Падаванство

Вот уже неделю Квай-Гон казался бледной тенью самого себя. Седина ещё отчётливее оставила свой отпечаток на длинных волосах, лицо осунулось, сам мастер-джедай, казалось, постарел на десяток лет всего за один день. Причиной тому была, конечно, смерть Таллы. Оби-Ван сам до сих пор не мог поверить, что её больше нет. После погребального обряда, когда её тело было предано огню, им обоим пришлось подняться в личную комнату Таллы, чтобы забрать оттуда некоторые вещи и передать апартаменты дроидам-чистильщикам. Падаван ждал, что что-то в знакомом помещении изменится - может быть, будет какой-то знак траура - но всё было по-прежнему, так же, как и перед отправлением Таллы на миссию, ставшую смертельной для неё. Всё по-прежнему опрятно застелена кровать, по-прежнему на столе пятна кофе, которые появились из-за Оби-Вана. Тогда нурийка позвала его и его мастера на обед, они смеялись, рассказывали истории, а он, поперхнувшись хохотом, пролил немного горячего напитка себе на тунику и на стол заодно. Казалось, всё было хорошо... а потом его наставник, непривычно нервный и встревоженный, настоял на том, чтобы он и Кеноби в кратчайшие сроки завершили миссию для совершенствования навыков выживания и отправились в Храм. Тогда-то и стала так очевидна напряженность между Таллой и Квай-Гоном. Оби-Ван позже вроде бы догадался о причине, но не смел подумать об этом. Сама мысль о нарушении Кодекса его учителем претила падавану. Вот уже неделю они не разговаривали. Тренировки проходили в полном молчании, и Джинн словно бы нехотя брался за меч только ради того, чтобы создать видимость деятельности. Кеноби практически отчаялся - разумеется, ему сочувствовали многие мастера, поэтому недостатка в наставлениях и фехтовальной практике он не испытывал. Но Оби-Ван остро чувствовал свою оторванность от учителя и некую заброшенность. Все эти дни его просто игнорировали, уделяя не больше внимания, чем предмету интерьера. Не было душевных разговоров по вечерам, шуточных споров, неожиданных проверок домашних заданий, готовки и последующего оттирания стен от теста и плиты от копоти. Не хотелось и браться за гитару. Единственной отдушиной стали занятия верховой ездой. Ещё до трагедии Квай-Гон согласился, чтобы Апельсинку отдали в аренду его падавану. Это означало, что за умеренную плату кобыла становилась практически принадлежащей ученику. Вместе с радостями, правда, свалилась и огромная ответственность, которую Оби-Ван принял на свои плечи с истинным джедайским мужеством. Он подолгу пропадал на конюшне, вывозя тачки с навозом, таская тюки сена и вёдра с кормом, растирая довольную мокрую Апельсинку жгутом сена после долгих и мучительных поскакушек в манеже, которые, несмотря на становившиеся всё более редкими падения всадника, приносили свой результат. Он же, пыхтя, корячился с тюбиком мази, несколько неуклюже обрабатывая царапины, которые рыжая кобыла получала по неосторожности. Всё это стоило мгновений, когда Оби-Ван сидел на куче свежих опилок в деннике Апельсинки и рассказывал лошади о всех горестях, в том числе и об усложнившихся отношениях с наставником. Кобыла с удовольствием слушала, хрумкая сеном, и сочувственно тыкалась носом в самых печальных моментах. Однажды ночью Оби-Ван проснулся от того, что датапад ярко засветился в темноте. Ему пришло новое сообщение от тренера: "Приезжай как можно скорее, у Апельсинки колики". Кеноби в ужасе вскочил. Колики! Ночной кошмар любого, кто связан с лошадьми. Синдром, мучительный для любого четвероногого копытного и могущий привести к летальному исходу. Мысль о последнем заставила падавана подскочить ещё раз и заметаться по комнате, на ходу натягивая штаны, тунику, плащ и сапоги. Уже возле самой входной двери ученик оглянулся, раздумывая, не предупредить ли ему