Shark Tank / Резервуар с акулами

Неделя для Уилла проходит без чрезвычайных происшествий. Он способствует этому, оставаясь в стенах своей камеры. Заключённые кружат неподалёку, но интуиция им верно подсказывает: не стоит приближаться к обиталищу каннибала. Он утоляет жажду водой из-под крана и питается сухарями и стаканчиковым желе, что Зи и Прайс тайком приносят ему из столовой. Это утомительно, настолько утомительно, что Уиллу кажется, он сойдёт с ума задолго до того, как у кого-нибудь появится возможность обидеть его. Он обращается к Ганнибалу с просьбой одолжить ему одну из своих книг. Они не общаются друг с другом. Ганнибал, очевидно, придерживается тактики игнорирования своего соседа, того, как тот коротает дни, словно Уилл для него — странный новый предмет мебели, оставленный для чего-то на верхней койке. Однако просьбе Уилла не удивляется. Он приглашает просмотреть всю коллекцию и выбрать то, что понравится. Уилл даже не может взглянуть на него, но говорит «спасибо» и выбирает книгу с французским названием, потому что это единственное из всего, чем владеет Ганнибал, что ему более-менее удалось бы прочесть. Среди прочих есть книги на немецком, русском и вроде бы — Уилл не уверен — на японском. Дело продвигается медленно и с трудом — с его-то полузабытым каджунским французским, брошенным когда-то, после провалившейся попытки освоить «Графа Монте-Кристо». С французско-английским словарём, что Зи приносит ему из библиотеки, задача облегчается. Утром восьмого дня, проснувшись, Уилл обнаруживает Ганнибала стоящим возле кровати, так что их лица достаточно близко, и рассматривающим его. — Я был терпелив, — заговаривает он. — Я ценю то, как это непросто для тебя, но вынужден настаивать на том, чтобы ты следовал моим правилам. — Правилам? — без особой заинтересованности отзывается Уилл. — Я не шумел, не устраивал беспорядок, не проявлял грубости. Ганнибал устало, вымученно вздыхает. — Уильям, ты взмокаешь по ночам, от тебя разит страхом — и так уже на протяжении недели. Воспользуйся душем. — Он не добавляет «иначе...», но в этом и нет необходимости. — Можешь позаимствовать моё мыло. В действительности, прошу, используй его. То, которое здесь выдают, не заслуживает так называться и пахнет ужасно. Ганнибал не ждёт ответа. Он покидает камеру, и Уилл догадывается, что в его же интересах подчиниться, не дожидаясь его возвращения. Когда это произойдёт, он знать не может, поэтому решает идти прямо сейчас. Он не брился с тех пор, как за его спиной задвинулась дверь, отрезав от внешнего мира, однако его лицо в отражении зеркала над раковиной выглядит почти таким же моложавым и притягательным. Он был в курсе, что многие люди находят его привлекательным — по крайней мере, до того, как он открывает рот, — но никогда ещё не осознавал это настолько чётко, как сейчас. Опустив голову, приподняв плечи, он приступает к делу. Мыло Ганнибала пахнет коньяком и мандаринами. Уилл промывает волосы в тот момент, когда его толкают сзади. Он ударяется лицом о кафельную стену и поскальзывается, больно приземляясь на колени. Он не видит, чья рука сгребает в кулак его кудри, кто метит ногами в его рёбра. Кровь скапливается во рту. Уилл не может инстинктивно свернуться калачиком, пока его вот так удерживают за волосы, и потому он лишь беспомощно дёргается в чужом захвате, ловя ртом воздух. Его бросают навзничь, вдобавок приложив головой об пол, и дыхания критически не хватает, чтобы закричать о помощи. Нападающий наносит очередной удар прежде, чем ему удаётся воспроизвести хоть звук. Никакой возможности сделать нормальный вдох. Кровь резво сочится из носа, он захлёбывается и давится ею, кашляя на плитку пола. Грубые ладони приклеиваются к его бёдрам, и он может почувствовать, как позади него опускаются на колени. Уилл пытается отбиться, выбрасывая локти назад в отчаянной надежде угодить хоть куда-нибудь. На его беду его снова обрушивают лицом на пол. Когда чужие руки разводят его ягодицы, он силится закричать, но щека приплющена к мокрому кафелю, и он