Shark Tank / Резервуар с акулами

П/а: смотрите пояснения к вставкам на французском после главы. _________________________________________ Ганнибал пробуждается с высоким, хриплым криком. Уилл едва не травмируется сам, пытаясь его утихомирить. Ганнибал отбивается, запутанный и дезориентированный, но Уилл упорно пережидает припадок, шепча: «Прошу, позволь помочь тебе». Некоторое время ничего не происходит. Тогда Уилл забирается к Ганнибалу на колени, фиксируя за запястья его руки меж их телами, и их лбы прижимаются друг к другу. Какой-то хер долбит дубинкой по металлу запертой двери, гундося: — Угомонись, Лектер. Уилл расслабляется, чувствуя, как сердце по инерции молотком отстукивает в груди. Ганнибал к этому моменту уже справляется с собой, отринув с лица всякое выражение, но Уилл ощущает его всё ещё бешеный пульс. Он подозревает, что слова сейчас никоим образом не улучшат ситуацию, поэтому сохраняет тишину, не сопротивляясь, когда Ганнибал высвобождает собственные запястья из его рук. Уилл чувствует себя пригвождённым к месту пристальным взглядом. В камере по обыкновению довольно жарко — температуру поддерживают на уровне, надо полагать, во избежание буйства заключённых по этому поводу — и тем не менее по его телу сейчас ползёт неприятный холодок. Мышцы сокращаются против воли, и взор Ганнибала заостряется: хищник видит перед собой добычу. Уилл уже приготавливается ощутить боль, однако Ганнибал лишь вздыхает и отводит ниспадающие локоны волос с его лица. — Достань свою книгу, — говорит он, набравшись максимум достоинства. Уилл никак не может понять, в чём дело. — Я хотел бы почитать тебе. Уилл поднимается с постели прежде, чем дать себе время обдумать это. Он стаскивает с верхнего яруса постельные принадлежности, чтобы Ганнибал смог с их помощью расположиться комфортнее, находит свою одолженную книгу, пока тот устраивается на своём месте поудобнее, а затем подсаживается ближе, облокачиваясь спиной о его грудь, и по требованию листает страницы до нужного места. На французском его голос звучит более плавно, чем на английском. — “...pourquoi me fais-tu demander la permission d'entrer chez moi? N'es-tu plus mon maître, ne suis-je plus ton esclave?” Уилл чувствует лопатками сердцебиение Ганнибала, и сейчас оно идеально размеренное. Сам он такой согревающий, и Уилл негодует от мысли, что ему спится как никогда хорошо рядом с каннибалом и серийным убийцей, тогда как раньше он всегда был одиночкой. Уилл испытывает желание как-либо причинить ему боль, вот только он не готов утверждать, собственное ли это побуждение, или это проекция желаний Ганнибала так проявляется в нём. Мотивы Лектера предельно ясны, и в то же время его эмоциональная составляющая заморочивает, путает. Сейчас четыре часа утра. Уилл принимает решение ни о чём не беспокоиться по крайней мере в ближайший час, позволяя чужому голосу слегка убаюкать его. — “Monte-Cristo sourit à son tour. ‒ Haydée, dit-il, vous savez... ‒ Pourquoi ne me dis-tu pas tu comme d'habitude?” Примечательно. В английском языке столь много слов для обозначения различных специфичных понятий, но нет подходящих, чтобы перевести такие, как эти, — делает ремарку Ганнибал. — "Почему ты обращаешься ко мне столь холодно?" — это, пожалуй, ближайшее эквивалентное выражение. Уилл задумчиво урчит, перед тем как ответить: — Она обращается к нему неформально, когда называет себя его рабыней. Это странно, да? — Ты обращаешься ко мне "Ганнибал". Не "доктор Лектер". — Говори мы на французском, я бы обращался к тебе "vous¹". N'êtes-vous plus mon maître, ne suis-je plus vos esclave?