Страсть и ненависть в... Выдропужске

Добравшись до дома в полной темноте – ни одной падающей рождественской звезды! – он разбил в сковородку два яйца, позвонил Люське, странно оживленной и лопочущей про нечаянную встречу одноклассников, съел приготовленное, не чувствуя вкуса, и завалился в постель как есть – в костюме, носках и при галстуке. Зверь внутри взрыкивал, когда в памяти мелькали отдельные фрагменты встречи у Снегуровичей, затихал при «он - мой брат», бесновался от беспомощности изменить хоть что-то в существующем положении вещей. Одно было ясно – вся эта история наполнена ложью от начала и до конца. В три часа ночи сотовый оператор известил спящего Зайца о профилактических работах на тридцать минут, в четыре на телефон прилетело голосовое сообщение, в пять – два звонка с неизвестного номера, стертые одним нажатием в семь утра. В полдень он решился и ответил на первый из пятиста пропущенных входящих от Оси. - Ты охренел? – Вместо приветствия задал вопрос друг. - Я охренел. – Согласился с ним Львович, валяясь среди одеял и простыней на разворошенном супружеском ложе, пялясь в потолок. - Почему ты не на работе? - Найми на мое место еще кого-нибудь из своих, - вяло посоветовал Заяц, обнаруживший диссонанс в стыке между палевым и шоколадным натяжными полотнами, – троюродную сестру, внучатую племянницу, бабушку по линии деверя матери. - Идиот! – С обратной стороны трубки связь оборвалась прерывистыми гудками. Шоколадный явно был не в тему – и как он раньше не замечал? Около семи вечера Ося обнаружился за дверью – в компании корзины съестного и «Женьки», обнимающего за талию серый кашемир. Поплевшись от дверного «глазка» на кухню, Заяц обнаружил, что ему не нравится покраска стен. Что это за беж? Что за полутона? А все Люська виновата – насмотрелась модных глянцевых журналов, «хочу как у людей, дезигнер советует, а зеленый в этом году не в тренде»! Когда к пронзительным трелям дверного звонка добавились телефонные, Львович откопал в ящике письменного стола наушники – и всех делов-то, Остап Тарасович, а работать я у тебя больше не буду, хоть обзвонись сейчас, хоть консилиум на лестничной площадке собирай и красными флажками завешивай, сезон охоты на зайцев закрыт. Львович и сам не мог бы сказать, что взяло его за живое настолько, что новоявленный зверь в груди бушевал яростью, обдирая когтями дверные косяки души. Год ходить в дураках, выслушивая еженедельные требования догнать и перегнать чертову «Рябу» - любой ценой. Год качать ягодичные мышцы в беготне за поставщиками, кланяться, уговаривать, льстить, шантажировать, рвать задницу и сердце во имя своего «детища» - да, за семь лет «Золотой петушок» был выпестован, выхолен и влился в Зайца ничуть не меньше, чем он – в него. Год, когда порой нижние конечности во сне дергались, как у собаки, охотящейся на дичь, год, когда Зайцу хотелось плюнуть на осино честолюбие и заниматься привычной работой, не заботясь о лидерстве и первенстве. Но цепляло, царапало и дергало ноющей зубной болью не это. Сладкий, будь он неладен, породивший внутри Зайца этого неизвестного зверя, сладу с которым не было. Двадцать лет ежедневной борьбы, двадцать долгих лет, и не было в них ни одного дня, чтобы Львович не покрывался мурашками, заметив за собой чересчур пристальное разглядывание мужских фигур, чтобы не дрожал осиновым листом в страхе вновь стать тем самым, изгоем. Стабильность, благополучие, жена и костюмы, в которых до рвоты неуютно, но главное – не привлекать внимания. Андрей с фамилией Сладкий одним махом перечеркнул все. Вчера Заяц перечил начальству, кидался грудью на баррикады, стремясь защитить поруганную честь своего рыцаря в сияющих доспехах, освещавшего подъезды, принесшего кофе и так тепло смеющегося шутке про «гелендваген», вчера Заяц рвался набить морду другу… Выставив себя полным посмешищем. В очередной раз продемонстрировав, что ничтожество внутри него не просто живо – оно подняло голову и подало голос. Как вам не