звезд. Словно и не было кровавой бойни, словно никто друг друга не терял. Словно он, Агацума Соби, не терял своего лиловоокого мальчика. — Не получается… Он не дышит. Пульса все так же нет. Этих слов, произнесенных Наной, было достаточно, чтобы мозг перезагрузился, и Агацума невольно дернулся вперед, оттесняя зевак. Те, что поддерживали Соби под мышки, не ожидали столь сильного резкого рывка, а потому отпустили Бойца. — Почему он не оживает?! Они все ожили! Вернулись с того света. Почему… Рицка?! Почему он все еще мертв?! Минами с Наной поднялись медленно, отступили назад, давая Соби место. Тот упал на колени, взял лицо Рицки в ладони, провел большими пальцами по щекам. — Почему ты не принимаешь Силу? Ты ведь обещал бороться! Почему ты не хочешь оживать? Ну же, Рицка, вернись… Вернись ко мне. Вернись к нам. Все закончилось, слышишь? Войне конец. Системы больше нет. Мы победили… Приоткрытые губы Рицки были бездыханны, но Агацума все равно склонился над ними и поцеловал, плотно прижавшись. «Холодные…». — Ты нужен нам, Рицка. Мне нужен… Вернись к нам. Ты же говорил, что не отпустишь меня! Почему тогда не забрал с собой? — легонько коснулся лба губами, ужасаясь, насколько тот ледяной. — У меня дороже тебя никого нет. Не оставляй меня. Умоляю, Рицка… Но что-то изменилось. Он почувствовал это столь же явственно, сколько и то, что юноша мертв. На мгновение почудилось, что вот оно — чудо. Рицка оживает! Но его надежды окончательно разбивались в прах. Холодная, и, казалось бы, окаменевшая рука Рицки стала мягче. Легче. Кожа его засветилась изнутри желтоватым сиянием. А потом тело превратилось в мириады бесплотных желтых огоньков, что оторвались от земли и стали медленно подниматься к небу. — Рицка! Стоящие вокруг сбежались к центру, протягивая руки к уплывающему мальчику, состоящему из прозрачных желтоватых огоньков. Они пытались зацепиться за руки, ноги, одежду, но их ладони проходили сквозь призрачное тело, которое поднималось и поднималось ввысь. — Рицка! — Аояги-кун! — Нелюбимый! Десятки голосов выкрикивали имя уплывающего призрака, но тот не слышал их. Спустя десятки томительных секунд огоньки истончились, став совсем прозрачными, а после и вовсе растворились в воздухе, не оставляя после себя ничего кроме разгоряченного воздуха. Соби не понял, что произошло. Не мог осознать увиденное. Ужас, непонимание, отчаяние сковали его сердце холодными тисками, отключили все мысли. Все, кроме одной — «вернись». С губ сорвалось — неосознанно, — и голос был надломленным и бесцветным. — Можете расходиться. Его больше нет. Но поверить своим же словам он не мог. Разобравшись со всеми делами еще до приезда в Семь Голосов, двумя месяцами ранее, он дал себе немного времени попрощаться с друзьями. Поговорить откровенно с Минами, высказать ему все, что томило десятилетия. С последним даже обошлось без рукоприкладства, но это, вероятно, только потому, что тот находился по другую сторону перегородки из пуленепробиваемого стекла. Рицу впервые в своей жизни признавался в своих страстях и чувствах, страхах. Признавался, что проецировал свою любовь к Акио, извращенную и больную, на ее сына. Много сожалел. Спустя три с перерывами часа общения даже заплакал. И Соби немного отпустило. Нет, не до конца, конечно, но стало легче. Он не злился на Рицу больше, он испытывал к нему жалость. Презрение. Но ненависти не было. Некогда приемный отец еще получит по заслугам: лишение свободы на целые десятилетия — справедливая плата за все им совершенное. Однако несмотря на то, насколько масштабны были действия Минами, на его руках по факту была кровь лишь одного человека. Бойца пары Бесшумные, Рёске. За это ему накинули еще десяток лет за решеткой. Необычной, впрочем, решеткой. Его этапировали в тюрьму для Системных и с ними связанных, расположенную на всеми забытом островке в Филиппинском море. Судил Минами Рицу Совет Семи (к тому моменту Шести) Лун, при поддержке коллег из Франции и Великобритании. Они же и подписали все необходимые бумаги о расформировании Системных организаций по всему миру. Нечему и некого было учить, некем было управлять, некого охранять. Конечно, на закрытие системных организаций требовались долгие месяцы, но всем было предельно ясно: Система уничтожена для всего мира. Это подтверждали Бойцы и Жертвы со всех уголков света. Правда, некоторым Парам она все же была доступна, но все в один голос утверждали, что заклинания в ней не работают. По какому принципу те или иные Пары могли войти в Систему, и что