наставника о таком ночном визите. "Он даже и не забеспокоится, ему вообще плевать", - подсказал ехидный внутренний голос. И в этот раз, к сожалению, Оби-Ван был вполне готов с ним согласиться. Помявшись немного у двери, падаван отпер её и, аккуратно, чтобы никого не разбудить, закрыл за собой, а потом помчался со всех ног по пустынным тускло освещённым коридорам Храма. Воздушные такси курсировали, слава Сила, двадцать четыре часа в сутки и семь дней в неделю. Поймав одно такое, падаван сунул кредиты водителю с инструкцией лететь как можно быстрее и поглубже натянул капюшон, благоразумно затолкав под него косичку. В ночное время на Корусанте проявляли активность разные личности. Квай-Гон лежал без сна и рассматривал потолок. Раньше он мог засыпать быстро и легко в любых обстоятельствах, но теперь, после смерти Таллы, не получалось. Если бы не ученик, он вообще бы бросил всё и улетел на какую-нибудь пустынную планету. Ситх! Да если бы не ученик, он бы не был тем джедаем, каким является сейчас. И кто знает, возможно, тогда он не смог бы спасти Таллу ещё на Мелиде-Даан. Да, мальчишка потом повёл себя довольно глупо, но нельзя отрицать, что его поддержка была неоценима. Ситх! А он так погано с ним обращается в последнее время. Встав и направившись на кухню, Джинн мимоходом заглянул в комнату падавана и был, мягко говоря, сильно удивлён, обнаружив пустую постель. Впрочем, в спешке брошенный на тумбочку датапад с сообщением на экране тут же прояснил ситуацию. Едва вернувшийся из предыдущего рейса таксист был немало удивлён, когда к нему опять села фигура в плаще, только более высокая и широкоплечая, и, сунув кредиты, потребовала гнать по тому же адресу, который называл его предыдущий клиент. Удивляясь случайным совпадениям, водитель предпочёл не спорить и бодро вдавил педаль газа в пол. В конюшне царила тишина, только временами шуршали или вздыхали в своих денниках лошади. Денник Апельсинки был открыт, внутри оказалось пусто. Пожав плечами, Квай-Гон отправился в манеж. В тусклом свете одной лампы Оби-Ван водил по кругу небезызвестную рыжую кобылу, которая временами останавливалась и начинала требовательно копать песок или коситься на живот. - Давай, давай, родная, иди, - подгонял её падаван, и Апельсинка, недовольно фыркая, покорно плелась следом. - Как это она умудрилась? - осторожно поинтересовался Джинн. - Каком кверху! Ох, мастер, простите, я думал, это опять младший конюх. Яблок, наверное, переела, - недовольно буркнул Кеноби, видимо, не разглядев в темноте лица. Закралась мысль - мог бы воспользоваться связью и почувствовать. Но не стал. - Падаван... - Простите, мастер, я сейчас занят, кобыле лучше, но это не значит, что её не надо отшагать как следует... нет, Апельсинка, валяться нельзя! - сердито прикрикнул на лошадь Оби-Ван. Та состроила невинное выражение морды и снова, фыркая, двинулась за своим человеческим благодетелем. - Падаван, я хочу поговорить. - При всём уважении, мастер, могли бы найти другое место и время. - Я понимаю, ты очень обижен на меня, и это правильно. Так мне и надо, старому дураку. - Да я не обижен. Я просто смирился с тем, что меня нет, что меня необязательно замечать, а уж разговаривать - так и тем более, - зло отмахнулся Кеноби, продолжая тянуть вздыхающую Апельсинку за собой. - Падаван. Я виноват перед тобой. Правда. Мне жаль... я оказался слишком слаб, чтобы принять эту потерю, и замкнулся в себе, не подумав о том, как это может отразиться на тебе. Молчание. - Я надеюсь, мы сможем быстро восполнить этот недельный пробел в твоих тренировках. Молчание. Квай-Гон почти отчаялся. - Мастер, не могли бы вы передать мне попону? Висит на бортике манежа. Кажется, с неё хватит ходьбы, - голос ученика прозвучал уже немного мягче. Нашаривая попону в темноте, Джинн улыбался.