² — Возможно, — соглашается Ганнибал. — Впрочем, тебя уволили, — дерзко бросает Уилл. В следующий раз, проснувшись, он обнаруживает, что находится в плену чужого тела, словно в коконе. Они плавно сползли в лежачее положение, и теперь Уилл оказался слегка вдавлен чужим весом в матрас. Он пихает Ганнибала, пока тот не зашевелится сам, бормоча что-то неразборчивое, всё ещё не проснувшись в самом деле. Оба синхронно замирают, а потом Ганнибал хватает Уилла за запястье и до боли сильно сжимает, и тот сдвигается на другую половину кровати. Тогда Ганнибал освобождает его, вновь расслабляясь, и деликатно задерживается взглядом на дне верхней койки, в то время как Уилл пользуется писсуаром, а после умывается. — Зи говорит, Эндрюс со дня на день вернётся в общий блок, — сообщает Уилл. Своевольные кудряшки не желают ложиться ровно вне зависимости от того, сводят ли их регулярно с расчёской или нет. Ганнибал садится на край кровати, мигом сбрасывая сонливость. — Я знаю, — невозмутимо отвечает он. У Ганнибала сексуальный беспорядок на голове. Его акцент по утрам всегда гуще обычного, и он не проявляет присущей ему грации до тех пор, пока не смахнёт с себя остатки сонного марева. До тех пор, пока дверь не разблокируется к завтраку, Уилл отчётливо может распознавать в сгущённом воздухе запахи их обоих. Пота и пережитого оргазма. Ганнибал ухмыляется, и Уиллу удаётся отследить это лишь по тому, как в уголках его глаз вспыхивают малейшие лучики морщинок. Ганнибал припивает неизменно отвратительный кофе и критикует консистенцию яичницы. Уилл без сожаления отдаёт ему собственный стаканчик, однако по-настоящему собранным Ганнибал становится в тот момент, когда Эндрюс появляется в столовой. Зи, рассказывая о том, что Ганнибал оттяпал от того кусок, ни на малость не приукрасил. Он скорее даже весьма мягко выразился, учитывая, насколько жутко смотрится пострадавшая область лица Эндрюса. Часть плоти щеки и челюсти была вырвана зубами Ганнибала, если верить слухам. И ведь, как ни странно, в действительности всё оказалось не лучше, чем болтали: кожа, ввалившись, наросла тонким слоем, приняв форму зубов и челюсти. Ганнибал, отпив кофе Уилла, изогнул одну бровь вверх. — Как я могу судить по выражению твоего лица, Эндрюс выглядит не самым привлекательным образом. Лицо самого Ганнибала обыкновенно и безмятежно, однако у Уилла из головы никак не идёт то, что он увидел в нём минувшей ночью. Страх от столкновения с призраком прошлого. Но как бы то ни было, в данный момент настоящей проблемой являются Вудсы. Уиллу, судя по всему, следовало воспользоваться советом Зи: найти способ обезопасить себя, да поскорее, и теперь уже некуда дёргаться. — Если ты опасаешься за личную безопасность, — заговаривает Ганнибал, будто прочитав его мысли, когда Эндрюс появляется в поле его зрения, — тогда я буду держаться на расстоянии. Ни к чему тебе быть вовлечённым в мои распри. Скорее всего, насилия не избежать. В действительности Ганнибал лишь совершает мазок по поверхности относительно реального положения вещей. Уиллу хватает одного взгляда, чтобы понять: Ганнибал на самом деле старается его защитить. Это и покровительственно, и странным образом мило с его стороны. Уилл подумывает дать Ганнибалу самому разобраться со своим дерьмом. Как знать, до чего дело дойдёт: не исключено, что Вудсы попытаются прикончить недруга. Что, если задуматься, не особенно поспособствует разрешению проблем. Уилл тяжело вздыхает. — И отринуть возможность поманипулировать и отыметь всех вокруг? — сладко выговаривает он. Теперь внимание приковано к ним. Эндрюс большим пальцем чертит на своём горле воображаемое иссечение, весьма красноречиво намекая о личных намерениях. В ответ Ганнибал сиятельно улыбается, демонстрируя ряды остро подточенных зубов. Уилл не выдерживает и оборачивается, и в тот же момент видит самого себя глазами Эндрюса — возможность, рычаг давления, добычу. Уилл позволяет худшему из преступников, кого он когда-либо преследовал или ловил, пройти сквозь себя. Уэстрбриджский Душитель тянет рот в улыбке, и он делает Мэтьюсу небольшой посыл от Колумбийского убийцы студенток. Чесапикский Потрошитель предстаёт прямо перед внутренним взором — не пойманный, не до конца понятый — но всё равно пронизывает его разум. Эндрюс уходит.

