Пока горит его свеча

      Какаси давно привык к тому, что Пятая вела себя чуть более легкомысленно и раскованно с ним, чем с остальными. Она не прятала от него своих долговых расписок, позволяя им лежать в разброс с документами на виду; не скидывала поспешно ноги с края стола, заслышав его шаги, а также часто брала с него мзду хорошим саке за разного рода провинности. Вкратце, на памяти джоунина она делала достаточно много того, за что старик Сарутоби пускал прежде в дело свою трость.       Вот и сейчас внешне спокойная и непоколебимая Тсунаде под его пристальным взором извлекла из складок накидки длинный тонкий мундштук, набила его табаком из расшитого шелком мешочка и медленно закурила, окутывая сизыми клубами дыма свой кабинет. - Старая привычка, - пояснила она без тени неловкости. - Саке, азартные игры, даже тяжкие воспоминания – от всего оказалось сравнительно просто отказаться с вступлением в должность, но не от табака. Полагаю, мне простят эту безобидную слабость, хотя, лучше бы тебе не распространяться на этот счет. - Как скажете, госпожа, - покорно согласился Хатаке, поворачиваясь вслед за ней к окну, откуда открывался чудесный вид на деревню. По узким оживленным улочкам Конохи, словно насекомые на стекле, передвигались люди. Множество людей, за каждого из которых в ответе была одна единственная женщина, чья душа была полна незажитых ран, страхов и сомнений. Ну и как, зная это, можно было винить её за пагубные привычки? - Как себя чувствует мальчик Учиха? – поинтересовалась Пятая, подсчитав в голове дни, отведенные на его реабилитацию. С момента той изнурительной операции, которую она провела при содействии штатных медиков, минуло больше двух дней. В том, что мальчик должен был идти на поправку, она ничуть не сомневалась – и не таких вытаскивала с того света, но, зная, что Хатаке в данный момент явился к ней прямиком из госпиталя, она посчитала нужным спросить о его любимом ученике. Лицо Какаси за непроницаемой маской показалось ей слегка печальным в этот момент. - В порядке. Вчера пришёл в сознание. - Полагаю, он рад, что остался жив. - Тсунаде нахмурилась и неодобрительно покачала головой, вспомнив тот день, когда отряды Гая и Асумы доставили к ней обескровленное тело Саске с буквально разорванной рассенганом грудной клеткой, а вслед за ним и Наруто, нетвердо стоявшего на ногах и с залитым слезами бледным лицом. Чакра лиса устранила оставленные собой повреждения, но собственный резерв Узумаки был давно истощен. То же можно было сказать и о его душевных силах. - Я не хотел, - жалко прошептал тот сорванным голосом, размазывая грязными кулаками по щекам новую порцию слёз. – Я не должен был, даттебайо… но Саске…он отказался. У него была проклятая печать и чидори. Я боялся, что буду слишком слаб для него, и что не смогу защитить его от Орочимару. Но…- Наруто всем телом согнулся, словно под тяжестью понимания и с новой силой зарыдал, - в итоге…после всего…я его убил. - Всё в порядке, - заверила она его, надевая свой медицинский халат. От вида растерянного несчастного мальчика её сердце сжалось, и к горлу подкатил тугой вязкий комок. Не зная, чем его утешить, она положила руку ему на плечо и по-товарищески сжала. – Отправляйся домой и отдохни, как следует. Ты доставил его ко мне живым. Большего от тебя никто не смеет требовать.       Она хотела что-то добавить, но в их разговор внезапно вклинилась Шизуне, требующая её поторопиться, и поспешно увела Пятую в сторону. Наруто так и остался стоять в коридоре резиденции, не подняв головы, когда она уходила. Вернулся ли он потом домой, или простоял всю ночь перед госпиталем под проливным дождём, наказывая себя мучительным самоедством и телесным истощением за содеянное, – она не знала, но надеялась, что во втором случае Какаси, который уже должен был вернуться с миссии, не оставит его: заберёт, отогреет и поможет выговориться. Всё, что было у Наруто да и у самого Хатаке, – это их связи с товарищами. Никто не смог бы сделать больше для Узумаки в тот момент, чем его учитель, которому также было близко горе от потери друзей и родных и мучительное одиночество.       