parachute

У Сокджина под ребрами ворочается что-то. Болезненное и глухое. Такое, что и не поныть нормально, мол ну всё, капец котёнку, так больше нельзя. Просто потому, что можно. И котенку еще жить и жить. Стрёмное такое ощущение, на самом деле. Всё, вроде как, очень дерьмово, но как раз на грани. А раз на грани, то можно и потерпеть. Намджун всегда неодобрительно качал головой, читал проповеди о том, что всё это проходящее. Намджун говорил, что нужен адреналин, эмоции, какой-нибудь выброс просто, чтобы сорваться. Переступить грань в одну из сторон. Чтоб либо очень дерьмово, либо и так сойдет. Но у Сокджина под ребрами всё еще глухое и болезненное. Глухое, кажется, на оба уха. Если есть у него, эти уши. Сокджин каждую ночь этому глухому доказывает, что оно бесполезное. Что вот так, когтями по плоти и чувствам, всего от одного взгляда, — лишнее. Что оно того не стоит. Сокджин строит доводы, выводит аргументы на новый уровень. У Сокджина материалов и мыслей на две докторские и три диссертации. Глухое и болезненное под ребрами рвёт и мечет загнанным в клетку зверем, не даёт дышать. Сокджин смотрит на Намджуна, который говорил, что нужен выброс, и думает. Вот если сейчас его поцеловать, этого умного и гетеросексуального, это сойдет за шаг за грань?