Страсть и ненависть в... Выдропужске

Ося, выкативший чемодан из терминала, приветственно махнул рукой, Львович отметил, что друг непривычно и неприлично хорош – дорогая одежда, дорогая обувь, дорогая стрижка и дорогой парфюм, сдвинулся в сторону, предоставив возможность молчаливому Сладкому забрать багаж «биг босса». И увидел, как подобралось ладно сидящее на стройной фигуре пальто, как сверкнули глаза – игнорируя друга, шаря по спине в «кожанке», удалявшейся в сторону парковки. - Что за красота, а, Заяц? - В смысле? – Неподдельно удивился Львович, знавший Осю последние триста лет примерным семьянином, и предыдущие триста – отчаянным ходоком по девочкам. - Кто он? – Остап Тарасович несся, развевая полами пальто, за Андреем, невозмутимо шагающим на пару шагов впереди. - Водила новый. – Буркнул странно задетый Заяц. Что за новости в датском королевстве? Ося в Москве столичных тараканов подцепил, что ли? - Представь меня. – Бендер замер у капота «Патриота», уже откровенно любуясь Андреем. Тот его любование игнорировал – видать, хватило позавчерашних экивоков между ним и непосредственным начальством, и теперь грузил чемодан в багажник, демонстрируя безразличие. Да хоть все глаза высмотри, злорадно усмехнулся Заяц, уж не знаю, на какой там цвет ты свою ориентацию сменил, Осечка, а только он не из «этих». - Остап Тарасович, познакомьтесь, это Сладкий. – Еще ни разу водительская фамилия не звучала такой фееричной музыкой в ушах – достаточно было взглянуть на отвисшую челюсть босса. Чего он не ожидал, так метаморфоз, происшедших с другом. - Сладкий для него? – Кивок в сторону Зайца. – Или просто сладкий? Ося подобрался к багажнику и словно ненароком положил холеную кисть на локоть Андрея, помогая подтолкнуть неповоротливый чемодан, Сладкий, наконец, обернулся и удостоил взглядом Бендера. Достаточно было увидеть промелькнувшую между ними искру, грозившую превратиться в пролетарское пламя… - Фамилия у него – Сладкий! – Сипло каркнул Заяц, не понимая, что с ним происходит. – Водитель он! Ни Андрею, ни Остапу мать его Тарасовичу не было дела до таких подробностей, оба стояли, уставившись друг на друга мартовскими котами, игнорируя парковочный счетчик, ежеминутно сжирающий прорву денег, достойную аэропорта в каком-нибудь Дубае. Какое ему, Зайцу, дело – что до вероломства Сладкого, что до внезапно заголубевшего Оси? Никакого. Он всего лишь наемный работник, отвечающий за вверенного ему «Золотого петушка». По дороге из аэропорта в город Львовича укачало от витавшего в воздухе зефира, и он попросил Андрея остановить машину. - Сладкий, перекур пять минут. Мне нужно… - Лёвыч, а что, ты его по фамилии кличешь? – Заржал Остап, смял улыбку, увидев желваки на щеках водителя, сменил тон. – Андрей, а ведь вам удивительно подходит! Ямочки на щеках проявились медленно, нехотя, но адресовались они теперь не глупому Зайцу, а матерому волчище Бендеру, собаку съевшему на искусстве охмурения. К концу недолгого, сорокаминутного вояжа Львовичу хотелось поочередно стереть с лица земли Андрея-сука-Степановича, сделать анонимный звонок осиной жене, оборвать тормозной шланг «уазика» и жахнуть пол-литра водки из горла. Надо же, и каким разговорчивым умеет быть этот Сладкий! Куда делись сарказм с многозначительным молчанием? Надо же, и каким специалистом по мужчинам стал друг-товарищ Остап Тарасович, охмурявший по всем фронтам и прущий тяжелой артиллерией! У крыльца гостиницы, где заботливый Заяц забронировал люкс боссу, Ося взглянул на часы. - А я и не заметил, как доехали! Все, душ, ужин, отдыхать с дороги! Лёвыч, во сколько завтра выдвинемся? Спрашивал-то он у Львовича, а взглядом оглаживал водительский профиль, Заяц словно шкурой чуял осторожные прикосновения, прощупывания почвы, закидывание удочек со всевозможными наживками… Ося никогда бы не стал тем, кем стал, если бы не умел охотиться в мутных водах на нужную ему рыбу. Андрей, повернувшись, зацепился глазами с хвойными ресницами за этот взгляд, улыбнулся – скупо, мазнул хозяйским взглядом по фигуре в дорогом пальто, перевел на заснеженную дорогу и вновь уставился на Осю – да что он в нем нашел?! Досматривать отвратительно пахнущую фарсом сцену Заяц не стал – и ежу было понятно, что целью небрежных фраз является намек, адресованный Сладкому. Ужин, душ, свободный вечер, сейчас милый друг скажет, во сколько нужно привести себя в порядок, убрать с лиц помятость и сытое довольство, нацепить официоз, и - вэлкам, разврат! Да Снегуровичи скурят пух и перо от своих несушек, завидев завтра сладкую парочку «Твикс»! – отчего-то не было ни капли сомнений в том, чем закончится вечер у этих двоих. Куда там льдистым и холоднокровным тягаться с испанскими страстями, полыхающими сейчас в скромном салоне «Уазика»! А ведь и впрямь полыхало! Зайцевская задница ощутила капли пота, текущие по позвоночнику и скрывающиеся между ягодиц. - Черт! – Подпрыгнул он на горячем сидении. – Сладкий, выруби подогрев! - Что? – Оторвался от созерцания наглой осьей морды водитель, щелкнул кнопкой на приборной панели, глаза потухли. - Ничто! Завтра в восемь утра выезжаем! – Мстительно обломал «малину» другу Львович, не покутите, не погуляете, вставать-то в шесть, а кое-кому еще машину подать! Остап Тарасович соизволили покинуть авто, напоследок черканув в блокноте что-то – Господи, Заяц, ну не будь ты придурком, номер свой он ему дал! – и отбыли королевской походкой в сторону гостиницы, волоча за собой чемодан. Вымотанный – как будто не шефа встречал, а выпотрошил всех «михалычевых» кур – он махнул рукой, вези домой, не забудь, в восемь, за мной первым заедешь. Андрей улыбался чему-то внутри себя, мурлыкал под нос незатейливую мелодию, Заяц кипел, но не подавал виду, ибо сознание подкинуло очередной выверт. Сладкий ни разу не сказал, не показал, не подал виду, что он натуральный, как йогурт из рекламы. И если ему вздумалось запасть на Остапа – значит, не впервой. Значит, звучавший позавчера обидный смех адресовался не глупым предположениям Львовича о «подбивании клиньев» водителя, а самому ему, худосочному, с нелепо вздернутым носом и двумя крупными передними резцами… Ему, тридцатисемилетнему, рядящемуся в костюмы местной пошивочной фабрики, так и не научившемуся правильно завязывать галстук и по-детски привязанному к банановому сиропу в кофе. Ему, втягивающему шею в плечи – стоит только прошлому заглянуть на огонек и напомнить, кем он был двадцать лет назад. Фары чертили замысловатые узоры в зимних сумерках – почему-то в Выдропужске элитным считалось жилье, расположенное у черта на куличках. Два ярких прожектора осветили дорожку, ведущую к подъезду, но в этот раз Зайцу было фиолетово. Что-то, похожее на мышь или бобра, грызло изнутри, заставляя едва шевелящиеся ноги шаг за шагом приближаться к пустой квартире. Впервые за много лет он пожалел, что нет Люськи с ее уютным ворчанием и танковыми габаритами – она за версту чуяла мужнино настроение и умела принести чашку ненавистного зеленого чая в подходящий момент, не спрашивая, молча, совала под руку и уходила с безразмерной пустынной кухни. Ося позвонил около десяти вечера, начальственно стребовал телефон Сладкого, из чего Львович сделал вывод – водитель не воспользовался правом «первой брачной ночи» и цифирьками, черканутыми на листке. Отчего-то эта мелочь согрела замерзшую в квартирной темноте душу. Ося позвонил около полуночи и слегка заплетающимся языком уточнил, правильно ли он записал номер. С «минус сорок» отметка на шкале настроения Зайца сместилась на твердый «ноль». Тряхнув головой, он выполз из кухни, добрался до святая святых – люськиного «бара», коим она гордо именовала двадцать с лишним беспорядочных бутылок алкоголя, хаотично расположенных на многочисленных дизайнерских вывертах, обзывающихся винным шкафом, выбрал «Камю», бодро развернул черную фольгу, выудил пробку и вдохнул мягкий аромат коньяка. Ося позвонил около часа – пьянее партизанской дрезины, мчащейся навстречу немецкому бронепоезду, высказал все, что думает по поводу Сладких, сладостей, припомнил ни к селу, ни к городу Карлсона с вареньем, сообщил, что русские не сдаются, и повесил трубку, после чего Львович принял на грудь оставшиеся в бутылке сто грамм. Ося позвонил в два – именно это время показали продравшему глаз Зайцу электронные часы, вежливо и мягко светящие зеленым, - жарко шепнул «Спасибо! Он просто волшебный!» и отключился до утра. До утра, которое Львович встретил зеленым лицом и мешками под глазами, в тысячный раз набирая то номер Бендера, то номер Сладкого – оба были абонентами «вне зоны обслуживания». И если вчера он считал, что ему все равно, что происходящее не имеет к нему ни малейшего отношения, если вчера он примерил на себя серую мохнатую шкурку и вегетарианство в виде коры и моркови, то сегодня в Зайце проснулся зверь, породы которого он не знал. Ровно в восемь «Уаз-Патриот» смирно стоял у подъезда, а Сладкий, позевывая, проверял щупом масло. - Доброе утро! - Доброе, доброе! – Хищник в Зайце облизнулся, подзуживаемый бесом. – Как ночь прошла? Спокойно? - Да вроде… - Удивленно протянул Андрей, оторвавшись