стыдно, вещала тогда Та, в карминной помаде и дорогих цацках. Как тебе не стыдно – вторил ей ректор, преданно уставившись в откровенное декольте, как тебе не стыдно, сверлили взглядами спину однокурсники, демонстративно цепляющие за локотки записных универских шлюх, отмежевываясь таким образом от ярлыка «однополые связи», болтающегося якорем на семнадцатилетнем Зайце. Остервенело дернув дверь встроенного – во всю стену – шкафа, Львович под ирландские народные песни выволок на свет Божий костюмы, задумчиво размышляя – а не устроить ли аутодафе прямо здесь? На благочестивом ковре в «как-у-всех» спальне, то-то Люська удивится! Подумал, добавил под босанову семь пар одинаковых ботинок, под казахский рок присыпав получившуюся кучу монотонными галстуками. Наушники он снял глубоко за полночь. Расследование сквозь «глазок» показало – чисто. Морозный воздух холодил тощую серую шкурку, Львович сгрузил возле мусорных баков пять огромных пакетов, с веселым ужасом осознавая - у него больше нет ничего из одежды, кроме той, что сейчас на нем, спортивные штаны многолетней давности, майка-«алкоголичка», пластиковые шлепанцы и качественные носки от Пьера за ногу его дери Кардена. Проживание в элитном доме имело свои маленькие «бонусы» – кто-то снова выкрутил лампочку из ажурного плафона, болтающегося над подъездом, а принятый советом жильцов в штат обслуживающего персонала на должность дворника Бахусов Ю.И., русский, прописка местная, так и не почистил двор от наледи – в отличие от соседского, в котором трудился метлой и пешней Акбаржон Алиджонович, и который сверкал сухим асфальтом под светом муниципальных фонарей. Шлепанцы, скукожившиеся на минус двадцать, превратились в коньки-самоезды, дорога к подъезду – в олимпийскую трассу по бобслею, сам Заяц – в героическую сосульку, шаг вперед – два назад, ползущую домой под пронизывающим ветром. Теплое нечто опустилось на плечи, спеленало, в три движения опустило уже внутри здания, выхватив из окоченевших пальцев ключи от домофона и квартиры. - С-с-с-сладкий? – У Львовича зуб на зуб не попадал, и сложно было определить – от холода ли, от страха… - Барин упасть могли. Головушкой об лед приложиться. – Андрей стоял, серьезный, как Википедия, заглядывал в глаза утонувшего в «кожанке» бывшего начальства, сжимал полы куртки, не выпуская наружу собственное тепло. - И ч-ч-что? - А рекомендательных писем холопу Андрею не выдали, вот что. Помрете, не ровен час – и кто меня на работу возьмет, дурака безграмотного? Консьерж Федотыч, из местных, чей-то то ли внучатый дед, то ли прабабкин кузен, поднял с конторки за стеклом голову, встрепенулся, опознал в шлепанцах и «трениках» приличного жильца из тридцать пятой квартиры, на всякий случай погрозил пальцем и вновь отправился вояжировать по стране снов. - А это тебе, Сладкий, в отдел кадров надо! – Мстительно прошептал Львович, сделав попытку освободиться от уютного «вигвама». – Или это… Брата попроси. Он и тебе рекомендации напишет, и «мерседесу» твоему! - Обидемшись, да, барин? – Легко, словно пушинку, подняли на руки и зашагали по лестнице, мимо лифта, мимо почтовых ящиков, мимо затянутых инеем панорамных окон, коими застройщик укомплектовал межэтажные пространства, мало задумываясь о выдропужских зимних ветрах, проникающих в каждую щель. – Ну, прости… Между четвертым и пятым этажами Львович пришел в сознание. Между шестым и седьмым выскользнул из кожаного нутра, обхватил тощие плечи руками, замер, не давая Сладкому ни подступиться, ни сделать хоть шаг вперед. - Скажи Осе, что прогиб засчитан. - Эх, говорил я барину, что мозги все еще на складе проморозило, - поморщился Андрей, - А сейчас курточку-то скинули – совсем плохо стало. - Убирайся. – Зайцу было не до шуток и ерничанья, которыми водитель – бывший водитель, не забывай! – заманивал, задабривал, опутывал, лишая остатков воли. Кажется, протяни руку – и вот он, весь твой, в бугрящихся под обычной футболкой мышцах, о которых так сладко