Виски довоенного разлива

      Любознательная мадемуазель и в себе копается с таким же энтузиазмом, как в довоенных терминалах, химических реагентах, бутылках, с неопознанным Анной содержимым. Новые чувства переполняют её, новые возможности кружат синтетическую голову, принадлежащую ИИ робота-исследователя. Хотя называть Кюри роботом у Выжившей язык не поворачивается, даже мысли такой нет. Тело синта, доставшееся ей по прихоти судьбы, куда правильнее для изящного женского ума, чем круглая жестяная конструкция.       Анна поправляет на девушке красное платье, держа во рту иголку, как заправская швея — ушивает широковатую талию прямо на Кюри, чтоб сидел идеально и так привлекающий к себе внимание наряд. Осматривает работу, заставляя Кюри повернуться разок другой и пройтись перед ней по мастерской. «Сейчас бы красную помаду, — вздыхает про себя Анна, — и капельку духов». Вместо этого подзывает синта к себе и пальцами укладывает мягкие, неровно стриженые волосы у лица: последний штрих в образе на этот вечер.       — Как вы считаете, мадам, — тихонько спрашивает девушка, прижимая ладони к груди, — ему понравится моё платье?       Анна улыбается, разве можно смотреть на Кюри и видеть платье, пусть и самое блестящее в Содружестве?       — Конечно, понравится, — отвечает, нисколько не сомневаясь. — Что такое?       Спрашивает, видя, что мадемуазель выглядит совершенно растерянной.       — Мне кажется, я вот-вот сломаюсь, — отвечает Кюри с испугом. — Но диагностика показывает, что всё исправно. Что со мной не так, мадам?       Щёки Кюри горят, словно пожар на лодочной станции.       — А что ты чувствуешь? — Анна прячет улыбку, чувствуя себя при этом такой умудрённой жизнью старой леди, что самой смешно. Но улыбаться тут нельзя — Кюри предельно серьёзна и, кажется, действительно напугана.       — Вот тут, горячо, — синт кладёт руку на живот. — Дышать трудно. Манипуляторы…       — Руки, — строго поправляет Анна, — ладони, пальцы.       — Да, да, — виновато поддакивает Кюри, рассматривая ладошки, словно в первый раз, — пальцы дрожат и не слушаются. Система разбалансирована?       Анна качает головой:       — С тобой всё в порядке, просто ты волнуешься.       — Как человек? — уточняет Кюри.       — Как человек, — подтверждает Анна.       — Вы тоже так волнуетесь? — спрашивает синт с недоверием, — это так утомительно и странно, зачем такое нужно?       — Это показывает, что то, что ты собираешься делать, для тебя важно, — Анна убирает швейные принадлежности в коробку, решив, что на сегодня сделано достаточно.       — Очень, — вздыхает Кюри. — Но я это и так знаю, зачем мне об этом говорит тело?       — Оно говорит — насколько важно, — улыбается Выжившая.       — У вас, мадам, тоже трясутся руки, когда вы идёте на свидание? — настаивает девушка.       — Нет, у меня трясутся ноги, — смеётся Анна, вспоминая свои «свидания» и всё с ними связанное.       — Ноги? — Кюри осматривает свои со вниманием, которым удостаиваются лишь новые образцы материалов, разложенные на её рабочем столе. — Мои не трясутся.       — Погоди ещё, затрясутся, — шепчет себе под нос Анна, а вслух произносит: — У тебя может быть другая реакция, чем у меня.       — Потому что я синт? — тут же спрашивает Кюри.       — Нет, потому что все разные, все чувствуют и переживают разное, — Анна приоткрывает дверь, — ты готова? Пора уже.       Они выходят из мастерской Красной ракеты в ночь, неожиданно тёплую и ясную. У лестницы на крышу уже стоит счастливец, у которого тоже, поди, дрожат руки.       — Тебя проводить? — уточняет Анна, глядя, как девушка внезапно останавливается у двери.       — Я сама. Спасибо, мадам.       — Мы все будем внизу, в кают-компании, включим музыку громче, чтоб вам тоже было слышно. Никто вас не побеспокоит.       Анна наблюдает, как Кюри проходит до лестницы и вкладывает ладонь в протянутую Дансом руку.       — Я рад, что ты пришла, — слышит Анна напоследок, как раз перед тем, как включается музыкальный автомат, и она с некоторым сожалением ныряет внутрь кафе.