Четыре раза...

      Жизнь Сары Сайдл была такой столько, сколько она себя помнила.       Она вставала ровно в шесть утра и на цыпочках спускалась в кухню, чтобы приготовить мужу кофе, и, оставив в маленькой импровизированной столовой чашку с блюдцем строго на том месте, за которым он сидел, удалялась готовить завтрак. Хитрость состояла в том, чтобы приготовить блюдо, которое будет долго оставаться теплым и не покроется подсыхающей коркой на тот случай, если муж решит поспать подольше. Но и готовиться оно должно было быстро – вдруг он встанет пораньше? Процесс требовал определенной ловкости и за годы брака был доведен ею до совершенства. Почти. О чем свидетельствовал окружающий ее глаз после вчерашнего удара синяк.       Затем Сара готовила мужу одежду для предстоящего дня, тщательно выглаженную, с идеально накрахмаленными воротничками и манжетами и сложенную именно так, как ему нравилось. Она вешала ее на дверь гардероба, расправляла складки, снимала ворсинки и, если муж к тому времени еще не успевал проснуться, спускалась вниз, чтобы скоротать время, до блеска начищая мужские ботинки.       Когда он вставал и приступал к завтраку, она отправлялась заправлять его постель, после чего ей позволялось принять душ. На водные процедуры у нее было около девяти минут, и боже упаси ей задержаться! Выйдя из душа, Сара надевала что-нибудь аккуратное и элегантное, обязательно одобренное мужем, и бежала вниз, чтобы помочь ему собраться на работу. Она завязывала его шнурки, застегивала пуговицы, поправляла лацканы. Стоя в дверях, ожидала, пока он тщательно осмотрит себя в висящее в холле зеркало, а потом прикрепляла к карману пиджака полицейский значок и протягивала ему шляпу. Уходя, муж запирал ее снаружи на замок.       Ключа у Сары не было.       Хлопнувшая дверь являлась сигналом к началу ежедневной уборки. Начинала Сара с передней: пылесосила холл, протирала лестничные перила, полировала так сильно любимое им зеркало и использовала уровень, чтобы убедиться, что оно висит идеально ровно. Стирала пыль, подметала, мыла и скребла до тех пор, пока не была уверена, что все вокруг сияет чистотой, зная, что муж обязательно проверит это, вернувшись с работы.       И, несмотря на все это, она постоянно улыбалась своей самой чудесной улыбкой, в которой никто никогда не замечал сквозящего отчаяния и безысходности.       Ровно в одиннадцать Сара начинала приготовление ланча: стейк средней прожарки, запеченный картофель со сливочным маслом, холодное пиво в глиняной кружке. Ей же можно было есть только печеный картофель, без масла, сметаны и шнитт-лука. Он приходил без четверти двенадцать и позволял накрыть ему на стол и поесть ей самой. Она садилась слева от мужа, ведь тогда, если с едой что-то будет не так, ему не придется тянуться через свою тарелку, чтобы ее ударить.       В те дни, когда Сара ощущала небывалый прилив сил, она набиралась смелости и думала: “Ну что ж, вот она какая, семейная жизнь”.       Когда ланч подходил к концу, она становилась лицом к кухонной стене и приспускала слаксы для “проверки”. И если по какой-то невероятной причине Сара хотя бы чуть-чуть оказывалась влажной, муж вынимал из своих брюк широкий кожаный ремень и наотмашь хлестал ее по голым ягодицам и бедрам, называя шлюхой, блядью и грязной сукой. Затем ей, превозмогая боль в бедрах, приходилось опускаться на колени и “извиняться” перед ним. На то, чтобы муж кончил, отводилось ровно семь минут, и если Сара не успевала удовлетворить его за этот срок, он снова бил ее, на этот раз уже перед ужином, в шесть.       Если же она не была влажной, у нее было целых десять минут, чтобы отсосать ему перед уходом. Если мужу нравилось, то в качестве поощрения он оставлял переднюю дверь незапертой, и в три часа она могла выйти на улицу и проверить почтовый ящик.       После его ухода Сара сворачивалась клубком прямо на кухонном полу и мысленно возвращалась в день их первой встречи. Он был молодым полицейским, только-только закончившим академию, когда ответил на вызов и прибыл к дому Сайдлов. Ее изломанная мать лежала на полу в неестественной позе, а Дон Сайдл с окровавленной скалкой в руке сидел в углу в полной отключке. Он выбежал из дома, и, после того как его вырвало в кусты, еще долго еле слышно бормотал себе под нос: “Какая потеря…”.       Тогда ей подумалось, что он хороший человек, потому что сожалеет о ее матери, но время показало, что к Лоре Сайдл эти слова не имели никакого отношения.       В тот день он разрешил Саре взять с собой из дома маленький чемодан с вещами. “Не совсем по правилам Управления, – добавил он с застенчивой улыбкой, – но я считаю, что обстоятельства у нас тут особенные”. Она тогда хранила в запрятанном в гардеробе маленьком розовом чемоданчике немного денег и безделушки и больше не подумала ни о чем другом, что можно бы было взять с собой.       Он проводил Сару к ожидающему ее социальному работнику и, как раз перед тем, как помочь ей сесть в машину, прошептал: “Мы скоро увидимся, Сара. Очень скоро, малышка, так что держись там”.       Когда ей исполнилось шестнадцать, он и правда забрал ее из приемной семьи, прямо вместе с тем розовым чемоданчиком, что до сих пор был с ней, и взял ее покататься на машине. В итоге они поженились в Вегасе. Если бы сейчас Сара была способна анализировать, то она бы обязательно задалась вопросом: почему никто не знал об их свадьбе, почему никого не было с ними в такой особый день? Но волю и способность думать из нее выбили давным-давно, так что Сара никогда над этим не размышляла.       Иногда, когда она проверяла почту, по улице прямо мимо нее проходила молодая девушка с длинными хвостиками. Одетая в короткие шорты, она шла с учебниками в руках по направлению к Университету Невады. Сару это зрелище гипнотизировало, почти поглощало. Один раз, стоя там и смотря девушке вслед, она даже думала: “Ведь это могла быть я, если бы обстоятельства сложились по-другому”. А потом, закрыв рот ладонью и пребывая в полнейшем ужасе от того, что только что чуть не произнесла подобную глупость вслух, побежала обратно в дом. Она забыла почту на улице.       Но так и не оглянулась.