Страсть и ненависть в... Выдропужске

Трижды – до конца рабочей недели – в восемь утра Заяц находил на столе в своем кабинете бумажный стаканчик. Русалка с зелеными распущенными волосами, банановый сироп, обжигает пальцы. В Выдропужске кофейня «Старбакс» открывалась в девять. Сломав себе всю голову, а заодно и шею через колено, Львович сидел и хлебал кофе через трубочку, чувствуя, как мозговая деятельность набирает обороты и улетает в открытый космос. Приступы самобичевания – ишь, как водитель подружиться хочет! – перемежались приступами паранойи: следит, однозначно следит, а чего надо ему от начальства, лежит на поверхности! Секса ему надо! Такого же, как с «тем», когда мокрые от пота лопатки липнут к простыням, раздвинутые бедра елозят по скомканной гармошкой ткани, пересохшее горло ободрано изнутри криками, а перед глазами плывут радужные круги… «Тебе понравилось?» Был еще вариант – продвижение по служебной лестнице, но куда? Стать завгаром нахалу Степановичу не светило ни в этой жизни, ни во всех последующих, Собакевич за поползновения на свое место хребет перекусит и не поморщится. Карьера? Секс? Деньги? Паранойя всерьез заинтересовалась Сладким. Кадры в лице Е.А. Халатненко были выпотрошены вплоть до ксерокопии паспорта водителя, из которой следовало, что фамилия настоящая, следовательно, Андрей реален, как девятнадцатое декабря, стоящее на дворе. Двадцать второго он пошел в гараж. Собакевич воспел дифирамбы Сладкому, уважительно именуя Степанычем, сообщил, что «так в семь он на месте, шеф, пока «Патриота» прогреет – вдруг понадобится, пока мне поможет с остальными, а хде он в восемь – так леший знает, я не спрашиваю, но мужик он… Мужик! На все пять!» Мужика "на все пять" не наблюдалось ни возле «уазика», ни в окрестностях. Зато в дальнем углу, сиротливо приткнувшись за «буханкой», развозящей мелкий опт по уличным торговым точкам, обнаружился «мерин». Тонированное авто сияло через лобовуху полированной «торпедой», сверкало белыми боками и шильдиком на капоте. - Чей? – Ткнул в хромированную звезду о трех лучах, зная ответ еще до того, как Собакевич, вытирая черные от масла руки, заглянул через директорское плечо. - Как чей? Степаныча! Вы бы видели, как он машинку-то свою облизывает, такому можно хоть «мерина» доверить, хоть «боинг» - техника у него в поряде полном! Значит, не деньги, размышлял Заяц по дороге в свой кабинет. Паранойя согласно кивнула, добавив от себя, что владельцы «мерседесов» обычно не устраиваются на работу простыми водителями, если только они – не принцы-инкогнито в изгнании. Казачок! Засланный! Эта мысль пронзила молнией порядком уставшего от безответных вопросов Львовича. Набрав по интеркому Юленьку с традиционной фамилией Сынкова, передал секретарю: - Машину на час дня. По городу. Вернусь к шести. Завидев шефа, Сладкий вежливо кивнул головой, открыл пассажирскую дверь, хмурый Заяц глянул на него исподлобья – подлизываешься, шпиён несчастный? - влез внутрь, с ужасом понимая, что понятия не имеет, зачем и куда собирается ехать. - Командуйте, барин! – водитель в недоумении уставился на начальство в зеркало заднего вида. – Чего машина зря тарахтит? Куда едем? Снова в чигиря? Начальство вздохнуло, приняло решение вывести «казачка» на чистую воду во что бы то ни стало, запоздало обиделось в душе на «барина», откуда-то сбоку вылез четыре дня не показывающийся бес. - Что, не терпится избавиться от меня, а, Сладкий? - Да ни в коем разе, барин! – В притворном ужасе Андрей-шпиён-Степанович закатил глаза и прижал к груди огромную пятерню. – Нам, холопам, за счастье подле вас лишнюю минутку провести, уму-разуму поучиться, чтобы рылом безграмотным не позорить барина перед благородными людьми! - Хватит! – заорал Заяц, хлопнув рукой по кожаной обивке так, что отбил себе пальцы. – Оставь при себе свое чувство юмора! Езжай на склад! Сладкий заткнулся, бросив сочувствующий взгляд на взбесившегося шефа, машина тронулась в сторону городской окраины. Очередной завскладом, Перепелкин, за два месяца не проворовавшийся, не зажравшийся и не совершивший иных аморальных поступков, дал Зайцу робкую надежду на счастливое будущее «Петушка» - перепелок они не закупали, соблазнов быть не должно. Беглый осмотр прихода и предновогодней реализации показал Львовичу, что праздничная выручка принесет Осе кругленькую сумму, а ему, хорошему, премию, на которую они с Люськой слетают к золотым пескам, и морковь в подарочной упаковке. Однако и это не улучшило настроения. Сладкий молчал, как воды в рот набрал, и это угнетало. А ты извинись, намекнул внутренний голос, назови хотя бы