***

Вечером того же дня Прайс нерешительно подступается к Уиллу, прислонившемуся животом к умывальнику в душевой зоне и силящемуся рассмотреть собственное отражение в зеркале напротив. В его голове ютятся монстры, и даже теперь, когда опасность миновала, Уилл не чувствует себя в полном порядке. — Где Лектер? — интересуется Прайс, беспокойно оглядываясь по сторонам. Уилл скребёт пальцами по подбородку. Становится всё красивее. Он замечает оценивающие взгляды Ганнибала, направленные на него, но до сих пор тот ни словом не обмолвился на этот счёт. — Моет волосы, — отвечает Уилл, не шутя, разумеется. — Я хочу попросить тебя об одолжении. Прайс трясёт головой, но Уилл не сказал бы, что это определённо «нет». Они пересекаются взглядами в зеркале. — Слушай, переселяйся-ка ты куда подальше, — говорит ему Прайс. — Кроуфорд пойдёт тебе навстречу, если ты попросишь. Он прекрасно понимает, что рано или поздно Лектер и Эндрюс дорвутся друг до друга и сцепятся, как бешеные псы. — И что тогда? На мой зад откроется охота. Я же бывший сотрудник правопорядка. Кроме того, моё лицо сослуживает мне паршивую службу. Я предпочёл Ганнибала тому, чтобы быть перетраханным половиной тюрьмы или провести остаток срока в одиночке. В конце концов, с Ганнибалом я уверен в том, на что могу рассчитывать. Лицо Прайса искривляется так, будто он только что отведал чего-то кислого. — Здесь же постоянная охрана, — вяло парирует он. Они оба понимают, что одиночная камера не вариант. — Должен быть иной выход. Мы с Зи беспокоимся за тебя. Не делай ему одолжение, позволяя манипулировать собой. Он тебе не друг, с ним явно что-то не так, Уилл. — Ты о том, что каннибализм — это не нормально? — с сарказмом вопрошает Уилл. — Слушай, ну ты поможешь мне или нет? Обещаю, я не стану освещать твоё имя. Прайс очевидно сдаётся. — Чего ты хочешь? Уилл вместе с Прайсом уходит в свою камеру, полагая, что Ганнибал управится здесь и один. Поскольку о его причастности к недавнему жуткому происшествию, пусть и неофициально, но известно, и кроме того, он не относится ни к одной из банд, заинтересованных в продаже наркотиков, и не лезет на рожон, его никто не трогает. Вудсы наблюдают за ним, кружат неподалёку, но и они не пытаются напасть. Пока что. Прайс уходит к себе за пару минут до того, как возвращается Ганнибал, подоспевший точно ко времени отбоя. Уилл начищает раковину, протирая краны, бортик, куда кладутся зубные щётки, и обшарпанное зеркало, когда слышит шаги. Он не оборачивается на звук задвигающейся двери и лязг задвижек, ожидая, что скажет Ганнибал. — Не припомню, чтобы я давал тебе разрешение подстричься, — наконец выдаёт тот добрых несколько секунд спустя, когда тишина становится уже напряжённой. Уилл проводит ладонью по побритой голове и видит в зеркале, как Ганнибал подступает к нему сзади. — Да, что ж, мне не хотелось бы, чтобы кто-то схватил меня за волосы в драке. — Кто тебе помог? Уилл нерадостно усмехается своему отражению. — Ты ведь знаешь, я не скажу. — Зеллер или Прайс? — добавляет Ганнибал. Уилл мотает головой. — Оставь их в покое, Ганнибал. Что сделано, то сделано. При желании Ганнибал способен передвигаться с молниеносностью змеи, и Уилла начинает всерьёз напрягать то, с какой лёгкостью тот берёт его в железный захват, лишая всякого простора для сопротивления. Его душат, Уилл сопротивляется, но его локоть зажат собственным телом, и он не может вытянуть подбородок достаточно, чтобы укусить Ганнибала. Он безуспешно брыкается, но от нехватки воздуха мир перед глазами стремительно тонет во тьме. Он приходит в себя, обнаруживая, что верхняя часть его тела скручена простынями на манер смирительной рубашки, а лодыжки предметами одежды