Shark Tank / Резервуар с акулами

П/а: ищите пояснение к реплике на французском после главы. Дни сливаются в нескончаемую вереницу мелких террористских атак и всевидящего внимания Ганнибала. Всё же это лучше, чем быть заложником камеры, да и Ганнибала, похоже, не особенно интересует, что Уилл общается с Зи, Прайсом или с какими-либо другими ничтожествами в блоке. Для довольства ему достаточно занять себя письмами или рисованием, в то время как Уилл убивает время за картами и даёт волю языку. Оказалось так просто погрузиться в рутину Ганнибала. Некоторое время спустя Уилл замечает нечто для себя удивительное: Ганнибал никогда не выказывает неудовольствия по поводу пищи. Когда он набирается мужества озвучить своё наблюдение, Ганнибал лишь продолжает механически поедать порошковую яичницу. — Удача приходит и уходит, — говорит он. — Мне известно, что значит быть голодным. Кофе Уилла напоминает шлам из-за дикого количества сахара в нём. И даже при этом на вкус — совершенное дерьмо. — Сноснее не стало, — указывает Уилл на стакашек. — Могу я пропустить яблоко? — Нет, — отвечает Ганнибал, на самом деле не особенно обращая на него внимание. На следующий день Ганнибал ворчит во время завтрака. И на следующий день. И снова до тех пор, пока и это не становится частью обыденности. Только за завтраком Ганнибал будет бормотать что-то насчёт диетических рекомендаций и того, что имеющиеся столовые принадлежности совершенно не приспособлены сделать с беконом что-либо, кроме как раздробить его. В другие приёмы пищи он ест, не произнося ни слова. Его жалобы бесчисленны, как звёзды, но наиболее часто он сетует на свою неспособность накормить Уилла должным образом. Уиллу становится интересно, был ли Ганнибал одинок до того, как он прибыл сюда, однако он держит рот на замке. Ему нравится утренний Ганнибал, потому что он не жаворонок. Одно из того, чем тот искусно владеет — умение выглядеть хорошо в любое время, и всё же до тех пор, пока не выпьет утреннюю чашку кофе, он совершенно бесполезен. Уиллу это нравится, потому что Ганнибал часто бывает пугающим, но каждое утро он напоминал себе, что Ганнибал точно так же маялся от скуки и уставал от тюремной пищи, и, возможно, с превеликим удовольствием убил человека ради достойного обеда — в его случае это в некоторой степени более буквально, чем для других заключённых, но тем не менее, — и он пьёт свой отвратный кофе с сахаром и молоком, чтобы замаскировать вкус, равно как и всё остальное. Воля Ганнибала неукоснительно придерживаться правила начинать каждый день с привычной тренировки, будто с утренней молитвы, просто удивительна. Его тяга впечатляет. Уилл старается даже не думать о том, сколько трупов тот потаскал, чтобы сформировать себе такое тело, и почему сам он ощущает необходимость в том, чтобы таким оно и оставалось. Поскольку Ганнибалу нравится контролировать, как Уилл питается, как упражняется, как много воды потребляет, он адаптирует свою рутину под ускоренный Уиллов метаболизм и менее крупное телосложение. Уилл вынужденно терпит всё это — а что ещё делать? Он не может сказать, причина в том, что за счёт этого Ганнибал подпитывает собственный комплекс Бога, или он рассматривает контроль за питанием Уилла как способ скорректировать его тело на свой вкус. В то время как они упражняются, Уилл, копаясь в памяти, пытается отыскать случаи, когда, по крайней мере, слышал о подозреваемых в каннибализме, но — ничего. Однако в конце концов всё встанет на свои места. Он выяснит, что Ганнибал такое. Каждая крупица информации о нём позволяет продвинуться чуть дальше в составлении профиля. Но главным образом физические упражнения помогают очистить разум. Распорядок дня у Ганнибала изматывающий, и под вечер Уилла трясёт, как новорождённого жеребёнка. Он опускается коленями на плитку, прижавшись лицом к бедру Ганнибала, и позволяет промывать его волосы. Когда он чувствует, что способен встать, то поднимается, опираясь на стену, и становится под душ, обхватывает себя руками и даёт Ганнибалу вымыть его всего. На первых порах это унизительно, он ощущает себя одной из множества