Андреем, пусть уж без Степановичей, доброе слово и кошке приятно, а уж «засланцу» тем более. Глядишь, и разговорится он, а ты его на чем-нибудь поймаешь. Ага, поймаю, трижды, ответил Львович внутреннему голосу, ты его видел? Он меня на левую ладонь положит, а правой в кисель разотрет. Вот нарою на него компромат, а там сдам Осе с потрохами, пусть сам решает, что с ним делать. Выйдя из промороженного склада, Львович сел в машину, растирая окоченевшие от холода руки. - Кофейку бы… - Протянул в никуда, незаметно, как ему казалось, скосив глаза на водителя. Каменные плечи под кожанкой даже не дрогнули. - С сиропом. Банановым. – Влез под руку бес. – Что скажешь, Сладкий? И тишина. Как к стене обратился. - Давай, давай, Сладкий, поехали туда, откуда ты мне стаканчики каждое утро таскаешь! - Я? – Андрей, он же Степанович, рявкнул так, что Зайцу поучиться захотелось. Аж стекла задрожали. Хороший такой рык, руководящий, не привык ты, дружок, в подчиненных ходить! – Вы там часом не переохладились головушкой-то светлой, а, барин? С чего бы я вам кофий таскал? - А с того, Сладкий, что в Берендеевке ты мне его принес и увидел, что я такой люблю! – Бес взял инициативу в свои руки, оставив обычно мирного Зайца наблюдать со стороны за глупой ссорой. – И теперь изображаешь мне тут! - Да что я вам изображаю?! – Андрей перегнулся с водительского сидения на пассажирское, обдав волной пряного одеколона и хорошего табака. – Вы, барин, как хотите, а поклепа нам тут не надо, не мы кофий носим! Не приучены перед начальством на карачках ползать! - Хорош заливать! А то я не знаю, чего ты возле меня трешься! То кофе раздобыл, то вода в номере закончилась, то фарами посветил, чтобы я не упал! – Истерил бес. Покрутив пальцем у виска, Сладкий выехал с парковки и направил машину в сторону офиса. - Завтра заявление напишу на увольнение. – Поставил жирную точку в разговоре. Удовлетворенно потирая руки, Заяц услышал писк телефона из кармана пальто. Аршинными буквами на экране светилась напоминалка. « 24.12. Остап, аэропорт. Уточнить прибытие.» О, черт и все его родственники до седьмого колена! Кадры так и не провели Андрея водителем – ни приказом, ни записью в трудовой, ни-где. Принудить его на двухнедельную, согласно Трудовому кодексу, отработку было невозможно – официально он и не числился в штате. Найти водителя за оставшиеся сутки представлялось такой же реальностью, как вычислить в уме произведение трех семизначных чисел. - Ээээ… Сладкий… Я погорячился. - Барин извиняться изволят? – Скептически хмыкнул водитель, даже не глядя в его сторону. Взвесив то, что собирался сказать, Заяц вздохнул. Ося не зря поставил его директором – он умел гнуться в разные стороны, а неотъемлемой частью зайцевой натуры были дипломатия и знание, в какой момент следует дожать, а в какой – откатить назад. - Извини. Понимаешь, к концу года нервы ни к черту становятся. А тут еще кофе стал появляться по утрам. Старбаксовский. Как я люблю. Вот я и подумал… - Что ж ты подумал? Сказано было тихо, но переход с «вы» на «ты» резанул по тем самым «ни-к-черту» нервам громче циркулярной пилы. Декабрьское солнце клонилось к закату, гурьбой вываливались на крыльцо офиса сотрудники, поглядывая на часы и торопясь, кто – к машинам, кто – на автобусную остановку, а Львович все сидел, судорожно вцепившись в обивку сиденья и обдумывая культурный ответ. - Я подумал, что ты ко мне клеишься. – Получилось очень стильно, а-ля Лавров на международных разборках высшего уровня. Дипломатичнее некуда. Да, он знал, что прозвучало ужасно, но еще ужаснее был хохот, наполнивший салон. Сладкий ухал басом, вытирал набегающие на лицо слезы, икал и стонал от смеха, Заяц судорожно тыкал кнопки, позволяющие обычно выйти из машины, а сегодня, как назло, то опускающие-поднимающие стекла, то выдвигающие из консоли пепельницу, то включающие подогрев сидений. И что ж он так грешил на отечественный автопром? И проветриться тебе, и покурить, и задницу попарить, все что угодно, только не выход… Ошпаренным раком вылетевший из машины, роняя на ходу перчатки и кейс с ноутбуком, он не услышал произнесенных вслед слов. *** В семь утра он занял позицию между огромной диффенбахией и письменным столом, скрючившись в три погибели и гипнотизируя минутную стрелку. В восемь – едва пикнули часы – дверь открылась, и скрытый сумраком силуэт скользнул в кабинет, наполнив пространство бананово-кофейными ароматами. Метнувшись незримым глазу Бэтменом, а по факту уронивший на пути урну для бумаг и снесший к хренам принтер с тумбочки, Заяц щелкнул выключателем. На пороге, испуганно моргая, стояла