привязаны к каркасу кровати. Рот заткнут чем-то подозрительно похожим на его собственное нижнее бельё. Относительно чистое, ведь он переоделся только минувшим утром. Вопреки заверениям Ганнибала, Уилл сейчас едва ли имеет основания не опасаться за собственную честь. Тем не менее он всё ещё одет. Ганнибал всё ещё одет. Страх вновь запускает свои щупальца под его кожу. Воссоздавать ужасы — дело его жизни, и прямо сейчас он не может отделаться от видения того, что Ганнибал с немалой вероятностью учинит над ним сексуальную расправу. — Ты был без сознания всего полминуты, — сообщает Ганнибал как ни в чём не бывало. — Обычно я попросил бы тебя рассказать мне, за что ты наказан, но предполагаю, ты бы попросту осыпал меня проклятьями, а я не имею ни малейшего желания наносить тебе серьёзные увечья. Уилл беспомощно извивается. Перевязь на его груди не позволяет ему даже сесть. — В соответствии с нашей договорённостью ты обязан спрашивать моего позволения, прежде чем что-либо предпринять. Ты не счёл необходимым сообщить о своём намерении подстричься, и за это ты несёшь наказание. Я рассматриваю мысль навредить Прайсу и Зеллеру — им обоим — если ты продолжишь упрямиться и не скажешь мне, кто из них помог тебе. Он делает паузу, давая время на осмысление. Уилл не прекращает попыток высвободиться из пут. Он силится попросить Ганнибала не делать этого, но его голос глушится в непонимании. Ганнибал утешающе опускает ладонь на его плечо. — Очевидно, более чем достойным наказанием для тебя было бы осознание, что они пострадали по твоей вине, но тем не менее подойдёт и нечто менее непоправимое. Волосы, в конце концов, отрастут заново. Немыслимо, но Уилл испытывает чувство благодарности. Стокгольмский синдром³, синдром избитого человека⁴. Он физически неспособен мыслить связно, когда Ганнибал вот так ласково гладит его по голове. Ганнибал сдвигается ниже, присаживается на ноги Уилла, опираясь на колени. Уилл не может рассмотреть, что тот делает, но весьма верно предугадывает чужие намерения, когда его стопу обхватывают руками, и в следующий момент подошву ужаливает острой болью. — Этого дискомфорта будет достаточно, чтобы некоторое время напоминать тебе, что каждый твой шаг, каждое действие тебе позволяю я. К тому времени Ганнибал закончил, оставив на обеих стопах с полдюжины порезов, но на деле это оказалось не настолько болезненно, как Уилл ожидал. В основном он чувствует, как влага струится по исполосованной коже, капая на пол. Но, без сомнений, болеть будет — потом. — Итак, — подводит итог Ганнибал. У него в руке чёртов скальпель. Уилл наблюдает, как тот смывает кровь и после прячет инструмент в свой комбинезон. — Теперь можешь подняться. Я бы посоветовал тебе поблагодарить меня, после чего прибрать за собой. Он выхватывает комок у Уилла изо рта и бросает в раковину. Уилл разрабатывает челюсть, в то время как его освобождают от импровизированного бондажа. Во рту пустыня, но он всё равно заставляет себя прохрипеть «спасибо», потому что он, чёрт побери, в ловушке с Ганнибалом, у которого, как выяснилось, ещё и есть скальпель. Каким образом это попало к нему в руки, Уилл даже думать не желает. Понимание этого приходит к нему так же, как и того, каково безумство Ганнибала, и того, скольких сокамерников он убил. Как и того, что он из себя представляет. Он садится на койке и опускает ступни на пол. Кожу тут же начинает щипать, когда порезы расходятся под давлением его веса, поэтому он становится на колени и принимает влажное полотенце, что Ганнибал протягивает ему. Уилл начинает механически оттирать кровь. Горло саднит. Голова раскалывается от боли. Из ран сочится больше капель крови, чем он успевает стирать с