мечтать, представляя себя снизу, натянутой тетивой подаваясь вперед, выстреливая собой в сплетение рук, ног, достигая сердцевины мишени… Он несся через три ступеньки, бухая сердцем, ловя ушами движения за спиной, одним оборотом провернув ключ в замке, захлопнул дверь и обессилено сполз по стене. На лестничной площадке потоптались – и затихли гулким эхом удаляющихся шагов. Лифт для него не существует в принципе??? Никто не звонил ночью – ни в дверь, ни обрывая волны сотовых вышек, не слал сообщений, не кидался снежками в окно на девятом этаже, а лапы Андрея Степаныча позволяли, ох как позволяли. Свернувшись клубком под двумя одеялами, Львович морозил себя мыслями о том, как это было бы… Могло бы быть… Зачем они разыграли эту глупую комедию? Зачем Сладкий ждал – без смысла, Заяц мог выкинуть мешки с одеждой с утра! – у подъезда, словно был уверен в их встрече? Зачем он смеялся над ним? Я не просил, зарываясь в глубину гусиного пуха, бормотал Львович, не чувствуя, как по щекам текут горячие слезы. Утро началось с ворчания Люськи. - Три дня не было всего, а сральник развел – как в хлеву живем! – шорканье допотопного веника определило местонахождение супруги, Львович вышел в прихожую, потирая глаза и уставился на широкий зад, колышущийся в такт движениям. – Ты баб сюда водил, что ль? Откудова столько мусора? Если человека еще можно было вывести из деревни, то вывести «деревню» из некоторых представлялось чем-то из области фантастики. - Оттудова! – Махнул Заяц рукой в сторону спальни. – Люсь, у нас пылесос есть, ты не забыла? - Самый умный, да? – Жена распрямилась, сдула с левого глаза прядь взмокших волос, было видно, что она раздражена, и причина – отнюдь не в микроскопических соринках, оставшихся на полу после пакетов с вещами. – Бери свою ерунду на колесах и сам запускай! Посмотрим, как он тебе плинтуса-то вылижет! - Да вроде не настолько грязно, - примиряющее тронул Люську за локоть Заяц, понимающий, что попал под раздачу, - не кипятись. Я все уберу. - Следы заметаешь? – Недобро прищурился левый глаз. - Какие еще следы?! – Львовичу еще предстояло сообщить гневающейся супруге о том, что он теперь безработный, но он спинным мозгом чуял – добра не жди уже сейчас. - Или не баб? – Буром перла Люська, «рентгеном» просвечивая мужа насквозь, напоминая о пятнадцати годах совместной жизни и сверхспособности доставать на поверхность любую правду, спрятанную в тайниках зайцевой души. – Думаешь, я не вижу? Метнувшись в спальню, словно ведомая неким невидимым компасом, сдвинула в сторону дверь шкафа и торжествующе ткнула в полупустое нутро: - Что это? - Люсь… - Замялся Львович, приготовившись к цунами, из всех средств защиты имея лишь надувной детский круг и свисток от акул. – Я вещи выкинул. Надоело. - Выкинул? В каком смысле – выкинул? - Совсем. На помойку. Столкнувшись лбами у окна, оба отметили белеющий выпавшим ночью снегом пятак у чистых мусорных баков. - Ты тут головой тронуться успел? – Спросила Люська, изучая стоящего перед ней мужа, как кошка – полудохлую от страха мышь. – В понедельник на работу в этом пойдешь? Или денег много – обновки покупать? Пальцы-сардельки брезгливо подцепили резинку «треников», щелкнули ей по впалому животу. Заяц покраснел – вчерашнее муторное состояние, когда хотелось выкинуть, сжечь все, что имело отношение к нему, серому и обычному, сегодня казалось пустой блажью, бабской истерикой, Сладкий – и тот все понял. И ушел. Зверь внутри проснулся, протяжно зевнул, настороженно огляделся по сторонам и вздыбил шерсть при виде подбирающихся к майке пальцев. - Не твое дело. Вода отхлынула от берега привычной семейной жизни, обнажив песчаное дно с острыми ракушками, прячущихся под камни крабов, хватающих жабрами воздух рыб, воздух в спальне загустел, Заяц поднял глаза и увидел надвигающуюся на него волну. Прошлый он… Он трехдневной давности вцепился бы в детский «круг» и отчаянно затарахтел пластиковым шариком в свистке, вспоминая перед смертью всю свою