они там видели — было неизвестно, а потому изучением аномалий стала заниматься британская сторона. Стадия отрицания прошла уже на следующее утро, когда Соби проснулся один в их с Рицкой спальне в Академии. Стадии же гнева и торга задержались чуть дольше: Соби никого не обвинял в смерти Рицки, даже Минами. Разве что себя. Вина за смерть любимого не давала спать по ночам: во снах он вновь и вновь отпускал Рицку, и просыпался от собственного крика. Кошмары выматывали, делали беспокойным и нервным, а снотворное даже не думало помогать. Надо было сообщить о смерти Рицки его родным и близким, и сделать это должен был именно он. А потому третьего дня он вернулся в Токио и сразу поехал в дом семьи Аояги. Но когда он задал Мисаки вопрос о Рицке — осторожный, прощупывающий ее эмоциональное состояние, ее готовность к принятию правды, то услышал: — Кто такой Рицка? У меня есть лишь один сын, Сэймей. Он сейчас в командировке. Вы не ошиблись, молодой человек? Агацума вышел из дома настолько ошеломленным, что чуть не угодил под машину. Весь вечер напивался в баре, но даже к пятому бокалу виски в голове была такая кристальная ясность, что оставаться в этом шумном прокуренном месте дольше не имело смысла. Семь Лун не могли стереть ей память: раньше за них это делали Бойцы и Жертвы, но в Японии их не осталось, а потому они отметались сразу. Да и не сделали бы они этого, не предупредив Соби. — Как такое возможно? — задал вопрос в пустоту, сидя на скамейке в парке. Вдалеке группа людей с собаками болтали о всяком, изредка мимо него, шатаясь, проходили компании выпивших, и Агацума по-белому им завидовал. Он бы тоже хотел забыться. Забыть и не помнить. А лучше и вовсе — как мать Рицки, — никогда о Рицке не знать. Это было бы лучшим спасением ему, навсегда Рицку потерявшему. Но то была мысль слабого, отчаянного человека. Ярко вспыхнувшая, и тут же погасшая. Он бы никогда не отказался от Рицки. А воспоминания о нем и вовсе были самыми дорогими в его жизни. Столь же дорогими, как воспоминания о давно умершей матери. Депрессия захватила его мысли и тело, отодвигая стадию принятия. Соби понимал, что прошло слишком мало времени, и что с нынешним состоянием нужно просто смириться и пережить. Он не плакал — ни в ту ночь, когда Рицки не стало, ни после. Для того чтобы плакать нужно что-то чувствовать, а у него словно отключило все эмоции. Не было ни боли, ни тоски, и даже злость отступила. Пустота, безразличие, тишина завладели им. Отупение такое, что он часами мог сидеть на постели, не двигаясь. В голове вакуум, а в теле сил не было порой даже на то, чтобы поднять ложку. Лежал, смотрел в окно, ходил в туалет, иногда принимал душ, открывал дверь очередному пришедшему. Но не разговаривал. Предложенные Кио краски и холсты уничтожил с такой отстраненной холодностью, так что было понятно, что писать в ближайшее время он не способен. Смотрел бесцветным взглядом в одну точку, пока Кио, или близнецы, или Юико с Яеем (которым Кио, как потом признался, рассказал обо всем), или новые знакомые — Като и Кибо, — что-нибудь рассказывали. Про предстоящую встречу с видными деятелями искусства, про засранцев-поставщиков, про окончание старшей школы и предстоящие экзамены в университет, про новости Системного мира… И эти разговоры ни о чем держали его на плаву. Не давали сойти с ума от тишины. Да если бы не друзья, он бы просто умер от голода. И когда в одно утро он понял, что это больше не может продолжаться, вызвонил Возлюбленных, благо что у Нисея номер не поменялся. Соби просто сообщил, что необходимо как можно скорее поговорить и у него плохие новости, и те без лишних вопросов прилетели через пару дней. Нисей новости принял стойко, — понимал, видимо, что если раскиснет, Сэймей может совершить нечто неблагоразумное, а то и вовсе руки на себя наложит. Судя по его виду, тот об этом думал ежеминутно. Носился по комнате раненым зверем, выл, сокрушался, бормотал, как полоумный. Агацума никогда за все десять лет не видел Сэймея таким разбитым. Но Агацума не хотел его слушать или ему сопереживать. Он и не слышал его. Сэймей был ему и противен и настолько же безразличен. Лишь несколько фраз прорвалось сквозь пелену холодного отчуждения, в котором он сидел на протяжении всего вечера, как Возлюбленные вернулись: — Я ведь все эти годы искал Бойца Нелюбимого, чтобы обезопасить Рицку. Чтобы брат никогда не сталкивался с Системой. Я думал, что Рицкина безопасность стоила смерти этого неизвестного. И она действительно стоила многих