parachute

Им по пятнадцать, когда они впервые сталкиваются за школьными воротами, в массовой стачке школа на школу. Ни один, ни другой не в курсе причин скандала, но брат за брата за основу, взять на «слабо» и гормоны делают свое дело. Чимин тогда ломает Чонгуку нос, а Чонгук разбивает Чимину губу. Второй раз они встречаются в шестнадцать, когда детские драки за честь школы тебя уже не волнуют (пусть с этим разбираются пятнадцатилетки), и в расписании в основном вписки с друзьями, девушки и секс. Они поэтому и встречаются, в общем-то, не из-за секса, а из-за девушки. Мунбель висит на Чимине адским грузом после очередной вписки, противно слюнявит шею («Оппа, ты такой вкусный, можно я тебя съем?»), и бесит страшно. Чимин, блять, нянькой не нанимался, но. Он поудобнее перехватывает её за талию, отодвигает её лицо от себя ладонью и поза сейчас, наверное, и правда довольно копромитирующая. И Чонгука, вывернувшего из переулка, сложно обвинить в чем-то этаком, когда он бьет Чимина в челюсть. Чимин даже не возмущается в этот момент. Передает Мунбель ему в руки, мажет пальцами по челюсти (сломал, нет?), и пост-фактумом регистрирует — у Чонгука клевый удар и красивые глаза. В третий раз они видятся всё в те же шестнадцать на вписке у общих друзей, когда пьяный Хосок жмет их руки, выдает что-то отдаленно смахивающее на «Чонгук — Чимин» и отчаливает к такому же пьяному Намджуну. Ситуация, мягко говоря, патовая, потому что кроме них с Чонгуком трезвых нет, а догнать остальных по состоянию уже не реально. — Можем взять пива и свалить на крышу, Намджун говорил, что там клево, — говорит Чонгук и отводит взгляд, и Чиминова папка-досье «Чонгук» пополняется еще одной записью. Вау, он умеет стесняться. Ну надо же. Они выбираются на крышу, кидают под зад какой-то плед, валятся на спины и совсем забывают про пиво. Чонгук оказывается многое знает про звезды. Он показывает Чимину Большую и Малую медведицы, находит созвездие Девы, рассказывает про маленьких и больших гигантов, и этого всего так много и интересно, и лежать вдвоем здесь, под ночным небом, внезапно очень клево. Чимин в этот момент теряется сильно и не в звездах, — ладно бы в звездах, там хоть оправдаться можно, так нет же, — Чимин теряется в Чонгуке. Они лежат на маленьком пледе плечом к плечу касаясь и грея, их лица на одном уровне, над ними небо, а Чимин теряется в Чонгуке. Тонет в его взгляде и ловит на периферии где-то — я хочу тебя поцеловать. В четвертую и пятую, и десятую встречи они играют в сегу, гоняют на велосипедах до реки и обратно, марают друг друга мороженым, вспоминают их первые встречи. Чимину во всем этом до ужаса уютно и Чонгук до соплей и розовых облаков классный, и папка-досье уже не папка даже, а книга «Чон Чонгук и удивительное». Чимин, серьезно, в Чонгуке ловит удивительное: как он смотрит на мир, как он любит ночное небо, как Чонгук говорит, что Чонгук слушает, читает, как Чонгук дышит. В Чимине на самом деле очень много Чонгука. И в следующий раз, когда они напиваются у Чонгука дома дорогим отцовским портвейном, и пьяно смеются от алкоголя и адреналина (влетит же потом), Чимин об Чонгука спотыкается взглядом. И. Я хочу тебя поцеловать. — Можно? Последнее вслух, смотря глаза в глаза, вдыхая через раз, если вообще дыша. Чонгук кивает заторможено и тянется первым, накрывает чиминовы губы своими, тянет мягко, едва касаясь, дразнит, кусает нижнюю губу, выводит на чиминовом лице целые галактики и Чимин задыхается в этом всем от нежности и правильности. И, пожалуйста, не останавливайся. В четырнадцатую встречу Чонгук идет за руку с миленькой девочкой на полторы головы ниже, улыбается и что-то ей рассказывает. Чимин фиксирует, разворачивается, бежит, позволяет себе петлять переулками, интуитивно сворачивая на перекрестках. Обнаруживает, что в груди тянет и лицо мокрое, и губы противно-солёные. В голове собственническое: «не рассказывай ей про звезды» и страшной истинной — Блять. Давай ты не будешь моей первой любовью?