подобранных им бродяжек, но вскоре приучается игнорировать присвисты других заключённых. Его покорность придаёт образу Ганнибала ещё больше силы, и чем больше Ганнибал производит такое впечатление, тем с меньшей вероятностью кто-либо посмеет тронуть их. И из-за этого Уиллу до неприличия хорошо. Прикосновения по большей части не приносят удовольствия. Ему непросто выносить кого-либо в его зоне комфорта, но Ганнибал подобного не признаёт. Он нависает над ним, стоя чересчур близко, и физически в некотором смысле вызывает в Уилле желание бежать, куда глаза глядят. Тем не менее его прикосновения твёрдые, скорее даже клинически профессиональные, с учётом всех обстоятельств. Они не провоцируют нервозности. Касания совершенно определённы и не вызывают вопросов. Если ему что-то нужно от Уилла, он прямо даст об этом знать. Если что-то нужно Уиллу, нужно лишь спросить. Это, пожалуй, самый простой вид взаимоотношений, в которых Уилл когда-либо состоял. Кроме прочего, Ганнибал несколько недель следил, дрочит ли Уилл, и Уилл не смог вновь попросить разрешения. Это было выше его сил. Он лишь попытался однажды сделать это без дозволения. Тогда Ганнибал стащил его с кровати и велел принять позу мурга¹, до тех пор, пока Уилл не повалился от изнеможения. Продержавшись более часа, он утратил способность самостоятельно подняться. Ганнибал перенёс его на свою койку и позволил Уиллу заснуть на собственной груди. Едва ли он скоро рискнёт повторно проявить неподчинение. Подобное непросто забывается, учитывая, что Ганнибал любит задавать ему провокационные, личные вопросы. Как правило, в столовой во время ужина, так что Уилл думает о сексе, когда они оказываются запертыми в камере. Умно: Уилл даёт то, что нужно Ганнибалу, но это не облегчает его страданий от воздержания. — Ты когда-нибудь проникал в себя электронным устройством или использовал вспомогательные приспособления во время мастурбации? — спрашивает Ганнибал в перерыве между откусыванием консервированного мяса. — Однажды. Мне не понравилось. — Уилл не пытается понизить тон. Слишком свежо воспоминание о том, с каким трудом пришлось усвоить последний урок. — Это болезненно. — Ты предпочитаешь анальный секс с женщинами? Уилл прикусывает язык, подавляя смешок. — У меня было не так много партнёрш, Ганнибал. Большинство женщин требуют зрительный контакт, прежде чем согласиться потрахаться с тобой. — Это не нет, — подчёркивает Ганнибал. — Нет, у меня не было анального секса с женщинами, с самим собой, с почтальоном, с кем-либо ещё. Знаю, что это одна из тех вещей, о которой говорят, как о священном Граале секса. — Уилл беспощадно натыкает на вилку зелёные бобы со своего подноса. — На фундаментальном уровне это разрушение стереотипа, власть, доминирование. Я часто сталкиваюсь с подобными явлениями в моей работе, но в самых уродливых их формах. Так что когда я думаю об этом, то понимаю, что всё это вводит меня в замешательство и пугает. — Потому что ты видишь себя в качестве агрессора? Уилл запихивает бобы в рот, чтобы не отвечать сразу же. Но Ганнибал долготерпелив, подобно горе. — Временами, — наконец бурчит он. Ганнибал, мерзавец, даже не стесняется. — А в остальное время? — Я жертва. Ганнибал практически непроницаем, но даже так Уилл может сказать, что тот весьма доволен собой. — Тебя это в действительности пугает? Или дело в том факте, что это возбуждает тебя? — Мысль о возможности убийства меня не заводит, нет, — огрызается Уилл. — Мы говорим не об убийстве, — возражает Ганнибал. — О трахе. Уилл розовеет лицом. — Речь, — напоминает он, и коль скоро его за это не прикончили, ему всего лишь хочется убраться отсюда. Его бестолковый, предательский член напрягается при слове «трах» на подстриженном английском Ганнибала, и теперь ему ещё более неловко. По выражению лица Ганнибала ясно, что для него состояние Уилла очевидно. — Когда... после пересчёта, можно я-... Ганнибал не считает нужным дать тому закончить. — Нет, — говорит он. Уилл обречённо сползает по спинке стула. Он искренне надеялся, что, возможно, если он попросит об этом на публике, если унизится