пола. Он наблюдает за этим с отстранённым вниманием, словно рассматривает очередное место преступления. В какой-то момент общая картина становится кристально ясной. Ганнибал — садист, доктор медицинских наук, психолог, убийца, каннибал. — Они не были хирургическими трофеями, — заговаривает Уилл, выпуская перепачканную влажную ткань из пальцев. Вновь поднимается на ноги, подпитанный адреналином. Сердце словно пытается подскочить до самого горла. — Общепринято полагали, что Чесапикский Потрошитель собирает хирургические трофеи, однако это не так. Ганнибал обращает к нему несколько удивлённый взгляд. С натяжкой, но можно сказать, что он выглядит впечатлённым. — Это был ты, — продолжает Уилл. — Ты и есть Потрошитель. Те органы, что ты забирал... для тебя лишь плоть, мясо. Ты их ел. Ганнибал ему улыбается, и это оказывается более пугающим, чем Уилл мог предположить. — Замечательный мальчик, — произносит Ганнибал. Уилл дёргается, когда тот настигает его, но бежать некуда, поэтому он нападает сам. Удар приходится на рот Ганнибала. Они отшатываются друг от друга, но в пределах камеры это получается не особенно далеко. — Боже мой, — роняет Уилл. Он только что врезал Чесапикскому Потрошителю. Не говоря уже о том, что он отсасывал Потрошителю. К чёрту, он позволил Чесапикскому Потрошителю отсосать себе. Ганнибал вытирает рот тыльной стороной запястья. Разбитые губы кровоточат. — Я восхищаюсь твоим мужеством, — невозмутимо говорит он. — Катись к дьяволу со своим восхищением, — огрызается Уилл, дыша часто, как загнанный зверь. Он старается отбиться, когда Ганнибал вновь наступает на него, но он не настолько силён. Уилл уворачивается как может, но очень скоро оказывается прижатым животом к полу, и Ганнибал заворачивает ему руку за спину с такой силой, что почти выкручивает из сустава. Уилл не хочет умирать вот так. Но вместо ожидаемого удара скальпелем вдруг понимает, что его отпускают. Уилл перекатывается на спину, вскидывая взгляд на напавшего. — Поднимайся, — наконец велит Ганнибал, протягивая ему ладонь. — Позволь мне осмотреть твои раны. Ты не должен был беспокоить их до завтрашнего дня. Уилл даёт Ганнибалу помочь себе встать и усадить на койку, чтобы сам Ганнибал мог опуститься напротив на стул и принять пострадавшие стопы на свои колени. Чесапикский Потрошитель хмурится на его ноги, на французском бормоча под нос что-то о неподатливости американцев. Уиллу кажется, что он вышел из реальности куда-то в зазеркалье. Это чувство как тогда, когда его только-только взяли под арест. Как перед тем, когда его мозг начал вскипать. — И благодаря кому, — говорит Уилл, вздрогнув, когда Ганнибал начинает очищать порезы, нанесённые в первую очередь. Ганнибал вскидывает брови. — Я не стану причинять тебе боль, Уилл, — заверяет он, скользя пальцами по нежной коже лодыжек. — N'es-tu plus mon esclave, ne suis-je plus ton maître?⁵ Пол всё ещё заляпан кровью, но Ганнибал просто облачает ноги Уилла в две пары чистых носков, а потом самолично избавляется от следов. — Ты не станешь причинять мне боль? — недоверчиво повторяет Уилл. — Сегодня я посплю на твоей койке, — говорит Ганнибал. — Я хочу, чтобы ты дал покой своим ногам, сколько это необходимо, — сказав это, он взбирается наверх, и Уилл слышит, как он устраивается. Может представить, как Ганнибал лежит с закрытыми веками, где-то глубоко в себе, сложив руки на животе. Он обхватывает голову руками, проводя ладонями по голой коже. Ему нечем доказать то, кем на самом деле является Ганнибал. Хоть кричи об этом во всё горло — это ничего не изменит. Если уж правду не выяснили, когда расследовали его дело, то теперь и подавно никто не станет в этом копаться. Он не угроза, осознаёт