Не время для тебя

      В это утро Джехо был особенно красив. От него веяло незнакомыми Ча духами с приятными, но ненавязчивыми, нотками цветов, и светлым очарованием, с каким только и может вязаться едва начатый день. Он улыбался не ярко совсем — не слепя, но вкладывая в этот добродушный жест куда больше, чем привык видеть Хакён. Он захлёбывался этим солнцем чужого присутствия и тонул в смеющихся глазах. Ровно секунду. Прежде чем его же голос разрушил неуловимую атмосферу волшебства.       — Доброе утро, — перенимая протянутую ему коробку, он нарочно касался чужих пальцев, невесомым поглаживанием накрывая их, чуть сжимал и ускользал прочь, кивая в сторону кухни. Уже включая чайник и приподнимаясь на цыпочки, в попытке лучше рассмотреть содержимое верхних шкафов, Хакён интересовался у гостя: — Чай? Кофе?       — Ты такой красивый, хён, — вместо должного ответа выдыхал подоспевший Джехо, и целомудренно придерживал начавший спадать с плеч старшего плед. Он оказывался рядом так быстро, как не бывает вне сна. И так нестерпимо желанно, как не бывает в реальной жизни. От этой ненавязчивой, вроде бы, помощи, Хакён вздрагивал, мысленно коря себя и сравнивая с эмоциональным подростком. Сахарница из его рук ожидаемо выпадала, раскалываясь на три части, устилая столешницу неровным слоем сладких крупиц. — Прости.       Почему-то Хакён совершенно отказывался слышать в этом голосе, в этом извинении, раскаяние. Хитрый мальчишка позади него прекрасно понимал, что делает, позволял Ча разворачиваться к нему лицом и топил любые намёки на раздражение одной улыбкой и парой фраз в самые губы.       — Мне, наверное, должно извиниться за вчерашнее, но я не стану этого делать. Потому что мне не стыдно. И я хочу повторить, — размеренность этого голоса, ставшего неожиданно более низким, а оттого и более привлекательным, завораживала.       И если бы Хакёна спросили, кто из них первым сорвался и потянулся за настоящим поцелуем, он бы не ответил. Потому что не смог бы признать ни одного из вариантов, потому что если сорвался он, то и дальше врать себе о собственной мудрости и хладнокровии было бы глупо, а если Джехо… Он сам. Позволил. Ему.       Вот только когда ослабшие руки сами упирались в стол, позволяя осколкам сладости впиваться в ладони, было уже не до вопросов, и в ответах надобность также отпадала. Джехо целовал жадно, ощущая чужую податливость на кончиках пальцев, скользящих по обнажённой пояснице, чувствуя её в мелкой дрожи и первом украденном стоне, что ласкал отчётливей любого самого искреннего комплимента. Хакён даже распахнул глаза, невольно прикрытые во время случившейся близости, лишь бы только разувериться в том, что оказался настолько слаб и так просто поддался приятным ощущениям. Но в озорном взгляде неохотно отстраняющегося Джехо читался совершенно другой ответ. Смущающий, уничтожающий своей очевидностью и прошибающий жаром насквозь.       — Так не бывает, — медленно помотав головой, точно сбивая томное наваждение, произнёс Хакён скорее даже для себя, чем для гостя, такого желанного — во всех, чёрт возьми, смыслах желанного! — и уверенного в правоте своих действий.       — Всё ещё думаешь, что это неправильно, да? Хён? — теперь становилось понятно для чего эта фраза тогда и зачем она сейчас. По крайней мере, Хакён для себя понимал это, отметая неверные более слова и самостоятельно накрывая чужие губы своими. Это был лучший ответ, лучшая уверенность в собственной правоте. И для большего удовольствия оставалось лишь обнять в ответ, но руки, всё ещё перепачканные сахаром, продолжали сжимать кромку стола.       