За гранью

Он помнит. Всё. Каждую деталь, каждую мелочь, каждую черточку. Аларик помнит светлые волосы, не пшеничные, а словно выжженные на солнце. Он помнит серые глаза, взиравшие на него с просьбой помощи. Дженна нуждалась в помощи. В его помощи. Когда Джереми творил чёрт знает что, когда Джер не слушал её, давал обещания, но в конечном итоге обманывал. Дженна всегда называла себя ужасным опекуном. И так было на самом деле. Но Аларик всегда был рядом. Чтобы помочь, подсказать. Аларик помнит, как всё начиналось. С неловкости. Дженна всегда улыбалась в такой ситуации, смеялась, не бурчала что-то под нос, а искренне умела смеяться над собой. Дженна была тёплой, мягкой и восемнадцатилетней в душе. Нет, ей на тот момент было где-то тридцать, так что особо старой её не назовёшь, но Соммерс всегда казалась младше, чем есть. Аларик уверен, проживи она больше, молодость бы не улетучилась. Это где-то в душе. И смех, и самоирония, и полное отсутствие понятия, что делать и как делать, эмоциональность, присущая лишь юности. Это внутри. В душе. Аларик помнит её тонкие руки, совершенно не умеющие готовить. Конечно, яичницу Соммерс всегда могла сделать, но кто не умеет делать яичницу? Дженна не умела готовить, не умела читать лекций и взирать так, чтобы Джереми сразу же сделал так, как хочет она. Дженна никогда не смогла бы заменить мать, она всегда осталась бы тётей, молодой и привлекательной тетей. Дженна боялась. Боялась ответственности, боялась за Джереми и Елену, и плечи её никли, вся её тонкая фигура горбилась. Казалось, она сейчас свернётся в клубок и станет совсем незаметной. Дженна боялась подвести. Себя. Родителей Елены и Джереми. Всех. Дженна пряталась в уютном кресле, скрывалась от ответственности, но он вытаскивал её и успокаивал, обещал помочь, и помогал. Он понимал Дженну с полуслова, полу-вздоха. А она всячески пыталась понять его. Их отношения не были, такими как у подростков. Не было этого глупого собственничества, глупой, никому не нужной ревности, не было такого трепета первых признаний. Дженна была юной в душе, но всё-таки уже знала, что такое жизнь. Понимала больше. В их отношениях не было юношеского максимализма. Была мудрость, понимание, что дома тебя обязательно встретит дорогой человек, что дома тебя ждёт уют и тепло родного человек, а не холодность пустой квартиры. Было понимание, стремление понять и помочь, то чего так часто не бывает в юности. Было желание радоваться жизни, готовиться кофе по утрам и провести вместе отпуск. Аларик помнит. Каждую секунду, каждый взгляд, всю боль. Аларик помнит. Картинки глухо сидят в памяти, кружатся в водовороте воспоминаний, ломают что-то, с каждым разом, принося отголосок той боли, наполняют внутренности желанием полететь вниз. За ней. Но ниже уже некуда. Время не способно избавить от боли, лишь притупить, сгладить острые углы. Аларик прячет воспоминания, как можно глубже, за грудину, чтобы никто не добрался. Но когда умирает Джо, старые раны начинают болеть, старые раны шипят, словно на них посыпали солью. Старые раны воспаляются, и тогда Аларик жалеет, что запрятал их так близко к сердцу. Он помнит. Светлые волосы и тонкие руки в крови, помнит тонкую фигуру, лишённую жизни, помнит глаза, мёртвые, безжизненные. Он помнит её смерть и свято хранит её жизнь у себя в голове. Помнит этот извечный наклон головы, эту привычку взмахивать руками, после очередной проделки Джереми, как бы говоря, что она не виновата. Он помнит. И его память убивает его, подкидывая всё новое и новое. Раны кровоточат, шипят, разносят адскую боль. И эту боль ничто не остановит. Она - там, внутри, засела где-то за грудиной, вросла во внутренности. Стала неотъемлемой частью Аларика. А перед глазами светлые волосы и серые глаза. Сдирают кожу, вбивают гвозди и ломают, ломают, ломают. Аларик помнит. Память убивает его, медленно, растягивая, издеваясь. Память убивает его, но не убьёт, пока не умрёт он сам. Будет убивать, подкидывая воспоминания, заставляя кровь бежать по венам. Будет разрывать артерии, вены, капилляры. Всё – к чёрту! Память будет убивать его. Терзать его. Но не убьёт, пока не умрёт тело. Память – чёртов бессмертный садист. Не убьёт. Аларик помнит слишком много, но не забывает, не пытается. Ведь терять – страшно, отпускать самое родной и любимое, отдавать неизвестно кому, забывать, не сумев, справиться с этой ношей. Помнить – больно, но забывать – ещё больнее.