перед Ганнибалом, то обеспечит себе разрешение. Уилл подавляет внутренний пожар до тех пор, пока дверь камеры не блокируется за их спинами, и тогда Ганнибал делает повелительный взмах рукой, требуя снять всю одежду. — Для тебя есть возможность получить нечто получше. Уилл, невзирая на все ужасающие наклонности Ганнибала, может быть уверен, что его не трахнут без его на то согласия. Потому без лишних колебаний стремительно обнажается и вытягивается на нижней койке, как было велено. Он рассчитывает на быструю ручную разрядку. И никак не ожидает, что Ганнибал начнёт ему отсасывать, до тех пор, пока у Уилла не заслезятся глаза. Он оттягивает собственные волосы, льнёт к чужим рукам, фиксирующим на месте его бёдра. Дважды он приближается к самому краю, и тогда же Ганнибал отстраняется, не позволяя ему сорваться. На третий раз Уилл взмаливается: — Пожалуйста, Иисусе, Ганнибал, прошу, позволь мне. Мне очень надо — можно? Ганнибал вжимает два пальца в его промежность, заглатывая снова, и напряжение Уилла приближается уже к тому рубежу, когда он готов в любой момент потерять сознание. Он приходит в себя, наблюдая, как Ганнибал полоскает рот, и может видеть, что тот всё ещё напряжён. В мгновение, что длится как вечность, Уилл оказывается пойманным в Гордиев узел их взаимоотношений. Если он предложит Ганнибалу руку, тот может ответить да, потому что сам он поставил Уилла в положение, когда этого было бы достаточно. Или он может ответить нет, чтобы только доказать, что главенство всё ещё за ним. Но в случае, если он знает, как Уилл думает, это необязательно предполагает, что оба эти варианта будут означать противоположное. Из-за всего этого начинает болеть голова. — Вот сюда, — велит Ганнибал предлагающим тоном. Он подталкивает Уилла набок и укладывается позади него. — Сожми бёдра вместе, — приказывает он, и Уилл просто подчиняется, потому что он растратил так много энергии, что ни на что иное её и не осталось. Он дрейфует, когда член Ганнибала скользит меж его бёдер, раскачивая всего его с каждым толчком. Не будь Уилл настолько измождён, у него, наверняка, снова бы встал. — Ты добр ко мне, — слышит Уилл собственный хриплый голос. — Я не ожидал. Ганнибал впивается зубами в заднюю сторону его плеча, сжимает сильнее, до крови. Липкие пальцы лишь на мгновение прижимаются к губам, и Уилл тут же начинает слизывать кровь, потянувшись за удаляющейся рукой, так что он смог рассмотреть, с какой откровенностью маневрировал Ганнибал позади него.

***

— Я не оценил игру, — сообщает Уилл за завтраком. Брови Ганнибала чуть приподнимаются. — Нет? — отзывается он. — Не припомню, чтобы ты просил меня остановиться. — Хах, что ж, не припомню, чтобы я соглашался. Да значит да, Ганнибал. — Tu aurais préféré que je ne te suce pas? Плечо болью напоминает о себе. Уиллу хочется потереть его, но он не доставит Ганнибалу такого удовлетворения. — Хорошим тоном было бы спросить у человека разрешения, прежде чем положить его член в свой рот. В мгновение лицо Ганнибала застывает, становясь похожим на маску. Абсолютно никакого выражения, и в люминесцентном освещении столовой его взгляд особенно напоминает пристальный бесстрастный взор акулы. Ни единой эмоции — лишь голод. Он переключает внимание на кого-то позади Уилла. У последнего мурашки бегут по коже, но он не оборачивается посмотреть, в особенности после того, как Ганнибал улыбается этому некто, смотрящему в их сторону, подцепляет пальцами ломтик бекона с подноса Уилла и отрубает сразу половину. Это предупреждение и угроза. Кто бы ни был у Уилла за спиной, он, похоже, выбирает другой объект для своего внимания, потому что Ганнибал несколько расслабляется. — Никогда не говори со мной подобным образом, — спустя паузу говорит Ганнибал. Они обосновываются в зоне отдыха, и Ганнибал ставит перед Уиллом доску Го². Уилл вздыхает и зарывается пальцами в горстку фишек. Он не особенно хорош в игре, но совершенствуется. — Я серьёзно, Уилл. Упоминая половые акты, где я не был доминирующим партнёром, ты подвергаешь нас вероятности быть втянутыми в противостояние с другими заключёнными. — Ах