Сынкова. - Юль, ты чего это? – впервые очеловечившись, спросил Львович, ожидавший увидеть кого угодно, но не секретаря. - Ой! – Девушка пискнула и непроизвольно прикрыла руками скрытый до этого многочисленными туниками и балахонами округлившийся живот. – А я и не знала, что вы… Ну, раньше придете. И под столом спрячетесь. - Нигде я не прятался, - соврал Заяц, - у меня печать упала. Мне договоры подписать нужно было, вот я и приехал раньше. - Договоры подписать? Без света? - А у меня глаз – как у орла! – Бодро отрапортовал Львович, еще не зная, радоваться поимке Юленьки, или огорчаться отсутствию Андрея. И нюх, как у собаки, ехидно вставил свои пять копеек бес. - Так это ты меня балуешь? - Что вы! – Замахала руками Юленька. – Это просто так. Вы ж для старшего в прошлом месяце детский сад выбили без очереди. А я вам говорила тогда…Ну, деньги, может… А вы отказались… Ну и... А у меня муж в «Старбаксе» работает, ему как раз на работу к восьми. Вот он и делает кофе – как вы любите. А все знают, какой вы любите…Это просто… От души. Спасибо вам! Люська оставила записку про борщ и про то, что уехала к сестре на пару дней, соскучилась – сил нет, повидаться бы перед Новым годом. Львович рассматривал себя в зеркало, еще в прихожей содрав с себя всю одежду, включая носки. Тридцатисемилетнее тело смотрело на него, уныло напоминая о возрасте и всех попытках записаться то в тренажерный зал, то в секцию единоборств, то еще во что-то, гарантирующее прирост мышечной массы так же железно, как зелень в корме несушек – оранжевые желтки. Тощий, словно жердь в палисаднике. Даже джинсы с брюками умудрялись сползти с внезапно имеющейся талии на внезапно имеющиеся поджарые бедра. Ни желанных кубиков, ни вожделенных бицепсов, глаз радовали лишь упругие ягодицы, натренированные беготней то за поставщиками, то за перекупщиками, да лицо, так и не изменившееся со времен студенчества. Люська порой трогала нежную кожу на щеках и завистливо вздыхала, везет же тебе, Заяц, ты мумифицировался, что ль, в память о хахале своем? «Хахаль» торчал в груди Львовича занозой двадцатилетней давности. Скандал тогда удалось замять лишь благодаря связям его жены – холеной до кончиков пальцев, знающей, что почем в этом мире и как следует решать проблемы с блудным муженьком, решившим вкусить запретной любви. Муженек раскаялся, вернулся в лоно семьи, благополучно оставив юного Зайца сдыхать от стыда… Но сильнее стыда, окровавленным терновым венцом впившегося в лоб, сильнее боли и унижения, било наотмашь осознание того, что связь между мужчиной и мужчиной – самое мерзкое, что может произойти в жизни. Именно это сообщили ему презрительно изогнувшиеся, напомаженные жгучим карминным губы. Именно это ему сообщили взгляды тех, кто оказался причастен к грязной истории между преподавателем и студентом. И плевать на распахнутый в безмолвном крике рот, плевать на бьющееся в судорогах тело, жаждущее – еще, вглубь, сильнее, качни бедрами, любимый, и наполни меня до краев. Плевать на то, что простыни источали одуряющие ароматы, сводя с ума запахами даже после его ухода, что еще на пороге тесной комнатки он впивался в Зайца поцелуями до крови, раздирал крепкими пальцами тугой и напряженный анус, входил до звездочек в глазах и нехватки кислорода в измочаленных стонами без перерыва легких! Ося, один из немногих «посвященных», три вечера поил Зайца водкой, принося на закуску мандаринки – все, что осталось от новогодних праздников у студентов, бурно отметивших предстоящую зимнюю сессию. Рубился в принесенный кем-то «тетрис», предлагал устроить «порно-задорно», обещая совершенно фантастических девчонок… На одной из них Львович женился по окончании универа. Брак закончился ровно через год – молодая жена требовала больше «потенциальных» возможностей, чем те, которые демонстрировал супруг. Бросив напоследок «С тобой трахаться – что гусей доить!», собрала вещи и оставила Зайца холостяком, осознающим, что в его жизни что-то пошло не так. Люське он рассказал правду. И вот сейчас, стоя перед зеркалом, он вновь и вновь задавал себе вопрос. Сладкий тревожил его по всем фронтам, начиная с «мерса» и заканчивая странным поведением, но и это не являлось главным. Фамилия, черт возьми! Он был Сладким, в которого хотелось вцепиться скрюченными от наслаждения пальцами, монолит грудной клетки и огромные ладони вызывали дрожь в паху, выбивали барабанную дробь на сердце, он был всего лишь водителем, плюющим на субординации и прочие политесы, к нему хотелось прижаться и … … И мало тебе проблем на жопу, Львович, спросил внутренний голос, с которым приходилось считаться.