смертей… И этой тоже. Я даже тебя ему оставил, чтоб ты за ним присмотрел, но все только хуже стало. Это ты не смог его уберечь! Нисей кружил вокруг Сэймея, носил ему воду, успокаивал, поглаживал предплечья, сжимал трясущиеся ладони в своих, а тот повышал голос на одноименного, поднимал руку, но не бил. Кричал и тогда, когда Агацума мертвым голосом рассказывал о событиях той битвы. О том, что ей предшествовало. Обвинял его всеми словами, но по мере рассказа успокоился. Начал понимать, что сам не нашел бы выхода из ситуации. Агацума рассказал обо всем, что знал. И о том, что младший Аояги очистил его прошлое, тоже. О том, что испытывал, когда увидел Рицку без ушек. Он выкладывал все свои чувства наружу, и это настолько Сэймея шокировало, что тот вскоре успокоился, затих, изредка шмыгая красным носом. Потому как думал, что только он горюет по брату, что только он имеет право по нему убиваться, и даже не догадывался, что испытывал Агацума. Бывший Боец поведал о своих чувствах не таясь: на памяти Сэймея он впервые был откровенен. Впервые признавался в страхах, говорил об отчаянии, о боли потери. Агацума чувствовал себя словно на приеме у психиатра, но по правде ему было плевать, кто был перед ним. Сэй с Нисеем были худшим вариантом из всех возможных слушателей. В здравом уме и памяти он бы и слова им не рассказал, но отныне ему было все равно. Ему нужны были какие-то уши. Ему необходимо было избавиться от этого. От воспоминаний. От Рицкиного тепла, которое он оберегал от своего заледеневшего сердца. От прикосновений, от которых зудела кожа. По которым он скучал. От тоски по лиловоокому мальчику, исправившему его прошлое. Единственно который заставил его дышать всей грудью. Который раскрыл ему всю красоту этого мира. И научил его любить. Он не рассказал лишь о том, как целовал Рицку, как ласкал его, как они дышали в унисон. Как раскалилась кожа, не хватало кислорода, как сжигало изнутри диким коктейлем из нежности, трепета и страсти. Как их тела сплелись между собой, как Сила текла и пела между ними. Каким шальным, полным желания и обожания взглядом смотрел Рицка, как он откровенно низко выстанывал его имя, и от стонов этих мурашки бегали по коже… Столь чистого светлого чувства он не испытывал никогда и ни к кому. Небольшая спортивная сумка оттягивала руку. В ней было все необходимое, но, конечно, этого не хватит на год-другой. Он по правде и не знал, сколько пробудет в тюрьме. Для того чтобы окончательно очистить душу, ему требовалось искупление своих грехов. Он совершил преступления, и пришло время сознаться в них и понести наказание. Взял в кредит у справедливости — настала пора отдавать должок. Иначе совесть больше никогда не позволит ему спокойно спать. Иначе он будет вспоминать об умерших всю свою жизнь. И пускай он не лишил бы всех этих людей жизни, не будь приказа Сэймея, он не снимал с себя ответственности. Это в парадигме мира Системы можно прикрываться волей Жертвы, но в реальном мире это не прокатит. Поднял голову, всматриваясь в безоблачное яркое небо. Когда в следующий раз он увидит его столь же свободно? Сможет пройтись по этому парку, съездить в Европу, подняться в горы? Сходить на могилу родителей, поиграть с Саган в приставку, нарисовать картину, посетить выставку Кио? И если все это рисовалось в будущем почти прозрачными, но штришками в голове, то вот самый важный и нужный человек — нет. Потому что его уже не будет. Достал из внутреннего кармана ветровки сложенный вчетверо листок, развернул. На нем — единственный написанный им портрет Рицки. Ну как портрет… Название одно. Начирканный карандашный набросок спящего юноши, сделанный в ночь их близости. Безмятежного, с легкой улыбкой на губах. Еще живого… — Я тоже не выполняю своих обещаний, — хмыкнул себе под нос. — Обещал тебе жить полной жизнью, путешествовать… Прости, соврал. Но в остальном вполне, вполне… С Сэймеем поговорил, да… С Рицу. В общем, придерживаюсь рекомендаций. Убрал листок назад, перекинул сумку через плечо и пошел в сторону полицейского участка. Мир вокруг затих, замер в ожидании. Не слышно было ни детского смеха с площадки неподалеку, ни щебетания голосивших птиц, ни шума машин с шоссе. И ветер стих, напоследок взбив короткие светлые волосы Соби. Поднялся по невысоким ступенькам, зашел в приемную — на удивление чистую, светлую, тихую. Постучался в окошко, и, набрав полную грудь воздуха, произнес: — Добрый день. Меня зовут Агацума Соби, и я хотел бы сознаться в совершенных мною преступлениях.

КОНЕЦ.