За этими мыслями Тсунаде не заметила, как прогорел табак в её трубке. - Так, что говорит Саске? – повторила она, делая акцент на имени. О выжившем мальчике она знала в основном по слухам, да и о массовом убийстве в квартале Учиха была осведомлена не так хорошо, как стоило бы. Все протоколы и сведения, попавшие к ней в руки опосредованно через старейшин и интригана Данзо, были скудны и несодержательны. - Это дела давно минувшие, - печально отвечала ей на все вопросы о проклятом клане Кохару Утатане, которая из всех троих была наиболее лояльна к Пятому хокаге и часто принимала её сторону в совете. – В тот день Коноха была в страхе, и для жителей наступило время великой скорби. Хирузен многое сделал, чтобы унять эту людскую боль, поэтому ни к чему снова поднимать «это» из могил. Учиха больше нет. - А как же сыновья Учиха Фугаку? – поспорила Тсунаде, рассчитывая, что оставшись со старейшиной один на один, она сможет вытянуть из старой куноичи подробности тех трагических событий, которые она не застала, кочуя в то время от одной дешевой гостиницы к другой в попытках заглушить голоса мертвых звоном монет и игральных костей. - Если бы ты была там, где тебя обязывал находиться твой долг, - осознанно наступая на больное место, сердито отвечала Кохару, - то знала бы, что Учиха Итачи давно приговорён к смерти по законам деревни, начертанным в кодексе чести ещё твоим предком. Ему уготована смерть от руки его единственного родственника. Только так будет свершена кровная месть и восстановится честь клана по старому закону о сосуществовании Сенджу и Учиха. - Не может быть?! - Именно, - Кохару извлекла с полки толстый том сводов правил для шиноби и, подслеповато всматриваясь в номера страниц, остановилась пальцем на одном из пунктов. – Отец в ответе за сына, а брат за брата. За преступление одного шиноби позор падёт на весь клан, и не будет он смыт до тех пор, пока судьёй над преступником не выступит его кровный родственник и не исполнит вынесенный приговор своей же рукой.       Сенджу заглянула в книгу, чтобы увидеть ту чудовищную истину, которую мгновение назад изложила ей старейшина. Но вместо этого нашла лишь сухие колонки слов. Как можно было вложить в простые слова столь невообразимую жестокость? Значит, вот как поддерживал справедливость в Конохе её дед – заставляя несчастных отцов и матерей убивать любимых детей! - Хаширама не мог написать этого, - Тсунаде с негодованием захлопнула кодекс чести. – А как же все те слова о том, что с момента воссоединения кланов кровопролитие прекратится? - То было суровое время. Дети воевали наравне со взрослыми и проходили в юном возрасте миссии куда серьезнее, чем поимка кошек и прополка. По меркам той эпохи этот закон был не столько жестокой, сколько необходимой мерой для укрепления почвы в деревне. Нельзя было просто объединить два воевавших в прошлом клана, - раздражаясь, пояснила старейшина, - и заставить их бескровно сосуществовать на одной территории и надеяться, что идеи о светлом будущем сдержат эту укоренившуюся ненависть. - Понимаю, - примирительно произнесла Сенджу, бросив благосклонный взгляд на темную книжную корку у себя на коленях. – Как давно в последний раз применялся этот закон? Утатане нахмурилась, припоминая. - Последний раз то было еще во времена Второго. Тобирама был совершенно нетерпим к Учиха и чрезвычайно подозрителен. Возможно, тем самым, он подорвал доверие клана к хокаге. Не скажу за Сенджу, конечно, как в их клане обстояли дела, но вели они себя подло и гнусно по отношению к своим новым соратникам: провоцировали, искажали правду, давали ложные обвинения. Поэтому бедная Наори Учиха, следующий глава после Мадары, не раз пачкала свои руки кровью.       В кабинете Пятой на минуту воцарилась тишина. Кохару, чувствуя, что начинает дремать, поторопилась закончить разговор в нужном ключе: - Тебе не стоит переживать об этом. Полагаю, Саске будет не против смерти Итачи. Ещё увидишь, он тебе это докажет. Учиха испокон веков умели ненавидеть.       