да, — бормочет Уилл. — Я ведь был под полным контролем этого опыта. Рот Ганнибала саркастически изгибается, словно он пытается не показать своего удовольствия от последнего комментария. — И тем не менее, — подытоживает он и принимается расставлять камешки по доске. Проиграв достаточно партий, Уилл, однако, чувствует, что должен был кое-чему научиться опытным путём. Ганнибал оседает на своём стуле и прикрывает глаза. Это то, что он делает временами. Сидит неподвижно, с закрытыми глазами — не в мире снов, но далеко отсюда. Уилл остаётся рядом с ним, когда это случается, и в такие минуты ещё непонятно, кто кого охраняет. Как раз этим он и занимается, объединившись с Зи, Прайсом и двумя пожилыми пожизненно заключёнными — Хартом и Меллори. Он ощущает себя немного будто бы на групповом свидании супружеских пар, даже если Ганнибал в это время пребывает во дворце своего разума. — Это так странно, — говорит Меллори. — Он нас слышит? — Понятия не имею, — отвечает Уилл. — Скажи что-нибудь тупое и выясни это. Их прерывает прибытие нового заключённого. Прайс нацепляет на лицо преувеличенно удивлённое выражение. — Будь проклята статистическая маловероятность. Судя по всему, теперь в Блоке А два каннибала. Ганнибал не реагирует, так что Уилл предполагает, что он и в самом деле не способен слышать их сейчас. Не то чтобы он готов был бы поклясться в этом жизнью, но тем не менее. Уилл пожимает плечами. — Есть тройки? Прайс отрицательно мотает головой, и Уилл выуживает новую карту из общей колоды. — Болтают, весь дом был напичкан останками. В подушках, в стенах, в семейном ужине, — рассказывает Зи. — Косил и разбирал по кусочкам девушек, похожих на его дочь, и когда к нему нагрянули федералы, прирезал жену, а от дочери его оттащила служебная собака. Харт склоняется и, чуть понизив голос, говорит Уиллу: — На твоём месте я бы не о нём беспокоился. Вудсы с тебя глаз не сводят. Тройки есть? Уилл с досадой выкладывает карты. — Ганнибал не делится, — парирует он. — Не думаю, что он станет сдавать меня в аренду белым отбросам неонацизма. — Ты не знал, что они давно точат зубы на Лектера, что, впрочем, у них взаимно? — Зи, взбрыкивает коленом под столом. — Лектер и Эндрюс-... Главарь Вудсов, чёртов ты кретин, уже сидел к тому моменту, как Лектер оказался здесь. Лектер оттяпал от него кусок, прежде чем их разняли и распихали по одиночкам на две недели. Эндрюс получил дохуя стежков и страхолюдский шрам в виде задницы на щеке. Он до сих пор не накинулся на Лектера потому, что схлопотал три предупреждения за буйство и обеспечился месячной путёвкой в приватную дыру. Он вернётся через несколько дней. Лучше тебе вооружиться, да побыстрее. Очень скоро вода перемешается с кровью. Молись, чтобы не с твоей. — Что за проблемы у тебя с Вудсами? — спрашивает Уилл уже потом, ночью. — Нацистские выродки, — опасно рычит Ганнибал, выдавая неподдельный гнев. Уилл ничего не говорит насчёт того, как тот выразился, но он точно знает, что слышал. Ганнибал бросает футболку, что держал в руках, на кровать. Он в ярости, но ей нет никакого выхода. Сквозь призму эмпатии Уилла Ганнибал представляет собой страшной мощи существо, с которым они заперты в этом крошечном пространстве. — Разумеется, они хотят заполучить тебя, — продолжает Ганнибал. — Завидев что-то прекрасное и светлое, они ставят себе цель уничтожить это. Большинство ночей Уилл видит во снах Ганнибала. Иногда ему снится то происшествие в душевой — тяжёлое дыхание, лицо, омытое кровью, плоть в чужих зубах — правда, во сне Ганнибал поглощает язык Уилла, а не чей-то другой. Или иногда рёбра Уилла, треща, вскрываются наружу, и Ганнибал, присев над ним, пожирает его внутренности. Пернатый олень неуклонно следует за ним по пятам, и Уилл сам мчится, словно загоняемая дичь, но оторваться от него не может, как ни пытается. Уилл не знает, считать ли это за кошмары, учитывая, что, просыпаясь, он трясётся от страха, одновременно с тем испытывая мучительное напряжение ниже пояса. И сейчас его атакует гремучая смесь отвращения, страха и возбуждения. Уилл ощущает себя окаменевшим, однако его