скучную прошлую жизнь и надеясь на «обойдется». Сегодняшний Львович шагнул навстречу стихии. Супруга еще открывала рот, готовящийся взреветь иерихонскими трубами, когда зверь сделал прыжок. - Если меня не подводит память – деньги в нашей семье зарабатываю я. И в количестве, достаточном для того, чтобы сменить себе гардероб. Полностью. Ты что-то имеешь против? Она еще не поняла. Она еще жила с привычным, как домашние тапки, Зайцем, а зверь гнал его по неведомым тропам, помечая территорию, расширяя границы прежнего мирка. - Если хочешь, можем и тебе что-нибудь купить. – Милостиво согласился зверь, разглядывая вторую половину шкафа, доверху забитую вываливающимся тряпьем. Наверное, в Люське тоже кто-то жил. Кто-то, имеющий нюх, и чующий сейчас перемены, происшедшие в Львовиче. Но ни хрена не имеющий инстинкта самосохранения. - Кобеля себе завел, да? – Свистящим, змеиным шепотом. Коротко стриженные ногти, покрытые так некстати карминным, напомнившим о кровавого цвета улыбке двадцатилетней давности, все же вцепились в ворот старой майки, растягивая ее еще сильнее. – Ишь ты! Шмотье выкинул, на новое денег не жаль, ты еще в парикмахерскую сходи! Что, поправилась на пять кило – и все, не устраиваю?! - Циферкой ошиблась, Люсь, - пофигистически поправил зверь, - к пяти еще тридцать прибавь, тогда по правде будет. - Может, и хер себе вырастить? – Сорвалась в крик жена. – Думаешь, я забыла все? Как ты выл тогда шавкой помойной? Как клялся-божился, что больше ни на одного мужика не встанет? Зверь внутри попенял Львовичу – зачем рассказал глупой бабе? Поднял заднюю лапу, почесал за ухом, взлохматив рыжую гриву. Люська оставалась по-своему красивой – плюс тридцать пять из хрупкой феи превратили ее в мечту Рубенса, но беда была в том, что Зайца не вдохновляли полотна великого художника. Беда была в том, что сейчас больше всего на свете ему хотелось сгинуть, аннигилироваться с земной поверхности, начать жизнь заново, а еще сильнее – ощутить на себе вновь тяжелые руки укутывающего в свою «кожанку» Сладкого. - Встало. Цунами откатилось, рыбы вздохнули, крабы выползли и приветственно махнули клешнями, воздух наполнился звуками – где-то за окном завыла сирена «сигнализации», на кухне капала вода, Люська тяжело дышала, выпуская «лучи смерти» из сузившихся зрачков. - Я уезжаю к маме! – На пол полетели ворохи одежды, по содержимому которых стало понятно, что теща внезапно переехала из Выдропужска в какую-нибудь Анталию – сарафаны, купальники, легкие шелковые парео… - Так бы сразу и сказала. – Зверь ухмыльнулся, поточил когти об изголовье кровати, сделанной на заказ по совету все того же «дезингера». – Только учти – денег я на карту много перевести не смогу, я теперь безработный. *** Заказанное женой – Заяц ни грамма не сомневался, что от титула «бывшей» ее отделяет пара месяцев формальностей – грузовое такси оказалось безразмерным, вместив в себя не только летнюю, но и зимнюю и прочие всесезонные одежды. Прихватив с собой мультиварку, Люська угрожающе мотнула головой – Львович восхитился точному воспроизведению знаменитого киношного «Я слежу за тобой!», любезно поднял волочащийся по полу шнур, любезно придержал дверь и помог втиснуться в лифт – села в кабину «ЗИЛа» и укатила к "маме". Проверив баланс на карте, Заяц удивился имеющейся для транжирства сумме, посоветовался со зверем и выбрал целью набега недавно открывшийся в Выдропужске магазин элитной мужской одежды «Терра-инкогнито». Таксист, высадивший у оформленного в строгие черно-белые тона крыльца мужчину в спортивных штанах, растянутой майке и пластиковых шлепанцах, уехал не сразу. Кто в своем уме откажется от развлекательного шоу: бомжа выкидывают из пафосного бутика? Консультант, новогодним оленем метнувшийся навстречу позднему клиенту, взгляд имел наметанный – не иначе, как из столицы прислали! – поэтому и прогнулся каучуком перед взъерошенным Зайцем: - Рады видеть Вас! - А уж как я-то рад… - Бормотнул под нос Львович, тоскливо