захлёбывается водой напополам с собственной кровью и не может, не может дышать. Давление с его спины пропадает так же внезапно, как началась атака. Он скатывается набок прежде, чем ему удаётся сесть, отползти к стене и обессиленно привалиться к ней. Ганнибал и другой мужчина сражаются под напором воды. Ганнибал обхватывает соперника предплечьями поперёк горла, и на один неловкий момент Уиллу чудится, будто те целуются. Когда Ганнибал отшатывается, вслед за ним хлыщет кровь. Мужчина вопит, высоко и как-то странно. У Ганнибала губы и подбородок в крови, капающей на его обнажённую грудь и на пол. Он жуёт за мгновение перед тем, как проглотить то, что было во рту. Его зубы красные, когда он оголяет их в чём-то наподобие улыбки или, скорее, оскала. Уилла ведёт, и к горлу подступает желчь, когда до него доходит, что Ганнибал только что вырвал язык изо рта у другого человека и съел. Ганнибал одним точным ударом впечатывает голову противника в кафель стены, и тот обрушивается вниз, потеряв сознание. Он оставляет их обоих на полу, пока ополаскивает лицо от крови, а потом подзывает Уилла ближе: — Подойди сюда. Позволь мне взглянуть. Уилл, пошатываясь, с трудом поднимается. Колени словно превратились в воду, а внутренности стянулись в узел. Ганнибал отклоняет его лицо кверху, мягко прослеживая большими пальцами его нос и скулы. Его длинные пальцы пробираются сквозь волосы Уилла наподобие массажа. Вода застит ему глаза, поэтому он прикрывает веки. Позволяет каннибалу смывать кровь со своего лица. — Ничего не сломано, — удовлетворённо подытоживает Ганнибал, скользя по рёбрам Уилла. — Открой глаза и проследи за моим пальцем, пожалуйста. — Он выводит крест перед взором Уилла, и улыбается, когда тот успешно отслеживает движение. — Сотрясения нет. С синяками и шишками, но жить ты будешь. — Почему ты помогаешь мне? — голос Уилла глухой и слабый. Ганнибал закрывает воду и оборачивает полотенце себе вокруг пояса, а потом берёт другое и проделывает то же самое с Уиллом. Ещё одно ложится на плечи Уилла. — Ты хотел бы меня остановить? Голова Уилла пульсирует болью, и всё, чего ему сейчас хочется, — вернуться в свою камеру и навсегда уснуть. — Нет, — отвечает, а потом задаёт свой вопрос, потому что он должен знать: — Ты убил его? — Хорош ли урок, если не выживешь, чтобы усвоить его? Ганнибал остаётся рядом с Уиллом, когда они одеваются, и сопровождает в обеденный зал. — Садись, — велит он, подталкивая его к одному из столов. Уилл всматривается в пластиковую поверхность до тех пор, пока перед ним не появляется поднос. — Ешь, — говорит Ганнибал, сам предпочтя сесть возле Уилла, а не напротив. Уилл машинально вскрывает коробочку сока. — Чего ты хочешь? — Твои способности использовались для профилирования при сотрудничестве с ФБР, не так ли? — Ганнибал вгрызается в яблоко, и всё, о чём в этот момент Уилл может думать, так это мужчина с вырванным языком, лежащий на полу. — Для преподавания, консультирования, — поправляет он. Его мучает головокружение и ещё непроходящая боль в животе. Он уже может ощущать, как проступают синяки. — Немедленно приступай к еде, — приказывает Ганнибал. Он забирает со стола рогалик и яблоко Уилла и засовывает их ему под комбинезон. — Сейчас всех отсюда сдует-... — Закругляемся! — рявкает Кроуфорд. — Все возвращайтесь по камерам. Кроме тебя, Лектер. Заключённые тотчас засуетились, но когда Уилл уже собирается примкнуть к общей массе, Ганнибал облегает ладонь вокруг его запястья, возвращая руку на столешницу. — Ешь, — вновь повторяет он. Кроуфорд, судя по его виду, был уже в полной готовности обрушить лавину ругани и криков на них обоих, но, похоже, что-то в лице Уилла заставило его передумать. — Не хотите рассказать мне, что произошло? — вопрошает он устало. — О чём? — невинно интересуется Ганнибал. Уилл хватается за эту возможность. — Ганнибал избил меня, — выпаливает он, опуская голову. Оба мужчины обращают взгляды к нему. — Что? — переспрашивает Кроуфорд. — Я... — Уилл возит ложкой по застывшему соусу. — Я обозвал его лживой сукой