разум пашет, наращивая обороты, разбирая Ганнибала по частям, как место преступления. — Ты потерял кого-то, — заговаривает он. — Кого-то, кто был под твоей ответственностью. Тогда ты был совсем ещё юным. — Я бы посоветовал тебе сейчас же прекратить. — Кем бы ты ни был, что бы ты ни сделал... Он откровенно шокирован, когда Ганнибал сталкивает его со стеной, предплечьем пережимая горло. — Ты испытываешь моё терпение. — Это не оправдание, — сипит Уилл, хватаясь пальцами за майку Ганнибала. — Ты не превращался в монстра, потому что случилось что-то плохое. Захват Ганнибала не ослабляется. — Дорогой мой, что тебе известно о монстрах? Смех Уилла обрывчатый и горький. — Всё. В конце концов, мне известно всё. Я знаю, что когда ты родился, тебя передали в руки матери и сообщили, что у неё сын, да вот только они ошиблись, Ганнибал. Ей вручили существо, сотворённое из теней и лжи, которое изничтожает всё, до чего дотрагивается. Его вскармливали жестокость и лишения, оно росло и крепчало, но никогда и не собиралось стать лучше. Это моя работа и мой... дар понимать людей, подобных тебе, Ганнибал Лектер. Ганнибал частично снижает давление на чужую шею. — Ты любопытно сумбурная личность, не так ли? — Такой я есть, — отвечает Уилл. — Сейчас я собираюсь отсосать тебе, потому что обстановка как-то странно влияет на меня, и прямо в данный момент эта идея кажется мне удачной. Когда я закончу, надеюсь, ты останешься настолько же удовлетворён, как я, потому что прошлую ночь я проспал, как убитый. — Я... — кажется, у Ганнибала впервые не находится подходящих слов. Уилл не вполне способен отвечать за глаза, но вот улыбку он вполне контролирует. — Ты большой, Ганнибал, но отсюда мне не дотянуться. — Когда Ганнибал окончательно перестаёт его удерживать, Уилл опускается на колени. — Да? Ганнибал посылает ему усмешку. — Да, — подтверждает он. — Уверен, со временем мы придумаем, что с этим сделать. Уилл точно не считал себя знатоком членов. Прежде он бывал лишь с женщинами. Когда из этого что-то получалось. Когда умудрялся не отпугнуть их своей ослепительной неловкостью. Он смотрел порно, где члены были довольно крупными, но в реальности видел их лишь по случайности здесь и там в раздевалке. Большинство пенисов ему довелось повидать прикреплёнными к трупам. Не самый стимулирующий опыт, надо полагать. Таким образом, материала для сравнения у него было не в изобилии, но если на деле все ребята имеют тот же размер, что и Ганнибал, то он серьёзно испытывает уважение ко всем, кто когда-либо занимался тем же, чем он сейчас. Ладони Ганнибала облегают череп Уилла, направляя, так что он практически сам трахает Уиллов рот. Не жёстко, но долго и плавно толкается в его горло. Уилл давится от такого напора, на глазах невольно выступает лишняя влага, ниточка слюны тянется вниз по подбородку, и Ганнибал с большой заинтересованностью рассматривает его такого сверху вниз. Уилл стискивает в кулаки ткань собственных штанов, чтобы инстинктивно не схватиться за запястья или ноги Ганнибала. Крыльца носа беспомощно трепещут, он едва способен дышать, даже когда Ганнибал не фарширует его глотку. Он давится и кашляет, чувствуя подступающую панику. Ганнибал по-прежнему удерживает его голову, не позволяя освободить рот и отстраниться. — Дыши, мой драгоценный, — успокаивает он. — Через нос. Уилл издаёт стыдливый возглас — что-то среднее между вскриком и хныканьем, и тогда Ганнибал отпускает его. Уилл обрушивается ему в ноги, утирая лицо рукавом и стараясь восстановить дыхание. — Мы поработаем над этим, — резюмирует Ганнибал, изображая доброжелательность. — Снимай с себя одежду и переместись на кровать. Подложи подушку под бёдра. Уилл поднимается на ноги и неуверенным шагом идёт выполнять, что велено. Вопреки его ожиданиям, Ганнибал подтягивает штаны обратно и располагается на стуле, словно на троне, чтобы наблюдать за ним. — Продолжай, — говорит он. Уилл не смеет утверждать на все сто, что понимает намерения Ганнибала, но может сделать довольно плодотворную попытку это выяснить. Лицо полыхает от стыда, но он всё равно укладывается на подушку, поелозив