разглядывая вереницы пиджаков, стеллажи «джинсЫ», ворохи рубашек и напирающие из задних рядов брюки. – Оденьте меня, пожалуйста. - Какой стиль предпочитаете? – Соловьем защебетал консультант, словно и кредитку разглядел в мешковатых карманах «треников», и количество нолей после первой цифры. – Бизнес, кэжл, хоум, фри-вэй, или Вам для определенных целей? Мне бы Сладкому понравиться, чуть не вырвалось изнутри, память подсказала – ты уволился, если не уволен, не видать тебе Андрея Степаныча, как своих длинных ушей! – или на худой конец в чем дома «оливье» три дня жрать красиво. - У меня совершенно нет стиля. Вы можете одеть меня так, чтобы получился… Я? – Доверчиво заглянул в глаза консультанта Заяц. – Пожалуйста. А затем приключился праздник. Впервые за много лет ему не в тягость было скрываться в примерочной с ворохом одежды. Миленькая девушка принесла заваренный в тонкостенном фарфоре зеленый чай с плавающей хризантемой, консультант по имени Станислав и с фамилией – ну надо же, Образцов! – носился с ним, как с хрустальной вазой, стопка вещей на кассе росла, и меньше всего на свете его волновали ценники на выбранной одежде. Посреди «модной» оргии Зайца вырвал из эйфории телефонный звонок. На экране значилось «Михалыч». Что случилось у пенсионера? Позабыв о том, что он больше не директор, Львович прижал к уху трубку, пытаясь влезть в зауженные клетчатые брюки. - Совсем забыл старика, - посетовал бодрый голос, словно неделю назад не виделись за накрытой «поляной», - а я жду-пожду… - Чего ждете, Петр Игнатьевич? – Удивился Заяц. Брюки в клетку, изначально казавшиеся провальным вариантом, ладно сели по бедрам, оттенив кофейным и бежевым белый пуловер грубой вязки. – Мы договаривались о чем-то? - Здрасссьти! – Ехидно свистнуло в уши. – Банька-то, банька! Кто обещал приехать тридцать первого, пробу снять? - Я??? - Львовичу больше не наливать, - хохотнуло дробно, мелко, зашуршало ладонью, прикрывающей микрофон и чьи-то неразборчивые голоса на заднем фоне, - сам же в последний визит слово дал. Бери Люську свою, да и всех делов-то - сто километров! Банька достроена, ждем! В свете последних событий Новый год представлялся Зайцу чем-то иррациональным, как кот Шреддингера, вроде есть, а вроде и нет, он не строил на него планов так же, как не строил их на свое ближайшее будущее, поэтому предложение Косых согрело душу глинтвейном и разноцветными гирляндами. - Петр Игнатьич, а приглашение в силе, если я один приеду? - Один? – Удивился «куровед», помолчал, помял мясистыми губами, «гукнул» радостно. – А и один приезжай! У нас тут компания собирается… - Компания? – Напрягся Заяц. - Да все свои, не переживай! Так что оно и к лучшему, что ты «без обоза» будешь. - Ну, заметано. – Львовичу «захорошело» от тепла, льющегося из трубки. Там на месте и расскажет, что не директор больше. – Ждите. Никаких Ось и прочих Сладких у подъезда не наблюдалось. Пожав плечами и стукнув по маковке распоясавшегося зверя, Заяц в три захода поднял приобретенное «добро», предвкушая – чего греха таить – свое появление у Косых в новом имидже. Что надеть-то? Ковбойку с джинсами? Свитер со слаксами? Нежную, словно крыло бабочки, водолазку под новую «пару» - серый пиджак и черные брюки? Заботливый Образцов умудрился впихнуть клиенту и неописуйчатой красоты пижаму – на синем хлопке порхали разноцветные колибри. Видимо, они и замутили разум новоявленного миру Зайца настолько, что в дорожную сумку он забросил чуть ли не половину приобретенного барахла. Колибри порхали по рукавам и штанинам, постельное белье благоухало чистотой и «балийскими цветами» кондиционера, зверь поворочался, обустроился с комфортом на огромной кровати, уложил мохнатую морду на лапы и заснул. Тридцать первого декабря Львович завел древнюю, времен птеродактилей и кайнозоя, «шестерку», тихо ржавеющую седьмой год в гараже, забросил в багажник шмотье, влил в бак на ближайшей заправке сорок литров «92» - гулять так гулять! – и выдвинулся к «Михалычу». Петр Игнатьич если и задумался крепко о личном транспорте директора «Золотого петушка», то виду не показал – перебросив в «крузак» сумку с вещами, усадил Зайца гостем дорогим на заднее сидение джипа, пообещав немыслимую развлекательную программу и массу впечатлений. - Банька-то! Э-эх, оценишь, Львович, чую! Топить вот-вот начнут! Венички березовые, липовые, можжевеловые – на любой вкус! «Каменку» лучший банщик района выкладывал! Дома у Косых Заяц был впервые. Рубленный, сияющий медовыми боками, он стоял в глубине сада, массивные деревья вытянули к небу крючья веток, заботливо укутанные снизу в тепличную пленку. Где-то сбоку виднелось сквозь вечерние сумерки темное, просмоленное, дубовый дым плыл над участком, огороженным высоким забором. Банька, мечтательно вздохнул утомленный дорогой Львович. Что-то внутри встрепенулось, словно память предков оживила таинство за крепкими дверями, удерживающими пар, - широкие доски полока, сытая нега, веник гоняет жаркий дух над телом, мысли невесомые, а градусник на стене показывает 90 по Цельсию. За столом и впрямь были только мужики. Заяц узнал экспедитора и логиста «У Михалыча», остальных Игнатьич представил «по ходу дела»: - Петрович, куда сало прешь? Не один здесь! Львович, это шурин мой, знакомься… Юрьич! Что за дела? Я сказал – не наливать, пока все не соберутся… Юрьич, ветеринар мой, между прочим, из-за Урала выписал, сманил к нам… Борисыч, стопку на место верни… Черт, залакнул уже, хрен старый, а если бы не он – не приватизировал бы земельку свою я, в кадастровой палате трудится… О-о-о, а вот и Тарасыч приехал! Заходи, дорогой! Зайца окатило ушатом ледяной воды. Он мог бы и не поворачиваться. Ося улыбался. Ося сиял дружелюбием. Ося был не один. Прежний Львович сбежал бы – под стол, из города, из страны, нынешний распрямил плечи и спокойно встретил улыбку, заяц внутри пробежался по всем пунктам – одет прилично, рожа довольная, спина ровная, не очкуй! – и опустился на табуретку, сияя улыбкой хлеще елки в углу. - Ба, какие люди! – Петр Игнатьевич наконец разглядел массивную фигуру, стоящую за Бендером. – Евгений Васильевич, что ты там встал, как неродной? К столу, все к столу! Знакомство с ветеринарами и шуринами началось по второму кругу. Заяц извертелся головой, словно радаром, но Сладкого с этой парочкой не было. Улучив момент, Ося подошел к строптивому директору, шепнул на ухо: - Позже поговорим. Не вздумай сбежать. - Сбежать? – Приподнял бровь Львович. – И не собирался. Петр Игнатьич пригласил меня на баньку, и я собираюсь воспользоваться его предложением. - Ух ты, Ось, - подошедший к ним Подложнюк захватил последнюю фразу, - смотри, к Львовичу вернулся разум! - Если бы не вы двое, - закусил нижнюю губу Заяц, - я бы его и не терял! - То ли еще будет! – Загадочно протянул Бендер, выдвинул стул и устроился справа, рядом с другом. – Спокойно, спокойно, Лёвыч, это я на всякий случай… А то мы тут все знаем, на какой скорости ты удираешь в случае чего! Подложнюк опустился слева, отрезав несчастному Зайцу все пути к незаметному побегу. Со стороны – идиллия: учредитель с директором примирились с вероломным замом и обсуждают совместное сотрудничество на следующий год. Для полного сюра не хватает лишь Снегуровичей, тоскливо подумалось Зайцу. Они появились на пороге бесшумно, принеся с собой корзину, источающую запахи, от которых рот наполнился слюной за считанные секунды. - Мы привезли курицу… - Из домашней коптильни. - Вот удивили-то, - пробормотал сидящий напротив шурин Петрович, - курица у них. А воды из скважины не привезли? Остальные бурно возмутились, из-под плетеной крышки на свет были извлечены благоухающие чесночком и травами две несушки гигантских размеров и торжественно выставлены на отдельное блюдо посреди стола, рядом с запеченными кусками буженины, истекающими прозрачным соком. Осада, отчего-то развеселился Заяц. Интересно, что сказал бы Петр Игнатьич, если бы знал, что среди присутствующих четверо