и первым бросился в драку. — И где это было? — В камере, — бормочет Уилл. — Он заткнул меня, мы всё обсудили и пришли к соглашению. Этого больше не повторится, сэр. Лицо Кроуфорда мрачнее грозовой тучи. — Хочешь сказать, никто из вас не был в душе этим утром? Никто не отгрызал чужой язык? Выражение отвращения на лице Уилла было вовсе не поддельным. — Что? — выдыхает он. — Кто, чёрт возьми, мог сотворить подобное? — Есть что добавить, Лектер? — спрашивает Кроуфорд. Ганнибал разводит руками. — Боюсь, с учётом вспыльчивости моего характера, между мной и дорогим Уиллом произошло наилучшее из того, что могло бы. Но, как уже было озвучено, проблема разрешена. — Понятия не имею, почему ты покрываешь его, Грэм, — невозмутимо продолжает Кроуфорд, — но не обманывайся даже на минуту, полагая, будто он тебе друг. С дьяволом дружбу не водят. А сейчас вон с глаз моих, вы оба. Разговор возобновляется лишь тогда, когда они вдвоём оказываются запертыми в камере, и Ганнибал степенно присаживается за стол нога на ногу. — Я могу защитить тебя, — наконец произносит он. — Если ты того хочешь. Уилл испуганно сглатывает. — И что ты спросишь взамен? Ганнибал отвечает не сразу, обдумывая этот момент некоторое время. — Мой разум застаивается в этих условиях, — в итоге заговаривает он. — Ты интересен. В твоих силах понять убийц настолько кристально ясно, что ты надеваешь на себя их личности. — Я был болен, — протестует Уилл. — Ты будешь оставаться внутри этой камеры до тех пор, пока я не соглашусь сопроводить тебя. Я решаю, когда и чем ты питаешься, когда спишь, когда моешься-... — Хочешь поэкспериментировать надо мной. Над моей эмпатией. Ганнибал не отрицает. — Если в любой момент времени ты пожелаешь расторгнуть наше соглашение — воля твоя. У Уилла руки зудят от хотения как следует врезать. — Ты намерен трахать также и мою задницу или только мозг? Уж простите мой французский. — У тебя, очевидно, прочная уверенность в моей гомосексуальности. — Полагаешь, для меня значимо, квир ты по жизни или по ситуации? — Уилл кривляется, цепляясь руками к раме кровати и позволяя голове свеситься вниз. — Не пори чушь. Хочешь видеть меня за использованием моего "дара"? Ты знал, что на меня вновь нападут, когда я останусь один. Ты последовал за мной по велению укола самонадеянности, ведь ты уверен, что можешь сделать всё, что вздумается. Что если бы их там оказалось больше чем один? Думаешь, смог бы потягаться со всеми разом? Или ты оставил бы меня там? — Я бы позволил всей компании надругаться над тобой, раз уж ты спросил. И формулировка условий моего предложения осталась бы той же самой. — Мой герой, — с горечью произносит Уилл. — Даже необязательно было настраивать меня на нужный лад. Достаточно было просто прийти, сожрать чёртово лицо парня и вынудить меня согласиться на всё, чего твоей душе угодно. Ганнибал поднимается с места и приближается, становясь прямо позади Уилла. Он кладет руки по обе стороны от Уилла, подшивая его к месту. — Пытаешься раздражить меня? — спрашивает тот низко и опасно, его рот очень близко к уху Уилла. Он отчаянно хочет драться, кричать, очертить всё кровью, и его состояние совершенно не рассчитано на то, чтобы держать себя в руках и контролировать язык одновременно. — Зачем? — слышит Уилл собственные слова. — Тебя это возбуждает? — Нет, — отвечает Ганнибал, щёлкая зубами прямо над мочкой уха. Его бёдра прижимаются к заднице Уилла, но он не возбуждён. Уилл не дёргается, потому что прекрасно понимает, что его шансы не быть изувеченным, как те несколько парней до него, крайне малы. — Извини, — примирительно произносит он. — Прекращаю выражаться. В его дыхание пробирается дрожь, когда Ганнибал продолжает: — Эту грубость я снести не могу. — Он смыкает ладонь на горле Уилла и усиливает хватку настолько, чтобы ограничить поступление кислорода, но не так, чтобы полностью перекрыть его. — Ты прекращаешь сознательно испытывать моё терпение, и если тебе хочется, чтобы я изнасиловал тебя, следует вежливо попросить об этом, как и обо всём остальном. К