Этот разговор казался Тсунаде таким далёким, что вспоминая его сейчас, она поразилась той способности заглядывать в будущее, которую ей продемонстрировала старая куноичи. Ещё больше её поразило то, что ответил ей Какаси: - Чем старше Саске становится, тем больше в нём ненависти. Что бы он ни делал, призрак его брата всегда неотступно следует за ним. Отсюда его плохие взаимоотношения с командой и сверстниками. Я часто замечал, как в нём борется два человека в те моменты, когда он хочет забыться или выстроить новые связи с людьми. - Наруто кажется очень привязанным к нему, - возразила Сенджу. В её памяти снова возник тот укоризненный образ брошенного всеми плачущего мальчика в её кабинете, обронившего в гомоне чужих голосов столь красноречивое признание собственной привязанности: «Я боялся, что не смогу защитить его». - Они оба дорожат своей привязанностью, хоть и считают её обременительной, - согласился Хатаке, вспоминая битву с Забузой и его учеником, во время которой Саске самоотверженно бросился на защиту товарища и пострадал. – И, тем не менее, единственное, чем Саске в данный момент жив, – это жаждой мести. Он не смирится. Просто выстроить прежние хрупкие взаимоотношения в команде уже не получится. Саске не желает никого видеть, особенно Наруто. - И что же мне делать с ним? - разозлилась Пятая, усаживаясь в своё кресло и закидывая ноги на стол. – Завернуть его в упаковочную бумагу и отправить Орочимару? Или, может, сразу к Итачи? Какаси решительно скрестил руки на груди и, как ей показалось, улыбнулся. - Полагаю, у меня есть решение. Если вы, конечно, могли бы меня выслушать…       В это время дверь в кабинет слегка скрипнула так, словно её кто-то подпирал снаружи, и джоунин отвлекся, прислушиваясь. В следующее мгновение чужой желудок из-за двери оповестил их о том, что хозяин сильно голоден. На лице учителя почти сразу отразилось понимание.       «Боже, только не это», - успела подумать Пятая, прежде чем возня снаружи затихла, и створки с грохотом распахнулись. В комнату ввалился Наруто и тот час же плашмя повалился на живот, не удержав равновесие. Выглядел он сильно изнуренным, и его одежда оставалась в том же ужасном состоянии, как в ту ночь, когда они видели друг друга в последний раз. - Я шёл за вами, учитель, от самого госпиталя, - неловко поднимаясь на ноги, известил их Узумаки. – Я хотел знать, почему меня не могут пропустить к Саске. Чертов напыщенный засранец! Теперь-то я всё знаю. - Думаю, тебе бы стоило отнестись к этой новости с куда большим пониманием, - приподняв бровь, саркастически произнесла Тсунаде и тут же спустила ноги со стола на пол. Какаси понимающе спрятал за спиной мундштук. Наруто проигнорировал замечание, с новым пылом бросившись выяснять то, что его интересовало. - Что вы собрались с ним делать? Если он не хочет быть со мной в одной команде, то куда вы его отправите? Я не позволю его перевести в другую! Я поговорю с ним! Я скажу ему, что буду тренироваться с ним и помогу стать сильнее, и потом мы вместе надерем задницу Итачи! Тсунаде криво усмехнулась: - Весьма похвальное желание. Что ты на это скажешь, Какаси? Тон джоунина напротив остался строг. - Исключено. - Почему? – завопил тот, пораженный резкостью слов. - Мы не можем рисковать Саске снова. Ваше следующее столкновение может быть фатальным для одного из вас. И даже если этого не произойдёт, - Какаси сделал предостерегающий жест, заставляя мальчика придержать при себе возражения, - я не могу гарантировать, что он снова не сбежит. Есть другой выход. - Неужели ты имеешь ввиду…- поразилась Сенджу. -Да, Саске должен стать Анбу.

***

      В больничной палате было светло и уютно. Саске по-прежнему не мог вставать с постели, не рискуя навредить себе. Тсунаде говорила о возможных проблемах при заживлении. В прочем, для него не играло большой роли, будет ли он жив или нет, и скорее он предпочел бы второе. Его не касалось то, что делали с ним врачи, и то, о чем говорил ему Какаси не так давно. Ему было чуждо и безразлично даже то, что прежде казалось ему чрезвычайно важным.       Саске понимал, что это искусственно созданное им самим законсервированное состояние – результат того, что его душа была истерзана сильнее прежнего. Мысли о прошлом были необычайно тяжелы. Видеть кого-то из знакомых, и особенно, Наруто казалось смертельно опасным. Это было больше, чем он просто был в силах вынести. Поэтому он был здесь, отрезанный от мира, среди незнакомых лиц и белых стен.       На какой-то миг ему показалось, что снаружи до него донесся удивленный вскрик Наруто, но он накрылся с головой одеялом и убедил себя в том, что ему показалось. Нельзя было думать о прошлом. Это слишком больно. Больше всего на свете мальчик хотел бы, чтобы его как можно дольше не тревожили, позволяя оставаться в этих белых стенах и лечить одну за одной свои глубокие душевные раны, но этому не суждено было сбыться. В его дверь постучали.