Ещё столько нужно было сказать, столько решить, понять вместе, но обрывать поцелуй повторно, значило обрекать себя на мучительную жажду — желание большего. Лучше было всего себя сейчас выплеснуть в единственном поцелуе, чем неуемно жаждать большего, несомненно торопясь и жалея после. И, кажется, Джехо прекрасно понимал. Позволял старшему перехватывать инициативу, сминать губы почти болезненно, клеймя их поцелуями и прикрывал глаза, отдаваясь охватывающим чувствам всецело. А Хакён с ума сходил от этой покорности, от трепещущих пушистых ресниц и от чужих пальцев, всё также сильно сминающих поясницу.       Давно забытое одеяло путалось под обмякшими ногами Хакёна, а разрывающийся от пронзительной мелодии чужой телефон неугомонно требовал внимания к себе и к окружающему миру, который не спешил замирать в ежесекундной прихоти двоих и продолжал жить в своём сумасшедшем ритме. Джехо отстранился, виновато посмотрел в чужие полные тревоги глаза и нажал кнопку сброса, даже не глядя на дисплей мобильного, извлечённого из кармана.       — Ты мне соврал, да? — в голосе не было должного разочарования, скорее в нём слышался восторг. Хакён уже не помнил, когда кто-то в последний раз совершал из-за него безумства, и когда он сам занимался этим.       — На самом деле меня никто не отпускал, конечно же, — потупив взгляд в пол, признался Джехо. — И никто не разрешал сбегать. Я просто сам думал, что всё успею, но время рядом с тобой…       — …движется слишком быстро, — закончил очевидное Ча. Очевидное, потому что и сам чувствовал что-то похожее, не мог противостоять этой силе, а оттого злился, злился где-то внутри, не смея выставить столь неуместные сейчас чувства напоказ. — Тебя сильно отчитают за эту вольность? Я мог бы…       — Всё в порядке. Просто я должен идти сейчас, — Джехо резко отступил от Хакёна, упираясь в угол обеденного стола, прекрасно понимая, что если он не уйдёт прямо сейчас, то не сможет уйти никогда. И, конечно, же, в порядке ничего не было, его ждал выговор, даже в том случае если бы он умудрился не опоздать сейчас. Он понятия не имел что именно "мог бы", Хакён, но не сомневался, что тот мог много чего. Киму просто категорически не хотелось спасать свою шкуру за чужой счёт, даже сейчас, когда это могло бы несколько облегчить жизнь.       Вот только Ча и сам не знал, что бы он мог сделать в данной ситуации, но обязательно сделал бы всё возможное. Если бы попросили. Но его никто ни о чём не просил, разве что тихое и робкое "позвони" раздалось из коридора прежде, чем стук входной двери сменился звуком спешно удаляющихся шагов. Джехо вынужденно уходил, оставляя Хакёна на кухне с разбитой сахарницей и выпотрошенной напрочь душой.       И Ча даже не подозревал, до какой степени последнее роднит его с Кимом. Он приходил в себя только спустя пару минут легкого ступора, в котором реальность цеплялась за него колючими крохотными лапками и не спешила отпускать, настойчиво позволяя прочувствовать, как тепло чужих касаний стирается с кожи. И только ненавязчивые цветочный запах парфюма ещё витал рядом, сводя с ума, но отчётливо давая понять, что всё было на самом деле. А ещё была манящая ароматами пицца, закипевший чайник и целый день впереди. День, в который Хакён обрёк себя на одиночество.       Срываясь с места к окну, он распахнул его настежь, набрал чистой прохлады воздуха полную грудь и сделал неспешный выдох. Стало чуть проще. Мысли прояснились, а непозволительная для такого возраста тоска выветрилась вместе с чужим ароматом, если и не мгновенно, то совершенно безболезненно. И только теперь до Хакёна начало доходить, что он не говорил Джехо, когда именно можно будет навестить его. А тот не мог знать, что согруппники лидера покинут дом так рано. Его предупредили. И можно было, конечно, у самого Кима поинтересоваться всем прямо сейчас, пока тот ещё только добирался до места встречи с остальными участниками своей группы, но вместо этого Ча нашел в контактах номер Тэгуна.       "Не слишком ли много инициативы с твоей стороны?" — не любопытствуя и даже не злясь, просто истинно-нейтрально поинтересовался лидер. Перечитал сообщение ещё раз и не нашелся что добавить.       "Я же не мог оставить тебя спать в уличной одежде", — так же нейтрально, как само собой разумеющееся, отметил Тэгун. Его сообщения пришлось ждать достаточно долго, за это время Ча успел плотно позавтракать, принесённой Кимом пиццей, и уже почти закончил уборку на кухне. Пробежавшись по тексту сообщения несколько раз, он неопределённо хмыкнул. Добиться большего от хитрого Лео было, пожалуй, невозможно. И он отстал, вспоминая о желании навести чистоту во всём доме.       Хакёну в этом виделась некоторая взаимосвязь — прибираясь в комнатах поочерёдно, приводя в приличный вид себя самого, он наводил порядок и в мыслях, упорядочивая их точно книги на полках в гостиной. Он стирал пыль с давно забытых томов, расправлял листы зачитанных журналов и понимал, что… всё не так уж плохо. Просто он немного устал. Просто, несмотря на невымышленную заботу согруппников, нуждался в чём-то ином. Всё оказывалось до смешного просто и Хакён понимал, что сам всё усложнял, но… не мог остановиться. Для него эта встреча становилась чем-то сродни получения роли в дораме — всё было эмоционально, красиво и трепетно, но думалось, что стоит сюжету подойти к должной концовке, как это наваждение спадёт, а его общение с младшим не перейдёт дозволенный граней. Жаль, что Хакён искренне не понимал, до какой же степени крепко уже сейчас вжился в свою роль.       Под конец дня, довольный, но измотанный свершением полезных дел, он встретил согруппников шикарным ужином. А те его, в свою очередь, недоуменными взглядами. Удивлённо оглядывающие дом и накрытый стол, они не решались задать лишних вопросов, спешили избавиться от выходной одежды и совсем по-семейному собирались за столом, устремляя взгляды на лидера. Тот смущённо отводил глаза и делал вид, что занят борьбой с бутылкой вина, но та оказалась отобрана более умелым в таких делах Джехваном и ему всё же пришлось оправдать чем-то свой порыв.       — Сегодня я оставил вас без присмотра, а теперь пытаюсь компенсировать свою оплошность, — смущённо признался он и сделал вид, что не слышал тихой тэгуновской усмешки.       Этого оправдания было более чем достаточно и ужин действительно протекал далее в спокойном русле семейного тепла и уюта. Младшие шутили, Джехван в красках описывал случай в кофейне, а поддакивающий ему Тэгун совсем не пытался быть другим собой, тем хитрым и прозорливым, с которым ещё нужно было поговорить Хакёну.       — Я его поцеловал сегодня, знаешь, — начал Чон первым неожиданно, когда вместе с лидером остался домывать посуду, выгнав в конце ужина с кухни всех до единого, в том числе и веселящегося, не умеющего пить, Хёка, который звонко хохотал и напевал что-то о надобности мамы и папы уединиться.       — Кого?! — Ча едва не выронил тарелку из рук, явно вспоминая не тот поцелуй, и совсем не ожидая, что Тэгун решит с ним поделиться чем-то подобным. Под укоризненным взглядом, он сообразил о чём речь и тут же участливо добавил: — А он что?       — Ничего, как видишь, — Тэгун пожал плечами, принимаясь за бокалы. — За ужином. Ни-че-го. Ни единого взгляда, хён.       У Хакёна от этого обращения мурашки по спине пробежались, впиваясь в позвоночник меж лопаток. Он не привык, чтобы Тэгун, имеющий с ним незначительную разницу в возрасте, говорил так, и теперь терялся, не зная как себя вести. Но от него ничего не требовали, кроме осторожных ободряющих объятий, которые Чон дарил почти всё также неожиданно, почти невесомо накрывая чужие плечи и выдыхая следующую фразу в затылок лидера.       — Как у тебя дела?