абсолютному унижению Уилла — хотя Ганнибал практически ничего для этого не делал — он чувствует, как твердеет член. Прошло уже так много времени с тех пор, как кто-то к нему прикасался, за исключением обыска с личным досмотром и недавнего нападения. Ганнибал делает вдох, и тут Уилл осознаёт, что его только что понюхали. — Я вижу, — говорит Ганнибал, и пальцы другой его ладони извиваются над крепежом комбинезона. — Ты гомофоб, Уилл? Мысль о проникновении вызывает у тебя отвращение из-за её иррациональности? Уилл трясёт головой. Его голос заперт где-то в горле, глотать больно: рука Ганнибала всё ещё аккуратно контролирует его дыхание. Материя дыбится в области ширинки, выпячивая край футболки и трусы. Его эрекция совершенно очевидна. — Исследования показали, — мягко продолжает Ганнибал, — чем более агрессивно субъект проявляет гомофобию, тем более выраженные гомосексуальные наклонности он пытается скрыть. Самоненависть рвётся наружу. Это про тебя, Уилл? — Он не трогает кожу Уилла, лишь на краткий миг мазнув костяшками пальцев по его животу, когда тянет его трусы вниз, а после сгребает и чуть оттягивает вниз яички, делая его уязвимым, открытым. — Нет, — хрипит Уилл. — Что «нет»? — уточняет Ганнибал, и рука его предупреждающе сжимается. На мгновение у Уилла напрочь перехватывает дыхание, и тогда Ганнибал чуть послабляет захват. — Нет — ты не гомофоб, нет — ты не гомосексуалист, или это просьба, чтобы я остановился? — Ганнибал не ждёт ответа. Яснее некуда: он наслаждается звучанием собственного голоса. — Или насилие возбуждает тебя? Нравится, когда тебе причиняют боль? Возможно ли, что ты действовал вынужденно, потому что я игнорировал твои призывы? Скажи мне, Уилл Грэм, что же настолько переполняет тебя, что выливается через край в рискованные поступки? Уилл не находит своего голоса. Не когда Ганнибал вновь придушивает его. Всё, на что он способен, — цепляться за сознание, до побеления костяшек стискивая каркас кровати и пунцовея от стыда. Наконец его отпускают, отступают назад, и Уилл чувствует, будто снялся с якоря. — Позволь мне услышать твоё решение, — вновь обращается к нему Ганнибал. Он присаживается за рабочий стол и принимается перебирать почту. — Ладно, — хриплым шёпотом отзывается Уилл. Ганнибал страшен в своей непроницаемости, его склонность к насилию вводит в ужас, но тем не менее абсолютно ясно: без него Уилл не протянет и неделю. — Договорились. — Очень хорошо, — говорит Ганнибал, не оборачиваясь. Уилл ожидает, что дальше, но тот лишь затачивает карандаш и приступает к написанию ответного письма. Трясущимися руками Уилл натягивает бельё обратно и после заползает вверх на свою койку. Он сворачивается в клубок, насколько это возможно, вжимается лицом в подушку и позволяет вырваться крику. Потом запускает ладони в трусы и начинает надрачивать себе. Он уже влажный; преякулят сочится, стекая по всей длине члена. — Нет, Уилл, — останавливает его Ганнибал, всё так же не поворачиваясь. — Если тебе что-то нужно, ты должен спросить на это разрешение. Уилл уже несколько месяцев не испытывал разрядки. С ночными кошмарами, бессонницей, фармакотерапией, судебными разбирательствами... было не до того. Сейчас же, если прислушаться к себе, его тело на взводе постоянно. Ему больно. — Тебе не понравятся мои действия в ответ на твоё ослушание, — предупреждают его. Уилл вынимает руки из-под одежды и стискивает кулаками простыни, лишь бы снова не прикоснуться к себе. Слова через силу покидают его рот. — Пожалуйста, можно мне подро... — выдаёт было он, но тут же переформулировывает: — Могу я помастурбировать, пожалуйста. Ганнибал, наконец, поворачивается к нему. Уилл ощущает его взгляд на своей спине так же отчётливо, как прикосновение. — Зачем? «Потому что у меня стояк, злостный ты ублюдок», — не может озвучить Уилл. — Я не знаю, — выплёвывает он. — Не... это не боль. — Перевернись на спину, пожалуйста, — говорит Ганнибал, поднимаясь с места. Уилл не рискует возразить. Лишившись какого-либо давления члена о матрас, он безуспешно