от щупа. - Воду не выключали? - Не выключали, - эхом повторил Сладкий, зажмурив глаза и забыв стереть с лица улыбку под стать фамилии, - все на уровне… - Совсем-совсем не выключали? Прямо даже ни на минуту? - Не изволим знать, барин, - только субординация мешала Сладкому пальцем у виска покрутить на начальственные закидоны, - мы по ночам спим, а не воду проверяем. - Спалось-то как? – Не унимался бес. - Нормально спалось, а с какой целью барин интересуются? – Пошел в контратаку водитель. – Беспокоились? Так проведали бы холопа, колыбельную спели бы… - Думаю, тебе и без меня спели. И убаюкали. – Отчего-то при упоминании колыбельной в голове зароились круговертью картинки – приглушенный свет, «кинг-сайз» кровать, два сплетенных тела и мерные шлепки плоти о плоть. Продолжать разговор Зайцу перехотелось. Андрей злорадно зыркнул исподлобья – заткнул-таки не с той ноги вставшего начальничка! Цветущий геранями и бодрый, аки сибирский марал, Ося уже ждал их у гостиницы, притоптывая ботинками на рыбьем меху – мажор, не одного гавиала, небось, уморили для таких как ты, вот и поделом, мерзни в своих «аллигаторах» на выдропужском морозе! Потянувшись к Сладкому с явным намерением если не поцеловать в машинально подставленную щечку, то с чем-то совершенно точно носившим интимный характер, господин Бендер на полпути осекся и испуганно глянул на друга. Львович состряпал независимую морду – целуйтесь, чего уж там, дети мои, благословляю вас на «долго и счастливо, и умерли в один день!». Зверь без породы поднял морду, принюхался к происходящему и рявкнул: не бывать! - А у вас, Остап Тарасович, как ночь прошла? - Идеально, Лёвыч. – Сыто улыбнулся друган, только что морда поперек не треснула – так засиял! – Ты меня извини, чего-то я тебе названивал с нетрезвых глаз, а чего – уже и не помню. При других обстоятельствах… Месяцем-двумя ранее серый зверек с длинными ушами, живший в Зайце, смолчал бы, сочтя «отмазку» засчитанной, но проснувшийся хищник жаждал крови. - Так ты ж телефон водительский с меня требовал! Раз шесть! – Слегка приукрасил факты Львович, резво занявший против обыкновения переднее пассажирское сидение, оставив Бендера топтаться у задней двери. – А потом еще и проверял, правильно ли записал. Дозвонился хоть? Наверное, время выезда хотел перенести? - Я… Ну да, дозвонился, - сияние на осиной роже малость потускнело, было видно, что он не ожидал такого подвоха. – Я хотел… Уточнить… Может, машину сменить надо? Ну, вот эту. На что-нибудь посолиднее. Ты ж директор как-никак! Зачет, Ося, зачет. - Почему бы и нет? – Задумался вслух Заяц. – Только меня бы спросил сперва, а не Сладкого. Хищнику приятно было видеть дрогнувшие плечи водителя и осины пальцы, сжавшиеся в кулаки. - Я давно хотел предложить тебе купить что-то новее и солиднее. – Продолжил, как ни в чем не бывало. – Обороты у нас и без этих ренегатов неплохие, а машина – лицо фирмы. Давай купим «мерина»? Теперь уже и Сладкий вцепился в руль так, что костяшки побелели. - А не жирно ли? – Любовь, чуйства, испанские страсти и гормоны, полыхавшие в Бендере минутой раньше, быстро сменились щелкающими в зрачках цифрами. - Нормально! – Отмахнулся Заяц. – Я без излишеств. Что мы, хуже некоторых? «Гелендвагена» взять, чтобы до берендеевок разных доезжал – и все дела. Я ж не «Брабус» прошу. Андрей сперва хмыкнул, а потом рассмеялся – в голос, от души, повернув лицо к Львовичу, большим и указательным сделал «Ок!» и хлопнул его по колену, словно поддерживая идею покупки именно «гелика». Ладонь на колене задержалась всего на долю секунды, а Львовича прошибло током – вместе со всеми живущими внутри зверями. Серый и мохнатый прижал уши, памятуя о кошмарах прошлого, новый, неизвестной породы, обладающий острыми зубами и длинным гибким хвостом, щелкнул им в воздухе, взъерошив на загривке шерсть. Заяц был не против. Совсем не против того, чтобы ладонь так и осталась там, где была секундой ранее. Улыбка на лице Андрея поблекла, сменилась непонятным выражением, руку он не убрал – отдернул, через мгновение Львовичу остался на обозрение только окаменевший профиль. Мечущийся сзади Остап Тарасович, должно быть, «изволил нервничать», выражаясь водительским языком, ибо просунул голову между передними сидениями и спросил у Львовича: - Ты что, белены ночью объелся? Какой «Гелендваген»? - Белый! – Сверкнул зубами Заяц. – И если ты купишь его, знаешь, что я тебе скажу? Уставившись в потолок, он постарался воспроизвести по максимуму и тембр голоса, и интонации… - Спасибо тебе! Он просто волшебный!