имеют совершенно не традиционную ориентацию? Подумал и решил быть честным. Пятеро. - Самогончик, домашний, чистый как слеза! – Суетился хозяин, рассадив гостей по местам и тягающий с кухни графинчики – у Зайца в глазах зарябило от обилия хрусталя. – Вот на орешках кедровых, вот на можжевельнике, вот облепиховый, а вот Никитична моя гнала, малинки не пожалела… - Ну, за встречу! – Первым поднял стопку Борисыч, то ли по старшинству, то ли так принято было в тесном кругу Игнатьича. Привкус кедровых орешков требовалось срочно заесть. Тонкие пальцы опустили в зайцеву тарелку с хрустом вырванную куриную ногу. - Спасибо! – Отчего-то он залился краской смущения, глядя на Яровита, откровенно рассматривающего его с непонятным выражением на лице. - Лёвыч, а ты сегодня потрясающе выглядишь! – Шепнул на ухо Ося. Заяц поперхнулся курицей, заалел ушами, но нашел в себе силы огрызнуться: - Брату своему комплименты говори! Я на тебя больше не работаю! - А-а-а… Ну да, запамятовал! – Доволен, как кот, налакавшийся сметаны. - Между первой и второй перерывчик небольшой! – Радостно сообщил шурин Петрович, успев разлить по стопкам новую порцию самогона. – Предлагаю за мечту! Чтобы в следующем году все сбылось! Нестройным хором отозвались все, поддерживая тост, Заяц влил в себя новую стопку, можжевеловую, горло обожгло, алкоголь огненным потоком скользнул в пищевод и вольготно расположился в желудке. - Лёвыч! – Снова жарким шепотом в ухо, справа. – А что с тобой приключилось? Ты похорошел за эти шесть дней, аки майская роза! - Не могу не согласиться с Остапом! – Слева. - Господину Зайцу к лицу белое… - И беж. – Закончили Снегуровичи. После этих слов Львович залпом осушил третью по счету стопку, не дожидаясь «пожеланий» и чоканья с остальными. Закусывай, шепнул зверь внутри, а то мало ли, что на уме у этих..? Язык не поворачивался назвать их сообщниками, но… Язык и так неохотно поворачивался. - Перекур! – Громко объявил Подложнюк спустя пять минут сосредоточенного стука по тарелкам ложек и вилок. Половина сидящих за столом поднялась и отправилась «на воздух», что дало Львовичу некоторую передышку. - Ты это… Не дури. – В голосе Оси было хмельное спокойствие. – После праздников выходи на работу. Старик – кивок в сторону Игнатьича – работать будет только с тобой, остальные на нем зубы обламывают. Да и Реджинальдовичей ты хотел рекламой осчастливить. - Пока наш рекламный отдел разродится, весна придет. – Зайцу действительно хотелось прищучить расчетливых американцев, но он вовремя опомнился. – Я не работаю у тебя, Ось. Больше не работаю. - Но почему? – Бендер придвинул стул чуть ближе. – Хрен с тобой, просто объясни, что за муха тебя укусила? Не думал, что ты стал таким противником отношений между мужчиной и… мужчиной. Последнее он произнес, понизив голос. - Да при чем тут твои отношения с этим… Женей! – Алкоголь таки выбрался из желудка и добрался до головы. – Что ты мне за спектакль устроил с водителем?! Решил постебаться? Проверить, каково мне спустя двадцать лет живется в натуралах? Да еще и брат… Что ты там ночью вопил? Волшебный он? Ося, если кто из нас двоих чокнулся, то это точно не я! - Ну извини, извини, - Ося накрыл ладонью сжавшуюся в кулак руку Зайца, лежащую на столе. – Если бы я этого не сделал, ты бы никогда… Ну, в смысле… Помнишь, я сказал, что у меня с Андрюхой по двум причинам бы не получилось? - И что? – Против воли заинтересовался Львович. - Ты услышал, что он мой брат, - и все. Унесся заре навстречу. А вторую причину услышать не хочешь? Слева отодвинули стул, пахнуло табаком и одеколоном, Заяц отмахнулся от Подложнюка, глыбой прижавшегося к белоснежному свитеру и «греющего уши» в этом странном разговоре. - Допустим, хочу. Почему-то эта вторая причина, еще шесть дней назад казавшаяся абсолютно неважной и глупой, сейчас заставила сердце гонять кровь по телу в три раза быстрее обычного. А может, всему виной был самогон? Запах слева забивал ноздри, вился знакомым шлейфом, Заяц