пытается помочь себе короткими движениями бёдер. Ганнибал надавливает на его живот в местах, где уже проявляются синяки. Даже сквозь ткань белья видно, как подёргивается его член. — Ты уверен? — самодовольно вопрошает Ганнибал. — Садист, — шипит Уилл сквозь стиснутые зубы. — Вот почему ты пошёл в медицинскую школу, вот почему стал психиатром. Ты более самоконтролируем, чем психопат, и более опасен, чем социопат. То, что ты ел людей — не пустые слухи. Господи, да ты же чёртов каннибал, серийный убийца, а они не знают. — Ты пытаешься воззвать к моему самолюбию? — уточняет Ганнибал. — Или продемонстрировать собственную значимость? Уилл зарывается головой под подушку и лишь затем отвечает: — Да. — Очень хорошо. Тебе дозволено касаться себя. При условии, что ты говоришь мне о своих мыслях в то время, как ты делаешь это. — Я... Я проникаю в личности убийц. — Уилл скользит рукой под ткань белья, обхватывая член. — Не могу сказать, в какой момент происходит слияние, потому что мне это нравится или это нравится тебе; я эхом вторю тебе. Это пугает, но сейчас моё сознание слишком беспорядочно. Всё болит. Наглядно выражаясь, у меня в голове будто перепуталась масса проводов, и это делает меня жёстче. Ганнибал имеет наглость выглядеть неприкрыто заинтересованным. Уилл ожидает вопроса, но всё, что он слышит: «Достань свой пенис». Уилл стряхивает с себя трусы — почему нет, чёрт побери, — и обхватывает себя более удобно. — Сейчас я думаю о медицинской анатомической терминологии как о корректной альтернативе грязным разговорам. Предположим, ты обычно употребляешь слова наподобие «член» и «трах», или же это всегда что-либо из разряда терминов, как «ручная стимуляция» и «содомия». — Его лицо саднит в том месте, где давеча было расшиблено о плитку. Живот и рёбра болят тоже. Пульсация в голове грозит расколоть череп. Но Ганнибал... Ганнибал чувствует себя прекрасно, как не бывало уже почти год. Он только что съел чей-то язык, и некому было ему помешать. Он уложил под себя спецагента ФБР, подчинил своей воле, и никто его не остановит здесь или где-то ещё. Как знать, будет ли тотальный контроль над чужими действиями забавлять его достаточно долго, или же это в скором времени ему наскучит, но в данный момент он может заставить это симпатичное сплетение расстройств и отчаяния выползти наружу, если ему того захочется. И сейчас он развлекался. Уилл вздрагивает от этого его желания. — Если ты говоришь мне, что делать, — Уилл вздыхает, лаская себя куда медленнее обычного, но крепче. — Если ты говоришь мне, то получаешь удовлетворение, заставляя меня без насильственного принуждения. Но вынуждая меня делать это самостоятельно, ты получаешь удовлетворение от моего дискомфорта. На мгновение Ганнибал выглядит застигнутым врасплох. — Что за необыкновенным даром ты владеешь, Уилл, — говорит он и снова накрывает горло ладонью. Койка высокая настолько, что рука его покоится у Уилла на груди, и локоть впивается в рёбра. — Полагаю, нам стоит поэкспериментировать и выяснить это. Член Уилла толчком извергает густую каплю преякулята. — Ох, дерьмо, — шепчет он, и тогда рука Ганнибала обрушивается на него. Уилл не может выдавить и крика, когда пальцы ударяют по нервным точкам на его бедре. — Речь, — напоминает Ганнибал. У Уилла перехватывает дыхание. Он настолько открыт и при том едва ли касается себя, лишь придерживая рукой, подёргивающейся в мелких спазмах. Он поворачивает голову, чтобы посмотреть прямо в лицо своему мучителю, чьи глаза кажутся чёрными в тусклом освещении камеры. — Ты способен наслаждаться садизмом, если моя эмпатия подразумевает, что я испытываю то же самое? — Его смех, немного истерический, напоминает скорее икоту. Ганнибал с изяществом большим, чем могло бы показаться справедливым, взбирается на верхнюю койку и, встав на колени по бокам от Уилла, нависает над ним. Он изгибается почти пополам, чтобы не столкнуться с потолком, однако это не придаёт его позе нелепости, а лишь означает, что Уилл находится от него на расстоянии укуса. Ганнибал прикладывает