Виски довоенного разлива

      На Придвен Анна добралась только за полночь, скинула вещи в своём кубрике, покрутилась вокруг. Уснуть сейчас казалось невозможным, и Выжившая подошла к каюте Старейшины с пульсирующей болью в висках. Дверь была не заперта, даже не притворена плотно. Анна прижалась к металлическому косяку, пытаясь холодом привести себя в чувство — ноги стали ватными, а в животе сплёлся тошнотворный клубок.       Мэксон сидел на кровати, расшнуровывал ботинки, потом, подцепив носками за пятку, скинул оба на пол, и с наслаждением пошевелил пальцами на ногах. Стянул рубашку, оставшись в одной майке, и Анна с ужасом осознала, наконец, то несоответствие, что подспудно тревожило в нём до сих пор: Старейшина был молод. Юное, сильное тело диссонировало с лицом и взглядом человека, видевшего и знавшего больше, чем многие втрое старшие по возрасту. Шрам, пересекавший лицо Мэксона, прерывался на подбородке и продолжался на груди широкими полосами, в которых трудно было не узнать раны, оставляемые дескло.       Мэксон взъерошил волосы пятернёй и скосился куда-то в сторону, густые брови сдвинулись, словно внутри он упорствовал чему-то, но вскоре тряхнул головой, встал с кровати и словно кот скользнул к столику. Анна отворила дверь чуть шире и шагнула внутрь как раз тогда, когда Мэксон, откупорив бутылку виски, замер, дотягиваясь до стакана.       Старейшина дёрнулся спрятать бутылку, но увидев, кто без стука вошёл в его каюту, помрачнел, и Анна уже представила, что он сейчас заорёт на неё как обычно за столь неподобающее паладину поведение. Но Мэксон молчал, накрыв ладонью стакан и вперившись ледяным взглядом в подчинённую, так не вовремя заставшую его за слабостью.       — Налейте и мне, Старейшина, — наугад шепнула Анна, плотно закрывая за собой дверь.       Мэксон неожиданно кивнул, что-то для себя прочитав на женском лице, подхватил два стакана со стола и плеснул в них жидкости, резко пахнувшей дешёвым алкоголем.       — Надеюсь, ты не будешь болтать об этом с людьми? — спросил он, протягивая Анне стакан.       Ей хотелось сказать что-то витиеватое, как обычно, но лишь помотала головой — нет.       — У нас всё больше общих секретов, — медленно выговорил Старейшина, ставя бутылку на стол и не опуская с Выжившей взгляда. — Я ещё не решил, что с этим делать.       — Разберёшься, тебе не в первый раз принимать нелёгкие решения, как и мне, — Анна дотронулась своим стаканом до стакана Мэксона. — Но нельзя чтобы это отразилось на общем деле.       — Я не забыл, что кроме общих у тебя есть и свои дела, — зло ответил Старейшина, опрокидывая в себя виски движением, показавшимся Анне привычным. Он скривился и выдохнул в сторону, а взгляд его на опустевший стакан был полон сожаления.       Анна выпила следом. Жидкость обожгла горло, не давая вздохнуть, огнём провалилась в желудок.       — Я утратила твоё доверие навсегда? — спросила Выжившая, отдышавшись.       Мэксон пожал плечами и уселся на стул, кивнув на второй Анне.       — Надеюсь — нет, — помолчав, ответил он, — мне нужны толковые солдаты, способные не только подчиняться приказам, но и думать самостоятельно. Но ты слишком самостоятельна, Смит. Ты не умеешь подчиняться.       — Слышал бы тебя мой папочка, он бы поспорил, — усмехнулась Анна, и, увидев интерес в глазах Старейшины, добавила: — Я была очень послушной девочкой.       Она выразительно посмотрела в глаза Мэксона и поймала себя на двусмысленности простой фразы. Усмехнулась и продолжила:       — Слишком долго я была послушной, Старейшина.       Виски достиг коры нежного женского мозга, и Анна улыбнулась чуть шире, наслаждаясь негой, растекающейся по крови.       — Кажется, я понимаю, о чем ты, — Мэксон рассматривал её холодно, оценивающе, так, что Анна поёжилась и плотнее запахнула разъезжавшуюся на груди куртку. От этого взгляда робели старые вояки, не то что слабая беззащитная женщина, да к тому же не совсем трезвая.       Они замолчали, и Мэксон подлил ещё виски в стаканы. Анна кивнула на бутылку:       — Давно ты пьёшь один, Старейшина?       — С десяти лет, — с вызовом ответил мужчина, звякнув стеклом о край стакана.       