Уилл. Сам он не способен причинить боль Ганнибалу, так что и Ганнибалу незачем отвечать ему этим же. — Лучше попросить прощения, чем спрашивать разрешения, — произносит Уилл, бездвижно лежащий на спине. После длительного перерыва Ганнибал отвечает: — Только не со мной. — Я ничего не буду говорить, — тихо продолжает Уилл. — Какая теперь-то разница? — Его слова звучат похоже на извинение, что хорошо, ведь будь он проклят, если в самом деле начнёт просить прощения. Повисает очередная молчаливая пауза. — Теперь ты выглядишь моложе, — в какой-то момент заговаривает Ганнибал. — Кажешься хрупким. Вот почему я ответил бы тебе отказом. Уилл вздыхает, возводя взгляд ко дну верхней койки. Если он верно расценил, Ганнибал только что принёс ему своего рода извинение. — Нам пиздец, — отзывается он. Голос звучит слабее, чем ему хотелось бы. Ганнибал спускается вниз и садится подле Уилла. Запускает руку под матрас, вынимая оттуда заточку, изготовленную из заострённого пластика и клейкой ленты, и вкладывает её в ладонь Уилла. — Делай то, что должен, — говорит он. — Они без раздумий попытаются убить тебя, так что не колебайся, защищая себя. Он не дёргается, когда Уилл принимает сидячее положение, подцепляет ворот его комбинезона и оттягивает. Во власти Уилла прямо сейчас перерезать ему горло и навсегда избавить мир от Потрошителя. Но Ганнибал никогда не покинет тюрьму, и он всё, что у Уилла есть, так что вместо этого Уилл целует его. Ганнибал поражённо отторгается назад. — Если это какая-то неудачная попытка-... — Чего? — перебивает Уилл. — Воззвать к твоей лучшей части? — Он возвращает заточку обратно под матрас, чтобы держаться за Ганнибала обеими руками. — Не прикидывайся тупицей, я знаю, что ты такое, я знаю, кто ты есть. Я потратил годы на составление твоего профиля. Он может видеть, как расширяются зрачки Ганнибала. Укол самолюбия. — Однажды я попрошу тебя трахнуть меня, — произносит Уилл, глядя внимательно. Пальцы Ганнибала вцепляются в его бёдра с такой силой, что позже непременно проявятся синяки. — Не сегодня. — Знаешь, что я такое? — говорит Ганнибал. Его дыхание ровное, пульс не сбивается ни на йоту. — Знаю, что ты есть, — Уилл целует Ганнибала снова, игнорируя боль в стопах и плечах. Отчего-то на ум приходит одно из мифологических поверий, гласящее, что знание чьего-либо имени даёт тебе силу над этим человеком. — Ганнибал-каннибал, — произносит Уилл, расстёгивая свой комбинезон. Он вплетает пальцы одной руки в волосы Ганнибала и совершает направляющее давление. — Я не стану отпускать дурацкие шутки, если ты отсосёшь мне. Ганнибал улыбается, обнажая зубы, но Уилл не идёт на попятную. — Скажи «пожалуйста», — требует Ганнибал. Уилл мотает головой. — В обмен на истину. Вполне возможно, Ганнибал сейчас отступит, но Уилл так не думает. Он ненавязчиво тянет его за волосы. — Подумать только, зная всё это, я позволю тебе взять у меня в рот. Ганнибал стягивает его бельё вниз. Уилл не возбуждён, но когда Ганнибал деликатно пробует его член кончиком языка, он чувствует, что начинает заводиться. — Тебе принадлежат все жертвы, приписываемые Чесапикскому Потрошителю, но на деле ты убил куда больше. Рука Ганнибала тёплая и мозолистая, оборачивается вокруг его члена, чуть сжимая, и в то же время рот планомерно проходится по всей длине. Уилл откидывает голову назад, возводя взгляд кверху. — ФБР не имеет оснований причислить тебе тех других просто потому, что ты не пожелал показать, что это твоя работа. По крайней мере, не так. Господи, кончай дразнить и отсоси мне. Зубы Ганнибала проезжаются по нежной кожице, прежде чем его губы обхватывают член, давая Уиллу то, что ему нужно. Уилл, в свою очередь, делает то, чего