по изношенной мягкой ткани, чтобы устроиться поудобнее. Этого трения ничтожно мало, чтобы облегчить его мучения, но он почти уверен, что истинная цель приказания, так или иначе, состоит не в этом. Он вжимает голову в плечи и втыкает взгляд в металлическую перекладину койки. Взор Ганнибала кажется физически весомым. Уилл чувствует себя дешёвой шлюхой на показе. И это не самое шокирующее — куда хуже понимание того, что ему такое положение нравится, ну самую малость. Тюремное заключение — это чересчур для него: никаких открытых пространств, слишком много людей и эмоционального насилия для него. Однако в данный момент всё, что от него требуется, — следовать указаниям Ганнибала. Ганнибал беспристрастно наблюдает за ним до тех пор, пока бисеринки пота не проступают вдоль линии роста волос Уилла, а его член не начинает болеть из-за трения о наволочку. Тогда он перемещается на кровать, возвышаясь над Уиллом, и тот неконтролируемо взвизгивает, когда Ганнибал, раздвинув его ноги в стороны, внезапно вжимается ртом в его промежность. Язык Ганнибала дразнит его вход, и Уилл впечатывает лицо в матрас, чтобы заглушить стоны. Большие пальцы рук нажимают по бокам от судорожно сократившегося кольца мышц, и Уилл неосознанно подаётся назад, в надежде усилить неожиданно приятное давление. — Пожалуйста, — порывисто выдыхает он. Уилл даже толком и не знает, о чём просит, и ещё меньше уверен, чего именно хочет от Ганнибала. Одна фаланга проникает внутрь, и всё тело Уилла сжимается. Нетвёрдое «нет» застревает где-то на полпути из горла, так и не обретя внятную форму, и Ганнибал произносит: — Расслабься, тебе понравится. — После сплёвывает на вход Уилла и проталкивает ещё один палец, обводит языком по краю растянутого отверстия, одновременно с тем мягко массируя простату. — Это именно та противоположность, которую я имел в виду, когда мы говорили о том, что да означает да, — хрипит Уилл. Он может кожей почувствовать ухмылку Ганнибала. Уилл давит стиснутыми кулаками на свои веки до тех пор, пока перед внутренним взором не взрываются мириады звёзд. — Ты бы хотел меня остановить? — спрашивает Ганнибал и вонзает зубы в мягкую плоть ягодицы, пальцами проделывая что-то невероятное, из-за чего руки Уилла до самых плеч превращаются в воду. Он раздвигает ноги шире, опускает плечи ниже и мотает головой. — Нет, — просит он, однако вопреки этому Ганнибал отстраняется, присаживаясь и облокачиваясь спиной на стену. Ганнибал направляет Уилла, побуждая того подняться и осесть себе на колени, расставив собственные по бокам от его бёдер. Проникает в Уилла пальцами и трахает его ими, в то время как Уилл судорожно цепляется за него, тяжело дыша ему в плечо. Его член беспрерывно истекает преякулятом, но пик всё ещё недосягаем. На подушке, в том месте, где Уилл лежал, осталось влажное пятно, и сейчас похожее размазывалось по животу Ганнибала. — Можешь позволить себе, — разрешает Ганнибал, и Уилл перехватывает в ладонь свой член и ещё больше подставляется под пальцы, выстанывая проклятья. Уилла продолжает трясти, когда Ганнибал выскальзывает из него свободно и плавно. Рука тяжело опускается на голову, и Уилл знает, чего от него ожидают. Отсасывать непросто в оргазменной неге, но Ганнибал, по-видимому, не возражает по поводу того, что тот не проявляет максимального энтузиазма. Он вплетает пятерню в волосы Уилла, чтобы трахать его рот, и, если уж на то пошло, беспомощные попытки того нормально дышать лишь способствуют выполнению задачи. Уилл закашливается сильнее, когда Ганнибал заставляет его взять ещё глубже, вжимая в свой живот. Когда всё заканчивается, Ганнибал позволяет ему немного передохнуть и отдышаться, уложив голову на своём бедре. Потом Уилл вылизывает его дочиста, поднимаясь выше по члену, животу, груди, чувствуя языком грубые волоски, и Ганнибал в это время гладит его по волосам, как послушную собаку. — Можно мне спать здесь? — наконец спрашивает Уилл, потеряв самообладание. Ганнибал не отвечает — только укладывает их обоих так, чтобы Уилл прислонился спиной к его груди. Они засыпают одновременно, будто застреленные.