За гранью

Элайдже чертовски не везёт с женщинами. Элайджа – благородный вампир, с отточенными манерами благородностью где-то в крови, по всему организму. Благороден до ужаса, даже когда сворачивает кому-то руки, даже когда ломает кости, даже когда вырывает сердце. Благородство в крови. Вампир, всегда держащий своё слово. Но с женщинами ему не везёт. Первой была Татья. Татья – самая чистая из скопа двойников. Безумно красивая, с тёмно-каштановыми волосами и карими глазами, точно такая же внешне, как и остальные двойники, но Татья была иной. Эмоциональной, искренней, искрящейся этой чистотой души, непорочностью, внутренним светом. Татья была красива и чиста, но он убил её. Безжалостно, позволяя жажде крови взять вверх. А Татья..Татья так и осталась в его памяти, как та самая чистая и искренняя любовь, как дорогой ему человек, как его жертва, жертва его вампиризма. После была Кэтрин. Те же каштановые волосы и тёмные глаза, тот же тонкий стан, но Кэтрин – совсем не Татья. Татья была чистой, а Кэтрин – сплошной порок. Кэтрин была хитрой, быстрой. Кэтрин была яркой, запоминающейся, остающейся в голове не отпечатком, а целостной картинкой. Но Кэтрин всего лишь играла, всегда. Кэтрин всего лишь выживала. А после умерла, умерла, когда его чувства истлели, обратились в прах. Ничто не вечно. Ничто. После была Хейли. Дикая волчица, способная разодрать глотку каждому, кто притронется к её семье. Хейли не была такой чистой, как Татья и не была такой порочной, как Кэтрин. Она просто была дикой, дерзкой и упрямой. Затем появилась Хоуп – ребёнок Клауса, но это не было проблемой для него, для благородного Элайджи Майклсона. Но после, после Хейли вышла замуж, потому что так было надо. Хейли оставила рану, но со временем ушла из его сердца. Ему просто не везёт. Катастрофически. Когда появляется Джия, Элайдже не нужны серьёзные отношения. Он благороден, но не бесчувственен. Элайдже не нужны новые раны. Но Джия, кажется, не просит. Ей не важно его благородство. Джия врывается в мир Элайджи, окрашенный в чёрный, с алыми пятнами. Джия появляется неожиданно, просто переворачивает всё. Ей не нужны клятвы верности, она не бегает от первородных вампиров или кого-нибудь похуже, у Джии нет ответственности в виде целой стаи. Джия свободна, вольна делать всё, что хочет. И Джия делает. Их связывает только кровать. Джия никогда не остаётся дольше, чем нужно. Джия не просит любви. Ей нужна компания, чтобы делить одиночество. Она одинока, яркая и громкая, она одна, никому ненужная. Джия не жалуется, не скулит и не плачет, она учится у Элайджи вырывать сердца, а затем успешно принимает на практике полученные знания. Джия не ходит по указке, никогда. Слишком вольная, слишком свободная. Джия – огонь. Яркий, беснующий, непостоянный. Джия не греет, ставит ожоги, но Элайджа не против, ожоги, как напоминание, что он жив. Джия заставляет его чувствовать себя живым, не мёртвым, не застывшим в этом бренном теле. Джия – огонь, а огонь имеет привычку тухнуть. Джия умирает, благодаря Никлаусу, а он не делает ничего. Джия перекрывает всех остальных. И чистую Татью, и яркую Кэтрин, и дикую Хейли. Она сжигает все воспоминания, выжигает раны. Джия мертва, не с ним, как и все остальные. Но Элайджа благодарен ей. За то, что заставила почувствовать себя живым. За то, что заставила жить. За то, что заставила вспомнить, что нужно жить дальше, пытаться, терпеть, как делала она. Элайджа Майклсон даёт обещание отомстить. Не за себя, не за Хейли. За свободный непокорный огонь. За Джию. Только за неё.