нервничал и еще сильнее сжимал кулаки. - А вторая причина - это я тебя выбрал. Если бы не тяжелая рука, опустившаяся на зайцево бедро, Игнатьичу предстояло бы латать дыру в потолке. На месте Подложнюка сидел Сладкий. - Тшш! – Тронул указательным пальцем губы Львовича. - Ы? Если долго и упорно тренироваться, «Ы» становится универсальным. Во всяком случае Андрей понял его с полубуквы. Палец убрал, а жадный взгляд, обшаривающий испуганную фигурку – нет. - Ты разговаривал с Оськой по скайпу. Я увидел. Я понял, что хочу тебя. Этого достаточно? Сознание, грозящее перейти в антисознание, верещало зайцем, пойманным за уши, «нет, нет, я не хочу больше ничего слышать!». Зверь распушил рыжую гриву, махнул кисточкой на хвосте. Определенно, он кого-то напоминал Львовичу. Зверь требовал правды. - Не достаточно! - Господи, - поморщился Сладкий, - ну почему с тобой так тяжело? Оська сказал, что ты – его бывший однокурсник. Что работаешь директором в его «Петушке». Что ты наивный, честный и брошенный жизнью под откос. Я приехал, чтобы… - Андрей Степанович! А я и не заметил, когда вы прибыли! С опоздавших – штрафная! Господи, как не вовремя Игнатьич с его гостеприимством! Стоп. Эта старая коряга пенсионного возраста знала, что Андрей будет здесь? Помнится, еще неделю назад он считал Сладкого водителем. Осиных рук дело? Все заранее спланировал? Игнатьич, не подозревая о буре, бушующей в директоре «Золотого петушка» – бывшем директоре, поправил внутренний голос, - подтвердил все, как на духу: - А что ж вы с братом не приехали, как договаривались четыре дня назад? Недрогнувшей рукой Заяц налил себе из графина нечто бордовое, благоухающее малиной, закинул в себя, причмокнул от удовольствия и спросил: - А банька-то? Что там, когда готова будет? Остаток вечера он провел в экскурсии по дому, с преувеличенным вниманием рассматривая «мансандру, жена сказала – хочу и все тут!», кубки и грамоты за «качество девочек моих!» и спальни, в одну из которых и предстояло въехать ему после всех обязательных процедур – веничек, парная, ныряние в сугроб голым задом, куранты и «за наступивший!». Спальня была хороша: пахло деревом, чуточку – лаком, кровать застелена огромным лоскутным покрывалом – «печь в рог» стиль, Никитична говорит» - по стенам развешены черно-белые фотографии австралорпов, виандотов и фокси-чик. В баньке уже успели снять сливки Петрович с Борисычем, вернувшиеся красномордыми тушками, завернутыми в простыни, Руевит Снегурович, оказавшийся любителем «первого пара», восседающий в персональном халате за столом снежным сугробом без намека на румянец, Юрьевич, приговаривающий «в нашем возрасте баня – единственное средство от инфаркта», и оттягивать полезную для здоровья процедуру больше не имело смысла. Первая партия «пропарившихся» наворачивала домашний холодец, запивая наливочкой, изготовленной все той же кудесницей Никитичной. Львович получил указания – что, куда и как, Игнатьич самолично сопроводил его до дверей, пахнущих сосновой смолой, - шагнул в предбанник и расслабился. Стопка полотенец на широкой скамье. Висящие гроздьями веники под потолком. Пахнет жаром и летом, распаренными в кипятке листьями липы, руки оттягивает сложенная вчетверо простыня… Сняв одежду, Заяц сложил ее аккуратной кучкой рядом с полотенцами, все еще не представляя себя выходящим из бани на манер Нерона, плюнул на политесы и рассмеялся. Ося устроил целый детектив ради того, чтобы заманить его сюда. Первый пар достался самым отчаянным и смелым, и теперь можно было лечь на верхнюю полку без страха заполучить тепловой удар. Время шло, размягченное ароматным духом тело покрылось первыми каплями пота, сонная дрема укутывала Зайца в мягкое одеяло… На «каменку» брызнули кипятком, воздух над спиной зашевелился, пар заполнил помещение, сна как не бывало. Сладкий прикрыл за собой дверь. - Интересно, - протянул с ленцой, - ты всегда не дослушиваешь то, что тебе хотят сказать, или это распространяется только на меня?