на горло полное усилие, на сей раз придушивая его всерьёз, в то время как пальцы второй его руки находят синяки на рёбрах в качестве опорных точек. Петля обратной связи не мешает Уиллу на эмоциональном уровне бояться за свою жизнь. Он изо всех сил бьётся под чужим весом, и стон разрывает тишину, когда Ганнибал его целует. Острые зубы очень близко к языку Уилла, и к тому секунда от секунды приходит ощущение, что Ганнибал вот-вот, в следующее мгновение освободит его горло. Когда всё, наконец, случается, он заходится кашлем, задыхаясь, пребывая на подъёме от адреналина и выброса эндорфинов. Ганнибал хищно улыбается. — Да, — говорит он, всё ещё нависая над грудью Уилла подобно ночному кошмару. — Что? — Сердце Уилла бьётся громогласно и нестройно. Он не уверен, чем является то, что он чувствует в данный момент: облегчением или стыдом. — Да, я всё равно могу наслаждаться этим, — поясняет Ганнибал. — Тебе вновь требуется душ, — добавляет он, и Уилл закрывает глаза, так что больше не может видеть перед собой бритвенно острую улыбку. Уилл удивлённо вздрагивает, когда Ганнибал просто спускается с нар, напоследок отряхнув колени, как если бы на нём были костюмные брюки, а не всего лишь тюремный комбинезон. Уилл может слышать, как тот передвигается, присаживается за стол. Он открывает глаза. — Разве ты не... — Нет, — отрезает Ганнибал. — И это самый последний раз когда я повторюсь. Возможно, для Ганнибала существует определённая черта, пересекать которую он не намерен, поэтому сидит сейчас там, где сидит, твёрдо игнорируя ситуацию. А возможно дело в том, что Ганнибал сдерживает себя без труда потому, что Уилл по какой-то причине не пробуждает в нём особой жажды насилия. Или он получает удовольствие лишь тогда, когда убивает. Уилл вытягивает руку и подцепляет рулон туалетной бумаги с маленькой полки на стене. Он дочиста оттирает свой живот и гениталии и после натягивает одежду на место. — Как много людей ты убил? — Я не страдаю парафилией, — раздражённо отвечает Ганнибал. — Антропофаголагния¹, — бормочет Уилл, и Ганнибал немного расслабляется, оборачиваясь к нему с выражением, которое можно обозначить как благосклонное. — Корректный термин, но не для меня. Рад убеждаться, что ты настолько умён, насколько я ожидал. Но сейчас я хочу, чтобы ты лёг. У тебя переутомление, Уильям. Минувшее утро было напряжённым для тебя. Засыпай. Я разбужу тебя спустя достаточное время. Уилл надеется на силы небесные, что Ганнибал не солгал, и его преступления не были основаны на сексуальной почве. Он не уверен, что смог бы пережить чувство наслаждения от собственного изнасилования. — Мы в изоляции, — говорит он, но выполняет то, что велел Ганнибал, натягивая одеяло до уровня груди. — Нам не позволят выйти из-под наблюдения, — говорит Ганнибал. — Кроуфорд морально слаб для подобного риска. Он не звучит так, будто намеревается причинить Уиллу вред в течение ближайшего часа-другого. Уилл глядит в потолок. В одном Ганнибал прав: он измотан до предела. Теперь, в шаге от катастрофы, всё, чего ему хочется, — это чтобы его собаки сейчас оказались рядом. Он ощущает холод и потерю связи с окружающим миром за пару минут перед тем, как осознать, что тело заходится неконтролируемой дрожью. — Ты можешь спать на моей кровати, — произносит Ганнибал удручающе спокойно, как и всегда. — Я не стану тебя беспокоить. Уилл не двигается с места ещё несколько минут, но головная боль возвращается, и ему больно настолько, как если бы его душу избили в той же мере, что и тело. Он перебирается на койку Ганнибала, сгорая от стыда. Она настолько же некомфортабельная, как его собственная, но от подушки пахнет шампунем Ганнибала, а от одеяла — его мылом и им самим. Плечи расслабляются, и головная боль отступает. — Ça vas?² — спрашивает Ганнибал, пройдясь левой рукой по волосам Уилла, помассировав висок подушечкой большого пальца. — Oui, ça va³, — отвечает Уилл. Дрожь прекращается, и у него есть всего мгновение, чтобы поразиться предательству собственного тела перед тем, как провалиться в сон.