хочет Ганнибал. — Ты готовишь, не так ли? Искусно. По-настоящему умело. Ты скармливал своих жертв людям, которые считали тебя другом. Тебя привлекает не сам факт поедания человечины, но та сила, что ты ощущаешь. Ты щепетилен на грани ОКР⁶, поэтому контролируешь всё происходящее, ведь когда однажды ты утратил контроль, это практически уничтожило тебя. Ганнибал вжимает в него палец, и Уилл душит в себе побуждение застонать. — Но только ты одинок и всегда был один. Никому не захотелось бы-... — Уилл замолкает, когда Ганнибал с силой добавляет ещё один палец. Слишком много, слишком резко. — Если бы они только знали, — продолжает Уилл, вздыхая тяжело и наблюдая за тем, как собственный член появляется и исчезает в чужом рту. — Но я знаю. Ты видишь в них свиней, мясо. В твоих силах превратить что-то недостойное в нечто прекрасное. Он упирается одной ногой в матрас, чтобы толкнуться в рот Ганнибала и почувствовать, как засочится кровь. Ганнибал обхватывает ладонью его голень и укладывает на собственное плечо. Положение не самое удобное, но в то же время так Уилл может притягивать Ганнибала книзу, и потому он не жалуется. Губы, трудящиеся над его плотью, производят громкий, влажный и непристойный звук. — Ты никогда не встречал никого умнее себя, кого-то, кто мог бы обхитрить тебя. Уилл подбрасывает бёдра вверх, придвигая голову Ганнибала ещё ближе, и кончает. Ему не удаётся сдержать страдальческого возгласа, потому что Ганнибал продолжает ласкать его языком, когда он столь чувствителен. Закончив, Ганнибал отпускает его и позволяет сесть. Волосы его в беспорядке, губы поалевшие и выглядят натруженными. Уилл приходит к мысли, что ему так идёт. — Я могу, — заявляет Уилл. Он нормально надевает бельё и комбинезон и после бледно улыбается. — Что ж, доброй ночи. _________________________________________ П/а: Они по-прежнему читают «Графа Монте-Кристо», и в данном разделе цитируется следующее: “— Почему ты спрашиваешь у меня позволения войти ко мне? Разве ты больше не господин мой, разве я больше не раба твоя? Монте-Кристо возвратил ей улыбку. — Гайде, — сказал он, — вы ведь прекрасно понимаете... — Почему ты обращаешься ко мне столь холодно, столь отстранённо?” Напоминаю, что я не владею французским языком, так что не могу ручаться за правильность употреблённых спряжений. П/п: ¹ Вы (фр.). Вежливо-официальная форма обращения. ² Разве Вы больше не господин мой, разве я больше не раб Ваш? (фр.) ³ Стокгольмский синдром — психологический термин, описывающий защитно-бессознательную травматическую связь, взаимную или одностороннюю симпатию, возникающую между жертвой и агрессором в процессе захвата, похищения и/или применения (или угрозы применения) насилия. Под воздействием сильного шока заложник начинает сочувствовать своему захватчику, оправдывать его действия и в конечном счёте отождествлять себя с ним, перенимая его идеи и считая свою жертву необходимой для достижения «общей» цели. ⁴ Синдром избитого человека — физическое и психологическое состояние человека, подвергшегося эмоциональному, физическому или сексуальному насилию (как правило, в течение продолжительного времени) со стороны другого лица. У разных людей на избиение проявляется различная реакция, которая рассматривается как отдельный диагноз, например, посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР) и депрессии. ⁵ Разве ты больше не раб мой, разве я больше не господин твой? (фр.) ⁶ Обсессивно-компульсивное расстройство (или синдром навязчивых состояний) — состояние в котором к человеку периодически приходят навязчивые мысли (идеи) и/или навязчивые действия, приобретающие стереотипный характер, и практически всегда вызывают у пациента тревогу.