Анна не сдержала ужас, выдохнув резко, словно её под дых ткнул Стронг.       — Не слишком рано начал? — возмутилась она, забыв, что выросли они немного в разных условиях.       — Не рано для чего? — откровенно разозлился Мексон. — Для того, чтоб сделать из ребёнка показательного солдата? Повесить на него всю доблестную историю предков?       Старейшина залпом опустошил стакан и, сжав его в кулаке, с ненавистью уставился на мутноватые грани, дробящие отражавшееся в них лицо.       — Я всю жизнь старалась соответствовать папиным представлениям о том, какой должна быть хорошая девочка, — напомнила Анна Старейшине.       — Значит, мы понимаем друг-друга? — Мэксон вздёрнул подбородок, отрывая взгляд от стакана. — Какая ирония.       — Признаться, я удивлена, — второй стакан развязал Анне язык, и она лениво откинулась на спинку стула. — Я считала тебя воплощением Братства Стали, этаким железным человеком без эмоций и слабостей.       — Разочаровал? — усмехнулся Мэксон, наблюдая за пьянеющей на глазах дамой.       Анна пожала плечами, как недавно делал сам Старейшина. Рассмеялась тихонько.       — Ты отпустил Данса, — одними губами произнесла она, и добавила громче, — за это я тебе прощу многое.       Лицо Мэксона перекосило на мгновение, но он быстро взял себя в руки:       — Я запретил тебе говорить на тему синта.       — Но суть от этого не меняется, — Анна склонила голову к плечу, наблюдая за вспышкой гнева. — До того самого момента я считала тебя менее человечным.       — Менее человечным? — переспросил Мэксон, подаваясь вперед. — Чем кто? Чем этот синт?       Его голос угрожающе понизился. В животе Анны что-то резануло, словно она была в опасности. Мэксон даже сидя, возвышался над ней, словно хищник над жертвой.       — Нет, — она глянула снизу и подставила стакан, демонстративно покачав его перед грудью Старейшины. — Чем другие люди. Я просто ещё мало видела засранцев на тот момент. Ты недотягиваешь до засранца. Прости.       Анна понимала, что говорит чушь, но Старейшина удивлённо сморгнул на такую наглость, а потом расслабился, и, кажется, он был согласен с такой формулировкой.       — Мне нельзя было потерять сразу двух хороших офицеров, — отрезал он. — Я сделал выбор в твою пользу, только и всего.       Теперь уже Анна ошарашенно уставилась на Старейшину, плеснувшего ей виски на самое дно стакана.       — Я знал, что ты уйдёшь, если не будет по-твоему, — продолжил он, наслаждаясь произведённым эффектом. — А теперь, когда ты вернулась из Института, значит, убедилась, что мы правы и нужны тебе.       — А если я… — попыталась возмутиться Анна.       — Предашь нас? — усмехнулся Старейшина. — Допустишь, чтобы Институт со своими технологиями вышел на поверхность и стёр всех с лица земли? Ты даже синту вымолила жизнь, значит, и других тоже будешь защищать от любой несправедливости. Только реши для себя, кто тебе ближе — люди, — он приблизился почти вплотную, так что Анна рассмотрела тёмные ресницы вокруг стального цвета глаз Старейшины и пульсирующую вену на виске, вдохнула горьковатый запах виски и мужского пота, от которого закружилась голова, — или железки. Я знаю, насколько они могут быть похожими на нас, — Старейшина поймал её взгляд и не отпускал теперь, — эмоции, чувства, всё это подкупает, и они своё отживут, Анна, как люди или как роботы, не важно. Но новых чудовищ появиться не должно. И порождающих чудовищ людей тоже не должно быть.       Старейшина откинулся на своём стуле, поискал взглядом стакан, но вместо виски откупорил бутылку вишнёвой нюки. Отпил сразу половину, словно в горле у него пересохло от монолога. Анна села ровно и забрала бутылку у Старейшины, запить остатки своего виски.       — Наверное, мне нужно идти, — неуверенно предположила женщина, косясь на ополовиненную бутылку отвратительного пойла. Ещё пара таких заходов и неизвестно, чем закончатся ночные посиделки у Старейшины. Вполне возможен как темпераментный мордобой, так и более тесное знакомство. Анна охнула от своей мысли вполне вслух и покраснела.       Мэксон с любопытством уставился на неё.       — Ступай, паладин, — медленно отчеканил он, наблюдая, как Выжившая встала со стула, села обратно, посомневалась и снова встала. Она была достаточно пьяна, и для того чтоб лечь спать, и для продолжения разговора.       — Вы с Дансом любовники? — спросил Мэксон, нарочито небрежно, но к концу фразы голос предательски сел.       — Нет, между нами ничего нет, — удивлённо ответила Анна, наблюдая потрясшее её зрелище: полыхающие уши Старейшины и его непроницаемо-серьёзное лицо.       — Но, ты бы хотела, да? — спросил он, резко подаваясь вперёд, и снова сближаясь с женщиной.       Анна отстранённо поразилась, насколько внешность не соответствует возрасту Старейшины, ведь несмотря на свой гений и родословную, он был ещё мальчишкой, особенно в вопросах, касающихся отношений между мужчинами и женщинами. Она дотянулась до пустого стакана и бренькнула им по столу.       — Тогда что между вами? — Мэксон сжал женскую ладонь, удерживающую стакан, в своей лапе и опрокинул туда бутылку, залив при этом пальцы себе и Анне.       — Он мой друг, — ответила Анна, подымаясь со стула, упрямо уставившись в серо-голубые глаза Старейшины. Мэксон мотнул головой, словно услышал что-то невероятное для себя, отшатнулся, но руки так и не отпустил. — Просто друг. Но да, в нём много тех человеческих достоинств, которые редко встретишь в живых мужчинах, и которые подкупают.       Руке на стакане стало нестерпимо больно, и Анна не стала сдерживаться, прошептала, впервые назвав Старейшину по имени:       — Мне больно, Артур. — Отметила, как снова неуловимо изменилось его лицо. — Людям свойственно чувствовать боль, и хотя ты сам не хочешь стать похожим на кусок железа — от других требуешь быть такими.       Мэксон прикрыл глаза, лицо его побледнело даже сквозь загар. Анна дотянулась до его обветренной щеки, провела пальцами вдоль шрама вниз, опускаясь на шею. Мэксон сжался под этой лаской, словно вместо пальцев Анны на шее оказались раскалённые прутья. Теперь ей пришлось податься вперёд, но дотронуться губами Выжившая осмелилась лишь до щеки Старейшины, покрытой вместо, как казалось, жёсткой проволоки, мягкой щетиной. От столь интимной детали Анну накрыло волной нежности к, по сути, юному ещё солдату.       Опомнилась, только когда Мэксон прикусил ей губу, довольно болезненно и Анна отшатнулась на миг, пытаясь сообразить: сейчас сбегать или уже категорически поздно. Тело сказало, что поздно: сладко заныло и заплелось в жгучий клубок внизу живота забытое желание отдаваться. Встретившись взглядом со злыми от пьяной страсти глазами Мэксона, испугалась до шума в ушах, что он сам сейчас сбросит её с колен. Вцепилась в волосы на его затылке, прижимаясь всем телом обратно, лишь бы не дать оттолкнуть себя.       Окончательно пришла в себя, придавленная ногой и по-хозяйски обхватившей за грудь рукой Артура. Дыхание Старейшины успокаивалось постепенно, хватка тоже слабела. Она пошевелилась, пробуя выбраться, но её вдавили обратно в матрас.       — Куда собралась, — буркнул сзади Мэксон, устраивая подушку себе под шею и одновременно свой бицепс под головой Анны.       — К себе, в кубрик, — Выжившая, в который раз за ночь, попыталась уйти.       — Зачем, — сонно поинтересовались сзади, прижимая её к горячему животу.       — Спать, — пожала плечом Анна.       — Спи, — зевнул Мэксон. — Кто-то мешает?       Анна замялась. Ну не объяснять же, что завтра по побудке ей не годится выскакивать из его каюты в столь помятом виде. Мэксон, видимо, сам догадался о волнениях.       — Паладин Смит, — позвал Артур, и Анна по движению бороды у шеи поняла, что он улыбается.       — Да, Старейшина, — размякла она.       — Слушай мой приказ, — выдохнул в шею, и от тепла у Анны мурашки пробежали по спине, так что она выгнулась. Сзади поддали бёдрами в ответ. — Завтра до обеда греешь мне кровать. В обед я зайду убедиться, что кровать тёплая. Потом ты меня кормишь и летишь со мной до Либерти Прайма. Вопросы есть?       — Вопросов нет, — отчеканила шёпотом Выжившая и подумала, что любовник-старейшина не самый плохой вариант. Сзади поддали снова.       — Я с тебя теперь вдвойне спрашивать буду, — пригрозил Мэксон, — не расслабляйся.       — Вот, чёрт, — хныкнула Анна, понимая, что Артур улыбается.