Не время для тебя

♪ Rihanna – Diamonds

      — Хён? — руки сами потянулись, чтобы обнять, замереть в районе поясницы и не сметь шевельнуться более. Джехо устало и, вместе с тем, расслабленно выдохнул, ощущая себя в полнейшей безопасности, комфортно и так… томительно, как с ним не случалось никогда.       — М-мм? — лёгкая вибрация щекотно отдалась в ключицу, куда губами и уткнулся Хакён. От этого невозможно было не поежиться, от этого невозможно было не сойти с ума. Джехо хотелось просить чего-то ещё: запретного, порочного и до одури сладкого, но Ким лишь в очередной раз выдыхал тяжело.       — Ты сонный совсем. Давай приляжем, пока ещё есть время выспаться и нам обоим не нужно никуда бежать, — Джехо хотелось говорить не эти слова, совсем не эти, но слыша приятное сопение старшего, что всё также растекалось по его коже, он просто не мог требовать чего-то ещё, тем более что сам не уверен был, что его нынешний порыв это именно желание близости, а не желание… отомстить.       — Что у тебя с Кёнилем? — будто бы читая мысли, уже самостоятельно подталкивая Джехо к идеально застеленной кровати, Хакён с долей истерического веселья отметил, что от этого заботливого предложения просто завалиться спать вместе… его и правда начинает клонить в сон. Но оставить без внимания произошедшее вечером было невозможно. Хотя бы потому, что речь касалась Джехо. Хотя бы потому, что он не был чужим ни на каплю.       — Совместная группа, одни и те же согруппники, а ещё комната одна на двоих, — неспешно перечислил младший, явно стараясь припомнить что-то ещё, и в раздумьях, позволял утягивать себя на кровать. Оказываясь под Хакёном, он добавлял: — А ещё Кёниль мой лидер и хён.       — Вот как… — задумчиво произнёс Ча, и чуть подался вперёд, складывая руки на груди Джехо и устраивая голову на них так, чтобы удобно было и дальше смотреть на собеседника. И Хакёна, конечно же, до жути бесил каждый из приведённых аргументов, но он лишь улыбался, думая, как должно быть славно подпрыгнет расслабленный сейчас Джехо, если его пощекотать. — Ты боишься щекотки? — тут же поинтересовался он, с удовольствием отмечая, как вздрогнуло тело под ним.       — Немного, — осторожно ответил Джехо, но уже сжался, по возможности, защищая себя от возможных выходок старшего. И в глазах его плескались удивление и восторг, прежде чем те не прикрылись от смеха до состояния маленьких щелочек. Рот же его наоборот широко открылся от громкого хохота и Хакён, щекочущий мальчишку, с некоторой отстранённостью отметил, что такой Джехо вовсе не может называться идеальным.       Он был смешным и милым, но его сценическая мужественность таяла от точных прикосновений к рёбрам и бокам, а прекрасный голос срывался до истерического. Он не был идеален, но Хакён понимал, что задыхается от вида бьющегося под ним тела. Именно от такого не идеального Джехо. Дыхание перехватывало от вида запрокинутой головы и дёргающегося кадыка, что двигался вверх от жадного глотка воздуха. К нему хотелось прикоснуться губами, впрочем, как и ко всему стальному тоже. Хотелось изучать его, оплетая невесомыми цепочками поцелуев и находить самые чувствительные точки. Открывать их для себя, как и самого Кима. И, пожалуй, в очередной раз, Хакён именно с этими мыслями потянулся за поцелуем, и целовал сам, кажется, впервые отдавая всего себя так по новому, что даже всё ещё посмеивающийся Джехо притих, отвечая на ласку настороженно.       — Если ты сейчас не остановишь меня…       — Не остановлю, — отозвался Джехо, перебивая хёна, за что и оказался наказан укусом за нижнюю губу. Он лишь тихонько всхлипнул на это действо, но не отстранился и чуть сильнее даже подался вперёд, целуя сладко и продолжая шептать. — Я боюсь, что ты предпочтёшь остановиться сам.       — Придумаешь себе тысячу глупых причин, по которым я не зашёл дальше, верно? — следующий укус от Хакёна пришелся уже на шею, такую соблазнительную и открытую для чуть грубоватых ласк. — И наверняка будешь винить себя, да? Я угадал?       — Ну а кого же мне ещё винить в таком случае, если не себя? — Джехо был окончательно растерян разностью слов и действий. Ему становилось всё сложнее думать над ответами, и он всё чаще просто шумно выдыхал, ощущая поцелуи уже на плоском животе. — Хён? — его несколько тревожил тот факт, что момент, когда Хакён сполз чуть ниже, он упустил. Будто бы краткий провал в памяти — вспышка — и он уже прогибается в пояснице, чувствуя третий укус, клеймящий кожу чуть выше выступающей косточки.       — Вини своего глупого хёна, который уснёт прямо здесь и сейчас, чувствуя себя немощным стариком, — с этими словами Хакён опустил голову на живот Кима, с удовольствием отмечая твёрдый пресс мужчины, к которому просто невозможно было не повернуться ещё раз и не лизнуть.       — Щекотно, — хихикнули сверху, после чего изящная рука взъерошила волосы Хакёна. — Это как-то глупо.       — Глупо что? — чуть недоумевающий старший снова поднялся наверх, ложась на одном уровне с Джехо и попутно снимая с него злосчастную кофту, под которой, ожидаемо не было ничего.       — То, что я тебя фактически принуждаю… — Джехо попытался засмеяться вновь, но на этот раз вышло совершенно невесело и он смолк, поворачиваясь к Хакёну, глядящему на него почему-то с улыбкой и такой искренностью, что хотелось спрятаться от неё, не зная, как реагировать иначе.       — И всё-таки я оказался прав тогда, — Хакён подался вперёд оглаживая бледную скулу Джехо ,и так и замирая в приятной близости от него, оставляя руку на пояснице так… по-собственнически. Он видел недоумение в глазах напротив и пояснял охотно: — Ты такой потерянный, даже от самого себя, что тебя хочется спасать. Вести к свету любым из возможных способов, лишь бы только видеть твою улыбку.       Не выдержав столь откровенного признания, Джехо уткнулся в плечо старшего, хрупкое, вроде бы, но дающее такое ощущение покровительства, что не откликнуться на него было попросту невозможно, не словами даже — сердцем, которое забывало стучать на мгновения. Всё так же не поднимая взгляда он помогал хёну освободиться от верха наряда, а после тушил в комнате свет, пока старший доставал из-под себя одеяло, готовый укрыть и себя, и вернувшегося от противоположной стены Джехо.       — Мы просто поможем друг другу раздеться, верно? — Хакён не был уверен, кому предназначал эту фразу, но она как-то оправдывала скользящие по его обнажённому торсу ладони. Те срывались вниз не настойчиво и уже боролись с молнией на штанах.       — Так целомудренно, — тихо проговорил Джехо, чувствуя руки Ча на пряжке собственного ремня, он покорно приподнимал бёдра, помогая справиться с безделицей и хёна своего оставлял лишь в нижнем белье. — Слишком уж неправдоподобно звучит. Ты часто помогаешь своим согруппникам с одеждой, хён?       — Только когда те засыпают в ней прямо на только что застеленных простынях, так что не иронизируй. В этом, правда, нет ничего такого…       — Ты сейчас сам себя убеждаешь, правда? — Ким не мог видеть в густой темноте мимики Хакёна, но отчего-то знал, что в глазах мужчины плещется великое множество сомнений. И тонуть в них совершенно не хотелось, а потому Джехо был рад темноте.       — Я обещал тебя не трогать до свадьбы, помнишь? — хохотнул Хакён, вспоминая о последнем, не существующем, вроде бы, козыре в своём рукаве. Он не мог видеть изменившегося лица Джехо, но слышал, как тот учащённо задышал, захлёбываясь возмущением. — Спи. Тебе, как и мне, впрочем, завтра рано вставать и выслушивать множество нелестных речей от согруппников и менеджера, возможно даже. Нам нужно хорошенько подготовиться к такого рода испытанию.       — Ты сам — моё испытание, — тяжело выдохнул Ким, и всё же успокоился, находя приют в удобных объятиях Ча. Они не давили своей назойливостью, но и не могли называться символическими. Они были р о д н ы м и. И засыпать с этой мыслью было восхитительно.       А утро накрывало Джехо нескончаемы трелями звонков, теснотой объятий и чужим возбуждением, очевидно упирающимся в ягодицу. Ким попытался пошевелиться, но оказался притянут ещё ближе. Руки Хакёна прижимались к его груди, обжигая, и мелодии телефонов уже казались единым шумом в голове.       — Хён? — Джехо забывал как дышать. Он тратил все запасы воздуха на этот выдох, тот выходил хрипло, сорвано, от шкалящих эмоций, что ядом вплетались в кровь.       — Не ёрзай, — выдал Ча вполне осознанно и совсем не сонно, но сам же не последовал своим словам, пробно толкаясь вперёд и усиливая трение по максимуму, что даже сквозь преграду обтягивающего белья было слишком чувственно. — Я так хочу тебя, что почти жалею. Жалею, что подался твоим сладким речам о сне вчера.       — Почти? — Джехо почувствовал, что расплывается в улыбке и сердце его забилось сильней, ударяясь не об грудную клетку даже, а прямо о ладонь Хакёна.       — У нас ведь ещё есть время, чтобы всё исправить, верно? — Ча утыкался в затылок мужчины, вдыхая запах его кожи, заставляя дрожать того от слишком интимного действа, и улыбался. Ему казалось, что рядом с Джехо улыбка становится неотъемлемой частью его самого. Чем-то правильным.       И после не было ответов на вопросы, все слова остались в утонувшем вчера, что таяло, пронзённое солнечными лучами, опадало тёплыми каплями на плитки кафеля, смываясь водой, когда эти двое отрекались от всего мира, отдаваясь ласкающим струям воды. Отдаваясь друг другу.       Теперь было лишь тепло. Жаркие поцелуи и куда более откровенная ласка, от которой Джехо хотелось болезненно стонать и отводить взгляд. И последнего ему не позволяли, заставляя смотреть в глаза напротив, заставляя делиться каждой частичкой себя без остатка, не пряча смущение за опущенными ресницами. И он сам подавался вперёд на аккуратные ласки, сам обнимал в ответ и давал понять, что хочется большего. Хакён понимал без слов, входил осторожно, постепенно проникая в растянутое тело и вслушиваясь в протяжные полустоны, что мешались с шумом воды. Где-то на периферии миров — настоящего и созданного ими, он ещё слышал надрывающиеся телефонные звонки, а после тонул, действительно ощущая всю опьяняющую негу обладания телом под собой.       И пьянило буквально всё: выгибающийся в пояснице Джехо, его просьбы не медлить, его дрожь, плавящаяся меж лопаток поцелуями Хакёна, даже собственные руки пьянили Ча, становясь восхитительным контрастом для бледной кожи младшего. Царапать ногтями её — шелковую молочно-белую — было непозволительно, но Хакён не удержался, оставляя пару моментально краснеющих полос вдоль позвоночника и чуть ниже рёбер. Джехо на это лишь зашипел, а после, прогнувшись в спине, потянулся к губам старшего за поцелуем, выстанывая единственно-важное имя.       И это имя совсем не принадлежало Ча.